Инга вздохнула, и как бы собравшись с силами начала свой рассказ.
— Только не перебивай. Некоторые моменты мне очень тяжело вспоминать. Лучше потом переспроси, а то я собьюсь и… С чего начать?…
Я родилась в цирке. Причём это правда. Мама с папой ехали на гастроли. Мама уже была на девятом месяце. Но у цирковых артистов никто не спрашивает когда и куда. И хотя… Я опять сбилась. Начну с другого…
Меня зовут Инга. Игнрид Ромуальдовна Котти. Родилась 4 апреля 1957 года. Моего папу зовут… звали Рома, Ромуальд Котти. Он был цирковым артистом. Воздушный гимнаст. Мама тоже раньше была гимнасткой, но после моего рождения у неё были проблемы со здоровьем, и она уже стала костюмершей. Но тоже в цирке. А у папы появились другие гимнастки в группе… Но мама и папа были вместе до последнего момента…
Я опять сбилась. В общем так. Я родилась в цирке, в цирковой семье. И если бы всё пошло так, как надо, то я тоже уже сейчас была бы цирковой гимнасткой. Папа с детства меня к этому готовил. Я не боялась высоты и лазила по верёвкам под куполом цирка. Правда, со страховкой. Папа к этому был очень строг. А вообще он был очень добрый… Но когда это не касалось цирка и всяких верёвок. Он говорил, что ещё год-другой и я выйду вместе с ним на арену…
Мне было примерно шесть с половиной лет, когда родители погибли. В машину, на которой мы ехали, врезался поезд. У нас была машина, Москвич. Не такой как делают сейчас, а старый. Похожий на маленькую Волгу. Двадцать первую. Которую Деточкин угонял в кино. А Москвича старого папа купил у одного фокусника, который покупал уже нового Москвича. Такого, более квадратного. Папа так радовался. Что ему повезло так дёшево купить машину и без очереди. Фокусник тот очень богатый. Сразу взял себе новую машину.
Папа умел водить машину, но наверное, плохо. Я помню, что была поздняя осень, почти зима. Было много снега. Мы переезжали через рельсы. Там не было никакого шлагбаума. Просто горели огоньки. У папы машина забуксовала прямо на рельсах. И почти сразу поезд в нас врезался. Я не помню точно, как всё было. Я сидела сзади. Окна были такие… белые, запотевшие. Я рисовала на них, стирала, а потом дышала и снова рисовала. А тут…
Переднюю часть машины сразу оторвало, а заднюю вместе со мной отбросило в сторону. Мне было очень больно, и холодно. Я долго была внутри останков машины. Меня зажало там внутри. Когда меня вытащили, я была совсем замёрзшей. Я помню, что на лице был лёд.
А потом я лежала в больнице. Правая рука была сломана и рёбра, тоже справа. А больше ничего. Царапины, ушибы… а папу с мамой насмерть… Сразу. Мне говорили, что их даже хоронили в закрытых гробах. Одна цирковая тётенька-гимнастка приходила ко мне в больницу. А я на похоронах не была. Я долго потом лежала в больнице. Из больницы меня сразу отвезли в школу-интернат.
У меня не было больше родственников. Мама была из детдома и своих родителей никогда не видела. Кто-то рассказывал, кто не помню, что её вывезли из Ленинграда во время блокады ещё ребёнком. По дороге много машин утонуло. Документы были потеряны. Детей всех записали кто, что помнил с их слов. А маме было года три — три с половиной. Возможно, она не смогла ничего вспомнить. Стала Катей Ивановой. Ну а уж, потом, когда с папой поженились, стала Екатериной Котти. Папа ещё шутил, стараясь изобразить иностранный акцент: Каття Котти. Меня же он почти всегда ласково называл — Котёнок.
Родители у папы погибли во время войны. Они тоже были цирковые, но… Из румынских цыган. Немцы не любили цыган. Они их расстреляли. А папа был маленький ещё. Ну как я сейчас примерно. И его спрятала у себя украинская семья. Он был светленьким. И на цыгана не похож совсем. А после войны он смог восстановить своё имя. В цирке его родителей помнили. Из-за этого у меня нет и не было никогда ни бабушек, ни дедушек. И других родственников нет. А из цирковых меня никто тоже не забрал к себе. Так я и оказалась в интернате для сирот.
