- Знаком: в деревне часто к нам ездил... Не люблю я ею.
- А что?
- Антипатичен, а поет недурно.
- Поет недурно?
- Да...
Леонид у меня ночевал. На другой день я совсем уехал из Москвы; он меня провожал до заставы; мы братски с ним обнялись и расстались.
VII
Человек предполагает, а бог располагает. Я думал уехать из Москвы навсегда, а лет через пять случилось опять в нее вернуться, и вернуться на житье. В продолжение этого времени я переписывался с Леонидом; он меня уведомлял, что желание Пионовой исполнилось: Лида вышла за Марасеева, что дела их по долгам поправляются плохо, что он поступил в университет, но ничего не делает; вообще тон его писем, а особенно последних, был грустен, в одном из них была даже следующая фраза: "Опасения наши сбываются, Лиде нехорошо!"
Приехав в Москву, я не застал его: он с Марьею Виссарионовною и с маленькими сестрами уехал в деревню, а Лидия с мужем жила в Сокольниках; я тотчас же к ним отправился. Они нанимали маленький флигель; в первой же после передней комнате я увидел Лидию Николаевну, она стояла, задумавшись, у окна и при моем приходе обернулась и вскрикнула. Я хотел взять у ней ручку, чтобы поцеловать; она мне подала обе; ей хотелось говорить, но у ней захватывало дыхание; я тоже был неспокоен.
- Сейчас заезжал к Леониду, но его нет в Москве, - начал я.
- Да, он уехал с маменькою в деревню. Ах, боже мой, я все еще не верю глазам своим!.. Что же мы стоим?.. Садитесь!.. Не хотите ли чего-нибудь: чаю, кофею?
- Ничего покуда, хочу только насмотреться на вас... Иван Кузьмич?
- Его нет дома; он очень будет вам рад, мы почти каждый день вспоминаем вас, а над Леонидом даже смеемся, что он в вас влюблен.
- Как влюблен?
- Решительно влюблен; он слышать не может, если кто-нибудь скажет об вас дурно.
- Кто же это говорит обо мне дурно?
- Конечно, Пионова.
- Она все еще знакома с вами?
- Да, у маменьки бывает часто, а ко мне не ездит; Иван Кузьмич, впрочем, бывает у них... Она меня, вы знаете, не любит, - отвечала Лидия. И снова взяла меня за руку и крепко пожала. На глазах у нее навернулись слезы.
- Скажите же что-нибудь про себя, - продолжала она: - где вы были, что вы делали? Я несколько раз спрашивала Леонида, он мне ничего подробно не рассказывал, такой досадный!
- Я был во многих местах и служил.
- Я думала, что вы уж женились?
- Это почему вы думали?
- Так, мне казалось, что вы непременно женитесь на Верочке Базаевой.
- Это с чего пришло вам в голову?
- Сама не знаю, а часто об этом думала.
- Ошибались, я ни на Вере Базаевой и ни на ком не женился, а вы вот вышли замуж, и потому не вам бы меня, а мне вас следовало спрашивать.
- Разве я не при вас вышла замуж?
- Кажется.
- Ах да, я и забыла, это уже было так давно, вы, однако, знали, что я выхожу за Ивана Кузьмича?
- Догадывался.
- Нет, вы знали, вы даже говорили мне об этом, и я никогда не забуду ваших слов.
- Я уехал до вашей свадьбы.
- Теперь вспомнила: вы уехали на другой день после вечера у Ивана Кузьмича. Как я была тогда сердита на себя; я никак не думала, что вы уедете, не простясь с нами, я хотела вам сказать многое после этого вечера.
- Скажите теперь.
- Теперь уже нечего говорить.
- Стало быть, теперь для вас бури промчались, гроза миновалась?
- Не совсем: бури, кажется, еще только начинаются; вы где живете?
- На Тверской.
- Нет, зачем? Переезжайте в Сокольники.
- У меня дела есть в Москве.
- Ну, что дела!.. Отсюда можно ездить, переезжайте. Бог даст, приедет Леонид, нам будет очень весело. Переезжайте.
Я согласился.
- А сегодня у нас отобедаете?
- Если вам угодно.
- Да, непременно, я вас познакомлю с моею bellesoeur*, сестрою Ивана Кузьмича.
______________
* золовкой (франц.).
- Она не вроде тех, которых я видел у него на вечере?