Сидим немного пришибленные. Ларчик открылся просто. От этого становится еще более жутко. Нет, что-то такое и предполагалось, но окажись, что заразу принес инопланетный корабли или еще что… Точно было бы легче. А так сразу лезут в голову мысли, что человечество мало отличается от крысятника, да еще, пожалуй, зря я на крыс наговариваю. Крысы никогда не вели мировых войн, хотя… Хотя вообще-то здесь я не прав. Еще как вели, и крыса с гордым именем раттус норвегикус победоносно вышибла конкурентов из всех мест, куда явилась. Те же черные крысы, считай, бесследно исчезли после нашествия пасюков. Да, крысы — они почти, что как люди.
Валентина дополнительно рассказывает, одновременно показывая фото в здоровенных гроссбухах, что новенького удалось выяснить о поведенческих реакциях морфов, привычках и нюансах физиологии.
Окружающим это интересно, мне — не очень. Во- первых связь с лабораторией у нас тесная и мы всю информацию получаем из первых рук, как и положено боевым группам, во-вторых между собой команды тоже общаются. Ну и, наконец, мы же часть этой информации и поставляем…
— Чемпионат Рэнингураду по инемури — утвердительно заявляет Ильяс, окинув взором дрыхнущих самозабвенно молокососов нашей ягдкоманды. Присаживаемся рядом. Сладко спящие в теньке своим видом навевают дремоту. Но как-то нам, как старшим и опытным не к лицу вроде заваливаться рядом с салобонами. Придется сидеть, бодрствовать. Только по этой причине спрашиваю Ильяса о смысле сказанного. Он сладко зевает и не торопясь, поясняет, что так называется Ленинград по-японски, не умеют японцы произносить букву 'Л'. Именно потому американцы во время войны с япами все время употребляли один и тот же пароль и отзыв: 'Лоллипоп и луллаби'. Даже зная пароль, японцы физически не смогли бы его произнести. И санитаров амеры звали не так, как могли выговорить япы — в начале-то много санитаров обманом так япы кончили, а возгласом 'Таллула!'. Актриса такая была тогда, симпатичная. Инемури — это сугубо японское искусство вздремнуть, где угодно и когда угодно, в лифте, на остановке, в метро и даже на совещании. Тут он широко ухмыляется и называет японцев самовлюбленными хвастунами. Ну да, пожалуй, стоит согласиться. Несколько японцы преувеличивают. Еще вопрос, кто кого обставит в инемури. Судя по всему у Ильяса те же сомнения. Командир как уехал с половиной группы, так и застрял в штабе, молодежь завалилась дрыхать, а он сидит — охраняет. И ему скучно.
Раз уж он заговорил о японской дизлалии, как называется косноязычие или невозможность человеку произносить те или другие звуки вспоминаю пример, который на лекции по ЛОР-болезням нам приводил профессор Рязанцев. В Книге Судей Израильских, в главе 12 как раз было тютька в тютьку такое же — резались друг с другом два племени Древней Иудеи, галаадитяне что-то не поделили с ефремлянами. Ефремлянам не свезло — их разгромили. А потом отлавливали уцелевших и резали. И определяли кто есть кто именно фонетикой. Требуя произнести слово 'шибболет', (что в переводе — река). А бедолаги ефремляне выговаривали искони века 'сибболет', за что им тут же отрезали головы.
— Это Ветхий завет, что ли? — деловито уточняет Ильяс.
— Наверное. Я так сильно в этом вопросе не секу — признаюсь я.
— Хороший пример — оценивает сказанное мной снайпер. И ответно рассказывает про немецких диверсантов Скорцени, которые весьма прилично владели американским диалектом, имели отлично выполненные документы, потому их отлавливали опять же по фонетике, по нюансам американского диалекта.
На его беду доводилось мне читать про операцию в Арденнах и про то, как готовили из немцев американских псевдосолдат. Самое сложное, к слову сказать, было приучить вымуштрованных немцев жевать резинку и держать руки в карманах при разговоре с начальством. Многие матерые диверсанты по ночам плакали в подушки и звали мам, так тяжко было переучиваться. А ловили их американские контрразведчики не фонетикой, а незнанием общеизвестного в США жаргона. Спросят подозрительного например: 'Солдат, кто такой Голос?' Немец и плетет всякую чушь, его тут же под микитки. А амер браво высморкается, посмотрит укоризненно и скажет: 'Капитан, ты чо, одурел? Конечно Фрэнк Синатра!' Потому особо распушить хвост снайперу не удается.
Поработали они без меня не шибко успешно. Правда, нашли, наконец то, что осталось от пропавшего маремана. Но, в общем, весьма небогато — считай, все в коробку из-под обуви и поместилось. Отработали по паре найденных в цехах замшелых зомби, да одного недошустера отловили. В общем, фигня.