В школе-интернате я сразу попала в первый класс. Училась я нормально. Переломы мои зажили. Я даже стала вспоминать то, чему меня учил папа. Сразу заслужила среди одноклассников кличку «Циркачка». И тогда меня в первый раз побили. Чтобы не зазнавалась. Я отбивалась, как могла. Но их было много. На меня накинули одеяло и били. Кто куда попадал, туда и бил. Но в больницу меня потом не отвёз никто. Кто меня бил я не видела. А по приказу директрисы меня поместили в изолятор и там лечили. Когда я смогла снова ходить, меня вернули обратно. Меня больше никто не бил. Похоже, что их сильно наказали и они боялись повторного наказания. Дальше всё как-то забылось. Один год. Другой. Третий…
В пятом классе у нас появился мальчик-второгодник. Игорь Короленко. Но его все звали Король и очень боялись. Он бил сразу. Его наказывали, но ему было всё равно. Он никого не боялся. Говорил, что его мать умерла, а отец в тюрьме. И что отец его очень авторитетный вор. А может бандит. Я так и не поняла.
Моё цирковое прошлое и спортивные успехи были хорошо известны всем в нашей школе. Видимо поэтому Король и положил на меня глаз.
Король и его два приятеля Толстый и Клоп. Толстый был не просто толстым, а как бы даже жирным. Скорее всего болезнь какая-то. Так как кормили нас в интернате не слишком хорошо. Хотя… Толстяк периодически отбирал еду у более мелких одноклассников. Ну а Клоп — был мелким и худым. И ещё от него всегда воняло. Непонятно чем, но как от козла.
А дело было в следующем… Король спросил меня: Типа слабо ли мне на верёвках спуститься с крыши. Ну, то есть, обвязавшись верёвками, спуститься с крыши на балкон. Для чего? А с балкона можно было украсть одежду, что висела и сушилась на верёвках. А если повезёт, и дверь балкона или окно открыто, то и по квартире пошариться. Скажете, что одежда — это фигня. Так нет же в магазинах почти ничего. Дефицит… А на балконах всякое бывает висит. Это можно продать. А деньги… Деньги всегда нужны…
Прежде чем лезть в квартиру, её пасли. Следили за домом. Выявляли балкон, на котором вещи были поприличнее. Потом следили уже за конкретной квартирой. Выясняли, кто когда приходит, когда уходит. Малолетним «бандитам», возраст которых не превышал 12–13 лет, это было не сложно. Ну, вертятся мальчишки во дворе. Ну, забегают в подъезд. Ну и что? Мало ли их бегает по двору. Перед самым проникновением, квартиру ещё и проверяли. Звонили в дверь с банальным: «У вас есть макулатура?». Если никто не открывал, то всё и начиналось.
Один или два этажа ниже крыши — это для меня не проблема. Обвязавшись страховочной верёвкой, я по другому канатику спускалась на нужный балкон. Король с пацанами меня страховали. Хотя это было и не обязательно. Руки у меня были крепкие, а мои почти сорок килограмм — это не вес для аттракциона «с крыши на балкон».
В первый раз повезло. Джинсы и шёлковое платье. А ещё я прихватила и нижнее бельё. Король сперва ругался. Но когда я ему объяснила, что за это бельё он получит не меньше, чем за платье. Импорт. Дефицит. И всё такое. В тот раз внутрь квартиры проникнуть не удалось. Двери балкона и окна были закрыты по причине холодной погоды. Но и того, что мы взяли (я взяла) было вполне достаточно. Мне досталось 12 рублей. Я уже тогда поняла, что Король делит не совсем честно. Хотя он, оправдываясь, говорил, что ему приходится делиться со старшаками, которым он сбывает ворованное. А это такие люди, с кем спорить себе дороже. Но 12 рублей — это не та сумма, за которую стоит рисковать жизнью, здоровьем и свободой. Хотя, вроде бы, по закону двенадцатилетних не сажают. Но всё же… Поставят на учёт, или отправят куда-нибудь в спецшколу для малолетних крадунов. Король объяснял, что «вор» — это солидный человек, а тот, кто крадёт — не вор, а крадун.
Но всё равно я сказала тогда Королю, что за такие мелочи не согласна рисковать. Он пообещал, что в следующий раз моя доля увеличится. Но в следующий раз вещей было не много. И не такого импортного качества как предыдущие шмотки. И я получила всего червонец.
