— Позвони ему. Просто позвони и спроси.
Майор злобно сплюнул — как показалось Найко, от разочарования.
— Черт с тобой. Убирайся, — он все же протянул руку к селектору и юноша замер. Блеф его выглядел очень даже глупо, и он сам это знал. Но майор сказал:
— Петре, зайди ко мне. Убери отсюда этого сопляка. Нет, не в камеру! Выкинь его к черту с моего вокзала! Почему? А потому! — он хлопнул рукой по столу и со злостью уставился на Найко.
Легкость одержанной победы вскружила тому голову. Он подошел к столу и, нагло глядя на майора, забрал свой паспорт.
— Мне нужны мои деньги, — сказал он.
Майор со злостью швырнул на стол бумажку в пятьдесят кун.
— Этого тебе за глаза хватит, чтобы доехать. Убирайся!
У Найко хватило ума не настаивать. Он понимал, что в противном случае жадность майора превзойдет его трусость, и тогда тот может и задуматься, что, раз Охэйо ничего не знает о его приезде…
К счастью, именно в этот миг дверь распахнулась. Мрачный здоровенный сержант молча схватил Найко под руку и поволок из кабинета. Уже в коридоре тот попробовал вырваться, но сержант сделал с его плечом что-то такое, что Найко взвыл от боли. К его счастью, конвоир вовсе не горел служебным рвением: едва доведя юношу до выхода в зал, он отпустил его, и скрылся, так ничего и не сказав.
Найко пулей вылетел наружу — и замер, увидев мрачную привокзальную площадь. Фонари и тут почему-то не горели и суета огромного множества народа под рельефными свинцовыми тучами казалась ему неестественной и странно тревожной. Здесь явно шел какой-то праздник: сразу в нескольких местах он заметил возвышавшиеся над толпой сцены, где выступали артисты, как ему показалось, пьяные. Во всяком случае, выглядело все это страшновато и совершенно непонятно для него.
С большим трудом он протолкался к остановкам автобусов, где замер, изучая громадное расписание. Как ни странно, он запомнил, на каком именно автобусе они ехали к Малау, резиденции Дома Хеннат. Было, конечно, довольно глупо считать, что номера и маршруты с тех пор остались прежними — и что Охэйо сейчас именно там, — но выбора, увы, не оставалось.
Найко вздохнул. Ему вовсе не нравилось здесь. Дрожа после пережитого, он каждый миг опасался подвоха. Когда какой-то гит — крепкий, симпатичный мужчина лет тридцати — решил заговорить с ним, он едва не заорал на него. Потом, опомнившись, постарался ответить по возможности вежливо.
— Полагаю, вы встречали друга, который так и не приехал, — так же вежливо сказал мужчина. Голос у него был мягкий, располагающий, но Найко это не тронуло: сейчас все гиты казались ему бандитами и ворами.
Он помотал головой, понимая, что это не так. В конце концов, отмалчиваться, когда тебе задали вопрос, было уже не просто невежливо — это было оскорбление спросившего, всего на ступеньку отстоявшее от плевка в лицо.
— Нет. Я сам только что приехал, — ему вовсе не хотелось этого говорить, но что он еще мог сказать?
Мужчина внимательно осмотрел его — с ног до головы.
— Похоже, у вас украли все вещи, ведь правда? — Он еще раз посмотрел на Найко. — Возможно, и деньги. Это очень неприятно. Меня зовут Фаррис. Если угодно, вы можете переночевать у меня.
— Нет. Я сейчас… поеду к другу. Мне не нужна ваша помощь. Спасибо, — мягкий, обволакивающий голос заставил его стыдиться даже непроизнесенной лжи и Найко вновь помотал головой, уже окончательно запутавшись.
— Откуда вы знаете, дома ли ваш друг? — спросил Фаррис. — Вечером мы, гиты, веселимся. У него есть телефон? У меня тоже. Вы можете позвонить от меня.
— Он не гит. Он ойрат. Ультра, — ответил Найко с совершенно бессмысленным злорадством. Но Фаррис не смутился.
— В таком случае, сомневаюсь, что он составит вам приятную компанию в прогулках по городу. Ультра не пользуются здесь популярностью, — это была не угроза и не насмешка. Просто констатация очевидного факта. — Здесь есть множество интересных мест, о которых они вряд ли знают. И даже если знают, не могут туда пойти. Я прошу… нет, я настоятельно приглашаю вас поехать ко мне.
Найко начал злиться. Конечно же, он знал, что гиты очень гостеприимны. Если бы его не ограбили сразу по приезде — и не попытались потом продать в рабство — он с готовностью принял бы приглашение Фарриса, просто чтобы обеспечить себе какую-то базу на время поисков. Но сейчас эта медовая настойчивость показалась ему очень даже подозрительной.
