Сосредоточиться. Привести разум в гармонию. Позволить энергии космоса течь сквозь...
-- Слушайте, сударь, сейчас явно не май месяц. Самовыражайтесь быстрее, у меня уже уши замерзли! И руки! И ноги!
Гхарынж, ведь почти получилось! Я тебя!.. Спокойно. Выровнять дыхание. Сосредоточиться. Отбросить все звуки и образы внешнего мира. Тишина. Покой... А теперь - мысленный шаг. Перед внутренним взором возникает привычная уже, пульсирующая в такт биению твоего сердца серая дымка, и ты радуешься ей, как родной. Но твой путь ещё не завершён, осталось самое трудное. Слиться с туманом. Раствориться в нём. Стать его частью. И в то же время удержать крохотный лепесток своего "я" целостным, и неделимым, свободно парящим в пустоте. Ещё шаг - и серая дымка расползается, рвется неудержимо, как тонкая кисея, ты проваливаешься в черную бездну, сияющую тысячами звезд. Те, что ярче - твои братья и сестры ардражди, те, что бледнее - гваньер и простолюдины. И как отыскать среди них ту единственную, что нужна тебе? Вот одна - ярко-лиловая, изредка вспыхивающая синим: холодный гнев, волнение, страх... Сестричка. И потянуться бы, позвать (вдруг услышит?), да рядом с ней другая звезда, тусклая, багрово-алая с черными крапинами - отец. Почуять-то он не почует, но на нём ожерелья, каждому из которых лет столько же, сколько самой империи, если не больше. И это отнюдь не побрякушки. Вбрасывая старику ложную память, ты на миг отчётливо увидел разверстый зев "ловушки разума" - жутковатой вещицы, как раз для защиты от бродяг вроде тебя. Может, она и неактивна. А, может, тебе просто повезло. Проверять это, рискуя обратиться в овощ, охоты мало, а времени - ещё меньше. Вперед. Ещё одна звезда - слепящее серебро, окутанное сетью тончайших грязно-желтых нитей - чем-то похожая на тебя. Это Зелгадис. Паутина - так здесь выглядит эрголитовая камера - угрожающе тянет к тебе длинные зловеще мерцающие нити, ты невольно отшатываешься, содрогаясь от омерзения, и застываешь, скованный ужасом. Если тебе стало дурно всего лишь от мимолетного касания щупалец... великий Создатель, какие муки должен испытывать ментат, заточённый в эрголитовую камеру?
Ты не рискуешь приблизиться к учителю, которого сам же предал, но Зелгарис чувствует твоё присутствие, и тянется к тебе сам, невзирая на боль.
"А-а-аххх..."
Но в его касании не ярость, не гнев, а... радость? Надежда? Он тебе верит?
"Иди-и... ищщи!" - его разум легонько подталкивает тебя, и ты летишь... летишь куда... ого, а это что за...
Сапфир, жарко горящий в пустоте, притягивает взгляд и манит к себе, словно звездоцветки бабочек рёсс. Но стоит приблизиться, как он, насмешливо подмигнув, ускользает, и ты пролетаешь, как стыковочный трос мимо шлюза. Пробуешь зацепить "якорьком" - словно из ниоткуда возникают сотканные из тумана высокие стены и башни мысленных барьеров и мягко - пока ещё мягко - отстраняют тебя: "Не надо. Уходи". Намёк тонкий, словно стена ракетного бункера: "Всё равно не пролезешь, дурачок..." Довольно, резко обрубаешь ты, не хочет по-хорошему, будет по-взрослому. Не впервые сквозь закрытые двери проходить, а времени на раскланивания нет. Остатки сил утекают как песок сквозь пальцы, вывернутое плечо немилосердно ноет, а осколок сломанного и не залеченного толком ребра впивается тебе, кажется, в самое сердце. Ты извинишься перед ней потом, когда будет время.
И поблагодаришь.
Возможно.
А сейчас - держись, девчонка!
-- Дай ответ, зачем прошел я сотни световых лет? Ночь и свет! Я видел гибель и рождение планет! - Она ещё и поёт, рреш'э! Вот нахалка! - В который раз я вижу этот сон, но не пойму я - призван или обречен?.. Однако, как будет смешно, если поутру здесь обнаружат два окоченевших тела - черноволосого идиота на карнизе и молодой девушки у парапета, такой прекрасной, что её даже смерть не смогла изуродовать... Эй, вы жи... апчхххи! Прекрасно... Гайморит, бронхит, двусторонняя пневмония и - ага! Летальный исход. Но разве это кто-нибудь оценит?
Едва не сорвав голос в попытках дозваться странного человека, девушка пришла к выводу, что он потерял сознание. Она, правда, не совсем представляла, как можно потерять сознание с открытыми глазами, вися на одной руке на (посмотрев вниз, она не увидела ничего кроме густой мутновато-розовой дымки) очень большой высоте, но всем известно, что на свете много есть такого, что и нашей философии не снилось. И вполне возможно, это был тот самый случай. Спасать бессознательного альпиниста было весьма затруднительно, и она решила подождать, пока объект очнётся, утешая себя мыслью, что раз он уже столько продержался, от него не убудет, если он ещё немного провисит. Она подняла воротник, завязала любимый красный шарфик под самые уши, поглубже засунула руки в карманы пальто и, пытаясь согреться, начала пританцовывать на каменной площадке, залитой светом огромной зелёной и абсолютно неправильной луны. Почему неправильной девушка не знала, но память упрямо подсовывала ей странную картинку: ясная весенняя ночь, теплый ветерок, обвевающий лицо, и приклеенный к угольно-чёрной небесной сковороде золотистый блинчик - раз в десять меньше чудовища, висящего сейчас над её головой.
Было ли это сном? Или сон она видела сейчас?
Ночь, накинувшая бархатное покрывало на каменную громаду какого-то дворца или собора, звезды, поблескивающие тускло, словно поцарапанные латунные пуговицы... а подойти к парапету и целое море огней раскинется перед тобой - огней города, похожего на фантастическую сказку. Хищно вытянутые, устремленные ввысь дворцы и исполинские колонны, увенчанные плюмажами из мертвенно-зелёного сияния, неуклюжие, массивные жилые корпуса с бесчисленными светящимися глазками окон, кольца разноцветных огней, из которых один за другим взлетают крохотные светляки, чтобы через мгновения затеряться среди звезд. Нескончаемые многорядные потоки машин, мчащихся по воздуху в каньонах между домами...
И тишина - ни рева двигателей, ни воя сирен - словно невидимая стена отгораживает башню от города.
Как? Почему?..
Девушка решила не забивать голову ненужными вопросами, ответы на которые всё равно не получить. Уверенно пристукивая каблуками в ритме какого-то народного танца и надеясь, что это выглядит не слишком театрально, она подышала на ладони и замурлыкала себе под нос разухабистую песенку о чашке горячего бодрящего напитка, которая сейчас пришлась бы как нельзя кстати. На втором куплете её довольно невежливо прервали.
-- Замолчи, ради Создателя, - забавно коверкая слова, проговорил уже знакомый ей голос. - И помоги мне.
-- Ой, вы вернулись? - она села на парапет, держась рукой за зубец стены, и осторожно наклонилась, отыскивая взглядом незнакомца. Темная фигура почти сливалась с камнем башни, а вместо лица в неверном свете луны девушка видела только бледное расплывчатое пятно. Глаза его были словно провалы во тьму, но отчего-то ни на миг не возникло сомнений, что смотрит он именно на неё. И смотрит нехорошо... давяще, что ли. Она вздрогнула и сердито мотнула головой, отгоняя наваждение. - Вот и славно. Висим дальше или будут другие предложения?
-- Дай мне руку, девчонка, - не попросил - надменно приказал он. - Быстро!
Тон его был оскорбителен. Слова - оскорбительны вдвойне. Но он болтался над бездонной пропастью на одной руке, а она была доброй девушкой (что бы ни говорил Сергей Петрович из пятого подъезда, таксу которого она не красила в розовый цвет), и потому обижаться не стала.
