- Ну? Что еще?
- Еще? Разрыв печени, вот что еще! - сердито сказал Саша. - Думаешь, обманывать тебя буду? Готовься ко всему.
- То есть? Она что, и умереть может?
- Все могут умереть, - сказал Чикулаев. - Пойду гляну.
- Я тоже!
- Стой здесь! Меня и самого-то в операционную не пустят. Так, покручусь...
Ясно. Он просто не хотел быть рядом со мной. Переживания родственников оперируемых больных ему до тошноты надоели.
И вообще, вопрос жизни или смерти моей жены был для него вопрос не личный, а профессиональный.
Я думал о многом. В том числе:
Итак, она умрет. Я похороню ее на старом городском кладбище. Я буду приходить туда каждую неделю. Смотреть на ее лицо в граните, взглядывать сквозь листву на синее небо - и плакать чистыми слезами печали... Не этого ли я хотел?
Потом я, кажется, дремал.
Стоя, как лошадь.
Меня пустили к ней только к обеду следующего дня. Палата была для тяжелых; на мое появление никто не прореагировал.
- Она еще не совсем отошла, - сказал врач за спиной. - Но оттуда вылезла. Это наверняка.
- Откуда?
- Оттуда, - сказал врач и вышел.
Лицо Нины было желтым, с синими кругами вокруг глаз. Оно было незнакомым, страшным. Я сел на табурет возле постели. Ресницы ее задрожали, она открыла глаза. Зрачки плавали, но вот удержались, повернулись - она посмотрела на меня.
Я улыбнулся.
- Уйди, - прошептала Нина. - Я тебя ненавижу.
И устало закрыла глаза.
Я посидел еще немного и вышел.
Открывая дверцу машины, вдруг ослаб, облокотился о крышу.
Капнуло: дождь, что ли, пошел?
Слезы. Скажите на милость!
Я был счастлив. Я любил ее.
Лето 1994