— Не думаю, что мой друг одобрит это. Он — Аннит Охэйо анта Хилайа. Я должен быть у него сегодня вечером. Это не подлежит обсуждению. Я не могу принять ваше приглашение. Извините, — Найко понимал, что говорит, словно придворный из плохого фильма, и густо покраснел. Фаррис вновь окинул его взглядом — с ног до головы — только теперь насмешливым.
— Вам не стоит бояться меня, сударь. Поверьте, я не хочу причинить вам вреда. Скорее напротив. Что вы скажете, если я признаюсь, что хочу с вами переспать?
Найко беззвучно раскрыл рот, словно рыба. Теперь-то он понимал все, — но это, увы, ничем не могло ему помочь. Он должен был просто послать Фарриса — куда-нибудь подальше — но он не привык оскорблять незнакомых людей. К тому же, он еще никогда не делал таких вещей, и ему очень интересно было бы попробовать. И в то же время это было совершенно невозможно. Так и не ответив ничего, он глупо покраснел, словно мальчик. Фаррис засмеялся и потрепал его по плечу.
— Соглашайтесь, юноша. Я нахожу вас чертовски симпатичным.
В Найко с неистовой силой столкнулись возбуждение, любопытство и стыд. Именно последний одержал победу. Накрыв руку Фарриса своей крепкой ладонью, Найко стал медленно, но все сильнее сжимать ее. Вероятно, его взгляд оказался достаточно выразительным, потому что Фаррис вдруг вырвал руку и, пробурчав что-то, исчез.
Найко с облегчением вздохнул. После этой маленькой победы его настроение вдруг волшебным образом улучшилось — а всего через минуту подошел нужный ему автобус. Он быстро проскользнул внутрь и плюхнулся на мягкое сиденье у окна, довольный, что никто не сел рядом.
Автобус плавно, почти бесшумно тронулся — как и полагалось машине из близкого здесь Леванта. Найко немедленно прилип к стеклу. В уютном, прохладном салоне его вновь охватило ощущение возвращения в детство, хотя город за окнами был не совсем таким, какой он помнил. Широкие улицы затенились громадными деревьями, так что Найко казалось, что сейчас уже ночь. Дома здесь были невысокие, в два или в три этажа — старые, с деревянными решетками и верандами; фонарей не было. Их заменяли многочисленные силовые поля, — в основном низкочастотные, розоватого цвета, — в окнах или в витринах бесчисленных ресторанчиков. Ресторанчики победнее находились прямо на улице. Везде мелькали смуглые, горбоносые люди, внешность которых казалась Найко неприятной: выходцы из северной Ламайа, которых гиты очень не любили. В прошлый раз их здесь почти не было. Сейчас они составляли едва ли не большинство. Ультра не позволяли им селиться в восточных районах своей любимой страны, но западные и южные уже пали под напором «коричневой чумы» — и это была самая опасная из мин, подведенных под будущее Империи, если не считать возможности вторжения Мроо.
Найко неотрывно глядел в окно. Оно казалось ему чем-то вроде экрана: в детстве он очень любил кататься на автобусах, разглядывая городскую жизнь, словно какой-то бесконечный сериал. Ему нравилось быть наблюдателем, несколько отстраненным от нее. А сейчас все снаружи было одновременно странным и знакомым — каменные плитки тротуаров, многочисленные небольшие каналы с низкими лодками… Ярко освещенные дома стояли возле них так тесно, что берега превращались в сплошную стену причудливых фасадов. Вполне возможно, что за многими из них…
Найко помотал головой, потом ненадолго задремал, убаюканный мягкими покачиваниями. Когда он проснулся, автобус уже мчался по темному асфальту низкого моста, перекрывшего широкую, свинцовую, как небо, реку Трир. Всего в полукилометре над ней возвышалось громадное, ребристое, темно-желтое здание гидроэлектростанции — оно же, очевидно, и плотина. По его крыше тоже шло шоссе, и только увидев на нем крохотные коробочки автомобилей Найко смог оценить размер этой постройки — длиной в полмили и высотой в двадцатиэтажный дом. В прошлый раз на реке ничего не было — а сейчас плотина казалась такой же неотъемлемой ее частью, как и берега.
Найко неожиданно охватила тоска — он чувствовал себя очень далеким от родины и очень маленьким. Когда-то, еще мальчишкой, он бывал в парке развлечений Усть-Манне — там прогулочная рельсовая дорога, среди прочего, проходила и под плотиной, почти под потоком рушащейся вниз воды. Её высота была всего метров пять, но все равно, его сердце отчаянно замирало. Точно так же замерло оно и сейчас — когда он ощутил массу огромного, холодного озера, которое удерживало это здание-плотина. Страх, что она опрокинется и белый вал сметет их, был глупым, очень детским… но от этого не менее реальным и он облегченно вздохнул, когда плотина скрылась за деревьями.
Город — вернее, его центр — остался позади. Гито-град не был похож на большинство остальных городов: он состоял из множества отдельных районов, разделенных лесами, озерами и реками. Сейчас автобус мчался по широкому, прямому, как стрела, шоссе, рассекающему темно-зеленые рисовые поля и небольшие рощи. Сумрачное, темно-серое небо казалось теперь странно уютным, словно ватное одеяло.
Слева, в отдалении от дороги, Найко заметил громадное двадцатиэтажное здание, похожее на поставленный торцом плоский кирпич. Темно-коричневые, гладкие и глухие, тускло блестевшие его боковины составляли как бы рамку толщиной метра в три, окаймляя сплошные полосы окон и темно-серого шершавого бетона. У основания этой коробки виднелось двух-трехэтажное плоское строение, занимавшее гораздо большую площадь.
Найко узнал гостиницу «Союз» — в ней его родители остановились в первые дни после приезда в Гитоград. Она совсем не изменилась, и его захлестнуло вдруг странное чувство — словно он и впрямь вернулся на восемнадцать лет назад, в прошлое. Он провел там только одну ночь и запомнил немногое. Больше всего его поразили очень высокие коридоры, обшитые медового цвета вогнутыми рейками и потолки из черного стекла, во многих местах почему-то разбитые — и все это в холодном свете слабых силовых полей, — он видел их тогда первый раз в жизни. О их номере он, как ни странно, не помнил теперь ничего, и это было почему-то обидно.
Получасом позже Найко по-прежнему сидел в автобусе, но уже блекло-желтом, разболтанном и почти пустом — обычном городском автобусе N 13. Тот же рейс, на каком он в первый раз ехал в Малау. Возможно, и автобус был тоже тот же самый — он так громыхал на ухабах, что, казалось, вот-вот развалится. Снаружи уже стемнело, и салон был залит тускло-желтым светом. В нем было всего несколько гитов, не обращавших на него никакого внимания.
Найко минут, наверно, десять разбирался в рейсах на пересадочной станции, но все прошло вполне благополучно. Сейчас он устроился на продранном дерматине сидения, по-прежнему неотрывно глядя в окно.
Он был уже в Верхнем Гитограде — тот состоял из двух уровней, разделенных довольно крутым откосом. Этот район города состоял из низких, небольших холмов, застроенных одно-двухэтажными домами. Между ними блестели маленькие озера.
Здесь было на удивление много молодежи — они собирались группками, пели и, иногда, танцевали. Найко подумал, что и здесь идет какой-то праздник, — но, насколько он помнил, никакого праздника сегодня не было. Зрелище казалось ему одновременно и странным, и знакомым, словно он был в каком-то необычайно подробном сне. Здесь было множество невысоких деревьев и зеленоватых силовых полей. Сочетание их света с коричневыми стенами представлялось ему почему-то необычайно уютным.
Автобус выехал на дамбу, запиравшую обширный пруд, и справа, за крутым откосом, потянулись низко склоненные деревья. За ними тускло блестела темная, поросшая тиной вода. Найко встрепенулся. Ощущение сна резко усилилось, он помнил, что Малау уже совсем близко.
Остановки здесь не было и ему пришлось просить водителя остановить машину. Тот исполнил его просьбу, но как-то враждебно, словно это место ему совершенно не нравилось.
Едва Найко вышел, разболтанные двери лязгнули, и автобус тут же тронулся. Он проводил его взглядом, потом осмотрелся.
Дорога здесь была неширокой, разбитой и неровной. В старом асфальте зияли глубокие колдобины. Слева полнеба заслоняла полоса высокого, таинственно шумящего леса. Справа тянулся заросший травой крутой вал высотой метров в пять. За ним тоже угрюмо темнели древние, огромные деревья, а единственный проем был обделан бетоном и заперт глухими стальными воротами. Сбоку от них, на плоском гребне укрепления, стоял побитый и облезлый блекло-голубой вагончик с небольшими, зарешеченными окнами, освещенными изнутри. Голая желтая лампа висела и над воротами, бросая бледный свет на дорогу.
Поскольку никакого звонка видно не было, Найко подобрал несколько камешков и начал кидать их в железную стенку вагончика. Стук получился довольно-таки громким.
После третьего удара вышел рослый парень с хмурым, скуластым лицом коренного ойрат. Стоя у края огороженной площадки, он смотрел на Найко сверху вниз. Вид у него был неприветливый — черный, с серебром, мундир Императорской Гвардии и автоматическая винтовка в руке. Судя по шуму, в вагончике сидело еще несколько солдат, или, быть может, работал телевизор.
— Чего тебе? — спокойно спросил парень.
Найко на миг охватила растерянность: сон кончился, и он как-то вдруг осознал, что находится в пяти тысячах километров от дома, в вообще-то совершенно чужой стране. Тем не менее, он справился с собой.
— Я - Найко Анхиз. Я приехал к Анниту Охэйо анта Хилайа. Он здесь? — фраза была продумана заранее и прозвучала неплохо.