Несмотря на участи в полудюжине учебный рейсов в ближнем космосе и внутри системы, ни Карл Айтшулер ни Шобана Коррами до назначения на “Стальной кулак” никогда не покидали систему Мантикоры. Это означало, что они перенесут все традиционные глумления, полагающиеся тем жалким типам, которые ещё не проходили стену. Церемонии, которые включили бы в себя все виды испытаний посвящения (многие из которых были сохранены и переняты с океанов Старой Земли), должны были занять некоторое время и, несмотря на сильные спазмы в собственном желудке, Абигайль скорее испытывала сожаление, что не могла принять личное участие в проведении обрядов.
К счастью, однако, она уже была гиперсобакой и проявила должную предусмотрительность, сохранив в доказательство этого свидетельство о пересечении стены, выданное ей капитаном корабля, который доставил её с Грейсона на Мантикору в первый раз. Также после поступления в Академию Абигайль была в отпуске дома шесть или семь раз, и это означало, что по сравнению с Карлом и Шобаной она набила руку на гиперпереходах. Что, по крайней мере, значило, что она не подвергнется возможности быть вымазанной жиром, подвергнуться бритью всего тела, обязанности съесть или выпить всевозможные отвратительные субстанции или же быть подвергнутой другим обрядам перехода, которым старые представители клуба столь охотно подвергали своих товарищей-новичков.
Однако это также означало, что она и Григовакис, который тоже имел в своём досье несколько коммерческих пересечений стены, были свободны для обычной службы. И пока Карл, Шобана и горстка других землероек из числа рядовых членов экипажа подвергались превращению в гиперсобак, Абигайль обнаружила себя работающей помощником лейтенант-коммандера Аткинс во время выхода “Стального кулака” из гиперпространства почти около самой гиперграницы системы Тиберия. А также напряжённо работающей над демонстрацией столь же пресыщенного отношения к ещё одному пересечению стены.
Конечно, в сидении на посту были свои радости, размышляла Абигайль. Она не могла помогать затолкать раздетую до нижнего белья Шобану головой вперёд в трубу, ведущую в затемнённый и лишённый гравитации отсек, чтобы голыми руками найти и вернуть плавающие там украденные “жемчуга короля Нептуна” (обычно заботливо сбережённые перезрелые помидоры или ещё что-то столь же осклизлое), однако она могла наблюдать захватывающую красоту основного визуального экрана, где паруса Варшавской “Стального кулака” сияли лазурным нимбом энергии перехода. Разумеется, она наблюдала это картину и прежде. Пассажирские лайнеры очень заботились о том, чтобы их пассажиры получали за свои деньги всё возможное и устанавливали в своих главных салонах огромные голодисплеи специально для демонстрации подобных моментов. Но имелась существенная разница между этим и наблюдением той же картины в качестве члена экипажа межзвёздного корабля.
— Переход завершён, сэр, — доложила лейтенант-коммандер Аткинс.
— Очень хорошо, астрогатор. — капитан Оверстейген откинул командирское кресло назад, следя за основным маневровым монитором до тех пор, пока он не обновился, демонстрируя положение “Стального кулака” относительно светила и основных планет системы. Он дал Аткинс несколько мгновений, чтобы подтвердить положение корабля — задача, которую вместе с ней исполнительно повторяла на своём резервном посту Абигайль — затем дал креслу вернуться в вертикальное положение.
— Астрогатор, у вас есть курс на Приют? — спросил он.
— Да, сэр. Переход займёт примерно семь-точка-шесть часов на четырёхстах пятидесяти g.
— Очень хорошо, — ответил Оверстейген. — давайте дадим ход.
Капитан дождался, пока Аткинс не отдала приказания рулевому и “Стальной кулак” не поднял импеллерный клин и не двинулся по новому курсу. Затем он поднялся.
— Коммандер Аткинс, мостик ваш.
— Есть, сэр, мостик мой, — подтвердила Аткинс и Оверстейген повернулся к старпому.
— Коммандер Уотсон, не могли бы вы вместе с миз Хернс пройти в мой салон для совещаний?
Абигайль попыталась не вздрогнуть от неожиданности, однако не смогла удержаться от того, чтобы не вскинуть быстро глаза, и Оверстейген слегка улыбнулся ей. Она ощутила, что краснеет, однако он просто терпеливо стоял и Абигайль торопливо откашлялась.
— Мэм, — обратилась она к Аткинс, — прошу смены.