С тех пор у нас было всего пять или шесть балконов. И ни разу я не смогла проникнуть в квартиру. Но вот в последний раз, я углядела, что в соседнем окне приоткрыта форточка. Жаль, что для того чтобы попасть к этому соседнему окну, мне пришлось отвязаться и шагать по тонкому карнизу не менее полутора метров практически без страховки. Зато улов превзошёл все ожидания. Вещей было много. Были деньги, что-то около двухсот рублей. Несколько облигаций. Это такие бумажки, очень похожие на деньги. Тоже взяла. Какие-то украшения с камнями. Скорее всего золотые. Но я не могу гарантировать. Может и хорошая бижутерия. Хотя вряд ли… И в этой квартире я нашла то платье, которое мне понравилось так сильно, что я решила оставить его себе. То самое платье, в котором уже тебя нашли, висящим на дереве и приколотым на сломанной ветке, как бабочка на булавке.
Именно в тот день у меня и вышел спор с Королём по поводу увеличения моей доли. Он пообещал всё поделить по-честному. Но позже. И в другом месте. Потому что отсюда надо было срочно сваливать, пока хозяева похищенного не вернулись домой. Я согласилась. Мы ушли подальше от того дома, где обворовали квартиру. Но пошли не на привычное место обычной лёжки Короля. Это был дом неподалёку от школы-интерната. Тоже сталинка. Тоже высокий, в девять этажей. Там тоже можно было спокойно проникнуть на чердак. Дверь вообще была не заперта на замок. В ржавые петли просто была вставлена проволочка и закручена на пару оборотов.
Я стразу же переоделась. Скинула с себя трико, в котором лазила по балконам, надела платье. Мальчишек я не стеснялась, так как на физкультуре мы все бегали в трусах и майках. Да и на что там смотреть. Как дразнились мальчишки: «доска, два соска». Я же была ещё худая и гибкая. Как все цирковые. И плоская, как большинство девочек моего возраста. Только у Верки из нашего класса уже была грудь. Да и то, скорее всего из-за того, что Верка толстая, как деревенская баба. Судя по её говору, именно оттуда она и приехала. «Туды, сюды» и всё такое в её разговоре проскакивали постоянно.
Я тогда не заметила, что в момент моего переодевания, Короленко смотрел на меня немного другими глазами, чем смотрят на одноклассницу обычные мальчишки. Несмотря на то, что Игорь был старше многих в классе на целый год, а меня и вовсе на два, но учился он с нами в одном классе. Второгодник, что с него взять.
Платье мне было слегка великовато, но я подумала, что на следующий год будет почти в самый раз. Если конечно я ещё хоть немного вырасту. Я всем объявила, что платье оставлю себе. Король сказал, что это палево. И пояснил, что по этому платью нас всех быстро вычислят. Он настаивал на том, что все шмотки надо продавать через его старшаков, чтобы уходило подальше и к нам не вело никаких концов. Я упёрлась. Уж больно платье было мне к лицу. Да и не было у меня ничего такого же яркого с тех пор, как погибли мои родители и меня запихнули в этот чёртов интернат. Все девочки ходили в коричневых школьных платьях, штопанных и в заплатках.
Короче, именно тогда мы реально поругались, а потом и подрались. Ну, как подрались… Я врезала ему, когда он мне сказал что-то обидное. И понеслось…
Я была достаточно сильной и ловкой. Но что я могла сделать для того, чтобы противостоять сразу трём пацанам. Один из которых был меня на два года старше и на голову выше. Ну, а двое других…
Толстый сразу же вцепился в меня и своим весом повалил на пол чердака, загаженный голубями. А Клоп, как самый мелкий вцепился мне в ноги и тоже прижимал к полу. Король меня просто двинул кулаком по скуле. А потом и ещё раз. Голова у меня дёрнулась, в глазах всё поплыло. В общем, я потеряла сознание и то, что творилось в ближайшее время, совсем не помню.
Очнулась я через некоторое время привязанная за руки и за ноги к деревянным опорам крыши. На чердаке таких было полно, торчали через два-три метра тут и там. Верёвок у Короля было достаточно. Крепкие верёвки, надёжные. Знакомые мне верёвки. Ведь именно на них я спускалась с крыши и поднималась обратно.
А теперь эти самые верёвки лишали меня возможности вырваться из этой западни, в которую я угодила только лишь по своей глупости…