- Так... Полюбить одного, а выдадут за другого: лучше уж никого не любить.
Интересный разговор наш был прерван на этом месте приездом Леонида с матерью.
Мы ушли с ним в кабинет.
В этот раз я не совсем добросовестно исполнял обязанность наставника. Теорию неопределенных уравнений растолковал так неопределенно, что это даже заметил мой воспитанник, хотя и слушал меня по обыкновению очень невнимательно.
- Вы что-то сегодня совсем непонятно рассказываете, - сказал он с обыкновенною своею откровенностию.
- Мне нездоровится, - отвечал я.
- Ну так оставьте, и мне надоело. - Пойдемте в гостиную.
Я только того и ждал и дал себе слово во что бы то ни стало возобновить с Лидиею Николаевною прежний разговор, но на беду мою несносный Иван Кузьмич был уже тут и сидел рядом с нею. Марья Виссарионовна рассказывала какую-то длинную историю про одну свою родственницу, которой предстояла прекрасная партия и которую она сначала не хотела принять, но потом, желая исполнить волю родителей, вышла, и теперь счастливы так, как никто; что, наконец, дети, которые слушаются своих родителей, бывают всегда благополучнее тех, которые делают по-своему. Говоря это, она переглядывалась с Иваном Кузьмичом, который ей поддакивал, и взглядывала на дочь; та сидела, потупившись, и ни слова не говорила. Леонид слушал мать с насмешливою улыбкою. Мне бы, вероятно, целый вечер не удалось переговорить с Лидиею Николаевною, но приехала Пионова. С нежностию поздоровалась она с Марьею Виссарионовною, издала радостное восклицание при виде Ивана Кузьмича, который у ней поцеловал руку, и тотчас же начала болтать, а потом, прищурившись, взглянула в ту сторону, гае сидел Леонид, и проговорила сладким голосом:
- Вы здесь, Леонид Николаич, я вас и не вижу... Здравствуйте!
Тот не пошевелился и ни слова не сказал; меня и Лидию Николаевну она по обыкновению не заметила. Лида вышла, наконец, в залу, я тоже последовал за нею, благословляя в душе приезд Пионовой. Когда я вошел, Лидия сидела на небольшом диване, задумавшись. Увидев меня, она улыбнулась и проговорила:
- Я ушла, там очень жарко, посидимте здесь.
Я стал около нее.
- Вы будете у нас завтра? - спросила она.
- Буду.
- А послезавтра?
- Послезавтра воскресенье, урока у меня нет.
- Ничего, приходите обедать и на целый день.
Я обмер от радости.
- Завтра я не буду целый день дома, - прибавила Лидия.
- Где ж вы будете? - спросил я.
- В пансионе у madame Жарве. Там завтра акт и вечером бал.
- Стало быть, вы завтра будете веселиться?
- Какое веселье!.. Я не люблю балов, но я там училась; начальница меня очень любила; сама приезжала и просила, чтоб мамаша меня отпустила; она очень добрая!
- Я знал одну из воспитанниц madame Жарве; та не похожа на вас и, кажется, очень любит балы.
- Кто такая?
- Вера Базаева, которая мне еще как-то кузиной приходится.
- Верочку Базаеву? Она вам кузина! Эта наша пансионская красавица. Скажите, где она и что делает?
- Я думаю, танцует и кокетничает.
- Право? Она, впрочем, всегда была немного кокетка, а какая хорошенькая! Сначала я была с ней дружна, а потом расстались холодно; она тогда зиму жила здесь, очень много выезжала, и мы почти не видались.
- У меня с нею почти были такие же отношения: на первых порах мы с ней очень скоро подружились, или по крайней мере она уверяла меня, что ей очень ловко танцевать со мною вальс, а я находил, что она очень хороша собою.
- Вы не были в нее влюблены?
- Нет.
- Не может быть.
- Отчего же не может быть?
- Оттого, что она так мила, что нравится всем.
- На первый взгляд, может быть, а потом, вглядевшись, увидишь, что красоте ее многого недостает.
- Чего ж недостает?
- Мысли, чувства, души.
Лида не возражала.
- Вы напрасно думаете, - продолжал я, - чтоб я мог быть влюблен в Базаеву; по моим понятиям, женщина должна иметь совершенно другого рода достоинства.
- А именно?
- Вы желаете знать?
- Очень.
- Женщина должна быть не суетна, а семьянинка, кротка, но не слабохарактерна, умна без педантства, великодушна без рисовки, не сентиментальна, но способна к привязанности искренней и глубокой, - отвечал я.
В голове моей давно уже приготовлен был для Лидии Николаевны этот очерк идеала женщины.
- А наружность? - спросила она.
- Наружности я и определять не хочу. Эти нравственные качества, которые я перечислил, так одушевят даже неправильные черты лица, что она лучше покажется первой красавицы в мире.
- Таких женщин нет.
- Нет, есть.