— Ну у него в спутниках был старый американец из ветеранов Вьетнама вроде и девчонка-художница, не помню из Дании что ли. Ну ветерана особо учить не надо было, так припомнил прошлое, девчонку обучить стрельбе тоже получилось быстро — раз художница, значит и глазомер неплохой и руки не из задницы. Но когда уже прибыли в Европу девчонка у всех узнавала — может про ее мать кто чего знает. Ну и нашла молодых людей — одного Дмитром звали. Ну вот этот Дмитрей и сказал, что ее мать у них в анклаве. Девка и рехнулась. Не совсем. Но на время потеряла способность думать. Отключилась такая функция организма. Такое и с мужиками бывает, ну а девчонке простительно. Поехали с этим Дмитрием в анклав. Ну а когда Мельников узнал, что деваха эта не шибко разбирается в тонкостях имен разных южных европейцев и паренька зовут чуть иначе — Дитмир и он вообще-то албанец, шиптар, что несколько меняет всю ситуацию стало поздно метаться. Хотя уже сразу вся ситуация стала выглядеть по-другому. Особенно учитывая что албанцы держат почти всю проституцию в Европе, а девчонка эта симпатичная молоденькая блондинка, да с собой у Мельникова куча всякого полезного, ну и двух мужиков в кабине пристрелить не проблема вовсе. Когда он попытался смазать лыжи, девчонка просто выскочила из машины, очень хотела все же маму увидеть, а житейского опыта у нее еще не было, дитя не обиженное никем ни разу.
— Выскочила из машины? Сама? — участливо переспрашивает Чечако.
— Именно. Самое худшее, что можно было бы придумать в такой ситуации. Дальше пошла перестрелка в крайне невыгодных условиях. Кончилось все предсказуемо.
— Ну сам-то он все же выжил? — настырно спрашивает молодой.
— Ну, выжил — признаю я очевидный факт.
— Вот и получается, что ему везло! — торжествующе заканчивает мой оппонент.
— Ну отчасти, да… А если учесть, что в ходе перестрелки и он и старикан этот успели дымовые гранаты швырнуть, да еще то, что ветеран на себя огонь вызвал, бросившись за стоящей столбом девчонкой — то в общем везение уже и поменьше получается. Да и не знаю — такое ли это везение, которому позавидуешь. Совершенно без потерь Америку проехать, океан пересечь, Европу проскочить — и перед последним рывком так глупо вляпаться. Он после этого немного не в себе был. Взялся мстить шиптарам и с десяток ухайдакал разными способами, потом только в себя пришел, понял, что такой вид деятельности не катит. В одиночку много не навоюешь, да и слишком велика вероятность была, что ему бы пришлось охотиться до зимы, и не факт, что сам бы выжил — албанцы неплохо укрепились, заложников-рабов у них было сотни три, район зазомбирован сильно, так что опомнился вовремя.
— Бросил эту мстю? — кривится пренебрежительно молодой.
— Нет, привлек к этому делу тех, кому положено подобным заниматься — голландских военных.
— Оловянные солдатики, игрушечки масенькие — пренебрежительнее молодого отзывается Чечако.
— Ну так и шиптары не войско, бандиты-рабовладельцы. Так что парой боевых винтотрясов, десантным вертолетом и некоторым количеством пехоты и бронетехники со всеми причандалами типа ночного видения, разведки летательными аппаратами беспилотниками и прочими вашими инженерными приблудами — справились шутя и играя. Еще и Мельникову за наводку денег дали и этого самого Дитмара вручили в виде живого бонуса. Полагаю, что виновник торжества кончил плохо, но мне Мельников об этом не рассказывал. Впрочем, как мне кажется и без рассказа ясно. Уж настолько-то я себе американского пациента представляю. Потому и спрашивать не стал, нет смысла.
— А что еще интересного рассказывал? — интересуется уже совсем пришедший в себя Чарджер.
— Да много чего. Больше всего — как по океану шли. Так-то в Америке все было достаточно штатно — обеспечение безопасности, оружие, харчи, топливо, транспорт, сколачивание команды, дипломатия и перестрелки — в общем похоже как и тут, а вот морское путешествие — это да, из ряда вон. Думаю, что и у Мельникова настрой был особый, пока плыли — потому и запомнилось. Нам, кстати, не пора уже, может поедем к нашим-то? — спрашиваю инженеров, которым видно уютно в коттеджике и ехать куда-либо не тянет.
— Через полчасика — не раньше — откликается безногий блондин, который тоже к нам присоединился, правда наушники не снял, сидит, слушая и меня и эфир.
— Морское путешествие — это всегда романтика! Без разницы — хоть на галере, хоть на круизном лайнере — неожиданно мечтательно говорит Чечако. Ну да, конечно. Особенно на галере. Гребцом. Очень романтично.
