- Но какой же тогда смысл во всех этих злоключениях, в вашем решении тяжбы?!
- Смысл есть во всем, что носит отпечаток воли Творца. Помни это, человек! Мы - лишь третейский суд, и не в состоянии непосредственно влиять на события, происходящие в других мирах. Но мы вынесли справедливое решение, и сила Творца - на твоей стороне. Тысячелетия земного времени лишь краткий вздох Создателя. Законы, управляющие Вселенной, не рассчитаны на суету и поспешность. Не тщись увидеть немедленное наступление справедливости, но верь в то, что она наступит... Ибо ты - лишь орудие Творца, жалкая щепка в его величественной длани...
- А вы видели Бога? Творца, как вы его называете? - В Демиде смешалось жутковатое чувство прикосновения; к тайне Священного и простое детское любопытство.
- Нельзя увидеть Творца. Ибо он - Мысль. - Голос Судьи приобрел торжественность. - Он везде - и нигде. Он неосязаем, но деяния его сдвигают солнца и мириады звезд, как легкие пушинки. Найди Его в себе - ибо каждый из нас носит в себе частицу Создателя. Ее можно убить черными деяниями, но можно разжечь, подобно собственному солнцу! Иди, человек... Тебя ждет твой мир... И прими в дар этот талисман. Он вернется с тобой в твой мир и принесет тебе удачу, если ты сможешь им воспользоваться. - Паук вытянул лапу, и Демид увидел, маленькую серебряную безделушку. Она напоминала половинку разломленной пополам ажурной брошки. Дема зажал ее в кулаке и прижал к сердцу.
- Спасибо... Я верю вам, Судья! Но позвольте задать еще один вопрос, прежде чем я навсегда покину ваш Мир. Почему так странно вел себя Табунщик? Он же прекрасно понимал, что ему нужно преподать себя на Острове Правосудия в самом выгодном свете, изобразить невинного агнца, неспособного на злодеяния? Он же словно с цепи сорвался! И я... Почему я помог освободить его - ценою собственной руки? Я же не хотел этого!
- Воздух... Воздух этого места - как наркотик правды. Он заставляет всех, кто попадает сюда извне, осуществлять самые скрытые свои побуждения. Потому-то мы и называемся Островом Правосудия...
Шепот паука навевал успокоительную дрему. Демид почувствовал, что ноги уже не держат его. Он медленно сполз на пол, закрыл глаза и погрузился в сон.
* * *
Дема открыл глаза. Темнота... Холод... Жуткий холод. Он шевельнул рукой. Господи! Правая кисть его была на месте! Пальцы как ни в чем не бывало схватились за покрывало, закрывавшее Демида с головой, и откинули его в сторону. В нос ударил сладковатый запах покойницкой. Дема лежал на каталке в окружении трупов, прикрытых простынями, в помещении, отделанном облупившейся кафельной плиткой. Демид был совершенно голый, он промерз до костей. Дема спрыгнул на пол и осмотрел себя при тусклом свете лампы. Он был в полном порядке! Никаких повреждений - словно только что на свет родился. И Ромб победно пульсировал над сердцем, едва не светясь в полумраке. А в кулаке была зажата брошка, подаренная Пауком-судьей.
Дема заглянул в один из шкафов. Там кучей были свалены тряпки, заскорузлые от крови. Порывшись пять минут в одежде, снятой с покойников, он нашел более или менее приличные штаны с заплатками на коленках и женскую розовую кофту - размера шестидесятого. Стараясь не дышать, Дема напялил их на себя. Теперь он был похож на гомика-бомжа, но, по крайней мере, мог выйти на улицу.
Дема осторожно приоткрыл дверь. В конце коридора он обнаружил письменный стол, за ним дремал, уткнувшись носом в книгу, молодой человек полуинтеллигентской наружности. Демид прижался к стене, пытаясь обойти сторожа. Но тот немедленно вскинул голову и близоруко уставился на Демида:
- Ты чего?
- Да я это... - забормотал Дема, придав себе как можно более пьяный вид. - Тут это... дело есть, м-мужик...
- Слушай, ты читать умеешь? - Парень вскочил со стула.
- Н-ну умею! - Дема гордо выпятил грудь.
- Там объявление написано для таких козлов, как ты: "Выдача и опознание с десяти до двух"! Какого хрена ты в четыре ночи приперся?
- Ну, я это... Ошибся малость. А какое число-то сегодня?
- Еще спроси, какой год! Катись отсюда! - Сторож распахнул дверь и выкинул Дему на улицу, добавив ему для ускорения хорошего пинка. Дема не возражал. Воздух, напитанный благоуханием южной ночи, показался ему божественной эссенцией. Он стоял, раскинув руки, и улыбался. Теплый летний дождь омывал его лицо.
