— Видеть тебя не могу! — сквозь зубы сказала Юлька. — Я не хочу тебя больше видеть! — Она встала и, держа туфли в руках, пошла к двери.
Опираясь на перила, Юлька поднялась в интернат. Мальчишеское крыло было уже заперто, свет в коридорах выключен.
Она молча расписалась в журнале увольнений. Галина Николаевна выразительно посмотрела на часы.
— Что происходит. Юля?
Юлька хмуро глядела в сторону.
— То есть я понимаю, что происходит. Я хочу спросить — о чем ты думаешь? Месяц до выпускного!.. До лета не могла дотерпеть, надо было сейчас влюбиться?
Юлька усмехнулась:
— А что, можно выбирать — когда?
— Не можно, а нужно! И всю жизнь тебе придется думать — что можно, чего нельзя и в какое время, — Галина Николаевна придвинула к себе раскрытую книгу и сухо сказала: — Замечание. Еще раз опоздаешь — не обижайся…
Девчонки уже спали. С кровати Середы было снято белье, голая кровать смотрелась сиротливо, как могила.
Юлька включила свою лампу, пригнула вниз, стала раздеваться. Замерла, взглянула на Титову. Та лежала, уткнувшись лицом в подушку поджав колени к груди. Юлька погасила свет, забралась под одеяло.
Через минуту ей снова почудился странный звук. Юлька села, прислушалась. Тихо позвала:
— Нина…
Титова не ответила. Юлька включила и приподняла лампу, подошла к подруге.
— Нина…
Та вдруг застонала сквозь зубы, мучительно выгибаясь всем телом. Юлька с трудом повернула ее к себе — и отшатнулась. Лицо Титовой блестело от пота, тусклые глаза закатывались под веки, подушка и простыня были в мокрых желтых пятнах.
— Не надо… — простонала она. — Не зови… пожалуйста…
— Галина Николаевна! — Юлька в ужасе бросилась к двери. — Галина Николаевна!!
— Не надо…
Воспитательница уже бежала по коридору.
— Там… — Юлька указывала рукой. — Там…
Ия стояла в ночной рубашке, издалека испуганно заглядывая в лицо подруге. Галина Николаевна включила верхний свет.
— Нина, что с тобой? — она склонилась над постелью. — Врача! Живо!
Ийка метнулась в дверь.
— Нина… Ты меня слышишь?.. — Галина Николаевна встряхивала ее за плечи. — Посмотри на меня…
В комнату заглядывали встревоженные девчонки. Растолкав их, вбежал врач, присел на кровать.
— От света! — скомандовал он. Оттянув веки, заглянул Нине в глаза. — Ты пила что-нибудь?
— Я не нарочно… честное слово…
— Что ты выпила?!
— Я не нарочно… — Нина снова судорожно выгнулась, ее рвало желчью.
Врач заметил блестящую упаковку в тумбочке, выдвинул ящик — вперемешку с заколками, письмами, косметикой на пол посыпались голубые капсулы.
— Сколько ты выпила? — он поднес лекарство к глазам Нины.
— Только Наталье Сергеевне не говорите… пожалуйста…
— «Скорую»! — крикнул врач. — А вы куда смотрели, лебеди? — обернулся он к Юльке. — Только в зеркало пялитесь, вокруг ни черта не видите!
Доктор из «скорой помощи» выгнал девчонок в коридор. В полуоткрытую дверь было видно, как он колдует с длинным резиновым зондом. Потом в интернат поднялся небритый, хмурый шофер с носилками, и Нину, укутанную по горло одеялом, пронесли к лестнице.
Вдоль всего коридора стояли у дверей своих комнат девчонки, старшие и малыши. Сквозь запертую стеклянную дверь смотрели со своего крыла ребята.
— Спать! — крикнула Галина Николаевна. — Всем спать!..
В комнате тошнотворно пахло желчью. Ия тихо всхлипывала на своей кровати.
— Юль… — позвала она. — Юль, можно я к тебе? Я боюсь…
Она перебралась к Юльке, прижалась мокрой щекой к ее плечу.
— С тобой не страшно… Ты сильная…
Юлька молча смотрела в темноту широко открытыми глазами.
— И-и, легко… За рукой… Азарова, не умирай!
Наталья Сергеевна, как всегда подтянутая, гладко — волосок к волоску — причесанная, в гарнитуре тяжелого старинного серебра, раздраженно ходила по залу. Урок начался с долгой, томительной паузы, потом Наталья очень спокойно спросила, кто еще принимает таблетки. Девчонки промолчали, хотя перед проверкой на форму многие пили мочегонные лекарства. Работали особенно старательно, чтобы ничем не выделяться среди других — все понимали, что сегодня кому-то сильно достанется.
— Сергиенко, я тебя в первый класс отправлю, арабеск учить!..
Юлька работала вяло, через силу, повторяла заученные до автоматизма движения, глядя перед собой пустыми глазами.
— Сергиенко!.. Я кому говорю! — Наталья Сергеевна вдруг бросилась к Ольге, с размаху ударила ее по лицу раз, другой. — Дура! Дура! Дура!.. Оторвать?! — заорала она. — Оторвать руку? Мешает?!
Ольга растерянно улыбалась дрожащими губами, не понимая, что надо делать.
Наталья Сергеевна рванула ее за плечо, как куклу, и, не сдержавшись, пнула по опорной ноге, под колено: