Впервые Эверард действительно почувствовал реальность путешествий во времени. Он понимал их умом, восхищался ими, но ощущал их как своего рода экзотику. Сейчас же, трясясь по Лондону, которого он не знал, в двухколесном кэбе (не в стилизованном под старину экипаже для туристов, а в самой настоящей пыльной и расхлябанной коляске, которой Пользовались для поездок), вдыхая утренний воздух, в котором чувствовалось больше дыма, чем в городе двадцатого века, но не было бензиновых паров; видя толпы проходящих людей: джентльменов в котелках и цилиндрах, чернорабочих, женщин в длинных платьях — не актеров, а живых, настоящих людей, болтающих, смеющихся, грустных и усталых, спешащих по своим делам, — он по-настоящему осознал, где он находится.
Его мать еще не появилась на свет, его бабушка и дедушка были еще молодой парой, собиравшейся пожениться; Гровер Кливленд был президентом Соединенных Штатов, Виктория — королевой Англии, Киплинг сочинял свои произведения, а последнему восстанию индейцев в Америке еще предстояло произойти… Эверард испытал настоящее потрясение.
Уиткомб воспринимал происходящее более спокойно, но и он, не отрывая глаз, смотрел на Англию в дни ее славы.
— Я начинаю понимать, — прошептал он. — Историки никак не могли прийти к согласию, была ли это эпоха претенциозных светских условностей и чуть прикрытой жестокости или расцвет западной цивилизации накануне ее упадка. Глядя на этих людей, я понимаю: это было и то и другое, потому что нельзя просто измерить это время одной общей меркой; оно складывалось из миллионов жизней разных людей.
— Конечно, — ответил Эверард. — То, что ты говоришь, справедливо для любого века.
Поезд был почти обычным и мало отличался от таких же английских поездов в году 1947 от Рождества Христова, что дало Уиткомбу повод съязвить насчет английского консерватизма и пристрастия к традициям.
Через несколько часов состав подкатил к небольшой деревенской станции, окруженной ухоженными цветниками. Здесь путешественники наняли экипаж до поместья Уиндема.
Вежливый полицейский задал им несколько вопросов. Они представились как археологи: Эверард — из Америки и Уиткомб — из Австралии, которые спешили к лорду Уиндему и были потрясены известием о его трагической смерти. Мэйнуоттеринг, который, казалось, имел своих людей повсюду, снабдил их рекомендательными письмами от известного специалиста, работающего в Британском музее. Инспектор из Скотланд Ярда согласился допустить их к кургану. «Преступление раскрыто, джентльмены, улик вы больше не найдете, даже если мой коллега и не согласен, ха, ха!» Частный сыщик кисло улыбнулся и, прищурив глаза, оглядел новоприбывших; он был высок, худ, в лице его виделось что-то ястребиное. Он всюду ходил в сопровождении какого-то хромого усатого мужчины, видимо, секретаря.
Длинный и высокий курган зарос травой; там, где было раскопано место захоронения, зияло отверстие.
Когда-то внутренность кургана была обшита грубо обтесанными бревнами, но они давно сгнили; остатки того, что было некогда деревом, валялись в земле.
— В газетах говорилось о каком-то металлическом сундучке, — сказал Эверард. — Не могли бы мы взглянуть и на него?
Инспектор согласно кивнул головой и провел их в здание, где на столе лежали главные находки археологов. Кроме небольшого железного сундучка здесь находилось всего лишь несколько кусков ржавого металла и сломанных костей.
— Гм-м, — пробурчал Уиткомб.
Он задумчиво смотрел на гладкую поверхность сундучка. Она слегка отливала голубоватым цветом — это был нержавеющий сплав, которому еще предстояло быть открытым.
— Очень странно. Совсем непохоже на примитивные изделия древних. Можно подумать, что его сделали на станке, верно?
Эверард осторожно подошел и встал рядом. Он слишком хорошо представлял себе, что находится внутри, и думал о необходимых предосторожностях, естественных для жителя так называемого атомного века. Вынув из саквояжа счетчик, он поднес его к сундучку. Стрелка отклонилась — не очень сильно, но все же…
— Интересная это у вас штука, — сказал инспектор. — Могу я спросить, что это такое?
— Экспериментальный электроскоп, — соврал Эверард.
Он осторожно приоткрыл крышку и поднес счетчик вплотную. Боже милосердный! Радиоактивности было достаточно, чтобы убить человека в один день! Он едва взглянул на тускло-серые слитки металла и сразу же захлопнул сундучок.
— Будьте с этим осторожны, — сказал он дрожащим голосом. Слава всевышнему: кто бы ни подбросил в курган этот чертов сундучок, появился он из того века, когда уже знали, как защититься от радиации.
Частный сыщик бесшумно подошел и стал за их спиной. Его худое лицо загорелось азартом охотника, увидевшего добычу.
— Итак, вы опознали содержимое, сэр? — спросил он спокойно.
— Да. По-моему, опознал.
Эверард вспомнил, что Беккерель откроет радиоактивность не раньше, чем через два года, даже рентгеновские лучи будут открыты не ранее, чем через год. Ему следовало быть осторожным.
— Дело в том, что… индейцы рассказывали мне, будто находили руду, похожую на эту, и она была ядовитой…
— Чрезвычайно интересно.
Детектив принялся набивать большую трубку.
— Наподобие ртутных паров, да?
— Значит, это Ротерит подложил сундучок в могилу? — прошептал инспектор из Скотланд Ярда.
