Курлыкая под нос и чуть подергиваясь в такт, замесила тесто для сырников, заварила травок вместо чая и спокойно выбросила первую партию, сгоревшую к чертям собачьим в этой сраной печи!
Сбегала за красивыми тарелками и праздничной скатертью, накрыв на террасе с задней стороны дома. Мешающее рукоделие Хильды, оставленное на небольшом столике в углу, было убрано до лучших времен. Пришлось попыхтеть, перетаскивая тяжелый стол, но результат того стоил.
Когда злющий голодный Мюррей приперся на веранду, окончив мои поиски, я широко улыбнулась ему:
— Доброго дня! Завтрак будет проходить здесь, пока не похолодает. Вы не против? — еще одна улыбка.
Бабушка часто говорила: «Улыбайся, Люба! Улыбайся так, будто напротив самый любимый, самый нужный человек, важнее которого нет на всем белом свете. Если не поможет, так собьет с толку.»
Капитан молча пошел двигать стулья. Скептический взгляд тяжело прошелся по скатерти, посуде и еде.
— У нас праздник? — едко осведомился… начальник.
— Нет.
— Тогда какого рожна вы, Люба, так бездарно тратите столь ценные продукты? Вместо того, чтобы расходовать экономно и долго?! Что это? — поднял двумя пальцами сырник, потрясая в воздухе будто благоверная, нашедшая чужие красные стринги в кармане мужа.
Понимающе ему улыбнулась, чтобы скрыть набегающие слезы. Это все ветер надул. Обхватив обоими руками пузатую чашку, спряталась за ней и тихо ответила, рассматривая с выгодного ракурса величественную синеву:
— Потому, что завтра может не наступить.
А потом перевела на него решительный взгляд. Я не собираюсь сдаваться и буду делать так, как посчитаю нужным. Даже если его разобьет паралич от бешенства. Расправила плечи и выпрямила спину.
— Приятного аппетита, — нарочито вежливо произнесла и приступила к еде. — В моем… В том мире все были условно равны и могли есть за одним столом. Не подумала. Прошу простить за нарушение правил, впредь этого не повторится, — произнесла ровным голосом.
Хорошее настроение сменилось тоской по дому. Козел задумчиво сожрал свою порцию, посидел и произнес:
— Принимать пищу здесь — прекрасная идея. Спасибо за вкусный завтрак и ваше общество… Приношу свои извинения за неподобающее поведение, — выдавил из себя, как гной из дюже болючего прыща. Пауза. — Действительно, было вкусно, но впредь прошу быть экономнее… Пожалуйста. Впереди зима, — перевел взгляд вдаль. — Через неделю, две приедет моя мать. Возможно, с невестами… Она же привезет необходимое. Сильно рассчитывать не имеет смысла. Столица горела, им самим будет мало, — откинулся на спинку стула, устало вздохнув. — Даже при тратах из своего кармана, может не хватить… Где бы все взять, — прошептал задумчиво и встрепенулся. — В любом случае, это не ваша забота.
Встал, попрощался и ушел. Наверное, надо было встать, этикет и все такое, но я осталась сидеть, придавленная грузом тяжелых мыслей. После наведения порядка и смены запачканной одежды на чистую, ноги понесли туда, куда совершенно не собиралась. Ибо даже на Земле не посещала это место, а тут вдруг захотелось…
***
Пустота и темнота рука об руку встречали с порога и провожали до самых стен, шагов пятнадцать. Стены обработанных деревянных досок бежали ввысь к куполообразной крыше, соединяясь в центральной точке будто огромные пальцы. Решительно треснула по закрытым ставням, распухшим от редкого использования, от чего они с глухим треском шваркнулись об наружную поверхность стен.
Подвал превратился в зал. Свет хлынул мощным потоком, опережая свежий воздух. По периметру круга скромно расположились деревянные статуэтки разной величины, покрытые роскошным плащом ручной работы авторства паука и пыли. На входе валялась одна кривая свеча.
Пожала плечами, смахнула грязь, кучно устроив всех около центрального окна, выставив назад две большие фигуры и чуть впереди них остальные статуэтки поменьше. Деревянные раскрашенные глаза внимательно следили за мной. По коже поползли мурашки.
