Дмитрий пощупал ладонью его лоб - лоб был горячий.
Славка очнулся, когда кукушка в часах лениво пробормотала одинадцать. В комнате горела прикрытая рубашкой настольная лампа, Дмитрий похрапывал за стеной. Гроза давно окончилась, и только в отдалении ворчал запоздалый гром. Славка знал, что засыпать больше нельзя. Он встал и распахнул окно.
... в холодном осеннем лесу. Ветер остервенело рвал с кленов и осин последние листья, раздувал пламя костра. В костре свистели мокрые сучья, листья разбегались по земле с шорохом вспугнутых зверей. Над лесом, почти задевая за ветки, неслись облака.
Славка тряхнул головой, возвращаясь в знакомую комнату. Веки слипались, першило в горле. Сухая ладонь легла на его лоб, в губы ткнулся холодный край чашки. Славка проглотил (Горькое!..) и открыл глаза. Карна наклонялась над ним. Славке сделалось хорошо, даже горло болеть перестало.
- Тебя не ранили?
- Не ранили, пей, - она снова поднесла чашку к Славкиным губам.
- Горько, - проворчал он.
- Пей.
Сколько он ни вертелся, чашка все время оказывалась перед губами. Пришлось выпить. А Карна взглянула на портрет над постелью:
- Это ты рисовал? Красиво.
Славка, покраснев, ткнулся головой в подушку.
В комнате Дмитрия что-то стукнуло, Карна резко обернулась, и тогда Славка, холодея, увидел аккуратный шов на ее рубашке - там, куда в его сне ударила стрела.
Глава 8.
На стуле возле Славкиной кровати стоял стакан с водой и лежала полураскрытая яркая коробка. Дмитрий выругался:
- Уже до импортного снотворного добрался, изверг!
Потом перевел взгляд на кровать и окаменел. На кровати спал человек. Что это не Славка, брат понял сразу, хотя тот с головой был укрыт тяжелым плащом. Человек спал неспокойно, метался. Край плаща сполз на пол, Дмитрий наклонился, машинально поправляя, и тут же увидел торчащую из-под подушки рукоять меча. У Дмитрия отнялся язык. "Ну все! Душу вытрясу!" - взвыл он в сердце своем и кинулся искать "лихо." Лихо жевало на кухне холодные макароны.
- Владислав! - начал Дмитрий не предвещающим хорошего голосом.
- Димка? Я думал, ты только ночью вернешься.
- Как видишь, я вернулся сейчас, - Дмитрий зловеще усмехнулся. - И я все знаю.
- Ничего ты не знаешь.
- Это почему?
- А потому что Аннушка уже не только купила, но и разлила масло.
- Что? - опешил Дмитрий.
- Ничего. Классику читать надо.
- Ты, Славка, не шути и мне зубы не заговаривай. Кто у тебя в кровати?
- Карна.
Дмитрию на секунду показалось, что он сейчас брата ударит. Он на всякий случай спрятал руки за спину. И спросил очень спокойно:
- И как это понимать?
- Понимаешь, - опустив взгляд, Славка стал возить мыском по щели в половице. - Она простудилась. Нельзя же осенью в лесу... А я могу и на полу.
- А моим мнением ты поинтересоваться не хочешь?
Славка промолчал.
- Та-ак... - протянул после паузы Дмитрий. - И надолго это... гостеприимство?
- Не знаю, - честно сказал Славка.
Дмитрий нервно сдвинул табурет, из конца в конец прошелся по кухне:
- Влади-слав. Я честно обещаю, что тебе ничего не будет, только объясни: как ты устроил этот спектакль?
Славка подавился слюной.
- Это не спектакль.
- Владислав, мы же взрослые люди. А тут сначала хулиганы с копьями, а теперь божество с простудой. Хватит!
- Это не спектакль, - четко выговорил Славка. Он встал, вытянувшись во весь рост, с твердой точкой во взгляде, мучительно напомнив Дмитрию отца.
- Слава, этого не бывает. Сейчас конец двадцатого века. Ты это выдумал.
- Неправда.
Эхо раскатилось дробью подков, зазвенело в кухне шибами. Дмитрию стало вдруг понятно, что брат вырос, что не прижмешь к себе ощетиненного дошколеныша, согревая в руках. Брат вырос и уходил куда-то, куда ему, Дмитрию, не было дороги. Где сосны мучительно взметнулись в небо и куда идет по ноябрю женщина в паутине дождя.
- Карна, - произнес Дмитрий неловкими губами, и Славка обернулся за ним.
В саду, тяжелые, как ртуть, осыпались яблоки, падали в размокшую землю, золотыми елочными шарами светились на голых ветках, с черноты которых, как вспугнутые зверьки, с шорохом разбегались листья. Над домом, над садом плыло в тучном небе вечное яблоко полной луны; серой патиной на жесть холодающих крыш ложилось время. Оно сбегалось в"здесь" и "сейчас" холодной дребеденью капель, дребезжаньем водостоков, мокрым яблоневым листом, налипшим на оконное стекло. Одинадцать веков сумасшедшего времени, застывшего в глазах женщины яблоками и лунами. Раздробленного грохотом копыт в ледяные осколки. Не умеющего лгать.
... - Другие дети ведут себя, как дети, увлекаются машинами, футболистами, на худой конец, носятся с деревянными мечами. Но у вас-то мечи не деревянные! А вдруг я однажды узнаю, что он убит?!
- Нет, - сказала Карна.
- Ладно, - Дмитрий стиснул зубы. - Только все равно... это не для детей.
- Для людей.
- Он ребенок!