— Вы сменены, миз Хернс, — с такой же официальностью ответила астрогатор. — Мистер Григовакис, — Аткинс посмотрела мимо Абигайль в ту сторону, где Григовакис работал вместе с командой планшетистов Блюменталя.
— Да, мэм?
— Примите астрогацию, — сказала она Григовакису.
— Есть, мэм. Принимаю астрогацию, — подтвердил он.
Абигайль поднялась из кресла, поскольку Аткинс перешла в кресло в центре капитанского мостика, и Григовакис принял астрогацию. Она почтительно дождалась, пока капитан и старпом не пройдут первыми в люк салона, а затем последовала за ними.
— Закройте люк, миз Хернс, — произнёс Оверстейген и она нажала кнопку. Крышка люка тихо закрылась и капитан взмахом подозвал Абигайль к столу и указал на кресло.
— Присаживайтесь, — сказал он и Абигайль села.
— Я полагаю, что вы по меньшей мере немного интересуетесь тем, почему я попросил вас присоединиться к старпому и мне? — затем произнёс капитан и остановился, приподняв бровь.
— Ну, да, сэр. Немного, — созналась Абигайль.
— Мои основания довольно просты, — сказал ей капитан. — Мы направляемся для установления контакта с Приютом и, как я отметил, когда обосновывал причины, по которым мы вообще направляемся на Тиберию, я ощущаю, что важно сделать это так, чтобы не разозлить их. Помимо этого, я ощущаю, что столь же важно войти в контакт в неугрожающей манере. Поэтому я принял решение, что вы будете командовать нашей высадочной партией.
Его голос был любезен, но Абигайль ощутила, что мгновенно напряглась в ответ.
После своих замечаний во время первого официального обеда, Оверстейген, как казалось, совершенно не обращал внимания на то, что Абигайль была родом с Грейсона. Она была благодарна за это и ещё более благодарна, когда поняла, что капитан должен был… порекомендовать Григовакису задуматься над его поведением. Гардемарин никогда не станет приятным человеком, однако он, по крайней мере, сдал назад в своих маленьких гнусных нападках, которые так любил направлять против своих товарищей. А также значительно сдал в том, что Карл называл личностью “маленького оловянного божка”, в отношениях с попадающими под его начало рядовыми, и Абигайль не сомневалась, что это тоже имело отношение к личной беседе с капитаном.
Она была удивлена вмешательством Оверстейгена, и даже более тем, что он видимо решил вмешаться сам, а не переложить это на лейтенант-коммандера Аткинс или коммандера Уотсон. Но она также была несомненно благодарна. Она никогда не сомневалась в своей способности при необходимости справиться с Григовакисом, но исчезновение — или по крайней мере значительное ослабление — этого источника напряжения в Салажьем Уголке являлось большим облегчением.
Но благодарность, которую она ощущала за вмешательство капитана, не могла погасить вспышку ярости, которую Абигайль почувствовала при теперешнем объявлении. Он мог напуститься на Григовакиса за создание ненужного напряжения между членами экипажа его корабля, но это явно было не потому, что он не соглашался с воззрениями Григовакиса в отношении грейсонцев. В конце концов, кто мог быть лучшим посланником к шайке примитивных, прячущихся от мира религиозных фанатиков, чем другой примитивный религиозный фанатик?
— Капитан, — после кратчайшей задержки произнесла она старательно контролируемым голосом, — я в самом деле ничего не знаю о религиозных верованиях приютцев. Говоря со всем почтением, сэр, я не уверена, что являюсь наилучшим кандидатом для связи с планетой.
— Я думаю, вы недооцениваете свои способности, миз Хернс, — невозмутимо ответил Оверстейген. — Уверяю вас, я очень хорошо обдумал этот вопрос и, по сути дела, наилучший выбором являетесь вы.
— Сэр, — произнесла Абигайль, — я ценю вашу веру в мои способности. — Она сумела улыбнуться даже не стиснув зубы. — И я, разумеется, буду стараться исполнить любые приказы так хорошо, как только смогу. Но я — всего лишь гардемарин. И, возможно, если для связи будет послан такой незначительный офицер как я, они почувствуют себя оскорблёнными?
— Разумеется, такая возможность существует, — признал Оверстейген, явно совершенно не представляя её жгучего негодования. — Я полагаю, однако, что это маловероятно. На самом деле, я бы полагал, что один гардемарин и отделение или около того морпехов будут восприняты как менее угрожающие — и навязчивые — чем мог бы быть воспринят более высокопоставленный офицер. И среди находящихся в моём распоряжении гардемаринов вы, на мой взгляд, являетесь наилучшим выбором.
