— Диета? — понимающе спросила та.
— Нет. Просто не хочу.
Отец тем временем достал бутылку вина и рюмки. Юлька накрыла свою ладонью.
— Сухое, — отец продемонстрировал этикетку с генеральским набором медалей. — Вам запрещают?
— Не люблю.
— Ну, за гостью, — все, кроме Юльки, выпили и принялись за первое.
— Был сегодня на балете, — сообщил Игорь.
— Не может быть!
— Может! — кивнул Игорь, дожевывая. — Юля потрясающе танцевала. Просто… душой исполненный полет… Сюжет — животрепещущий. Твои, па, международные дела — детский лепет. Пересказываю: дело происходит во Франции. Или в Германии. Семнадцатый век. Или восемнадцатый. А может, девятнадцатый — все равно… Итак, — Игорь таинственно понизил голос и простер руку, — юный пейзанин любит юную пейзанку…
Юлька пнула его под столом так, что Игорь затих, склонившись над тарелкой — то ли от боли, то ли от смеха.
— Я как раз в Англии был, когда Григорович приехал, — сказал отец. — Это даже не провал — хуже чем провал: они с юмором о гастролях писали. Похоже, у них наш классический балет ассоциируется с эпохой Брежнева — та же степень окаменелости.
— Кто-то должен сохранять традиции, — ответила Юлька.
— Я не о традициях, а об уровне. Как раз у них традиции сохранились в чистом виде, еще со времен Павловой и Нижинского. И, кстати, «Всемирная школа русского балета» — в Вашингтоне, а не в Москве. Что абсолютно закономерно. Потому что нынешний Большой — это действительно из области черного юмора.
— Большой есть Большой, — упрямо сказала Юлька. — И останется Большим.
Юлька и без них знала, что от Большого осталось одно название, последние приличные танцовщики разбегаются, а лучшие давно сбежали на Запад. Да и о каком уровне можно говорить, если одновременно двенадцать трупп — и все под маркой Большого — гастролируют по миру, заколачивают валюту, а в театре эти коллективы, наполовину состоящие из пенсионеров, называют «группы здоровья». И если в Таиланде или Лаосе Большой еще котируется, то в приличных странах спектакли идут на сценах провинциальных кинотеатров. Все это Юлька знала, но мгновенно заводилась, когда «чайники» начинали рассуждать о балете. Она же не сует нос в их дурацкие дела!
— Что вы пристали к девушке, — сказала мать. — Ешьте, Юля, — она поставила перед ней второе. — А правда, что балеринам два часа после еды нельзя сидеть?
— Почему? — пожала плечами Юлька. — Кто как хочет.
— А вы, простите, сколько весите?
— Сорок четыре триста.
— О господи! Вам, наверное, все время есть хочется? Столько ограничений…
— Да никаких ограничений, — досадливо сказала Юлька. — Не объедайся и работай в полную ногу.
— На Западе писали: Кириллова родила? — спросил отец.
Юлька кивнула.
— А от кого? Кириллов-то давно в Америке.
— Не знаю.
— А правда, Мельникова пыталась газом отравиться…
— Не знаю.
— …потому что застала мужа с мальчиком?
— Да! — сказала Юлька. — Правда! Балерины всегда голодные! Все со всеми трахаются! Все балетные мужики — педики!
За столом стало тихо. Юлька сидела красная, упрямо склонив голову. Игорь ухмылялся. Отец с матерью переглядывались.
— Там в семнадцать тридцать сеанс? — отец деловито посмотрел на часы.
— Кажется, так.
— Может, на лишний нарвемся…
— Не надо, — Юлька вскочила. — Спасибо. Мне пора.
Игорь догнал ее в прихожей, поймал за руку, затащил в свою комнату.
— Что случилось? — участливо спросил он.
— Ты зачем меня сюда привел?!
— Да тише ты.
— Нет, ты что им сказал про меня?
— Не ори! — Игорь врубил магнитофон, и дальше они общались, перекрикивая друг друга и вопящего нечеловеческим голосом певца.
— А мне наплевать! Пусть слушают!
— Да что они тебе сделали?
— В кино они пошли — сынуля девочку привел! Что одна, что другая — все равно! Девочка на два часа, да?!
— На три.
— Что? — опешила Юлька.
— Фильм двухсерийный.
— Ну знаешь!.. — Юлька выбежала из комнаты, на ходу подхватила в прихожей куртку.
Игорь снова догнал ее уже на лестничной клетке, когда Юлька изо всех сил давила кнопку лифта, нетерпеливо поглядывая вниз.
— Да подожди! Послушай! Тебя что, трогает, как они на тебя смотрят?