Передернулась, похлопав себя по щекам. Запалила свечу перед группой богов, добавив один бутерброд с мясом из корзинки, прихваченной с собой после завтрака. Закрыла глаза, стиснув кулаки, и мысленно обратилась.
Ничего не изменилось. Свеча горела, бутерброд призывно источал аромат. Развернулась и вышла, припрет же на старости лет заниматься ерундой. На улице встречали, как знаменитость, толпой фан клуба. Жаль, не моего. Расправила плечи, улыбнулась.
— Доброго дня, уважаемые. Я там окошки открыла, надеюсь, не запрещено, — спокойный голос.
Как стояла на пороге, так и осталась. Группа из пяти женщин встала полукругом, практически на расстоянии вытянутой руки. Я не отступала, но улыбку с лица сняла, покрепче стиснув корзинку.
— Слушай сюда, — вперед вышла злющая женщина с толстыми косами, спускающимися из-под чепца.
Красивая, хорошо одетая поместным меркам, высокомерная, хорошо так за тридцать. Остальные выглядели не такими уверенными, но стояли, как шавки за главной сукой.
— Собрала вещи и съехала в казармы сегодня же! Поняла? — угрожающий оскал.
— В чем проблема? — спокойно уточнила.
— В тебе! Приперлась не знамо откуда, традиции не соблюдаешь, — кивок на косынку, — разговариваешь, как мужчина. Думаешь, одела чужие тряпки, аристократкой стала? — скривилась женщина. — Джонатан — мой! Уясни! Нечего ему глазки строить!! Он на такую не позарится!! — коричневые глаза наливались кровью.
Прихлебалы одобрительно загудели, презрительно сплевывая себе под ноги. Спасибо, не на меня.
— Хорошо, он твой, — кивнула ей, идя вперед, внутренне ведя отсчет.
Когда уже почти вышла из кольца, заводила больно дернула за косу назад, проорав:
— Девки, бей..
Громкий хруст сломавшегося носа прервал речь. Второй кулак пришелся в солнечное сплетение, от чего красавица охнула и присела. Корзинка сломалась об третью голову. Кого-то, слишком близкого, я укусила за щеку.
В драке главное — настрой, помимо физических и численных данных. После двух тварей пять дурных баб — тьфу и растереть. Стоял отборный мат. Мой. И визг. Чужой. Бабищи разбежались, бросив красавицу одну. Нагнулась, поднимая тряпицу, вылетевшую из корзинки. Посмотрела, ага, утренние бутерброды были на месте, не испачкались. Подошла к уже поднявшейся на ноги противнице.
— Ты могла просто спросить, а я просто ответить.
— Лживая тварь! Прикинулась добренькой, а сама, как змея, лезешь в местечко потеплее! По мелочи не берешь, самого лучшего подавай! — ощерилась дура. — Да только я выведу тебя…
— Подойдешь еще раз, ни один целитель не поможет. Поняла? — спокойно спросила побледневшую женщину. — Мне терять нечего.
Олаф присвистнул, когда ввалилась на кухню, тяжело дыша.
— Холодненького дай, пожалуйста, — криво усмехнулась одним уголком рта.
Ибо вторая половина лица горела адски, как и все тело. Мне тоже наваляли. Блаженно растеклась лужей, приложив пузатый кувшин к лицу. Коротко рассказала произошедшее.
— На столе для Мюррея. Отнеси потом, только не говори, что от меня. Потом, когда проорется.
Оказалось, заводилу звали Камила — молодая вдова, давно греющая постель капитану и лелеющая надежду однажды стать полноправной хозяйкой его дома. Да только Мюррей никого не пускал к себе, тайные встречи проходили на ее территории. Все знали, все молчали.
— Я тут подарок принес, — Олаф неуверенно стискивал тесак в руках. — Да только невместно теперь…
— Красивый, — счастливо улыбнулась и охнула, не зная держаться за ребра или за щеку.
— Все вон! — рявкнул с порога бешеный Мюррей. — Кроме нее!
***
Помощники вышли, Олаф остался, широко расставив ноги, скрестив руки и сжав челюсть на хмуром лице. Капитан отправил дверь в полет, захлопнув ее с треском, и встал рядом, гневно сверля взглядом. Светить разукрашенной стороной не хотелось, оттого продолжала изображать статую «Люба и кувшин».