Абигайль балансировала на грани требования ответа, почему он так полагал, однако прикусила язык и придержала его за зубами. В конце концов, было достаточно понятно, почему он так считал.
— Линда, в соответствии с желанием казаться не более угрожающим или навязчивым, чем совершенно необходимо, — сказал Оверстейген, перенося своё внимание на старпома, — думаю, что лучше будет не выводить “Стальной кулак” на орбиту Приюта. Я желаю, чтобы наш контакт с этими людьми был, по крайней мере первоначально, настолько сдержан, насколько только возможно. Я хотел бы, чтобы вы уделили некоторое время миз Хернс, проинструктировав её, какого рода информацию мы разыскиваем.
— Вашей задачей, — продолжил он, снова переводя взгляд на Абигайль, — будет объяснить, почему мы здесь, и определить отношение Братства Избранных к нашему присутствию. Разумеется, будет желанна любая собранная вами информация, однако я не желаю, чтобы вы слишком уж её добивались. Ваша задача в основном сломать лёд и придать нашему визиту дружественный вид. Считайте себя нашим послом. Если дела пойдут так, как я надеюсь, вы, несомненно, будете участвовать в наших дальнейших контактах с Приютом, но на следующую встречу и беседу мы пошлём кого-нибудь из более старших офицеров.
— Да, сэр, — ответила Абигайль. В конце концов, ничего другого она сказать не могла.
— Линда, — обратился Оверстейген к старпому, — кроме инструктажа миз Хернс, я хочу чтобы вы обдумали, сколько морпехов мы должны послать с нею на планету.
— Ожидаете каких-нибудь неприятностей, сэр? — поинтересовалась коммандер Уотсон и он пожал плечами.
— Я ничего не ожидаю, — ответил Оверстейген, — тем не менее, мы далеко от дома, мы никогда сами не контактировали с Приютом, и я буду ощущать себя намного спокойнее, послав кого-то присматривать за миз Хернс. Конечно, я уверен в её способности позаботиться о себе. — Он коротко улыбнулся Абигайль. — Вместе с тем, никогда не помешает иметь кого-то, кто прикроет вам спину, по крайней мере, пока вы не уверены, что знаете местные зацепки. Кроме того, — капитан улыбнулся шире, — для неё это будет хорошим опытом.
— Да, сэр. Ясно. — с лёгкой улыбкой подтвердила Уотсон.
“Как будто нянька дома, обещающая папе оберегать меня от неприятностей”, — обиженно подумала Абигайль.
— Как только мы высадим её и группу контакта, — продолжал Оверстейген, — я бы желал иметь какую-нибудь достаточно очевидную причину, чтобы увести “Стальной кулак” с орбиты Приюта. Я не желаю привлекать излишнее внимание к тому, насколько старательно мы пытаемся не навязываться им больше необходимого.
— Ну, как вы только что отметили, сэр, мы первый королевский корабль, который посетил Тиберию, — сказала Уотсон. — И всякому известно, насколько навязчиво стремление КФМ обновлять при каждой возможности свои карты. Для нас было бы совершенно логично выполнить обычный исследовательский облёт, не так ли?
— Именно об этом я и думал, — согласился Оверстейген.
— Уверена, мы могли бы набросать послание от вас к планетарному правительству, объясняющее, что мы делаем, сэр, — с улыбкой произнесла Уотсон. — В сущности, формальная причина посещения планеты миз Хёрнс могла бы заключаться в доставке этого сообщения через посланника в качестве жеста уважения.
— Превосходная идея, — сказал Оверстейген. — Я разъясню, что мы вместе с нашими эревонскими союзниками расследуем исчезновение “Звёздного воина”. Это даст миз Хернс повод задавать любые вопросы, какие понадобится. И, если мы готовы потратить время на обследование только для уточнения наших карт, это должно сделать положение достаточно привычным, чтобы помочь задать их так ненавязчиво, как только возможно при нашем присутствии.
Он откинулся в кресле и несколько секунд пристально всматривался в Абигайль, затем пожал плечами.
— Вы можете считать, что я слишком озабочен хождением на цыпочках вокруг чувствительности приютцев, миз Хернс. Конечно, возможно это так. Однако, как любила говорить моя мать, на мёд ловится больше мух, чем на уксус. Нам будет стоить очень и очень недорого избежать затронуть любую чрезмерную чувствительность, которая может найтись у этих людей. И, честно говоря, учитывая то, что они преднамеренно избрали изоляцию в этой системе, я ощущаю, что мы имеем дополнительную обязанность не досаждать им больше, чем вынуждены.