-- Не надо так, - мягко и спокойно промолвила она. - Когда нужна помощь, её не требуют, а просят. Знакомое слово - "пожалуйста"?.. Ладно, для урока хороших манер сейчас не время, - она наклонилась ещё немного, прикидывая на глаз расстояние. - Тут нужна рука в полтора раза длиннее моей...
"И сил в полтора раза больше", - про себя закончила она, кусая губу. Дотянуться, удержать - и не просто удержать, а помочь выбраться рослому парню, которого трудно назвать дистрофиком... Для хрупкой молодой девушки - это что-то из области научной фантастики.
Она машинально поправила воротник, и её осенило.
-- Сейчас-сейчас! Я сейчас, подождите немного... - забормотала девушка, торопливо развязывая шарф. Подтверждая главный закон мироздания - если дела могут пойти плохо, они именно так и пойдут - тот зацепился торчащими нитками за молнию на кармане пальто. У его хозяйки с досады выскочило такое словечко, что она невольно ойкнула и прикрыла ладошкой рот. - Я сейчас... потерпите... чуточку...
-- Дай руку, дура, - с нажимом повторил человек. Она изумлённо захлопала глазами: ничего себе! - Просто дай мне свою крангхалью руку!!!
Слово было ей незнакомо, но едва ли незнакомец пытался посеять в её душе разумное, доброе и вечное. Справедливо обидевшись, девушка сердито засопела. Как несправедливо, подумалось ей, что нельзя сейчас, сию же секунду вытащить наверх этого невоспитанного, гадкого, мерзкого, отвратительного, себялюбивого свина, а потом схватить за горло и сжимать до тех пор, пока он не захрипит и не попросит пощады! Но нет, она его не простит. Нет, нет, она его задушит вот этими самыми руками, потом порежет на куски - малюсенькие-малюсенькие кусочки - и скормит миленькому таксику Сергея Петровича. Да. Так она и поступит.
Она торжествующе ударила кулаком по парапету и тут же, жалобно взвизгнув, затрясла ушибленной рукой.
Первая "змейка" потухла, даже не коснувшись барьеров, защищавших её разум. Вторая, уже без малейшей учтивости, была отшвырнута назад - и щиты, которые принц в гордыне своей считал если не несокрушимыми, то близкими к тому, обратились в прах. Ощущение при этом было такое, словно его сперва макнули в кипящее масло, а потом вышвырнули из шлюза в открытый космос. Облачная цитадель налилась слепящей снежной белизной, башни исторгли громадный сноп искр, и синие протуберанцы зазмеились вокруг наглеца. Он попытался выпасть из транса, но не смог: чужой разум держал мертвой хваткой. Ригану стало по-настоящему страшно. Принц хорошо знал, что такое битва ментатов: нет ни вспышек выстрелов, ни размахиваний кулаками - двое пристально смотрят друг на друга, а потом один внезапно валится на пол с выжженным мозгом, а другой устало трёт лоб. Эта девчонка, он чувствовал, могла раздавить его, как таракана. Она была словно сходящая с гор снежная лавина - окажись на её пути и останется только умереть.
Он дернулся снова, отчаянно, и ментальные тиски мягко разжались. Его отпустили, да ещё в спину подтолкнули: ступай себе.
Но как? Как же? Невозможно! Владей оборотень даром ментата, Зелгарис бы знал и сказал бы ему... а, может, и нет. Всегда нужно держать в рукаве запасную обойму. Вот чему радовался старый ментат, вот для чего подсказал дорогу предателю-ученику! Его ручная тварька убьёт не только тело, сам дух Ригана, лишив его надежды на перерождение, и старик уйдёт со спокойным сердцем... Но как же он не почуял её раньше? Ведь не один раз стоял рядом, должен был хоть что-нибудь уловить! Будь оборотень даже в десять раз сильнее, дар так просто не спрячешь!
...А если не в десять? В двадцать? Или в сто?
Вот дерьмо.
-- О Сорри... - слабо шевельнулись губы, шепча древнее обращение к Создателю. - Форгив ми... плиз, форгив ми...
Тихий шелест шагов и сердитое бормотание внезапно прекратились. Девушка перегнулась через парапет, напряженно щуря глаза, как если бы плохо видела в темноте. "Это не Вита, - стыд и досада на собственную глупость затопили сознание принца. - Всё-таки гваньер... и Зел - великий человек... а я - параноик и паршивый вирхжат!"
