Но пусть господин Крысиный Король не надеется, что нам можно повесить лапшу на уши.
С тем наши визитеры и отчалили. А мы с Мышом и Поэтом шли минут сорок по главному тоннелю вперед, а потом свернули в другой тоннель, поменьше. Вот тут я и почувствовал, что звездолет мой уже далеко, а мир вокруг чужой — и все это по-настоящему.
Уже совсем теперь по-настоящему.
Это, ребята, был негатив человеческого города. Его отпечаток под поверхностью земли. То, что при жизни города всегда получается за кулисами.
Мы сначала шли по канализационным тоннелям. Потом из них через лаз с чугунной крышкой перебрались в тоннели подземки — там рельсы еще лежали и даже кабели уцелели кое-где, только обесточенные и без изоляции. Изоляцию мышата грызть любят, ее в свое время для этого и снимали — зубы точить. Но по кабелям, замурованным в стены, по-прежнему шел ток от единственной работающей в городе электростанции, которую, как мне сказали, приводили в действие ветер и клан Электриков. В подземке многие мышки устроили себе жилища — Мыш сказал, что тут живут лояльные к Большому Боссу граждане и те, кто состоит у Крысиного Короля на службе. Может быть. Они тут обитали довольно открыто — в стенах кое-где были ниши для осветительных приборов и всякие подсобные помещения, так все эти места уже давно заняли под мышиные квартиры. Рядом с некоторыми даже светильники горели, хотя и тускло, поэтому я не зажигал фонарь. И мышки то и дело перебегали нам через дорогу по своим делам, останавливаясь только поглазеть на нас — на чудо небывалое. Мышки — существа любопытные и почти бесстрашные.
Изо всех дырок и щелок торчали носы и поблескивали глаза. У меня создалось ощущение, что весь мышиный мир уже в курсе, что с неба упало человеческое гнездо, а более того — что люди неопасны для жизни. На меня смотрели не испуганно, а с обыкновенным бытовым интересом. Скорость распространения информации в этом мире, лишенном СМИ, не могла не восхитить. Идеальное сарафанное радио.
В общем, вокруг нас жила обыкновенная улица мышиного поселка. Надо сказать, здешние бытовые сценки вовсе не всегда выглядели радостно. Где-то за поворотом пищали и дрались, разбежавшись только от луча фонаря. Я наступил на совершенно чистые белые косточки, явно принадлежащие мышонку — и мои спутники не были этим зрелищем особенно шокированы. В одной нише, совсем не глубокой, молодая мышка кормила мышат, крохотных, слепых еще и голеньких. Поэт, увидев ее, вздохнул и сказал, что драматично выглядит нищета, юность и материнство. Мыш добавил, что эта бедная мамаша, скорее всего, обречена, если никто о ней не позаботится — потому что невозможно жить с маленькими детьми на семи ветрах, не зная, где завтра пищу возьмешь. А кормильца у этого семейства, как видно, нет, раз никто ей нормальное жилье не освободил. Я уже думал, что надо бы проводить бедняжку на звездолет, но оказалось, что мы ошиблись.
Он пришел и битых тараканов ей принес. Юный, худющий, вдвое худее, чем его возлюбленная, и хромой — прыгал на ладошках и одной ноге. Всей одежды на нем было — ножны с кинжалом. Конечно, даже человеку ясно, что он своей даме более удобную жилплощадь не отвоюет, калека — но вдвоем у них был вид существ, вполне готовых защищать свое условное гнездо. Я для этой дивной семейки выгреб все съестное, что в карманах осталось — галеты, тюбик джема, шоколадные крошки.
Они смотрели настороженно, но подарки приняли с достоинством. Тема для поэмы. Я хромому еще капсулу стимулятора подарил на прощанье.
Когда мы уходили, Поэт лизнул меня между пальцами и сказал, что я странный, но в этом что-то есть. А Мыш сказал, что дарить подарки — роскошь, но обзаводиться друзьями мудро.
— Только, — добавил, — не давай тем, кто клянчит.
Но у меня пока никто ничего и не клянчил. Мышки в лучшей своей части — существа гордые, не попрошайничают, предпочитают благородное воровство. Или благородные на том же уровне грабеж и убийство.
Мы очень долго шли по шпалам. Прошли несколько станций, довольно ярко освещенных — мышки жили там под перронами, все там переделав на свой лад. Мы волей-неволей видели их домашнюю жизнь. Как супруги друг друга ласкали. Как молодые мышки плели одежки из каких-то волосатых ниток. Как старый седой вояка готовил себе какую-то похлебку в мятой миске на электроплитке, подключенной к уцелевшей местной сети очень оригинальным образом, а рядом спали мышата. Все это неярко освещалось электрическими лампочками. Открытого огня мышки не любят, даже побаиваются, а электричество очень хорошо освоили. В одном месте пришлось забираться на перрон и обходить дом, который хозяева построили, отгородив кусок трассы кирпичами и какими-то обломками. Но в общем и целом я понял так, что мышки не слишком-то профессиональные строители, предпочитают приспосабливать то, что построено до них.