Остальные кивают. Явно соглашаясь. Вот не ожидал от них — циничных и трезвых технарей, а поди ж ты. Даже глазки заблестели.
— Ну, наверное с вами не все бы согласились. Романтика-романтикой, а Мельников с компаньонами чуть не это самое того этого, когда их на прицел взял какой-то американский корвет — повезло столкнуться в океане с частью авианосной группировки, которая домой поспешала, в США. Причем все поначалу было очень серьезно — группа была из «чистых», то есть вируса никто не хватил, потому боялись заразиться до истерики, общались строго по рации и совершенно внятно предупредили, чтобы не смели приближаться. Огонь откроют без предупреждений. И хотя корвет держался поодаль — все кого видно было, одеты оказались в изолирующие костюмы радиохимзащиты. Даже в противогазах. А когда на тебя смотрит несколько дудок, причем одни очень скорострельные, а другие очень здоровенные, то тут и штанцы попачкать не удивительно. Мельниковскому суденышку-то совсем немного было бы надо, чтоб утопнуть.
— Но все же договорились? — продолжает разговор радиоведущий.
— Договорились. Четыре часа пришлось докладать что в Юсе и как — вплоть по городам и деревням, через которые Мельников проехал. Впрочем, сам пациент считал, что у этих моремаринов все гадости еще впереди — в конвое было полтора десятка вымпелов во главе с плавающим аэродромом, а что делать, чтобы и выжить и не заразиться никто там внятно не представлял. Но допрос форменный учинили. Хорошо еще стрелять не стали по инфицированным-то.
— Надо просто найти райский остров с пальмами и встать там на вечный якорь. А женщины и девушки на флоте у амеров служат, так что вполне можно было бы размножиться и жить припеваючи. Как эти с «Баунти» — романтично вздыхает молодой. Судо по выражению его физиономии он как раз представляет пальмы, кокосы и стройных дев на фоне ослепительно синего океана, изящно собирающих роскошные раковины.
— Ну на всяком райском острове, как правило, живут уже люди. А если не живут — значит он не райский ни разу — либо воды нет, либо еще что. И кормиться трудно — авианосная группа — насколько тысяч человек, а женщин там куда меньше, чем мужчин. В итоге рай очень быстро кончится. И будет как у японцев на острове Трук. Все посудины там американцы утопили и блокировали пути доставки. Япы пытались сельское хозяйство развивать, но допрыгались до полного истощения и каннибализма. Брали их потом голыми руками — ломаю я ему прекрасное видение. Даже как-то неловко ей-богу.
— Интересно, что дальше с этой АУГ произошло? — задумчиво спрашивает блондин.
— История умалчивает. Но судя по всему они там были близки к панике. Легко представить — они единственные здоровые, а все вокруг заражены и становятся зомби. Причем повсеместно. Радио-то они все время слушали. — отвечаю я ему.
— А что еще происходило в ходе океанского круиза? — наставляет меня на нужный путь радиорепортер.
— Да всякое разное — старательно пытаюсь упомнить что интересное в ответ.
— К примеру?
— А до встречи с АУГ встретили, наоборот, русского яхтсмена, тот заканчивал кругосветное плавание, домой шел, в Питер как раз. В одиночку. Не шибко боязливым оказался, подрейфовали вместе, махнулись потом — они ему консервов, а он им половинку золотой макрели, рыбина была килограммов на двадцать. Он, оказывается, на самообеспечении плавал, так что рыбы уже наелся на сто лет вперед и соскучился по вкусу консервов, представляете? А спутникам Мельникова наоборот консервированные харчи надоели, свежая рыбка в охотку пошла. Потом они сами ловили — снастей набрали с собой изрядно, на всякий случай — мало ли дизель сдохнет, придется посреди океана сидеть. Но пока от берега не отошли не ловили. К ним с чего-то акула привязалась, долго шла следом, не было улова.
— Интересно! Но вроде как таких одиночек к нам не прибыло, неужели что-то нехорошее случилось? Мы бы узнали, что еще такой уникум прибыл — удивился Чечако.
— Думаю, что Мельникову с компаньонами проще было добираться на моторной тяге, да и к тому же когда в штормовую полосу попали, так оставили судно у причала и через Европу на колесах метнулись. Паруснику все же в шторм сложнее передвигаться. Так что вполне вероятно — через неделю — другую глядишь и будет кого потрошить на интервью.