* * *
Лека лежала, зарывшись лицом в подушку. Она была в номере одна, Яну увезли в больницу, Анджела, с которой Лека весь вечер просидела за бутылкой, как обычно, где-то блудила по ночам. Лека напилась. Напилась как свинья. Она уже забыла, что это такое - пить водку. Демка не пил, и она не пила вместе с ним. Некогда было! Но теперь, после его гибели, она просто не знала, чем можно убить горе, чудовищно распухшее в ней, вытеснившее из ее души все остальные чувства. Она обнаружила, что Демид составлял всю ее жизнь. И теперь в жизни этой не осталось ничего. Кроме желания напиться до смерти.
- Ч-черт возьми... - Лека с трудом приподнялась. Кровать тут же взбрыкнула задними ногами и сбросила ее на пол. Какая-то сволочь уже полчаса стучала в дверь, чуть не срывая ее с петель. - Анжелка, наверное! Ключ не взял-ла, бестолочь жирная... Открывай теперь...
Лека на четвереньках добралась до двери, дотянулась до замка и повернула ручку. Темная фигура в светлом проеме нагнулась к ней и подхватила под мышки, не давая упасть. Человек протащил Леку в комнату и аккуратно усадил в кресло. Девчонка немедленно сложилась пополам и свалилась на пол ничком. Ее стошнило - от водки и от отвратительного запаха, который волнами исходил от мужчины.
Щелкнул выключатель, и ночник слабо осветил комнату. Человек нагнулся, повернул голову девушки и вытер ей лицо полотенцем.
- Демид... - Лека слабо улыбнулась. - Жалко, что ты умер... Я ведь так люблю тебя... Теперь ты будешь мне сниться, да?
- Ленка, малыш... Зачем ты так напилась? Я жив.
- В-врешь. Ты умер. Ты разбился насмерть. Я с-сама видела. У тебя руки оторвались. Вот здесь. И здесь. Демка, знаешь, как мне жалко тебя! - Лека заплакала. - Ты умер! От тебя пахнет как от трупа! Ой, как мне плохо...
- От тебя, между прочим, тоже пахнет не лучшим образом. - Демид поднял девушку и положил ее на кровать. - Пойду посмотрю твой апартамент. Ого, слушай, здесь ванна - будь здоров! Как бассейн. Я пошел мыться! Хочешь со мной?
- Я с покойниками не моюсь. - Лека встала у открытой двери ванной, наблюдая, как Демид запихивает свою одежду в корзину для грязного белья. Демид, ты что, не шутишь?! Ты вправду - живой?
- Конечно! Табунщик же объяснял тебе, дурочке маленькой, что меня нельзя убить, пока не узнаешь моего Имени. Но я не знаю его сам! Я безымянный, и потому бессмертный.
- Живой! - Лека с визгом бросилась на Демида, и они шлепнулись в ванну, вытеснив из нее всю воду на пол по закону Архимеда. - Живой!!! Живой!!! Демка, милый! Живой! Ну ты и вонючка! С трупа, что ли, одежду снял?
- Я с живых одежду не снимаю, - пояснил Демид. - Я же не грабитель! Я чту Высшие Моральные Принципы!
Книга вторая
Добро и зло сплелись воедино
Глава 1
Лека сидела на земле, обхватив руками колени. Вечерний сентябрьский ветерок нахально забирался за шиворот, и она плотнее запахнула полы телогрейки, сберегая остатки летнего тепла. Небо на горизонте раскрасилось неровными полосами. Солнце скрылось за багровым занавесом и медленно сползало в реку. Большое яблоко сорвалось с ветки, стукнулось о землю и подкатилось к ногам Леки. Она взяла зеленый плод и уже приоткрыла рот, собираясь вонзить зубы в его хрусткое тело. Рот ее наполнился слюной.
Лека сглотнула и запустила яблоком в забор.
- Антоновка, антоновка... Надоело! Кислятина. Слушай, Дем, а почему ты виноград не сажаешь? Или дыни? Их же можно вырастить здесь, только уметь нужно. Ты же у нас мичуринец!
Демид не ответил. Он стоял у верстака, старательно выглаживая доску длинным рубанком. Девушка взяла стружку, расправила ее кольца и вдохнула терпкий аромат. Стружка у Демы получалась замечательная - длинная, тонкая и белая, как бумага, она выходила из рубанка и ложилась ему под ноги светлым серпантином.
- Дем... - Лека подошла к Демиду и положила руку ему на плечо. Странный ты человек, Дем. Денег у тебя до черта. А ты сидишь здесь, возишься по полчаса с каждой дощечкой. Так ведь и жизни не хватит строить эту веранду! Купи готовой рейки, или как там она называется. Плотников найми. Они тебе за два дня все сварганят.
