Я остервенело хлопнул себя по шее, но комара не убил, зато споткнулся о корягу и плюхнулся на колени в мокрый мох. Мои мучители как по команде остановились, терпеливо ожидая, пока я соскребусь с земли, отряхну штаны, распрямлюсь... Они не выказывали ни тени нетерпения, продолжая бубнить что-то об аномалиях, сошедшей с ума стрелке компаса, забытой дома топографической карте.
Это лишь подтверждало самые худшие опасения, мучившие меня последние несколько часов. Мы несомненно заблудились.
Если верить электронике, сейчас четыре часа. Значит, до темноты нам осталось часов пять: в лесу сумерки наступают быстро. И, скорее всего, домой нам сегодня уже не попасть.
Очень своевременная мысль "и чего я сюда поперся?" закономерно всплыла в мозгу. Я вообще оказался самым неприспособленным к походу участником авантюрного отряда. Витька-Тролль обладал повышенным запасом толстокожести, нехилыми бицепсами и камуфляжным комбинезоном, к которому не липли ни грязь, ни влага. Илюха вообще чувствовал себя в этих непролазных чащобах как дома, его даже комары, по-моему, не кусали. Я же - типичный горожанин, всю жизнь на сидячей работе - вкусил прелестей дикарского отдыха на всю катушку.
Остервенело скребя искусанную кровопийцами шею, я вызывающе осведомился:
– Ну, считается, что мы все еще не заблудились?
Илюха тут же принялся за свои штучки насчет того, что лесной массив здесь не так велик, что на крайняк можно и заночевать прямо в лесу и даже без палатки - не зима, чай, что нечего было доверять уродскому дешевому компасу, а сразу идти по солнцу и всяким там приметам. На этом он выдохся, перестал размахивать длинными руками, покосился на затянутое серой хмарью небо и двинулся к очередному непролазному малиннику.
Нам ничего не оставалось, как топать следом. Витька совсем некстати принялся рассказывать про своих приятелей, которые отправились в леса на поиски военных трофеев, заблудились и едва не неделю плутали в чащобе. Оголодали вконец, пробовали есть лягушек, наловили их целую сумку, но отрывать им лапы по французской технологии не смогли. А когда вышли, наконец, на деревню - грязные, оборванные, отощавшие - то были подозрительными селянами препровождены в милицию.
Да уж, злободневная история, нечего сказать. Я мучительно пытался сообразить, на сколько может хватить трем здоровым молодым мужикам запасов провианта, уместившихся в наших рюкзаках. Мох под ногами пружинил все явственней, кроссовки хлюпали и бессовестно промокали. Я тихо злился на себя: ведь мог же надеть резиновые сапоги, вон, Илюха, шлепает себе по чавкающим кочкам и в ус не дует. А я поленился тащиться через пол-Москвы в резине и теперь расплачиваюсь мокрыми ногами.
Витька с усилием выдернул высокий армейский ботинок из черной грязи:
– Ты нас, Сусанин, в болото не заведешь?
Илюха обернулся - на физиономии всегдашняя безмятежность.
– Да разве ж это болото? Так, недоразумение одно. Не боись, прорвемся.
И почавкал дальше. А через десяток шагов я ухнул в топь.
И сразу от души: нога ушла в жирно чавкнувшую гнусь по самое не балуйся. Я даже охнуть не успел - ляпнулся в грязь сразу и ладонями, и физиономией. По затылку хлопнул набитый рюкзак, окончательно впечатывая лицо в холодную слизь. Я дернулся, судорожно хватая воздух, почему-то не заорал, только пыхтел, пока выбирался.
Орали попутчики. Я ни слова не разбирал, но суетились они здорово. Тыкали мне какие-то палки, тянули руки. Ругались. Оба. А мне в тот момент самым важным казалось не потерять кроссовку в чертовой глубине, потому что куда я денусь потом в лесу, разутый. И я изо всех сил скрючивал ногу, тянул носком к себе и, кажется, даже упрашивал кроссовку не сниматься, надеюсь, что только мысленно.
Они меня вытащили, конечно, и даже обутого. Вот только грязного с ног до головы и мокрого. И злого до чертиков. И без фотоаппарата. В смысле, его тоже выловили, вот только толку от него теперь... Даже батарейка оказалась грязью заляпана, чего уж там говорить о пленке. И вспышка враздрызг, удивительно, обо что это она - не об жижу ведь.
И уж, ясное дело, дальше мы не пошли.
– С-сусанин, блин!
– Дык кто ж знал-то? Я тут как-то клюкву собирал, так вообще сухо было, - оправдывался Илюха.
– Ну, завел! Ну, блин, завел! - у Витьки, похоже, просто не хватало слов.
– Видно, размыло. Дожди вон, две недели шли, - продолжал бормотать Илюха.
