- Но теперь, - Серёгин понизил голос, - теперь, когда я смотрю на всё это глазами человека космической эры (у Белова дрогнули уголки губ), я спрашиваю, Матвей: а что, если переписчик не ошибся? Слушай, Матвей! Я сам проверил, как это пишется - "Юпитер" и "Таира". Иероглифы не похожи совершенно. Перепутать их просто невозможно! Так почему же не предположить, что в нашем небе и вправду была когда-то планета ярче Юпитера?.. Фаэтон! Загляни в Новосибирск, будь человеком! Есть там великий дока по части астрономических древностей профессор Файзуллин, поговори с ним!
...Как всякий, кто имеет отношение к астрономии, Матвей Белов слышал когда-то об этой истории. О "Пояснениях" Альдамака и об ошибке переписчика. И никаких сомнений в том, что история эта ломаного гроша не стоит, никогда у него не возникало. Не возникло их и теперь. Матвею не хотелось огорчать Серёгина, но времени было в обрез, и ему пришлось сделать это.
Однако журналист не обиделся. Он достал из кармана другую записную книжку, порылся в ней и с чувством прочел:
- "Заученное с чужих слов, да ещё произнесенных с университетской кафедры, сидит в нас крепче, чем ржавый гвоздь в сухом бревне".
Убеждённость Серёгина показалась Матвею забавной. Он спросил:
- Но почему ты всё-таки решил, что на Землю прилетали с Фаэтона, если даже Фаэтон - это "Таира"?
Серёгин задумался, но ненадолго.
- А откуда же ещё? На Марсе-то людей как будто нет...
"Пассажиров рейса номер четыре Москва - Красноярск, просят пройти на посадку!" - раздался издалека рокочущий голос громкоговорителя.
Матвей оглянулся. Они с Серёгиным забрались довольно далеко.
Матвей обнял Серёгина, ласково похлопал его по спине и побежал к самолету.
Глава третья
ПРИСТУПИТЬ К РАСКОПКАМ!
- А ну слезай, не бойся! - закричал Тарасюк, завидев Матвея Белова на верхней ступеньке высоченного трапа.
И когда Белов окончательно спустился с неба на землю, сообщил уже не так громко:
- Чёрта с два!
В переводе на научный язык это означало, что двухдневные розыски Григория в учёных красноярских сферах не добавили ни единой крупицы цемента в построенное из рыхлого песка догадок геометрическое основание нынешней экспедиции.
Поскольку Матвей никак не прореагировал на краткий по форме, хоть и достаточно насыщенный содержанием доклад, Тарасюк счёл полезным добавить:
- Если не считать четырех палеолитических барельефов... Их нашли красноярские школьники на скалах на одном из енисейских островов, километрах в ста двадцати к западу от Темирбаша.
По дороге, в машине, Матвей сперва пересмотрел все до единой фотографии барельефов - смутных, едва заметных выбоин, в которых только с большой натяжкой можно было признать силуэты животных - не то лошадей, не то оленей.
Бурные воды многих тысяч паводков, лютые сибирские морозы и хлёсткие ветры сгладили поверхность утесов, слизали с неё пуды камня, до неузнаваемости изменив очертания барельефов.
- Не Саммили! - высказался наконец Матвей.
- Не Саммили, - согласился Тарасюк.
- Здесь всё или ещё есть?
- Пока всё...
- И сколько им лет?
Тарасюк пожал плечами.
- Ну, примерно?
- Говорят, седьмой - десятый век...
- До?
- Да нет, понимаешь ли... Нашей эры.
- Доказательства?
- Слабые...
Друзья вели свой неторопливый разговор, а между тем новенькие, с иголочки, улицы резко оборвались и по обе стороны шоссе замелькали деревья. Смолистый дух леса наполнил машину.
Потом хвойные стены раздвинулись, и впереди открылось небольшое лётное поле: укатанная взлетная полоса, бревенчатый домик аэровокзала, медлительная вертушка локатора.
А за лётным полем - совсем близко, рукой подать - начинали громоздиться горы. Сперва - пониже, с отлогими боками, отчётливо зазубренными зеленой тайгой. Дальше - всё выше и круче.
- Страна! - с гордостью первооткрывателя торжественно сказал Тарасюк, выйдя из машины.
Матвей промолчал.
Почему-то люди больше всего боятся того, что ждёт их впереди, хотя чаще следовало бы опасаться того, что находится сзади.
Когда, к примеру, говорят, что в недалёком будущем ракеты станут обычным пассажирским транспортом, делается как-то не по себе. Вспоминается барон Мюнхаузен верхом на ядре. Или ведьма на помеле. И забывается, что вчера ещё на реактивных самолетах поднимались к небу лишь самые отчаянные храбрецы, а сегодня реактивная авиация возит бабушек в гости к внукам...
Именно в силу этих причин и предрассудков мушкетеры с удовольствием разглядывали маленький, по-стрекозьему четырёхкрылый самолётик, уютно прикорнувший на зелёном газончике лётного поля. Его даже не хотелось называть самолётом - это был аэроплан. Тара-сюку он казался почти одушевлённым существом, и во всяком случае - гораздо более симпатичным, чем любая многоместная машина.
Всю беспочвенность своего влечения к архаике они ощутили в полной мере уже на взлете. "Чёртов кукурузник", как немедленно окрестил Тарасюк ни в чём не повинную машину, одновременно обругав ни в чём не повинный злак, с самого начала повел себя подобно необъезженному коню на манеже. То вставал на дыбы, то вдруг подбрасывал круп, то начинал метаться из стороны в сторону. Причем в отличие от манежа здесь нельзя было ни остановить коня, ни соскочить с него.
- Неравномерный нагрев атмосферы! - пояснял Матвей, мужественно сцепив челюсти и упершись пятками в противоположное сиденье, в то время как "кукурузник" с ускорением девять целых восемьдесят одна сотая метра на секунду в квадрате проваливался в очередные тартарары.
- Вертикальные токи! - бормотал Григорий, стараясь не раскрывать рта.
Только над самым Темирбашем болтанка стихла, и оцепенелым взглядам мушкетёров предстал старинный горнозаводский городок - собственно, даже не один городок, а целое семейство больших и малых скоплений домов и домиков, окрашенных в весёлые, светлые цвета - песочный, абрикосовый, светло-зелёный. Между посёлками торчало несколько обшитых досками башенок - шахтных копров, дымили трубы из ярко-красного и белого кирпича. В самой середке небольшого плато темнела круглая ямина с крутыми бортами. По её дну ползли грузовики.
Своенравные прыжки "кукурузника" оказались как бы увертюрой ко всему дальнейшему.
- Закон максимального свинства! - в сердцах сказал Тарасюк главному инженеру Темирбашского горно-металлургического комбината, когда тот развернул перед ними полотнище, из которого с успехом можно было выкроить экран кинотеатра средней руки. Всю карту густейшим образом покрывали условные обозначения "погашенных" и действующих шахт, самых разнообразных сооружений, жилых зданий, транспортных, электрических и всяких иных коммуникаций. Только очень дошлый чёрт не сломил бы себе ногу в этом хаосе давно обжитого людьми куска земли.
Темирбашский прииск существовал чуть ли не с петровских времен... А сколько веков до того брали здесь люди лежавшую на самой поверхности медную руду, а ещё раньше твёрдый блестящий кремень, сказать не мог никто.
Матвей удрученно смотрел на полотнище. На круглом плато, зажатом между сопками, двести с лишним лет возникали то там, то тут каменоломни, шахтёнки, заводики, отвалы, груды всяческого мусора, а потом образовался кратер этого карьера под стать хорошему лунному цирку.