Так и сидим, дожидаясь возвращения наших.
Фиолетовый так и не появился. Витя старательно пытался вызвать свою вражину на короткую дистанцию, но максимум, чего добился — это дураковатого резвака из леса. Прущего напролом резвака с искорябанной давным-давно харей повалила выстрелом из помповушки Ирина. Фиолетовый же как сквозь землю провалился.
Все так же внимательно поглядывая по сторонам, Витя подошел к той самой бабенке с маникюром, потом глянул на стоящий недалеко БМВ, посмотрел на замок зажигания, в котором торчали ключи, и сделал вывод. Ирке пришлось попотеть, перетаскивая все из заглохшего 'Чайника' в БМВ. Только в самом конце Виктор передал охранительные функции жене, чтобы переставить живой аккумулятор.
— Всегда хотел дернуть на БМВ! — сказал Витя и когда мотор мягко заурчал — втопил педаль.
Ирка поблагодарила своего ангела — хранителя, что успела пристегнуться. Все же дорога была не подходящей для низкосидящего тарантаса и пару раз бумер жестко приложился жестяным брюхом о колдобины, отчего сидящих тряхануло изрядно. Витька из чистого упрямства пытался удержать скорость — а может и не в упрямстве дело, ему явно не хотелось повторять сцену 'Встреча с Фиолетовым, прошибающим ветровое стекло'. Кося глазом на вспыхнувшую на панели приборов красную фитюльку, означавшую, что масло перегрето, что картер все же удалось пробить и сейчас вот-вот заклинит двигатель, Витя, тем не менее, скорость не сбрасывал. Очень скоро зажглись еще всякие разные символы, тревожно запиликало. И бумер сдох аккурат у призового Ровера. Троение, грубая неровная вибрация, металлический лязг. И мгновенный клин, на ходу аж страшно стало, машина аж в юз пошла. И звук такой, словно кувалдой гвоздануло. Виктору хватило самообладания спокойно сказать напуганной Ирке: 'Движок стуканул'.
Дальше нервничая и переругиваясь муж с женой перекачивали бензин из бумера в джип, распихивали по джипу свое добро, наконец, угнездились и Витька отъехал на участок дороги, где лес не подступал близко — широкая заболоченная поляна с трухлявыми дохлыми деревцами позволяла контролировать окружающую местность и безопасно наконец-то перекусить — и самое главное — напиться, от жажды уже глаза на лоб лезли.
Правда раздеваться и расстегиваться Витька не позволил — лучше попреть в ватном наряде, чем попасть к Фиолетовому на зубы полуодетым. Ирка согласилась. Вода для пересохших глоток показалась самым изысканным напитком. И весьма убогие харчи пошли на ура, проголодались уже с вчерашнего дня.
А потом стали думать — что делать дальше. С одной стороны — можно катить с победой домой. Вот только от слова 'победа' Витя скривился как от лимона. Его сильно тревожил Фиолетовый. Давненько так ничего не тревожило, как сейчас этот Обжора. Ирка считала, что можно подготовиться, усилить машину, чтоб мертвяк не мог так выбить стекло и забраться в салон — и приехать опять. Как следует подготовившись. Прикинув, что к чему, Витька с неохотой согласился, подумав, что готовься не готовься — а враг куда как свирепый. А тут вроде как к нему спиной поворачиваешься. В висках заломило, как только вспомнил склещившуюся на ушанке лапищу.
Через несколько километров не очень быстрой езды — все-таки непривычной коробкой был новый Ровер, не очень уверенно Витя себя за рулем чувствовал, глянув в окошко водитель злобно выматерился.
Ирка по тону поняла — что-то опять стряслось.
И не ошиблась.
Фиолетовое пятно мелькнуло в придорожных кустах.
Дальше все пошло очень быстро. Все так же злобно рыча матюками, Витька выскочил из машины, схватив наперевес Дегтярь. Ирка метнулась вслед за ним. Теперь Фиолетового было нигде не видно. Тишина стояла, теплынь, легкие тучки неторопливо текли по синему-синему небу и, треща слюдяными крыльями, носились над дорогой здоровенные лупоглазые стрекозы. И совсем рядом была Смерть.
— Сзади смотри! — рыкнул Витька.
Потом попытался прислушаться. Понял, что после пальбы в машине его уши еще неделю будут никакущими для охоты, и велел Ирке: 'Повизжи!'.
— Раскомандовался! — внятно буркнула Ирка. Она никак не была настроена сдавать взятые позиции.
— Тьфу! Он вдоль дороги трюхал. Если мы тут его не вденем — рано или поздно до деревни доберется. Там вообще чума будет.
— А толку с визга?
— А подманить!
— Так он и подманулся.
И тут же Витька подпрыгнул от визга режущего даже глухое ухо.
— Вот так пойдет? — невинно спросила Ирка.
