Он окидывает меня орлиным взором и до ответа не снисходит. Ну и ладно, не ровен час попадется он мне в лапы, намажу ему уши зеленкой…
В гуще этой публики, что сидит у ангара ведется какая-то работа — словно отбирают кого-то. Иду мимо, поглядывая на странное и непонятное для меня действо. Запашок к слову от этой кучи грязнуль застойный — застарелой грязью пахнет. Но подойдя ближе, замечаю, что этот странный народец не однороден, есть и те, кто почище, они стараются держаться наособицу, не смешиваясь с грязными. Поодаль сидят на садовой дорожке и вполне чистые, но их точно охраняют со всем тщанием и автоматы наизготовку и руки сидящие держат на головах. О, а парочку вообще под явным конвоем ведут к тем — сидящим под охраной. Один из конвоируемых в камуфляже, второй в гражданке. И взгляды у них какие-то скользко-боязливые. Совершенно неожиданно один из сидящих бомжей подскакивает и кидается на того, что в камуфляже, вопя хрипло и злобно:
— Аааа, Чмаренко, сбылось, сбылось! Я верил сука, что будет!! Вот тебе! — и вцепляется в рожу отшатнувшегося от неожиданности камуфлированного ногтями. Отпихнутый стремительным толчком броском конвоир от неожиданности мелко перебирая ногами, чуть не упав, отлетает в сторону спиной вперед. Камуфлированный бьет коленом по яйцам своему обидчику, явно мажет, потом лупит кулаком, но тоже мимо и вот уже парочка вцепилась друг в друга и трясет за грудки. Не, драчуны из них никакие, хотя визжат и плюются друг в друга, благо на такой дистанции не промажешь. Растерявшийся от этого конвоир, не долго думая, с размаху дает прикладом в лоб бомжеватому участнику, и — не обижая второго — бьет и ему прикладом по башке. Камуфлированный переносит удар стоически, башка видно крепкая, а бомж валится в полуобморочном состоянии, но так и не отцепившись от врага. К месту инцидента подбегает несколько человек, отвешивая немилосердно пинки и затрещины обоим сцепившимся, отдирают противников друг от друга. Бомжеватый остается лежать на земле, закатив глаза и постанывая. Камуфляжный размазывает кровищу из царапин по морде. Неприятная у его морда — тупая, упертая и злобная, квадратная такая морда. Вроде даже видал я ее когда-то. Но как пациента не помню. И черт с ним. Мало ли в мире неприятных рож. Вот тот, что на земле лежит, похоже получил крепенько. Не успев подумать толком, подхожу к валяющемуся на земле, поливаю ватный шарик нашатырным спиртом, подношу к носу бомжа. Тот мигом приходит в себя, вертит башкой, чихает и не успеваю я разогнуться, как он хватает меня за рукав и начинает опять вопить непонятное:
— Вот он, вот! Он нас этим людоедам сдал. Я узнал его, он поставщик! Он нас сюда привез, Чмаренко, гляди! Вот он, я его узнал!! Аааа, ты думал тебе это сойдет! Держите его, он из этих ментов-людоедов!
У меня от рывка сваливается с плеча автомат, тыкается стволом в лежащего, и тот заводит визг уже почти ультразвуковой:
— Спасите, убивают, убивают! Сокрытие! Я свидетель! Держите его, держите, не дайте ему стрелять! Чмаренко, держи. Держи!