— Это было бы неплохо. А что он в одиночку-то рванул? Или остальная команда помре? И что он без консервов оказался? — уточняет молчавший до этого худощавый инженер увешанный разным оружием из которого я не узнаю толком ни единого — то есть автомат вроде на АК похож, но явно большего калибра с меньшим магазином, компактный пистолет-пулемет вообще какой-то футуристичный…
— Ну я так понял, что там вполне себе ситуация для Чечако годная. Человек всю жизнь мечтал совершить кругосветное путешествие под парусом. Но не на лайнере, а по старинке — и в одиночку. И один из его друзей, имевший яхту — в завещании ему эту яхту и отписал, когда оказалось, что помереть придется раньше, чем ожидалось. Яхта настоящая такая — не как у Абрамовича, а нормальное парусное судно. Не для вечеринок, а для путешествий. Человек как раз незадолго до Беды ее получил в собственность — и поплыл. Или пошел — не знаю, как точнее, чтоб по-морскому вышло. Собственно его спасло то, что он в порты не заходил, обходился своими силами, нормальное такое путешествие а ля восемнадцатый век. Разве что паруса из синтетической ткани. А так на самообеспечении, правда вместо солонины взял все же неприкосновенный запас. Но старался его не трогать. Собственно о Беде он и не знал, пока не увидел в океане болтающийся без движения катер. А на катере зомбака.
— Это называется — дрейфующий. Но без рации его бы просто не выпустили в плавание. Почему же он ничерта не знал? — спрашивает худощавый.
— Рация я так понимаю была. Но судя по всему, он именно хотел такого несовременного мореходства. А так как на самообеспечении, то в порты не заходил. Робинзонада диктует правила.
— Что и спасало — кивает Чечако.
— Совершенно верно. Яхтсмен стал что-то подозревать, только когда ему попался катер с неким странноватым субьектом на борту. Субьект с жутким видом мертвой морды заметил близко проходившую яхту и, немало не размышляя, пошел на абордаж, то есть вылез с катера за борт. Но так как он не божественной сути был, то хождение по водам кончилось тем, чем и положено — булькнул гражданин и с концами. Катер оказался с пустыми бензобаками, заляпан кровищей, на самом видном месте лежало помповое потертое ружье с парой патронов в магазине. Прослушивание эфира сильно озадачило, сначала мореход подумал, что это розыгрыш, или как было раньше с радиопостановкой по уэллсовской "Войне миров" — ну вы явно знаете…
— Я не знаю — грустно признается молодой, которому так злобно я мечты потоптал о райских пущах с обнаженными девами из юэс нэйви.
— В США был инцидент, когда сделали радиопьесу по этому произведению про нападение кровожадных и всемогущих марсиан, только слегка перелицевали. Введя вместо уничтожаемых злыми марсианами английских городков — местные американские названия. И все это было сделано в виде репортажа с места событий. Тридцатые годы, народ еще не пуганый, наивный, радио верит. Разумеется возникла жуткая паника — радиослушатели посчитали все за реальный репортаж и реальный десант марсиан — учтиво поясняет Чарджер. Чечако как-то странно ухмыляется, вроде как смущенно, но с явной гордостью за коллег, даже немного победоносно…
— Так и купились? — не верит молодой.
— Так и купились — кивает Чарджер.
— Однако! — удивляется молодой — а дальше что?
— Ну, дальше мореход прибрал ружье, сделал выводы, отряхнул рацию от пыли…
— Вранье, откуда там на яхте пыль — хмыкает обвешанный оружием с уверенностью знатока.
— Не вранье, а фигура речи, определенный символизм и матафоричность — вступается за меня Чечако.
— Так вот, отряхнул рацию от пыли и вынужденно связался с миром. Так что к моменту встречи с мельниковским «Пронырой» — вроде так это судно называлось, мореплаватель был уже ориентирован. Сам себе удивляюсь — название судна, на котором Мельников прибыл в Кронштадт, я так и не запомнил, хотя слышал не раз, а вот ни разу не виданное мной корытце, которое упомянуто было пациентом вскользь — в памяти осталось, словно на гвоздик повешенное.
— Странно, что бывшие в океане на этом «Проныре» стали меняться на рыбу. Сами вполне могли наловить, ты ж говоришь, что снастей там было взято с запасом — сомневается блондин с криво сидящими на его голове наушниками. Криво — потому как левым ухом он слушает нашу трепотню, а правым — то что звучит из рации.
— Чего не знаю, того не знаю. Может им в первые дни было не до того, или может там трупы вдоль берега попадались, брезгливо было.
— А может мореход тех же патронов попросил, а чтоб не попрошайничеством выглядело, так предложил ченч. Макрель — вкусная рыба, с тем же тунцом не сравнишь — высказывает свое мнение владелец незнакомого оружия.
— Да брось — обычная скумбрия! — возражает блондин.
— Сухопутчика сразу видно — очень снисходительно хмыкает худощавый и лекторским голосом заявляет: