Была одна закавыка: всякий раз, когда пациент уходил за грань, Камилла была рядом. Это казалось подозрительным только мне. Выгнать из-за личного отношения было нельзя, спрашивала. Посему приходилось варить настои и еду молча, сцепив зубы, чтобы не ляпнуть чего. Нервничала, оттого периодически собирала углы, резалась, царапалась, что-то роняла.
Женская бригада, как прозвала помощниц, работала без продыху, периодически меняясь с сиделками. Камиллу не вовлекали. Люди думали — привилегия от капитана, правда была проста — меня от нее воротило. Пришлось даже присесть, подумать, но точно не ревность. Впрочем, женщина была только в выигрыше, имея время заниматься своими делами.
На третий день, выяснив, что хотела, и основательно подготовившись, пошла к начальству как гора к Магомеду, вооружившись ужином для отвода глаз. Постучала, вошла после дозволения. Внутри работала неизменная троица. Молодой парень оказался личным секретарем Мюррея.
— Доброго вечера, господа, — глазки в пол.
Стою, жду, когда разрешат подать голос. Олаф вдолбил: аристократы — важные птицы, коим и являлся капитан. Всякая шушара безродная, вроде меня, не имеет права болтать, пока не дали высочайшую отмашку.
— Что случилось, Люба? — встревоженно спросил капитан, оторвавшись от бумаг.
— Ужин принесла, — ответила, как бы между делом потрясая зажатой в руке тетрадью.
— Началось, — пробухтел Джонатан, вставая с места.
Какой сообразительный. Сам закрыл дверь, попросив охрану в коридоре пойти подышать и никого не пускать, отобрал корзинку и поставил на стол.
— Можешь спокойно говорить, свои… Под клятвой! — прорычал начальник. — Люба или излагай, или катись отсюда!
— Сначала это, — поставила миску рядом с креслом, отнеся порции и остальным, подготовленных Олафом. — Вы два дня не ужинали, — свела брови к переносице, как только он открыл рот возражать.
Мужчина сел, демонстративно отправил ложку в рот. Кивнула и раскрыла перед ним мысли, обличенные в буквы и цифры на страницах бумаги.
Давай! Хвали уже меня!
Внутри бурлил коктейль эмоций из предвкушения, ожидания и радости, ведь идеи были просты и шикарны. Очень хотелось признания, похвалы, высшей оценки умственных способностей! Хотя, кого я обманываю, простого: «Молодец, Люба! Не ожидал!» — было бы достаточно. Даже просто «молодец».
Черт, да скажи уже что-нибудь, сухарь!!!
Капитан читал, его лицо каменело. Странная реакция. Не по плану.
— Сколько? — выдавил из себя Джонатан.
— Чего сколько? — не поняла.
— Сколько надо золота?
— Мне откуда знать? — искренне спросила его в ответ. — С меня идея, с вас реализация. Не знаю, сколько придется потратить, но вот смотрите, тут можно сэкономить, если…, - наклонилась показать, но одернула указательный палец обратно. Хлопнул форзац.
— Люба, сколько денег ты за это хочешь? — капитан придавил ладонью закрытую тетрадь, как дракон лапой сундук с алмазами.
Внутренности обдало кипятком. Выпрямилась и отшатнулась назад. Стало обидно… очень обидно. То есть вот так? Да? Меркантильная Люба?
Почувствовала, как собираются слезы. Нахмурилась, чтоб сдержаться. Поджала губы, блокируя поток брани. Я к нему со всей душой! Придумала, продумала, рассчитала, принесла. Летела, окрыленная… вдохновением.
А он? Циничная скотина… Заплесневелый в своем средневековье козел…
— Посуду принесете… сами, — еле произнесла, не зная, чего хочу больше: разрыдаться или разбить об его лицо вонючий горшок нечистот!
Развернулась и полетела на выход. Руперт подскочил, хватая за кисть и открывая рот. Мгновенно треснула свободной рукой и зло глянула, выдергивая конечность. Нечего трогать!!! Забылась и от души хлопнула дверью.
Я обиделась.
***
В кабинете
— Ты идиот, — резюмировал Руперт, выпустив гнев на спинку дивана. Перед глазами стояло потерянное лицо женщины.
— Простите, капитан, — тихо отозвался секретарь, опустив взгляд. — Но я с ним согласен… Простите еще раз, — зажмурившись вжал голову в плечи, отчаянно желая стать незаметным за свою дерзость.
Молодой парень думал о пагубном влиянии отдельно взятой женщины на всех, кому не повезло оказаться рядом. Вот взять, к примеру его самого. Никогда он не позволял себе таких вольностей. А все она виновата! Уууу, все проблемы от баб!
Джонатан Мюррей явственно чуял запах свежего дерьма, в которое только что влетел с размаху лицом. Порой он забывал, что Люба мыслит по-другому. Обиделась и на что? Предложил ей заплатить!!! Хотя мог присвоить, украсть, обвести вокруг пальца. Абсолютно не логичная женщина. Еще и обиделась…
— Идиот.
— Повторяешься.
— Что поделать? — философски изрек Руперт, разведя руки в стороны. — Согласись, это лучше, чем набить тебе морду.
— Соглашаюсь, — кивнул капитан.
Три головы склонились над открытой тетрадью: пронумерованные идеи, столбцы необходимых вводных, схемы реализации, стрелочки, сноски с объяснениями или вопросами на полях, приблизительное расчетное время, возможные итоги.
— Джонатан, а Люба у нас кто? — задумчиво протянул Руперт. — И давай уже честно… Друг, — предупреждающий взгляд.
Капитан скривился. Рано или поздно, этот вопрос бы всплыл. Лучше бы поздно… Секретарь подскочил, изъявив острое желание погулять, и вылетел за дверь. Не его ума дело, не по чину. Спокойный сон, он как-то дороже. Плотно прикрыл дверь.
— Сначала клятва… Друг, — Мюррей раздумывал, какую часть правды рассказать.
— Не вопрос.
Капитан настоял на особой клятве, формулировка возникла в голове, будто по чужой указке. Руперт был связан по рукам, ногам, мыслям и высказываниям, что только разожгло интерес, а простое желание взять очередную высоту растворилось, уступив место ранее не изведанным чувствам. И вот он, великовозрастный шалопай, был на пороге чего-то нового, более глубокого и прекрасного…
Через двадцать минут три руки строчили письма, секретаря вернули. Мужчины спешно вспоминали старые связи и заказывали необходимое, перекидываясь короткими фразами, попутно вычеркивая строчки из списка необходимого.
***
Люба
В пути накрутила себя мама не горюй, хотелось успокоиться в одиночестве. На автопилоте оказалась в храме. Распахнула окна, рыдая и злясь. Надо убраться. Размазывая слезы по лицу, мстительно собрала в кучу фигурки богов — кто-то снова их расставил по кругу. Семья? Семья! Вот и пусть стоят вместе.
Эмоции неистовствовали, старое дерево не выдержало натиска скрюченных пальцев и треснуло, впившись в ладони. По лицу Ютарии потекла кровь. Боль отрезвила.
— Извините, — буркнула, пытаясь оттереть.