Тут совершенно неожиданно кто-то вцепляется в меня сзади, чуть не падаю, потому что в такой позе устойчивость у меня аховая. Успеваю только заметить, что судя по камуфляжу штанов сзади меня — это как раз подоспел поцарапанный Чмаренко. Да что они тут с ума посходили, что ли? Но это раньше я был смирный и добрый, события последних месяцев многому научили, поубавилось гуманизма-то. Тут лежащий пытается дать мне кулачком в глаз, успеваю наклонить голову и вместо глаза кулачок втыкается в край каски, козырек. А, больно? Ну, сами напросились! Тяжеленный Чмаренко давит к земле, бомж тянет за рукав — ладно, будет вам и белка, будет и свисток! Просто сгибаю ноги, падаю достаточно быстро, чтобы под тяжестью туши Чмаренки, земным притяжением и моим собственным весом колени попали куда надо — левое в шею бомжа, правое ему по другую сторону тянущей меня за рукав руки — в ребра. Есть, обмяк, скотина грязная, теперь сопящий Чмаренко остался. Так он тоже хорошо стоит, давит на меня, а вот за своими яйцами и не следит, а они аккурат у меня под локтем оказываются, ну грех не врезать. И я бью локтем, и еще и еще. Все, свалился с меня, затянул что-то вроде «уюююююю». Отскочить в сторону не получается — натыкаюсь на кого-то сзади и меня мигом берут под белы руки. Да так крепенько, что особенно дергаться не охота.
— Что тут происходит? — ну ясно какое-то начальство пожаловало. Хороший голос такой, командный. Незнакомый, что хуже. До меня начинает доходить, что я вляпался в какую-то очень мутную и явно неприятную ситуацию. Два других фигуранта у меня не вызывают ни малейшей симпатии. Черт меня дернул с нашатырем соваться. Шел бы себе мимо… Что особенно паршиво — у меня ловко выдергивают из кобуры пистолет, точно так же ловко сдергивают автомат, отщелкнув карабин ремня. Хватко, ничего не скажешь. И за руки держат крепко. И общая картинка не воодушевляет. Оно конечно у всех тут рыжие повязки. Но знакомых рядом нет и мне все это очень не нравится.
— В ходе конвоирования двух пленных из людоедов на одного подконвойного свершил нападение ранее задержанный раб. Потом они вдвоем накинулись на этого вот, обвиняют его в помощи людоедам и поставкам им живых людей. Говорят, что он их обоих людоедам привез — достаточно складно приводит к внятному объяснению все тут творившееся парень-конвоир.
— Ваши документы? — весьма недружелюбно спрашивает у меня старлей. Судя по форме — из Ржевских. Хотя тут не только с полигона люди.
— Не могу достать — руки держат — отвечаю я ему.
— В каком кармане ваши документы? — игнорирует мои пояснения старлей.
— Сначала предъявите свои — на право проверки — пытаюсь соблюсти лицо я.
Вместо ответа старлей кивает башкой. Стоящий с ним чувак без знаков различия бесцеремонно, но умело обыскивает меня. Ну вот и «Малыша» с меня сняли и рации я лишился. Здорово, ничего не скажешь. Старлей берет в руку мое заламинированное удостоверение. Удивленно смотрит:
— Из охотничьей команды? Кронштадт? Интересное кино. И что скажете по поводу обвинения в сотрудничестве с людоедами? Двумя свидетелями, что характерно.
Бомжика тем временем привели повторно в чувство, то ли посредством поднятой с земли ватки, то ли несколькими хлесткими пощечинами, благо применяли все сразу. Сидит. Мотает башкой. Чмаренко тоже вроде стал в себя приходить. Сейчас начнут бочки катить. А я так и не понимаю, в чем суть дела. Не возил я людей для сектантов, точно знаю. Я б запомнил, если б что такое было. Уверен.
— Скажу, что понятия не имею кто вы такой и с какой стати ваши люди меня обезоружили и держат — говорю по возможности спокойным голосом. Вроде получилось.
— Неправильный ответ. Вопросы здесь задаю я. И вам лучше отвечать, а то придется вас, как весьма подозрительное лицо, отвезти к нам и разбираться на месте — давит старлей.
А мне сразу же в голову приходит разговор — совсем недавний, если судить по часам и бывший сто лет назад, если по ощущениям. Разговор Ремера с Ильясом по поводу допроса пленных. Этот старлей явно в курсе, как оно должно быть. И да, если кому интересно — мне вообще-то очень неуютно. И да, я чувствую себя паршиво. Очень. Впрочем за сегодняшний день это чувство возникает уже не впервой, этак и привыкну, будь оно неладно.