Сквозь перебранку доносилось потрескивание разгорающегося костерка. Зубы стучали как отбойный молоток. Полураздетую на промозглом ветерке жертву хотя бы не теребили на предмет собирать дрова. Лагерь разбили тут же у болота, на сухом. Витька моментом затеял какую-то немыслимую похлебку, Илья натаскал целую гору лапника.
– Ночевать тут будем, - пояснил он. - Тебя высушим...
Ночевать в августовском лесу без палатки, без спальника, на краю болота, зная, что завтра опять вслепую брести в зарослях в тщетных попытках выйти на дорогу? Ну, знаете! Такая романтика не по мне.
Хотя, что я, собственно, мог сделать?
С Илюхой мы пересеклись в "Краеугольнике". Здесь, в душном прокуренном подвальчике все вечера, а то и ночи напролет - когда клубмейкера Упса в очередной раз выгоняла из дома жена - шумела разношерстная компания игроков. Чудаковатые субъекты от десяти до сорока, предпочитающие Magic преферансу, а ролевушки - телевизору, до хрипа спорили о преимуществах одного средневекового оружия над другим и убийственности огненной магии в сравнении с ментальной.
Я учился в то время на инженера по никому не нужным летательным аппаратам, подрабатывал дизайнером рекламных щитов и всерьез увлекался ролевками. За изгрызенным, залитым пивом столом "Краеугольника" текла жизнь яркая, насыщенная, богатая на события, которых не хватало мне в жизни обычной. Там я вяло перекатывал лекции, лениво волочился за однокурсницами и грустно бренчал копейками в кармане, прикидывая, сколько дней осталось до зарплаты. Здесь я добывал невиданные артефакты, возводил или крушил города одним движением руки, и броском дайса обрушивал на непокорных огненный дождь или каменный град. Великолепный конь нес меня по зеленым долинам, не изгаженным цивилизацией, стайки гоблинов испуганно разбегались при одном моем появлении, а прекраснейшие принцессы так и падали к моим ногам.
Среди моих партнеров по партии частенько оказывались белобрысый, высоченный, худой как гвоздь Илюха, неизменно играющий за бесшабашного эльфа, и коренастый качок Витька, заслуживший прозвище Тролль за приверженность этой расе. И если с Витькой мы общались лишь на сборищах ролевиков, то дружба наша с Илюхой мало-помалу переросла в некое подобие братства.
Наши дорожки плавно разошлись после получения дипломов. Нет, Илюха продолжал иногда наведываться в мои 14 метров, да и в "Краеугольнике" мы порой пересекались, но работа развела нас по разные стороны жизни. Илюха творил что-то заумное в области физики, я же, благодарение богу, по специальности работать не стал - и без меня этих самых летательных аппаратов много падает. Я неожиданно и прочно осел в издательстве, специализирующемся на фэнтези и антураже настольных игр. Рисовал я всегда неплохо, а уж мультяшные мордашки небывалых существ удавались мне чрезвычайно. Я быстро освоил компьютер, даже приобрел недорогой экземпляр домой, благо нынешние программы позволяют с легкостью маскировать огрехи "живого" рисунка. Серьезные длинноухие эльфы, сердитые вояки-гномы, тупые громилы-орки, боевые коты, смахивающие на китайских монахов, и люди-рыбы выплескивались из-под моей кисти целыми дивизиями. Не отличаясь профессиональной четкостью пропорций, фэнтезятинки, тем не менее, получались яркими и симпатичными, а что еще надо от художника? Мной были довольны, зарплата полностью отвечала моим не слишком глобальным запросам, но самое большое удовольствие я получал, натыкаясь в киосках на коробки и книги с собственным оформлением.
Заминка вышла лишь однажды - когда мне на стол лег заказ на изображение дракона. Казалось бы, чем крылатая огнедышащая рептилия может быть сложнее уже не единожды отрисованных мной василисков, горгон, да просто динозавров. А вот поди ж ты! Сколько я не бился, на бумаге возникало нечто комиксно-глуповатое, безжизненное. Может быть, редактору и даже пользователям это сошло бы, но мое самолюбие художника было серьезно задето.
Я крутил его и так и эдак. Я красил его зеленым, оранжевым и бронзовым. Я внимательно, как прилежный ученик, изучал трехмерные модельки и рисунки мэтров оформления. Я изменял размеры, пропорции, характер... Дракон не оживал. Творилась какая-то чертовщина.
В конце концов, когда до сдачи оставалось два дня, а я ни на штрих не приблизился к желаемому результату, в голову мне пришла неоригинальная идея - напиться. Говорят же, что некоторых озарение посещает исключительно под воздействием стимуляторов.
