Но он навестил меня сам. Он встретил меня у подъезда около одиннадцати вечера, когда я отвез Нину и вернулся домой.
- Ба! - весело поприветствовал я его. - Воистину на ловца и зверь бежит. Мудры русские поговорки. Вы любите русские поговорки? Вы любите вообще русский народ?
Он промолчал. Молча дождался, пока я поставлю машину, молча поднялся со мной на девятый этаж (лифт не работал), не проявив, кстати, никаких признаков усталости, одышки, а я шел очень быстро, почти бежал. Нет, не отстал Александр Сергеевич, и когда я открывал дверь, он стоял за моим плечом.
Молча вошел в квартиру, молча прошел, увидел кресла для утопающих и миновал их, сел на венский стул возле большого письменного стола (стол академический, широкий, двухтумбовый, может, даже красного дерева или карельской березы - не разбираюсь в этом; рабочие, втаскивавшие его, ругались: "Тяжельше пианина, сволочь!" Я сам, когда был студентом, подрабатывал грузчиком в мебельном магазине - имея там, конечно, знакомство в виде молоденькой замдиректорши - и очень их понимал: пианино у профессионалов плеча и руки считается одним из самых неудобных, тяжелых и громоздких грузов).
- Кофе, чай? - спросил я.
- Я бы выпил покрепче. Водки! - упредил он меня, полагая, наверное, что я по-купечески открою винные погреба и начну хвастаться коллекционными напитками.
- А у меня кроме водки и нет ничего. Разве шампанское.
- Водки. Немного.
- Конечно. Вы же человек меры!
- Откуда вы знаете?
- Очень просто. Вы ведь целитель, почти врач, а всякий врач знает: первое условие здоровья и долголетия - мера во всем.
Он недовольно поморщился. Еще бы, ему, конечно ж, не хотелось выглядеть человеком меры; решившись на злодейство, ему злодеем и хотелось казаться. Поэтому когда я дал ему водку, высокий стакан тонкого стекла, лед и нарзан и колбасы с сыром наскоро порезал, чтобы уж чин чином, он набухал почти полный стакан (полбутылки ушло) - и выпил двумя глотками, шумно втянув после этого в себя воздух и потом выдохнув, к еде же и нарзану не прикоснулся. У нас, русских, так: выпить нигде не считается зазорным, даже в доме врага (не пить же - нелепо, как, например, взять и не дышать), а вот угощаться пищей врага - нельзя, грех, западло.
- Вы, конечно, понимаете, зачем я пришел, - сказал он, машинально вертя в пальцах мои ключи от двери, которые я бросил на стол. Я глупо подумал, что один из них, длинный, остроконечный, может запросто послужить орудием убийства.
Майор поймал мой взгляд и, словно поняв мои мысли, положил ключи.
- Понимаю, - сказал я.
- Вывернетесь?
- Конечно.
- Вряд ли. Есть ведь люди, которые не просто хотят вас попугать. Они вас посадить хотят.
- Куда? - полюбопытствовал я.
- В тюрьму, родимый, в палаты каменные, - вспомнил он ментовский юмор, - где нет, однако, алмазов пламенных, а есть общество, совсем для вас не подходящее.
Тут он правильно угадал, да и легко угадать: не тюрьма мне страшна, а люди тюрьмы, это самое "общество". Положим, я сумею и в этом обществе найти свое независимое место, но обернется мне это большими моральными потерями и убытками: по слухам, братья уголовнички, охотно сотрудничающие с нами на свободе, там, в своей среде, начинают нас резко не любить и притеснять.
- Нет, - сказал я, - в тюрьму меня не посадят.
- Это почему же?
- Да неохота мне!
- Довод веский. И тем не менее. Я знаю, что у вашего компаньона Морошко жена адвокат. Знаю, что у вас самого есть, так сказать, свой адвокат. И даже в прокуратуре у вас знакомства. Звонили уже им?
- Сами звонили: встревожены, беспокоятся. Но главное-то не это, Александр Сергеевич! Главное - я чист. Я делец новейшей формации, скажу больше - делец будущего. За большими барышами не гонюсь, зато - чист.