— Не припомню за собой поставки живого товара местным деятелям. Это не входило в круг моих обязанностей — отвечаю по возможности вежливо. Вот есть люди, которых надо криком брать — переорал — победил. Есть, которые ором не прошибаются. Я чувствую, что старлей из вторых и на глотку его брать не резон.
— Привели его в сознание? — не поворачивая головы, с ленцой, спрашивает старлей тех, кто возился с рабом.
— Так точно — четко отвечает один из возившихся. Дисциплинка у них.
— В чем вы обвиняете этого человека? — по-прежнему смотря мне в глаза спрашивает бомжика старлей.
— Вот Чмаренко подтвердит! Он нас привез к людоедам! Нарочно! И другие были из их этой банды! А тут нас в рабство! Мы так настрадались! Это невыразимо! Мы так здесь страдали! Как последнее быдло! В рабы, представляете? И все из-за него! Он привез! — начинает выпаливать раб, оживая с каждой минутой.
— Стоп! — говорит старлей бомжику, потом говорит мне:
— Обвинение очень серьезное, потому я вас вынужден задержать до выяснения обстоятельств.
— Я настоятельно требую довести до моего руководства факт моего задержания — отвечаю ему. Вот сейчас голос вроде у меня нормальный получился. Ну во всяком случае я так надеюсь.
— Вы не в том положении, чтобы что-то требовать — заканчивает разговор старлей.
Тепло это у него прозвучало. Сволочь, как оно все гадко выходит. Даже еще гаже. Старлей тем временем кратко раздает приказы — сейчас нас троих разведут в разные помещения и допросят. Замечательно. Видел я сегодня уже допросы, ну его к черту в них участвовать да еще в виде обвиняемого. Смотрю во все глаза — но ни одного знакомого лица рядом. И в общем публика ко мне настроена недружелюбно, на физиономиях это просто написано. И то, что меня сопровождает двое таких недружелюбных, оптимизмом меня не заряжает.
Путешествие недалеко ведет — до небольшого сарайчика. Не то гараж собирались делать, не то стройматериалы хранили. Окошек нет, вход один. Вроде как сзади еще комната, сарайчик-то этой комнатушки поболе будет. Из всей мебели только две упаковки с пенопластом. Меня еще раз обхлопывают, теперь я остаюсь уже без разгрузки со всем барахлом и санитарной сумки. Но не снимают сами, как повыдергивали у меня оружие. Дают самому снять. Мысля какими-то судорожными огрызками, вспоминаю, что отняли у меня только общую рацию, а вот гарнитура с причандалами от блондина еще на мне, да и подарок от инженера тоже. Вот уж воистину — пошел по шерсть, вернулся стриженым. И вопрос еще — вернуться пока не выходит. Единственно, что я успеваю сделать, снимая с себя свое добро, так это на блондиновой гарнитуре включить "на передачу". Еще успел из кармашка медсумки пхнуть себе в карман недавно подаренную мне маленькую рацию «ежицу», вроде не заметили, я к ним боком стоял, а лямка сумки у меня за край каски зацепилась как бы случайно.
— Странные вы люди, надо же как вам меня понравилось щупать, не можете оторваться. С ориентацией у вас все, надеюсь, в порядке, а то я уже попугиваюсь — заявляю старлею с некоторой наглостью. Прекрасно понимаю, что пытаюсь так отделаться от чувства страха, которое у меня сейчас основное в эмоциях. Надеюсь, что оппоненты этого не заметили.
— Я вот тебе, сука покажу нашу ориентацию. Сейчас тебе зубы выбью и ты их проглотишь — резко отвечает один из мужиков, которые меня обыскивали, и делает шаг вперед, делая реальный замах рукой. В последний момент, когда уже кулачище летит мне в нос — а я и не успел даже зажмуриться, не то, что закрыться, слышу резкое "Отставить!.