Гваньер неожиданно улыбнулась, и Ригану пришлось напомнить себе, что нужно дышать. Солнечная улыбка - поэтический образ, выдумка восторженных юнцов, но эту, открытую, тёплую, яркую, по-другому и не назвать было.
-- Well... If you say: "Please", I'll say: "Yes", - просто сказала девушка, отбрасывая косу за плечо. - I'm glad to help you... sugary.
Шгражж арх'даан, она говорила на древнем языке не хуже Первосвященника! И в отличие от него, похоже, действительно понимала, о чём говорит. Принц мысленно сделал себе заметку поближе познакомиться с этой девушкой - если, конечно, она сообразит предложить помощь прежде, чем его пальцы разожмутся. И, конечно, если потом их не испепелят при попытке выбраться из дворца. И если ему удастся освободить Зела. И... Нет, он опять увлёкается никому не нужными союзами.
-- Давно бы так! - она снова перешла на риселлан. - Умный мальчик, возьмите с полки пирожок.
-- С какой полки? - растерялся принц.
-- Да это так говорится просто, - гваньер слегка оторопела от его вопроса. - Образное выражение.
Риган уныло подумал, что легче обучить равнинного мхабта прыгать через верёвочку, чем человеку постичь безумную логику гваньер. С другой стороны, именно из-за этой безумной логики девчонка всё ещё стояла на башне, а не мчалась прочь, призывая на помощь охрану, как любая жительница Империи.
-- Пожалуйста, помоги мне, - вырвалось у него. Дед перевернулся бы в гробу, услышав внука. "Ди Коарветтаноны не умоляют! Молят нас!" Но через сколько ардалей пребывания в подвешенном состоянии на башне родного дворца он бы взял свои слова обратно? Принц ставил на три.
Гваньер забавно, по-птичьи склонила голову набок, словно что-то обдумывая, нахмурила тонкие бровки и начала разматывать свой длинный алый кирш.
"Хорошо. Помогу. Но я хочу получить что-нибудь взамен", - мелькнула в голове принца посторонняя, словно не его мысль. И кто-то тихо, но очень знакомо рассмеялся.
-- Хорошо. Помогу. Но я хочу получить что-нибудь взамен, - машинально повторила гваньер, и в её глазах мелькнул испуг.
Она отпрянула от парапета, чуть не до крови прикусив язык - но поздно. Беззвучно застонала и, судорожно вцепившись в косу, села прямо на каменные плиты, выстилающие площадку. Вельзевул и Люцифер, она действительно сказала это вслух! Как только язык повернулся! Что он теперь о ней подумает?! Дело ясное, ничего хорошего... Постой паровоз, не стучите колеса. С каких пор её волнует, что о ней подумают другие? А вот с тех самых, как этого "другого" увидела... Ой, мамочки!.. А смешнее всего то, что она ни имени его не знает, ни даже лица разглядеть не может. Вдруг он старый, жирный, уродливый и вдребезги женатый? Нет, не с её везением. Девяносто девять и девять десятых процента, что он молодой, стройный, словно тополь, холостой, как патрон и так офигительно красив, что влюбиться в него при лунном свете - дело десяти секунд, ппри солнечном - ноль целых двадцать три сотых.
Конечно, она его вытащит (по крайней мере, попытается), но дальше-то что? Тут и пророком быть не надо: счастливо спасенный подарит ей лучезарную улыбку, пробормочет: "Я так тебе благодарен, так благодарен, ты мне теперь как сестра!" или другой столь же изысканный комплимент, чмокнет в щёчку, махнёт ручкой и упорхнёт на крыльях любви к какой-нибудь ослепительной блондинке/брюнетке/рыжей с кукольным личиком и ногами от ушей. А горе-спасительнице останется подтаявшая шоколадка, цветочный веник, как и она сама, начинающий вянуть, и должность безотказной жилетки, в которую всегда можно поплакаться после крушения очередной великой любви. Потому что, три тысячи дохлых кошек, мы в ответе за тех, кого приручили. Или спасли.