В этот раз немец не свернул, единственное, что я успел сделать, — нажать на педаль, так что столкнулись мы не лоб в лоб, а плоскостями. У меня напрочь отшибло левое крыло и изодрало хвост.
До земли четыреста метров. Истребитель падает, вращаясь вокруг оси — не выпрыгнуть, собьет целой плоскостью. Прежде чем успел осмыслить, что делаю, резким ударом открыл фонарь и отстегнул привязные ремни. Через секунду — на двухстах метрах — меня вышвырнуло из кабины. Последнее, что помню, прежде чем непроизвольно покинул истребитель, — это быстро приближавшееся крыло, потом удар и темнота.
Очнулся я от гомона толпы, хлопанья материи на ветру и пульсирующей боли с левой стороны тела. Попытка пошевелиться привела к тому, что раздался резкий, можно сказать, похожий на выстрел звук рвущегося полотна, за которым последовал рывок вниз. Поэтому первым делом я приподнял голову и только потом, открыв глаза, посмотрел наверх — звук шел оттуда.
А наверху купол парашюта зацепился за торчащий обломок скалы, который потихоньку рвал ткань, отчего я понемногу опускался, стоило только шевельнуться. Припомнив, что крепко держал кольцо на бедре, когда меня вышибло из кабины, сообразил, почему парашют открылся.
Тихо застонав от боли в плече — я уже определился, где болит, — попытался прикинуть, что случилось. Судя по всему, удар крыла не только погасил сознание, но и выбил плечо из сустава. Хотя, может, это об скалу так приложило. Да и остальному телу явно досталось, наверняка всё в синяках. Быстро ощупав себя правой рукой, понял, что, кроме нескольких довольно крепких ссадин и выбитого плеча, никаких ран и повреждений больше не было. Синяки не в счёт.
Припомнив, что вроде еще слышал голоса, наконец догадался посмотреть вниз. Закрыл глаза, открыл, снова посмотрел.
Судя по всему, метрах в пятидесяти подо мной раньше текла река. Это сейчас она превратилась хоть и в бурный, но ручей, оставив галечный пляж шириной метров двадцать, на котором стояли человек сорок немецких солдат и офицеров и молча смотрели на меня. И улыбались. Улыбочки у всех, как у Чеширского кота. Счастливые-е!..
Я быстро закрутил головой, пытаясь найти возможность для спасения. В плен не хотелось категорически, догадывался, что там меня ждет. Да и пятно на репутации тоже не стоит сбрасывать со счетов. И так под плотным колпаком со стороны спецслужб СССР, так что еще это вешать на себя не хотелось. Однако вертикальный склон был пуст, ни выступа, ничего. Только в трех метрах от меня довольно большая щель в полтора метра шириной и уступ. А на уступе… Судя по всему, там была звериная тропа — козий помет я ни с чем не спутаю.
За время моих шевелений купол еще больше разошелся, и я провалился на полметра. Немцы явно забеспокоились. Несколько резких команд, и десяток унесся к машинам на той стороне ручья, преодолев преграду по выступающим из воды камням.
— Ком! Ком! — крикнул, стараясь перекричать шум воды, офицер в звании майора.
На том берегу кроме грузовиков, с одного из которых снимали тент, у края дороги я увидел несколько легковушек и десяток офицеров, наблюдавших за нами, и в одном из них с изумлением опознал Манштейна. Узнал не потому, что помнил его или видел в своем мире — может, и видел, не помню — нам его фото показывали особисты, чтобы опознали, если что. Честно говоря, только сейчас до меня дошло, что это «если что» уже наступило.
— Хрен тебе! — ответил я. Сообразив, что меня не понимают, отрицательно закачал головой.
Майор нахмурился.
В это время прибежали солдаты и под резкие команды унтер-офицера натянули подо мной тент.
Майор снова стал просить, чтобы я отстегнулся и упал вниз. Однако в это время подул ветер и довольно сильный. Меня стало раскачивать.
Майор что-то закричал внизу. Двое рядовых фрицев, обвязавшись веревками, полезли вверх, но не прямо подо мной, а чуть сбоку — там были зацепы. Я так увлекся наблюдением за ними, что не скоро посмотрел вниз, но когда это сделал, то несмотря на свое положение невольно рассмеялся. Дело в том, что ветер стал меня раскачивать довольно сильно, а офицер приказал держать брезент точно подо мной, по-видимому, страстно не желая меня потерять. Судя по взмыленным солдатам, они уже давно бегали туда-сюда синхронно с моим качанием.
Оба скалолаза, плотно прижимаясь к скале, чтобы порывы ветра их не сбросили, уже поднялись метров на двадцать, пристально наблюдая за мной. Я же следил за щелью и чем больше раскачивался, тем ближе она становилась в конечной точке.
Помогая себе ногами, еще больше увеличил амплитуду колебания и в конце концов смог, дотянувшись до расщелины, вцепиться в её край.
— Есть! — выдохнул я, выбравшись на уступ. Теперь осталось только отстегнуться и осмотреться, а отпускать правую руку, которой я держался, было боязно. Левая же не действовала. Поколебавшись, зацепился каблуком за камень и быстро избавился от подвесной системы. После чего несколько минут переводил дыхание, прижавшись спиной к скале и вытирая пот с лица. Освобожденная парашютная система раскачивалась справа от меня, метрах в трех. Ветер как по приказу стих. Мельком глянув в глубь расселины, довольно усмехнулся — есть ход. Посмотрел вниз и тут же отшатнулся обратно: половина солдат продолжала держать брезент, а вот вторая, свободная, целилась в меня из винтовок. Офицеры стояли в стороне, и один из них, тот самый майор, призывно махал рукой. Видимо, он что-то при этом кричал, поскольку его губы шевелились.