Потом оказалось, что это не совсем справедливо. На самом деле они не то, что не умеют строить, а не слишком-то любят. Если есть возможность где-то примоститься — они ее используют, а строят только по очень большой необходимости.
Как, согласно местным легендам, строили крепость Большого Босса. Хотя я потом узнал, что легенды, как и во всех других мирах, имеют тут довольно шаткую основу из реальных событий.
Мы шли и шли — наверное, весь город прошли по подземной трассе. Времени под землей не чувствуется, но у меня уже ноги ломило, когда мы мимо каких-то мастерских, где гудели вентиляторы, дошли до конечной станции. Потом вылезли в депо, где мышки жили в ржавых вагонах, очень здорово там все устроив — и через люк спустились куда-то ниже.
Вероятно, это были некие технические коммуникации. Там оказалось темно, как в ящике, очень пыльно и узко — я, раскинув руки, касался стен пальцами. Мышки тут оказались в лучшем положении, чем я, потому что ощущали поверхность вибриссами, а я ничего не видел. Пришлось фонарь зажечь, первый раз понадобилось. И мы по этим подземным закоулкам мало-помалу попали в место, откуда тянуло земляной сыростью и сквозняком. Пришлось лезть через пролом в стене — а за стеной, выстроенной в давние времена руками антропоидов, оказалось место совершенно природное.
Естественная пещера.
Наверное, это была городская окраина. В этом потрясающем месте природные пещеры соединялись с подземными человеческими постройками. Мы с ребятами напились из подземного ключа воды редкой чистоты — но меня предупредили, что в этом мире чистой воды куда меньше, чем грязной: Грязными Водами мышки называли очистной коллектор с проломленной стенкой, откуда все это дело в незапамятные времена вытекло и образовало подземное озеро. На побережье Грязных Вод никто старался не селиться, кроме самой уж голи перекатной или совсем отчаянных, потому что там все-таки до сих пор любой мог подцепить какую-нибудь заразу.
Но сейчас Грязные Воды остались далеко в стороне. Я понял так, что мы шли по самому краю пещер — охотничьих угодий, опасного и непредсказуемого места. Тут на стенах водилась плесень, великолепный мох, найти на котором орешки было гастрономической мечтой любой мышки, и грибы, которые частью шли в пищу, а частью могли использоваться в качестве надежного яда. Мыш рассказал, что из-за таких свойств местной флоры Большой Босс держал шестерок-разведчиков, в чьи обязанности входило пробовать потенциальную пищу первыми — а их трупы в случае провала потом никто не ел, само собой. Еще тут росли странные растения, похожие на водоросли — из их жестких волокон мышки делали себе одежду. Правда, некоторые предпочитали этим хламидам, напоминающим брезент в худшем его варианте, выделанную кожу себе подобных — но это уж как водится.
В этих местах нам несколько раз встречались мышки, которые разыскивали моховые орешки, а также сборщики грибов. С представителем последней профессии, рискованной, как саперская, я перекинулся парой слов. Он оказался веселым фаталистом, ткнул меня носом в ладонь, спросил, много ли еды в мире Больших и пожелал удачного путешествия. Я тоже пожелал ему удачи и подарил последнюю пуговицу на память. Это было всеми молчаливо одобрено.
Еще мы видели многих охотников, потому что кроме растений разной степени съедобности тут обитали насекомые. Чаще всего встречались тараканы — самая легкая, правда, незавидная добыча. Пара тараканов попалась нам по дороге, была поймана и съедена моими спутниками. Они предложили перекусить и мне, напомнив про дальний и тяжелый путь, но, когда я отказался, не стали настаивать.
В сущности, и Поэт, и Мыш не были особенно голодны — но не пропадать же добру.
Идти по пещерам мне показалось тяжелее, чем по тоннелям. И пол неровный, и сверху капает, и много таких мест, где мне, крупному существу, тяжело протиснуться. Мышки, правда, выбирали такой маршрут, чтобы я мог пройти с гарантией — но бока я все-таки ободрал и пару раз очень удачно приложился лбом об низкий свод.
Неуклюжие, все-таки, мы, антропоиды, существа. Неуклюжие и неважно устроенные. Мышки — конструкция значительно более удачная. Они в любую щель проходят, к примеру — куда сумеют голову просунуть. Туловище просто втекает, расплющивается, как пластилиновое. И мускулатура у мышек такая, что поневоле позавидуешь. Тоненькие пальчики их довольно-таки крупное тело держат на весу много часов — они могут на отвесной стене сутками висеть, а держаться только пальчиками. Нет, мне нравится. Вот, к примеру, когда мы поднимались по такой стене — я же им был просто обуза, и только: фонарь мне пристроить некуда, в темноте я не вижу, пальцами чувствую слабее, чем они вибриссами, и вдобавок за выступы в камне толком ухватиться не могу. Ну они, милые мои товарищи, забирались наверх, там укреплялись, а я поднимался, держась за их хвосты.