— Что за нелепость, — отрезал сыщик. — Я располагаю тремя группами неопровержимых доказательств полной невиновности Ротерита. Я только не мог понять, в чем причина смерти лорда Уиндема. Но джентльмен говорит, что в этом кургане находился смертельный яд. Наверно, чтобы отпугнуть гробокопателей? Странно, однако, как это к саксам попал американский минерал? Возможно, в этих теориях о ранних путешествиях финикийцев через Атлантику есть доля истины. Я в свое время немного занимался исследованиями, чтобы подтвердить евою гипотезу о наличии халдейских элементов в уэльском языке. Эта находка, похоже, подтверждает мою гипотезу.
Эверард испытывал чувство вины перед археологией. Ну да ладно: в любом случае сундучок этот бросят в Ла-Манш и навсегда о нем забудут.
Они с Уиткомбом ретировались, как только позволили приличия. По пути в Лондон, уже в купе вагона, где они были только вдвоем, англичанин вынул из кармана кусочек сгнившего дерева.
— Сунул в карман там, на кургане, — сказал он. — Это поможет нам разобраться в датах. Дай мне, пожалуйста, радиоуглеродный счетчик.
Он сунул кусок дерева в отверстие прибора, нажал нужные кнопки и прочитал готовый ответ.
— Год одна тысяча четыреста тридцатый плюс-минус десять лет. Курган был насыпан примерно… гм… в 464 году, когда юты только-только начали осваиваться в Кенте.
— Если до сих пор в этих слитках такая чертовская сила радиоактивности, — прошептал Эверард, — хотел бы я знать, какова она была первоначально! Трудно себе представить, чтобы такая высокая радиоактивность сочеталась с таким долгим периодом полураспада, но в будущем уже умеют так использовать атом, как в мое время и не снилось.
Доложив о результатах своей поездки Мэйнуоттерингу, они целых два дня пробродили по окрестностям, пока он связывался с различными временными периодами и приводил в действие сложный механизм Патруля.
Эверарду очень нравился Лондон викторианской эпохи, несмотря на его угрюмость и нищету. У Уиткомба в глазах застыло мечтательное выражение.
— Я бы хотел жить в эту эпоху, — сказал он.
— Да ну? При таком-то уровне медицины и с такими зубными врачами?
— Зато без всяких бомб, — ответил Уиткомб.
Когда они вернулись в контору, у Мэйнуоттеринга все было готово. Попыхивая сигарой, расхаживая взад и вперед и заложив за спиной пухлые руки под полы сюртука, он с удовольствием сыпал полученными сведениями.
Происхождение металла установлено с довольно большой точностью.
Изотопное топливо Примерно из тридцатого века. Проверка показала, что торговец из империи Инг отправился в год 2987, чтобы обменять свое сырье на синтроп, секрет которого был утерян в период Междуцарствия.
Естественно, он принял меры предосторожности, представлялся всем как купец из системы Сатурна, но тем не менее таинственно исчез. Так же как и его машина времени. Вероятно, кто-то из 2987 года выяснил, кто он такой, и уничтожил его, чтобы завладеть скуттером. Патруль был оповещен, но следов машины обнаружить не удалось. В конце концов скуттер был найден в Англии пятого века двумя патрульными по имени — ха, ха! — Эверард и Уиткомб!
— Но если мы уже все сделали, к чему беспокоиться? — ухмыльнулся американец.
Мэйнуоттеринг был явно шокирован.
— Но, дорогой мой, вы же еще не справились с этим делом. С точки зрения периода нашего с вами биологического существования, работу еще предстоит выполнить. И пожалуйста, не будьте так уверены в успехе только потому, что в истории он уже значится. Время гибко и изменчиво; каждый человек наделен свободной волей. Если у вас ничего не выйдет, история изменится, ваш успех нигде не будет отмечен, словно я и не говорил вам всего того, что вы только что слышали. Именно так бывало, если термин «бывало» верен, в тех немногих случаях, когда Патруль не добивался успеха. Над этими казусами продолжается работа, и если успех все же будет достигнут, история изменится и окажется, что этот успех существовал «всегда», с самого начала.
— Ну хорошо, хорошо, я просто пошутил, — сказал Эверард.
Оказалось, что даже в Патруле мало осведомлены о том темном периоде, когда римляне оставили Англию (римско-бриттская цивилизация распадалась, и на ее место приходили англы). Эта эпоха никогда не казалась особенно важной. Отделение в Лондоне 1000 года прислало те сведения, которыми располагало, а также одежду, которую носили в те времена.
Эверард и Уиткомб воспользовались гипноизлучателем и уже через час вполне достаточно знали обычаи того времени и могли свободно изъясняться на латыни и нескольких саксонских и ютских диалектах.
Одежда была неудобной: штаны, рубашки, куртки из грубой шерсти и кожаные плащи с бесчисленным множеством ремешков и завязок.
Длинные парики из льняных нитей скрыли современные прически; на чисто выбритые лица могли не обратить внимания даже в пятом веке.
У Уиткомба на поясе висел топор, у Эверарда — меч, изготовленные для них из особо твердой стали, но они больше полагались на звуковые станнеры, спрятанные под куртками. Латы присланы не были, но в скуттере, в седельной сумке, оказалось два мотоциклетных шлема, которые не должны были привлекать особого внимания в век самодельных вещей и орудий и к тому же были много удобнее и прочнее, чем настоящие шлемы той эпохи. Они захватили с собой также кое-какую еду и несколько кувшинов великолепного викторианского пива.
— Чудесно.
Мэйнуоттерииг вынул из кармана часы и взглянул на циферблат.
— Я жду вас обратно, скажем… в четыре часа? Я вызову несколько вооруженных патрульных на случай, если вы вернетесь с пленником, а потом зайдем ко мне и выпьем по чашке чаю.
Он пожал им руки.
— Доброй охоты!
Эверард вскочил в скуттер, включил прибор, настроил программатор на год 464, курган в Аддлтоне, полночь, и нажал кнопку «Пуск».