По морде я не получил. Мужик начинает возмущаться тем, что ему не дали меня проучить за хамство, старлей утешает его тем, что еще успеют. Мне велено сесть и помалкивать. Сажусь на пол, но раз по морде не получил, продолжаю разговор. Я не припоминаю за собой поставок мяса людоедам. А вот если кому-то в руководстве того же Ржевского полигона нужно стравить своих с Кронштадтом, если это просчитанная провокация — это самое паршивое, что возможно. Или паранойя? Но взаимоотношения с анклавами непростые, а политика, что бы ни говорил майор, не только водопровод и канализация, но и драка за власть и влияние.
— Так что вы там говорили про мое положение? — цапаю я старлея. Нет, не потому, что я безголовый отморозок, просто надо понять к чему дело идет. И чем раньше пойму — тем лучше. Если начнут бить, то дело паршиво. Если не будут — не так все плохо.
— Пиковое у вас положение. Особенно когда эти двое хмырей дадут внятные показания, которые потом еще и подтвердятся — отвечает старлей.
— Забавно. А если не подтвердятся? Я понимаю, что если, конечно, вам дана задача устроить свару между ржевским анклавом и Кронштадтом, то тогда вина моя вам побоку.
— Думаете, что мы опустились бы до такой низости, как подстраивать провокацию? — обижается достаточно убедительно старлей. Играет или нет?
— Этим серьезные государства, обеспокоенные своим престижем, не брезговали. А я к вашему анклаву отношусь с уважением — говорю я сущую правду. У Ржевских дохрена серьезной бронетехники, контролируют кусок КАД, устояли грамотно — есть за что уважать. Вот условия жизни у них в разы хуже, чем в Кронштадте, людей поменьше, выхода к воде нету.
— И когда это серьезные государства подлянки устраивали? — хмыкает старлей. По-моему он не то, что тянет время, а ждет кого-то.
— Ну загибайте пальцы — самое известное: немцы перед нападением на Польшу устроили нападение своих ребят из эсэс в польской форме на немецкую радиостанцию в Гляйвице. Перед нападением на Бельгию аккурат 9 мая 1940 года бомбардировали свой же город Фрайбург, объявив потом о том, что это бельгийцы, для того, чтобы втянуть в войну с СССР Венгрию провели бомбовой удар по городу Кошице… — начинаю я словесный понос, безуспешно прикидывая — успею я выскочить и можно ли сейчас задать лататы.
— Это немцы — обрезает меня старлей.
— Извольте — американцы перед нападением на Ирак показали пробирку с белым веществом как доказательство наличия у Ирака сразу и химического и бактериологического, а заодно и атомного оружия. Перед нападением на Вьетнам организовали тонкинский инцидент, где их якобы обстреляли. Читали коды японцев как азбуку. Но вот незадача — прошляпили вдруг нападение на Перл-Харбор, успев как-то убрать оттуда авианосцы, спасая самое ценное имущество. А до того «Лузитания» потопла. И вроде как перед этим немцам стало известно, что она везет боеприпасы. А еще раньше очень вовремя крейсер «Мэйн» вдруг взорвался. Как раз был очень нужен повод начать войну с Испанией. И удивительно — погибли только рядовые матросы, а офицеры почему-то все оказались на берегу…
— Подкованный — хмыкает старлей. Мрачный мужик, рвавшийся надавать мне по зубам смачно плюет на пол. Не в меня, но близко.
— Когда сидели в осаде в Петропавловке наслушались от музейных работников всякого — отвечаю я, видя, что что старлей не рвется меня допрашивать, а скорее ждет кого-то.
— Понятно. А теперь помолчите — заявляет старлей.
— Как скажете.
Прислоняюсь к стеночке, начинаю подремывать демонстративно. Получаю пинок ботинком — несильно и не очень больно, но спать после этого уже не хочется.
— Не спать! — говорит тот из конвоиров, что не злобился.
— Почтенные, а вы в курсе, что у нас главврач очень не любит, когда медиков обижают? — уточняю я у присутствующих.