- Вот именно, что сварганят! - Демид обернулся и вытер пот со лба. Он улыбнулся. Улыбка у Демида была неровная - левый угол рта поднимался вверх, а правый смущенно полз вниз, прячась в горькой складке. То же было и с бровями - левая бровь смешливо приподнималась домиком, а правая, пересеченная грубым побелевшим рубцом, оставалась неподвижной. Вид у Демида получался смущенный, беззащитный, и Леке каждый раз хотелось прикоснуться рукой к лицу его, разгладить и стереть все следы разрушений, нанесенные уродующим помелом его жизни.
Дик поднял рейку и нацелился вдоль нее прищуренным глазом, проверяя прямизну. Потом положил ее на верстак и провел по гладкой древесине пальцами.
- Пойдеть. Так Спиридоныч говаривает: "Пойдеть!" И этим все сказано. А еще он говорит: "Делай, как лучше, а как хуже - само получится". Ведь эти твои плотники - они что? Они только называют себя: "Мы, мол, плотняка! Мы все могем! Не обидим, хозяин, только магарыч выставляй!" Вот и пои их водкой, пока руки трястись не перестанут. Это уже не работа, Лека, это безобразие! Я должен каждую доску пощупать своими руками, выходить, приладить на место. Может быть, плотник я хреновский, неквалифицированный самоучка. Но по крайней мере, я знаю: то, что я сделал, будет стоять двести лет и не развалится, не сгниет. Не рухнет мне на голову. Потому что в каждую дощечку я вложил свою душу. Знаешь, небольшую такую частицу Души. Она смешалась с душою этого дерева, и дерево оценит мое старание и доброе к нему отношение. И отблагодарит меня, насколько это возможно.
- Вот как? - Лека засмеялась. - Но ведь это просто мертвая деревяшка, Дик! Может быть, у живых деревьев и есть души. Но то, что ты держишь в своих руках, давно умерло!
- Нет. - Лицо Демида странно озарилось. - Некая аура, отголосок божественного света, есть у любого предмета на свете - будь он в нашем понимании живым или нет. Вот у этого камешка тоже она есть. Есть у облака, которое плывет над нашей головой, перестраивает свою форму и подает нам непонятные для человеческого разумения знаки. И уж конечно, есть у этой доски. Какое это дерево, Лека? Знаешь?
- Ну... - Лека задумалась, вспоминая, из какого дерева могут быть сделаны доски. - Может быть, береза? Какая разница, в конце концов?
- Каждая порода дерева имеет свой характер, милая моя. И из березы ты никогда не сделаешь рейку для обшивки. Береза - дерево светлое, спокойное. В печи она дает много жара, отдает нам то тепло, что накопила в своей жизни. Но для поделок она годится плохо. Когда береза высыхает, то становится неподатливой и крепкой, как кость. Она коробится и изгибается, она так скручивает свои волокна, что ломаются даже топоры, а толстенные гвозди гнутся, как проволока. Она словно мстит за свою смерть. Или возьмем, к примеру, ель. При жизни - это мрачноватое, меланхоличное дерево, которое старается схватить тебя за ногу или засадить сучком в глаз, когда ты продираешься сквозь а ельник. Но только из ели получаются скрипки - самые лучшие скрипки, которые поют и заставляют нас плакать вместе с ними. Франтоватый красавец клен, оказывается, обладает твердым, несгибаемым характером. И древесина у него такая же. Ценная древесина, между прочим. Столярные инструменты из нее делают. Можно, конечно, отнестись к этому чисто с утилитарной точки зрения. Мол, у данной породы дерева такая-то длина волокон, такая-то степень твердости и так далее. Только мне так неинтересно, Лека. Дерево, так же как и человека, нельзя загнать в строго научные рамки. Доверься ему, почувствуй каждый его сучок, и оно отблагодарит тебя.
- Здорово! - Лека любила, когда Демид начинал так философствовать. Знал он, конечно, очень много, но не знание определяло его подход к окружающим предметам и живым созданиям, а его своеобразное, необычное мироощущение, насквозь пропитанное спокойной силой. - А что ты можешь рассказать про эту доску?
- Это сосна! - Демид подкинул рейку на руке. - Сухая и звонкая. Дерево веселое, жизнерадостное и солнцелюбивое. Сквозь тень и прохладу леса тянется оно к свету, прямо к синему небу. Тонкое и прямое, такое дерево может достигать огромной высоты. "Корабельные рощи" - слыхала о таких? Из сосен делали мачты для парусников, и быстрокрылые суда неслись сквозь шторма и океаны к неведомым землям, сдерживая напор рвущихся парусов... Ну а в плотняцком деле - это самая ходовая древесина. Легкая, прочная и удобная в обработке. Вот попробуй строгани!
Лека с опаской взяла рубанок и попыталась провести им вдоль доски. Инструмент запнулся за сучок, запрыгал по доске, как заяц, и резко замер, врезавшись в дерево и вырубив щепку весьма приличных размеров. Дема покачал головой.