Я боялся, что им больно. И им действительно было не слишком приятно — они потом попросили сделать привал, чтобы хвосты полизать и почистить. Но ни единым писком не заикнулись, что я некстати навязался на их голову.
Мы отдыхали часа два — у них хвосты, а у меня ноги. А потом пошли дальше — и вскоре вышли в очень странное место.
Сначала мне показалось, что вдалеке кто-то играет на флейте, причем очень нежно и точно. Странную такую, капризную мелодию — эхо по пещере далеко разносится. И чем ближе мы подходили, тем музыка проявлялась сложнее — уже будто не одна флейта, а несколько флейт или рожков каких-нибудь. Мыш пискнул, чтобы я фонарь погасил, я думал, что буду все время спотыкаться в потемках, но вокруг заметно посветлело, потому что ядовитые грибы на стенках светились, белесым таким, желтоватым.
Мы прошли по кривому лазу, заросшему этими грибами, и оказались в довольно-таки узком зале, по которому гулял сквознячок. В зале этом было в высшей степени… чуть не сказал «многолюдно», наверное, «многомышно» — и все присутствующие там мышки слушали музыку, а кто ее исполнял, я никак не мог понять.
Мы тоже остановились на некоторое время. Завораживающее ощущение — полумрак, поганки светятся, нежная музыка с тонкими такими странными переливами, мышки вокруг нервно дышат… Я думал, мне не удастся моих ребят отсюда так просто увести, но Мыш, оказывается, туго помнил о нашей конечной цели — толкнул меня в колено, идем, мол, а Поэта укусил за ухо, дружески, чтобы тот вышел из транса.
Поэт, правда, пока эхо слышалось, все оглядывался. И им обоим потребовалось на минуточку остановиться и почиститься, чтобы привести в порядок мысли и нервы.
— А кто так играет? — спрашиваю.
Мыш фыркнул и пискнул:
— Это Пещера Ветров. Мастера делают флейты ветра. Трубки. Изгибают. Вставляют в стены. Играет сквозняк.
А Поэт вздохнул и свистнул мечтательно:
— Высокое искусство. Мелодия сложнее с каждым годом. Все совершенствуется. Каждый мастер дополняет других. Дыхание гения.
Я погладил его по голове. Я был согласен насчет гения. Мышки не честолюбивы по-человечески. У них же и имен нет по-человечески. Вот же кто-то пришел, выразил себя и ушел, а музыка осталась. Скромный анонимный автор…
Благородно. Преклоняюсь. Я бы так не смог.
А жаль, наверное.
Короче говоря, еще не доходя до Пещеры Пророка, я уже был о мышиной цивилизации очень высокого мнения. И размышлял о том, как для успешного контакта важно победить свою дурную человеческую гордыню. Люди — они же по сути своей шовинисты, они стараются в упор не признать в тех, кто им не нравится, ни разума, ни возвышенной души, даже в себе подобных, бывало… я думал, как же в таком случае рассказывать людям о мире крыс, создавших собственную уникальную культуру, и мне было не по себе. Крысы все-таки очень многим не нравятся. Я людей хорошо знаю — будут еще говорить про мышек всякие гадости, а то и наделают им гадостей… может, думаю, не распространяться особенно далеко на эту тему?
Правда, вряд ли на этот мир, очень, похоже, бедный ресурсами, кто-нибудь всерьез польстится. Но на всякий случай, я решил об их координатах никому не сообщать без крайней нужды.
Из этих размышлений, самых пространных, меня вывел толчок носом в колено. И Поэт пискнул:
— Хочешь взглянуть на Усыпальницу?
Я решил, что это культовое место мышек, кивнул и пошел за ребятами. Изучать — так изучать.
В этой части пещеры было совсем темно, грибы не росли и ничего не росло; вообще казалось достаточно неуютно — и я фонарь зажег. И в свете фонаря увидел, что пещера уже не слишком-то и естественная — под ногами уже не песок, а бетонные плиты, а свод укреплен стальными перекрытиями, вроде арок. Что, по моим наблюдениям, не очень похоже на мышиную работу. Вдобавок сбоку от дорожки можно было разглядеть рельсы, полузасыпанные песком и каким-то буроватым прахом.
— Боец, — спрашиваю, — чья Усыпальница?
Старший Мыш сел, поднял мордочку и свистнул:
— Ваша. Больших. Тебе интересно?
Меня чуточку так тряхнуло. Интересно, пожалуй. Мороз по коже. А Поэт вздохнул и пискнул: