— Два мешка? Может больше? — с подозрением вопрошал Эффлей
Староста затряс головой, мол, точно, точно, точнее не бывает.
— И больше вы их не видели?
— Нет, господин.
— И схрона не находили?
Мужики и бабы клялись и божились, что в округе нет ни единого альвьего поселка, ни единой землянки. Однако ж кто-то порубил четверых солдат, в том числе десятника Карика Седого, воина отменного, хитрого и опытного. И те, кто это сделал, совершенно точно были не люди. Эффлей сам осматривал тела и раны, чтоб сделать подобный вывод. Голову Карику снесли с одного-единственного удара, это тебе не шуточки. Срез через позвонок ровнейший, смотреть страшно, как подумаешь, с какой силой был нанесен удар.
Капитан продолжал расспрашивать поочередно то старосту, то попа, пытаясь из сбивчивых речей выудить кусочек истины. Где-то же нужно искать этих альвов, не весь же лес прочесывать, рискуя пойти на ужин стае волков вместе с лошадьми. И судя по рассказам выходило, что придется капитану Эффлею лезть в самую что ни на есть дикую чащу, где и окопались нелюди. Однако и торопиться не было никакого резона. Пока солдаты прочешут ближние рощи, пока то да сё, а там, глядишь, Его Светлость пришлет в подмогу ещё один отряд. Оно и веселее, и сподручнее будет.
От этой мысли капитан даже повеселел и передумал пройтись плеткой по спинам крестьян. Еще успеется.
В прозрачном, осеннем лесу сложнее укрыться, он просвечивает голыми ветками, округа видна на милю. Кажется, даже воздух колышется от любого движения, словно рябь идет по воде. Сосновые сопки и вовсе стоят голые без густого лиственного подлеска, только их корабельные вершины печально шумят в вышине. Остается лишь вечнозеленый ельник, но и он в эту пору плохое укрытие, весь сырой, потемневший. Заходить в него не хочется без крайней нужды.
Пока все это трудности мало тревожило альвов, им не приходилось прятаться. Конечно, они знали, что солдаты герцога рыщут по округе, не раз видели их издалека, но одни не рвались лезть в чащу, а другие продолжали жить в ней, как дома. Собственно, это и был их дом.
Капитана Эффлея друзья заприметили давно, слишком громко кричал он на своих солдат, слишком часто беспричинно ломал ветки, слишком любил убивать лесную мелочь, даже не подобрав свой трофей. Альвы наблюдали за отрядом герцога пока словно играючи, не принимая его всерьез, он не был для них опасен. Они свободно проходили в паре шагов от людей, проверяя свои силки или собирая грибы, последнюю дань уходящего лета. Люди боязливо шарахались и осеняли себя крестным знамением, то замечая тень, скользнувшую меж ветвей за спиной, то слыша, как скрипнула ветка над ухом, а то и вовсе обмирали от ужаса, чуя чужое присутствия. Холод полз у них по спинам, а руки сами тянулись к мечам. Только вот с кем воевать? Обернешься, и нет никого, только прохладный воздух колышется, трава примята, да будто смотрит из чащи кто. Страшно.
Эффлей орал на них что есть сил, рукам тоже волю давал, солдаты ведь люди подчиненные, несвободные. Однако сам в чащу не лез, все больше останавливал коня на лесной прогалине или опушке и ждал. Отряд его торопился укрыться от начальственных глаз за первыми же деревьями, а дальше люди останавливались, привалившись к толстым стволам, отдувались, отдыхая, да крестились, с испугом вглядываясь в лесной сумрак. Тот в ответ смотрел на них сотнями глаз из чащи и молчал.
Один раз альвы не утерпели и, завидя капитана в начальственной позе, восседающего на своем коне, не сговариваясь, обошли поляну с тылу и подкрались вплотную, остановившись почти у лошадиного крупа. Что двигало ими? Не желание отомстить, а скорее детская, мальчишеская шалость. Она прорвалась сквозь смуту дней, словно смех, серебряным колокольчиком.
Эффлей, не оборачиваясь, продолжал поучать солдат, раздавая приказы налево и направо, чтоб те лучше искали нелюдей. В то время как он проорал очередное указание, сзади раздался резкий свист и коня кто-то стегнул по крутому крупу. От неожиданности скакун встал на дыбы, а бравый командир кубарем скатился в мокрые кусты. В первый миг Эффлей чуть не спятил от страха, поднялся на четвереньки и завертелся вокруг, ища неприятеля и боясь подняться на ноги. Когда же он понял, что врагов рядом нет, и увидел лица своих солдат, а главное, услышал удаляющийся в чаще смех, он озверел. Ярости его не было предела. Солдат он с тех пор начал гонять и муштровать нещадно, но главное, написал Его Сиятельству герцогу Гоярскому срочное донесение о том, что в лесу, у Черных топей, обнаружены признаки немалого отряда альвов. Нелюди многочисленны и жестоки, а посему капитан просил сюзерена прислать к нему на подмогу из гарнизона еще один отряд. Свидетельств Эффлей, правда, предоставить не смог, как это обычно было принято, не было у него ни отрубленных голов, ни рук нелюдей. Не довелось ему не то что их достать, а даже издали увидеть неприятеля, но герцог неожиданно быстро смягчился и снизошел до милости, отправил в чащу еще один отряд. Так нечаянная выходка друзей ускорила дело, решив их судьбу.
Отряд прибыл в деревню и отправился в лес на подмогу Эффлею. К этому времени выпал снег, первый, белый и чистый. Он покрыл ковром всю округу, и на ней стал заметен каждый след, каждая метка. Зима тонко и ненавязчиво намекнула, что альвам пора собираться в путь.
Прозрачное, холодное утро постучалось в их укромное убежище стуком копыт, гортанными голосами герцогских воинов, пронзительным воплем рога и собачьим лаем. Больше оставаться в этом лесу было нельзя, не рискуя расстаться с жизнью и свободой. Тяжело смириться с выбором, навязанным врагом, тяжело принять свою судьбу, бросить обжитое место и уйти навсегда в полную неизвестность.
Гилду было проще, он уходил, с чем пришел, покидая место, ставшее ему домом, но прожил он в нем недолго, хотя и привязался. Риану было намного тяжелей. Он выбрал из своего обширного запаса самое необходимое, без всякой жалости оставляя любовно сработанные инструменты, посуду и тысячу всяческих мелочей, которые скрашивали и облегчали ему жизнь в самой глухой чащобе.
— Я всегда оставлял насиженное место с легкостью и забывал о потере, едва поворачивался к ней спиной, но здесь… — вздохнул альв. — Здесь я оставляю, что-то большее, чем несколько дорогих моему сердцу вещичек, и много больше, чем кучу усилий и труда. Такое чувство, что я не дверь в землянку закапываю, а засыпаю могилу.
Гилд стаял молча, не было у него слов, чтобы передать то, что он чувствовал. Да и что тут можно сказать? Помочь другу он ничем не мог, а лишний раз бередить раны не хотелось. Он отлично знал, что такое уходить в никуда, оставляя за спиной не только свой дом, но и всю прошлую жизнь. Оставить и пойти дальше, но, если в прежние времена была хотя бы призрачная надежда на возвращение, то теперь ее нет. Нечем себя утешить, Риан прав, вместе со входом в землянку под землю уходила вся их нынешняя жизнь, словно они хоронили ее. Однако, было в этом что-то еще… будто, совершив некий магический обряд, они, наконец, получали свободу. Прошлое был отрублено, больше их не удерживало ничто, ни привязанности, ни знакомые места, ни люди, ни звери, все оставалось позади, все.
Альвы тщательно замаскировали землянку, постаравшись на славу, в надежде, что прежде, чем люди доберутся в своих поисках до этого места, выпадет еще раз снег и заметет последние следы. О нет, Риан не надеялся вернуться сюда, но где-то в душе ему очень хотелось, чтобы эта землянка пригодилась бы какому-нибудь отверженному бродяге, а не была просто разорена разозленными охотниками на нелюдей. Большего он и пожелать не мог.
Не скрипнула ни единая ветка под легкими шагами изгоев, не крикнула ни единая сойка над их головой, лес тишиной и молчанием попрощался с ними. И словно по заказу пошел густой снег, засыпая узкую одинокую цепочку следов. Гилд шагал вслед за Рианом точно след в след, а так как шли они быстро, то вскоре достигли волчьих холмов.
— Смотри-ка, кто пришел, — тихонько сказал Риан.
На вершине самого высокого из холмов стоял волк, и не один. Очень большой и сильный вожак в окружении нескольких таких же мощных соратников, настоящее посольство.
— Прощай, волчий царь. Ты был добрым соседом и честным воином. — Добавил альв, вскинув руку в прощальном жесте.
Волки точно по сигналу развернулись и скрылись в кустарнике. Никто не любит затяжные прощания.
Альвы же пошли дальше, к горам, к проходу между скалами, который они нашли не так давно. Но перед глазами Риана еще долго стояла картинка: темный силуэт волка на фоне серо-белого снежного неба. Еще один крошечный фрагмент, запечатленный его памятью навечно.
Ближе к вечеру они остановились на ночлег под защитой скалы, и, поостерегшись разводить костер, просто сидели спина к спине для сохранения тепла. Сидели и глядели, как по черному звездному небу несутся призрачные снеговые тучи, изредка бросая вниз пригоршни колючих снежинок.
— Когда-то один старик из семьи Лорилин рассказывал мне человеческие легенды. Одна мне понравилась. Он говорил, что звезды — это отсвет костров древних племен, покинувших этот мир. Так считали его предки.
— Не оригинально, — усмехнулся Гилд.
— Возможно. Но мне иногда, особенно в долгие зимние ночи, было приятно думать, что где-то там возле теплого ласкового огня сидят мои друзья, мои родители, Нэнвэ и Лорилин. Что они терпеливо ждут меня…
— Может, и ждут, — согласно кивнул Гилд, бросив быстрый взгляд на холодное темное небо. — Только, наверно, не там. Думаю, все они в теплом, желанном краю.
Он помолчал, перебирая в памяти давние воспоминания, о звездах, картах и морях, но не найдя ответа на свои вопросы, тряхнул головой. Легкий искристый снег посыпался с темных волос, неожиданная мысль прервала оцепенение.
— Знаешь, пожалуй, мы не будем торопиться в тот край, что бы ни говорили о нем легенды, но у нас еще остались дела по эту сторону Бескрайнего моря. Помнишь о нашем друге, Ньюри Феране? Лесорубы в его краях болтали, что он уезжал до осени, теперь Его Милость должно быть уже вернулся в свои владения. Давай-ка нанесем ему прощальный визит. Все равно наш путь к морю лежит по его землям, так почему бы нам не проведать того, у кого ты был в плену?
При упоминании о плене черты лица Риана застыли, словно превратились в белое, ледяное изваяние под мягкими хлопьями снега, лишь тонкие губы скривились в болезненной гримасе.
— Проведаем! — отрубил он.
— Вот-вот, — с улыбкой поддержал Гилд.
Он слегка подтолкнул друга плечом, желая прервать неприятные мысли:
— Предъявим ему счета, ты за неоконченную военную службу, а я за сожженное жилище… да мало ли еще за что! Думаю, список будет таким огромным, что расплатой по нему станет жизнь.
Риан был готов расплатиться и своей жизнью, казалось, он способен в одиночку штурмовать цитадель, лишь бы свести счеты с тем, кто стал причиной его унижений.
— Знаешь, — Гилд уклончиво повел плечом, — об альвах всегда шла молва как о хитрых и коварных тварях. Почему бы нам на этот раз не воспользоваться нашей хитростью? Если первый раз нам удалось подслушать разговоры людей и узнать путь Ферана, удастся и теперь. Мы выследим его и захватим врасплох.
Ночь спустилась на землю. Похолодало. Темная, мутная мгла заволокла все небо, снег прекратился. Укрывшись в расщелине и завернувшись в одеяла, друзья молча наблюдали, как последняя, бледная полоска света постепенно гаснет на западе. Мрак окутал округу. Надо было выжить, надо было согреться собственным теплом, чтобы не замерзнуть этой ночью, а еще надо было отомстить… Отомстить не только за себя, а, возможно, за все загубленные в этом мире жизни, будь то жизни людей или альвов. Какая, в сущности, разница? Но сейчас им надо было, прежде всего, пережить эту ночь.
Капитану Эффлею так и не удалось найти ни единого нелюдя в ту осень. Впрочем, больше в тех местах никогда никто альвов уже не видел, даже по большим праздникам и с пьяных глаз. А потом о них просто забыли.
Летнее путешествие, по сравнению с зимним, показалось альвам чуть ли не легкой, приятной прогулкой, так сурово их встретили горы. Начавшись с самого раннего утра, снег не прекращался ни на мгновение несколько дней, то и дело норовя превратиться в настоящую бурю. Пронзительно свистел ветер, пробирая до костей, под ногами осыпалась ледяная и каменная крошка, и беглецы в кровь раздирали руки, карабкаясь то вверх, то вниз. Они почти не спали. Для того, чтобы заснуть, нужно хоть чуть-чуть согреться, а развести костер не получалось несколько ночей подряд. Альвы живучий народ, но и Гилду, и Риану пришлось напрячь всю волю, чтоб продолжать свой путь, каждый раз делая привал и рискуя замерзнуть насмерть. Разговаривать не было ни сил, ни желания, потому что губы покрылись струпьями и при малейшем движении кровоточили.
В одну из таких ночей они устроились под нависшей скалой в небольшой расщелине, там, где толща камня хоть немного защищает от ветра и вьюги. Звезд не было, лишь ветер гнал и гнал по темному небу белесые хлопья, да тоскливо пел в вышине. Вслушиваясь в его свистящие порывы, Гилд прислонился к темным камням, надвинул пониже капюшон плаща и, положив голову на камень, закрыл глаза. Он знал, что означает сон в такую стужу, но мысль о покое показалась ему желанной. Здесь никто не найдет тело, никто не нарушит сон, путь пройден, он свободен и никто над ним не властен. Он вспомнил снежную зиму, которую с трудом пережил один в лесу, и решил, что все возвращается. Холод сковывал тело. Вначале его ледяные иглы не давали покоя, но потом боль отступила, еще пара минут, и он начал дремать, уходя все дальше и дальше вечной дорогой. Сквозь сомкнутые ресницы ему стал мерещился далекий берег, он даже хотел улыбнуться, но не смог.
Боль от холода вернулась в тот момент, когда Риан стал трясти его за плечи. Еще не открывая глаз, Гилд попробовал объяснить ему, что будить его не надо, ему лучше заснуть, но на самом деле он не произнес ни слова, лишь голова безвольно качнувшись ударились о камень, после чего он открыл глаза.
"Зачем?" — беззвучно спросили они у сородича.
— Я так не могу, Гилд, я не могу просто заснуть. — Хрипло сказал Риан. — Умереть с мечом в руках, среди врагов, неся им смерть… сражаясь… как воин… иного я не могу позволить себе. — Он перевел срывающееся дыхание. — И тебе не могу позволить, друг мой. Просто не могу.
Он тормошил Гилда до тех пор, пока тот не запротестовал. Молча растирал ладони и щеки, не давая заснуть. И была во взгляде Риана какая-то потаенная вина. Может быть, он видел в своем поступке покушение на свободную волю другого существа? Кто знает? Гилд не стал расспрашивать.
Дальше мужчины шли так же молча, не жалуясь на судьбу, они были свободны, и это было главное.