Купив две бутылки дешевой (не кайф же ловить, а для работы) водяры, и рассудив, что этого вполне хватит, особенно если не торопиться, я устроился перед разложенными на столе бесконечными набросками: драконы с птичьими крыльями и крыльями летучей мыши, огромными стрекозьими гляделками и вполне человеческими глазами, коротенькими кривыми и длинными мускулистыми лапами, которых было то две, то четыре. Были здесь и похожие на кенгуру особи - с мощными задними ногами и толстым опорным хвостом, на конце которого угрожающе топорщилась стрела или набалдашник, как у морнингстара. Были и экземпляры, напоминающие грифонов. Вот только не было ни одного, что показался бы мне удачным.
Я наплескал полстакана бесцветной жидкости, внимательно вгляделся в "галерею" и... невероятным образом отключился.
Видимо, организм поспешил перестраховаться перед реальной угрозой отравления произведением винно-водочных кустарей. Ничем иным я внезапный сон или обморок, чем никогда прежде не страдал, объяснить не могу. Скорее я действительно спал, поскольку видел сон, и во сне этом... был драконом.
Звезды мчались мне навстречу, а ветер трубно гудел однообразно-торжественный гимн полету во мгле. Земля оставалась далеко внизу, и не было дела мне - стремительному и сильному - до мелких проблемок смешных муравьев, копошащихся там, внизу. Мощные крылья несли меня ввысь и вдаль, к невидимому за краем земли солнцу, чье золотое сияние оставило отблеск на моей чешуйчатой шкуре.
Я очнулся ровно в той же позе, за столом, и обнаружил, что прошло четверть часа, не больше. Я даже не плюхнулся физиономией на бумаги, только уронил стакан с водкой, и сивушно воняющая жидкость залила добрую треть рисунков. Я скомкал их все в огромный бумажный шар и швырнул в угол комнаты. Торопясь, отставил бутылку, суетливо бросил на стол краски, карандаши. Ощущение стремительной легкости полета все еще было со мной, и я знал - сейчас все выйдет как надо.
Дракон получился гораздо более живым и натуральным, чем все мои эльфы-гоблины. Взгляд его даже в плоскости рисунка лучился насмешливым пониманием, а гладкая шкура блестела драгоценными искрами. От него прямо исходила аура силы и спокойствия. Это был именно тот дракон, которого я хотел увидеть.
Ни тогда, ни позже я не задумывался над причинами внезапного видения. Нет ничего проще: если зациклиться на какой-то идее, сознание начинает прорабатывать ее уже без твоего участия. Увидел же Менделеев во сне свою таблицу. Ну а я - своего дракона. Подумаешь!
Вот только я продолжал летать во сне. А из глубин навечно, казалось бы, и накрепко прорационализированного мозга всплывало дикое, невозможное желание: увидеть живого дракона.
Эта идея выглядела дурацкой даже для фэнтезийного рассказа, накарябанного шестиклассником. А уж в мои годы, да при моих материалистических мозгах... Но с выползающими из подсознания химерами не поспоришь, остается лишь мириться. И я стал тихо лелеять немыслимую встречу с драконом в воображении. Я представлял, как уткнусь лбом в теплую жесткую шкуру его крыла, а дракон примется рассказывать о путях звездных и земных, и я пойму, наконец, к чему вся моя рутинная жизнь без ожидания просвета. И буду долго-долго смотреть в его глаза, полные вековой мудрости, порожденной этой мудростью грусти и затаенного юмора.
Я продолжал рисовать их - драконов, драконш и дракончиков - в полете, гневных, отдыхающих. Не мог только - покорных, оседланных человеком или эльфом. В тот год на драконов пошла особенная мода, вполне отвечающая и моим желаниям.
А к весне моя безумная идея начала вырисовываться в реальности.
Мы засиделись в "Краеугольнике" за полночь, благо была суббота, а Упс в очередной раз разругался со своей дражайшей половиной и угрюмо устанавливал в проходе между столами раскладушку. Ночь была тепла, звезды обливали нас равнодушным светом, и мы с Илюхой брели по пустынным тротуарам к моему обиталищу. Не помню, с чего начался разговор, но Илюшка вдруг принялся рассказывать то ли про своего деда, то ли про теткиного отца - большого, по его словам, чудака.
– Представляешь, - бурно жестикулировал он, - этот старый крючок вел дневник, где описывал свои невероятные похождения за грибами. И чего он только в наших лесах не видел, куда там Уэллсу! и со снежным человеком-то он разговаривал, и НЛО над ним косяками летали, и драконы...
Я вздрогнул.
– А что драконы?
– Драконов, говорит, видел. Якобы живут они в пещере и вылетают только на закате. Он их даже нарисовал - на твоих, кстати, не очень похожи, у старикана скорее утки получились, а не ящеры. Но какова фантазия, а?