Во время ужина мы говорили о политике, книгах и фильмах, о местном футбольном клубе, чьим страстным болельщиком был комиссар.
Потом я пригласил его в свой кабинет, где в камине, по обычаю, который я перенял в Англии во время войны, горел яркий огонь.
Даже не спросив его, я протянул комиссару бренди, а себе сделал коктейль из «крови клопа, раздавленного в содовой воде» — так комиссар относился к виски.
— Я бы хотел, чтобы вы это прочитали, Шара. Во-первых, потому что рукопись отчасти предназначалась для вас и, во-вторых, потому, что она вас заинтересует. После чего, если комиссар Шара не будет возражать, я бы предпочел ее сжечь.
Не проронив ни слова, он взял стопку листов, которую Элен дала мне накануне, и принялся за чтение.
— Ну, что вы об этом думаете? — спросил я его минут двадцать спустя.
Комиссар аккуратно сложил рукопись, засунул ее в коричневый конверт и бросил в огонь. Шара смотрел, как пламя лизало конверт, как поднимались от него серые клубы дыма и только когда бумага запылала, сказал, медленно поднимая на меня взгляд:
— Я считаю, что это совершенно точно доказывает — госпожа Деламбр сошла с ума.
Мы долго смотрели, как огонь пожирал «признание» Элен.
— Сегодня утром со мной случилась странная вещь, Шара. Я пришел на кладбище, где похоронен мой брат. Там никого, кроме меня, не было.
— Не совсем, господин Деламбр. Я просто не хотел вам мешать.
— Тогда вы видели…
— Да. Я видел, как вы зарыли в землю спичечный коробок.
— Вы знаете, что было в нем?
— Думаю, муха.
— Да. Я нашел ее сегодня утром, она попала в паутину в саду.
— Она была мертва?
— Нет, не совсем. Я… убил ее… положив между двумя камнями. Ее голова была… белая… совсем белая.