Усилие. Ким отрывается. Черный великан отстал. Но ненадолго. Вот он опять тянет свою тощую ступню, хочет приклеиться к Киму навсегда.
Плохо улитке без раковины.
Мир, полный опасностей, окружает ее, медлительную и беззащитную, мир клюющий, грызущий и жующий, мир проворный и хищный, где только случайность может сохранить жизнь.
Сам того не замечая, Ким жил в раковине с тех пор, как покинул Землю. Ракета была его раковиной, Селеноград был раковиной, лунолет — раковиной. Но сейчас от надежной раковины осталась кожица — мантия скафандра. И жизненных припасов в обрез — то, что умещалось во внутренних пазухах.
В первый момент Ким еще непонял трагичности своего положения. Вытаращенными, остановившимися глазами смотрел он на груду обломков. Косая, ровная, словно отполированная, гора возвышалась над ними. Казалось, рухнувшая половина была отрезана ниткой.
В природе не бывает такого гладкого. Скалу срезал луч, выскользнувший из неисправного отгибателя.
Секунды три Ким стоял немой, ошеломленный, потом с горестным воплем кинулся разбрасывать обломки. Лунная легкость и отчаяние удесятерили его силы; он ворочал громадные глыбы, нехотя они переворачивались, уступая напору. Напрасно! Бессмысленно! Лунолет был похоронен где-то внутри, раздавлен, воздух из него вышел все равно. Погиб Альбани и техники тоже.
Погиб Альбани! Начальник и товарищ, милый и крикливый, вдохновенный и прожорливый, так смешно влюбленный в Гхора, погиб, увлеченный только что найденной идеей, не победив трудностей, не пожав плодов, успевши только крикнуть: “Гхору скажи… Смерть…”
Что означало последнее слово? О своей смерти кричал Альбани в отчаянии или обращался к Киму, по привычке называя его Смерть Мышам.
Ким понимал, что Альбани погиб, но поверить не мог. Ведь только что тот перебирал лепестки фиалок, пытался сложить из обрезков бумаги записку жены. И жена на Земле сейчас подбирает очередной букетик, пишет: “Целую и люблю”. Целовать-то некого!
Примерно через полчаса, докопавшись до обломков, Ким с летчиком убедились, что Их товарищи мертвы. Отупевший от горя, Ким начал укладывать глыбы обратно-прикрыть хотел изуродованные тела. Но тут улышал глуховатый голос летчика:
— Остановись-ка, парень. Давай о себе подумаем.
Кима даже покоробило: “О себе!” Как можно быть таким черствым?
— Давай подумаем, — настаивал летчик. — Через два часа наступит ночь. В Глубоком нас не ждут: там тоже ночь скоро, знают, что отсюда мы должны были лететь в Циолков. В Циолкове о нас вспомнят часов через двадцать, причем искать будут металлический корпус, а корпус засыпан камнем. Вообще ночные поиски-вещь нелегкая. Возможно, нас не найдут до утра — четырнадцать суток по земному счету. Лично мне не хочется сидеть здесь четырнадцать суток. А тебе?
“Как можно рассуждать так спокойно?” — думал Ким.
— До станции Гримальди отсюда километров восемьдесят, — продолжал вслух считать летчик, — но она восточнее, ближе к ночи. Туда уже пришла тень. Навстречу ночи нам нельзя идти, нужно отступать, уходить от темноты. До Глубокого километров двести. Пробежим мы двести километров или тень догонит нас?
И так как Ким молчал, летчик решил за обоих;
— Надо попробовать.
Он ощупал внутренние кармины скафандра. Неприкосновенный запас налицо. Вода есть и внутри, и в канистрах. Воздух? Воздух в баллонах, больше не прибавишь. Аккумуляторы заряжены…
— Пошли!
Летчик схватил Кима за руку. Сказал: “Толкайся сильнее. Следи за моим темпом! Раз… Два…”
Так начался лунный марафон вперегонки с ночной тенью.
Возле лунных полюсов они без труда обогнали бы ночь. Здесь же, в районе Гримальди, тень наступала со скоростью около двенадцати километров в час. Даже на Луне люди не могли долго бежать в таком темпе. Но у Кима и летчика было два часа форы.
Скорость зависела только от толчка. Нельзя было часто перебирать ногами. Толкнулся и лети, лети, лети, вытянув носок, секунду, другую, третью. На лету выбирай, куда поставить ногу. Успеваешь вытянуть ее или поджать-тогда прыжок получается короче или длиннее. Коснулся грунта, чуть присел, спружинил, и снова полет.
Ким не сразу приноровился к ритму летчика. Но тот сумел подчинить Кима, подтягивая его за руку. Внимание было напряжено, глаза искали точку опоры. И хорошо, что внимание было занято: меньше думалось о трагедии Альбани.
Вскоре открылось знакомое спортсменам второе дыхание. Ким почувствовал себя сильным, умелым, ловким. Мячиком отскакивал, птицей летел над камнями… Густочерная тень человека летела за ним, рядом с ним. Догоняет, догоняет, сближается, тянет худую черную ногу, коснулась башмака… И новый взлет. Ким ушел кверхутень отстала.
Даже приятно становилось от сознания собственной силы и легкости. Просачивалась откуда-то радость, всплывала изнутри, обходя тяжкий камень в груди.
— А ты нескверно идешь,-заметил летчик после получасового бега. — Спортсмен?
Ким рассказал о своих занятиях стоборьем. Говорить было нетрудно на бегу. Ведь каждый шаг продолжался три-четыре секунды.
— Вот и пригодилось, — одобрил летчик. — А то прилетают к нам на Луну молодцы, которые ходить разучились. Посидят на балконе в Селенограде и рассказывают, что побывали в космосе. А Луна, она, голубушка, за околицей начинается. Она слабеньких не жалует, ее длинными ногами мерить надо.
“Да, это уже настоящий космос, — думал Ким, глядя на изъеденные метеоритами утесы.-Из окошка как-то иначе они выглядят, смиреннее”.
— Не надувайся, не задерживай дыхания,-наставлял летчик.-Ровнее толкайся, без напряжения! Отдыхай в полете!
В том и был секрет рекордов лунного марафона.
Здесь люди бежали с такой же скоростью, как на Земле, но делали в шесть раз меньше шагов и в шесть раз меньше усилий. Умелый успевал отдыхать на бегу.
Еще через полчаса немногословный летчик спросил:
— Объясни, что это вы говорили об историческом открытии.
Ким растолковал, что такое запись вещества.
— Нескверно, — согласился летчик. — И всякую пищу можно будет записывать так?
— Любую!
— Жаркое? Свежие фрукты? Супы?
— И жаркое, и фрукты, и супы, и даже мороженое.
— И аппараты можно записать? Телескоп? Лазер?
— Любой аппарат, лишь бы образчик имелся.
— И горючее?
— И горючее можно, но не имеет смысла. На килограмм горючего надо будет тратить килограмм воды. А вода сама по себе горючее.
— Килограмм на килограмм?
— Именно так.
— Можно записать двигатель и сделать его из воды? — Из воды, из любой другой жидкости.
— А если он не нужен, расплавить его и сделать телескоп?