- А если я знаю, что нет?
- Не блефуйте, Александр Сергеевич! И не тратьте даром ваше время и усилия. Вот вы мной занялись, а к вам ведь очередь, вас больные ждут. Глядишь, двое-трое не дождутся, помрут. Вот и еще три трупа к тем полторам, полторум, полторем? - ох, неотесанность моя! - которые на вас уже висят и не дают вам спокойно спать по ночам. Или ничего, спите?
- Ну и сволочь же ты! - негромко сказал майор Петров.
- Знаете, скажу честно: был бы в самом деле сволочью - согласился бы! Честное слово. Но не могу согласиться. Потому что это неправда. Вам не повезло, Александр Сергеевич! Конечно, вам легче было бы знать, что Нина выходит замуж за подлеца и негодяя, за махинатора, жулика. Но я всего лишь заурядный честный тип с небольшими коммерческими способностями, с умением налаживать контакты, причем без пособий Карнеги, а благодаря собственному умственному развитию и чутью. Вот и с вами я знаю, как себя вести, - не умея, подобно вам, проникнуть в ваш глубокий духовный мир. Одним чутьем! Я ерничаю, согласен, я даже злорадствую, тут уж вредность характера, но раз я это делаю, Александр Сергеевич, а не дрожу, как сучий хвостик, то, значит, чувствую за собой такое право? Или не право, ну, неважно. А я ведь не дурак, и если бы унюхал хоть небольшую с вашей стороны опасность, то вел бы себя совсем по-другому.
- Ты просто хамничаешь. Как ты сказал тот раз - на понт берешь.
- На понт берете вы. А для меня это слишком дешево. Неужели вы, так в меня проникший, не понимаете этого?
Александр Сергеевич уныло выпил еще водки. Проникнуть-то он в меня проник, но понимал, что сделать со мной ничего не может. Поэтому и пришел. А я хоть и не проник, но точно знал, что этот разговор - лишь начало. Я ждал, когда он перейдет к основной части. И он перешел.
- Ладно, - сказал он. - Пусть ты отмоешься. Даже скорее всего. Все вы, сволочи, сейчас заодно.
Я не стал уточнять, с кем это я заодно, хотя терпеть не могу присоединения меня к куче, стае, шобле - и т.п. Он продолжил:
- Но учти. Веришь ты или нет, а я в людях разбираюсь. Я чувствую. Нине от тебя добра ждать не приходится. Да, я не скрываю, люблю ее. Вчера сказал ей об этом.
- Вы у нее были? Она не говорила.
- Об этом потом.
- Как же потом? Она моя невеста!
- Потом! - пристукнул он слегка кулаком по столу - как пристукивал, выйдя из терпения, на какого-нибудь явно завравшегося (зарвавшегося) мазурика у себя в кабинете, где обшарпанный стол с шатающимися ножками (под одну подложена свернутая в несколько раз газета), где унылый учрежденческий шкаф дешевой полировки, где лампа дневного света вот уж год хочет перегореть и противно жужжит - а сама не очищена еще от мела после ремонта, имевшего быть три года назад, где зеленые стены, стулья для посетителей и свой точно такой же стул с засаленным сиденьем, где накурено, окна зарешечены - и уныло висят бледно-розовые шторы на металлическом карнизе, кольца, которыми они прикреплены, противно визжат при раздергивании и задергивании штор...
- Потом! Потом об этом. Или сейчас... Коротко. Она выслушала, поняла. Но понять не захотела.
- Вы не окосевши, Александр Сергеевич? Как это: поняла, но понять не захотела?
Он некоторое время смотрел на меня белыми глазами с красными прожилками.
- Именно так! Понимая - не захотела понять! Ясно? И вот я пришел к тебе.
- Вас тоже можно на "ты"?
- Все шутишь?
- А что? Злые чары нашлете? Экстрасенсы это умеют.
- Чары? Да нет, у меня несколько иные планы.
Тут он резко поднялся и дал мне пощечину. Постоял и грузно опустился на стул.