— Да ну на хрен! — выкрикнул я и метнулся от края, пребольно врезавшись повреждённым плечом в камень.
— Файер! — На этот раз злой крик майора прорвался через шум ручья.
Единственное, что успел сделать — это откатиться в небольшую нишу и свернуться калачиком, прикрыв правой рукой голову. Глупо, конечно, но от инстинктов никуда не денешься.
Заверещали многочисленные рикошеты, и что-то стукнуло в левую руку.
— Попали, суки!
— Файер!
Гадский майор успокаиваться не желал. Пришлось достать единственную гранату, заныканную неделю назад — выпросил её у старшины Степанова, когда встречался с ним и полковником Денисовым.
После третьего залпа ребристое яйцо лимонки полетело вниз, брошенное недрогнувшей рукой.
— Алярм! Гранате! — послышались крики, и почти сразу их заглушил разрыв.
Пока немцы приходили в себя, побежал по тропе, старательно выбирая, куда ставить ноги — не хватало еще сломать их или споткнуться.
Вися на скале, пистолетом я по понятным причинам не воспользовался — попробуй потянись за ним, сразу нашпигуют свинцом, но сейчас таких проблем не было, поэтому, достав маузер и с трудом взведя его одной рукой, осторожно двинулся дальше.
Далеко убегать не стал. За первым же углом плюхнулся прямо на камни и, положив рядом пистолет, стал осматривать себя, заодно потроша аптечку. Нужны были бинты и антисептик — у локтя обнаружилась рана. Не почувствовал её, похоже, из-за боли в выбитом плече.
К моему удивлению, ничего серьезного. Похоже, пуля ударила после рикошета, может быть, даже не одного, и не достала до кости. Я нащупал сплющенный кусочек свинца под кожей. Осторожно закатав рукав, осмотрел рану. Кровь текла слабо.
Голова одного из «скалолазов» показалась, когда я уже почти закончил накладывать повязку, держа один конец бинта зубами. Думаете, сразу схватился за пистолет и начал стрельбу? Как же! А хабар?! Немцы были хоть и налегке, но с оружием, а винтовки в горах куда как предпочтительней пистолета, хоть и некоторого подобия карабина. Хомяческая жилка во мне просто взвывала от одной мысли пристрелить фрицев на скале, так что пришлось ждать.
Завязав узел, вздохнул, вспоминая о косынке — ее сделать не успел. Посмотрел на время: судя по всему, без сознания я был почти два часа. А это значило, что группа поддержки уже сделала свое дело, уничтожив или разогнав все, что тут летало с крестами. Этим занимался весь мой полк. А остальные, нагло воспользовавшись паникой в эфире, — то тут русские, то там — должны были атаковать один из ближайших прифронтовых аэродромов. Именно туда шел полк Рощина с задачей первым делом смять отнюдь не слабую зенитную оборону и помочь остальным в уничтожении кадрового состава Люфтваффе. А напоследок, если будет возможность, и самолеты. Сейчас даже туповатые политработники понимали, что без пилотов авиация летать не будет, так что давления от них — уничтожать в первую очередь именно технику, для галочки — больше не было. Беспокоило, что я не знал, что со Степкой. Тревожила неопределенность.
Почему-то второго всё не было, первый же поднявшийся, рыжий верзила, не оборачиваясь, чтобы помочь напарнику, настороженно осмотрелся и начал снимать винтовку, перекидывая ремень через голову.
— Хальт! Хенде хох! — наполовину высунувшись из-за угла, вытянул руку с маузером, беря фрица на прицел.
От неожиданности немец отшатнулся и, оступившись, стал заваливаться назад.
— Майн гот! — в ужасе крикнул он и исчез.
— Куда?! Винтовку отдай, сволочь! — чуть было не кинулся я следом, но тут же нырнул обратно — снизу снова стали стрелять.
Бросив последний взгляд на уступ, развернулся и двинулся по тропе прочь.
— Непонятно! То живым взять хотят, то палят как оглашенные! — Сердито бурча, я осторожно шагал дальше по расселине, которая шла явно наверх.
Через полчаса остановился, достал остатки бинта и фляжку с коньяком. Выпив грамм сто, задумчиво посмотрел на бинт, из которого собирался сделать косынку. Как-то слышал рассказ, как один парень сам вправил себе вывих. Почему бы не попробовать? А то надоело чувствовать себя инвалидом. Я, конечно, в этом мало что понимал, честно говоря, но другого выхода не было.
Накинув петлю на кисть руки, другую привязал к большому кусту, незнамо каким ветром принесенному в узкую расселину и растущему в ней. Рывок, хруст, вопль и стон через зубы. Как бы то ни было, через двадцать минут, весело насвистывая, я уже шагал дальше, повесив вправленную руку на импровизированную повязку. Насколько помню, врачи не советуют тревожить руку пару дней. Что ж, посмотрим, что будет дальше, а пока нужно сваливать как можно быстрее.
Выбравшись на вершину горы, начал спускаться в небольшую долину, заросшую невысоким лесом, преимущественно лиственным. Примерно на середине склона, у очередной скалы меня окликнули:
— Товарищ майор?! — В голосе было столько радости, что сразу становилось понятно — кто-то свой.
— Кречетов, ты, что ли?! — Я невольно подивился однотипной ситуации. Кречетов висел. Только зацепился не за скальный выступ, а за кустарник, и расстояние до земли у него было не пятьдесят метров, как у меня, а всего десяток. Да и падать ему не на «мягкий» галечный пляж, а на остроконечные камни.
— Я, товарищ майор!
— Давно висишь? Кто еще не добрался до дома? Что видел? Почему сам не спустился? — засыпал я его вопросами.
— Э-э-э… — несколько растерялся сержант от моего напора.