Витьке страшно захотелось дать ей в лоб, но отрывать глаза от тех кустов в которых скрылся Фиолетовый он не мог.
— Да. Пойдет — ответил сквозь зубы.
Ирка еще повизжала. Не так залихватски. Ничего не изменилось. Кусты, дорога, стрекозы, солнце. Как его приманивать, урода? Как?
Тут Ирка взвизгнула как-то удивленно, сильно толкнула его в спину и забабахала от пояса одиночными выстрелами.
Витька шарахнулся в сторону, одновременно с натугой разворачивая тяжеленный пулемет и увидел, что Фиолетовый тупо и стремительно, как вагонетка по рельсам, прет на них. Еще успел Витя передумать сразу несколько мыслей от 'А не придется гоняться за гадом по лесу' до 'Все ж не тупой — от Ирки зашел, и близко-то уже как, а солнце в глаза слепит — тоже учел???', а пальцы уже делали привычное, нажав клавишу предохранителя и спусковой крючок сразу.
Послушный механизм отработанно провернулся, расставляя детали на положенное им место, затвор запер патрон наглухо растопыренными боевыми упорами, и острое жальце бойка вмяло тонкое медное донце капсюля, раздробив серо-зеленую таблеточку гремучей ртути. От такого обращения ртуть пыхнула злым огоньком через пару специальных дырочек в латунное брюшко гильзы, где много лет дремотно ждал этого момента порох. Время настало и, дружно вспыхнув, порошинки шустро стали превращаться в раскаленный газ, зажатый в тесной ему гильзе, словно сказочный джинн в бутылке. Давление стремительно нарастало, давило во все стороны, пока наконец не нашло самое слабое место — и выдавливаемая газом пуля врезалась в нарезы ствола и раскручиваясь понеслась прочь, а горящий порох все подбавлял и подбавлял газу, чтоб пуля не застряла, чтоб шла до конца все быстрее и быстрее разгоняясь для дела.
По дороге нашлась в стволе еще дырочка, ведущая куда-то вниз и часть газа ломанулась туда. Для того, чтоб упереться в пятку газового поршня и перезарядить пулемет — затвор снялся с упоров, стреляная горячая гильза вылетела вон, а на ее место в патронник встал новый остроконечный патрон, тут же зажатый затвором и теперь по его капсюлю враз ударил боек…
Пуля двадцатитонным ударом не остановила прущую тушу, но прошила ее, рвя мертвоживущее мясо и дробя кости. Вторая, третья, четвертая пули чпокали в Фиолетового — нет Обжора не трясся от попаданий, словно припадочный холодец, как это любят показывать в кино, он замедлился и, наконец, седьмая дернула его харю в сторону, а восьмая попала в позвонки шеи. Словно гора студня или гигантская медуза обмякла на дороге. Витька не удержавшись еще пополивал врага огнем, но недолго. Пункта боепитания поблизости не намечалось и потому жечь патроны просто так, от восторга — не было совершенно никакого смысла.
Подходили к поверженному Фиолетовому все же с опаской. Витя даже диск на пулемет полный поставил. Но опасения оказались лишними — из всей туши только голова еще подчинялась Обжоре — слабо шевелила раскуроченной нижней челюстью, ворочала глазами.
— Пристрели его — почему-то глухим шепотом, словно мертвяк мог понять сказанное, выговорила Ирина.
— Потом, сначала гляну.
— Чего глядеть-то, стреляй!
— Погодь, говорю!
Подобрав подходящую палку, удачливый победитель потыкал в поверженную тушу, убедился, что не ошибся — только башка еще 'жива', потом внимательно оглядел эту самую башку, несколько раз повертывая ее палкой, чтоб разглядеть получше, убедился, что Ирка не соврала. Была на странно деформировавшейся башке свежая рана, которую мог оставить только рикошетировавший заряд картечи, да и на туше тоже следы нашлись всякие разные — даже китайский дешевый ножик, воткнутый уже давно в спину и даже поржавевший, словно вросший в вспухшую мертвую плоть.
Выжал клавишу предохранителя и бахнул одиночным между мертво ворочающимися глазами. Почувствовал одновременно дикую усталость и не менее дикий восторг. Вот теперь — теперь он знал себе цену. И на многие километры вокруг он был единственным мужчиной. Во всех смыслах и значениях этого слова. Теперь можно везти баб в Борки. Дочистить все — и всерьез разжиться разным нужным. Хлама на никудышные патроны для чистки вторых Борков — и того сборища мертвяков у мостика — хватит с походом. А еще и трактор…
— Виктор… — странным голосом молвила стоявшая поодаль Ирка.
Муж сразу смекнул, что баба почуяла этот момент, и сейчас будет поливать его холодной водой, чтоб не дать расправить крылья и орлом летать. А вот тебе цветущего хрена букет, суженая!