— Нет, нет, — испугалась я. — Я же не маленькая, ба!
— Не маленькая, а в лес тебя понесло!
Что тут было возразить? Поступок был действительно глупым с любой точки зрения. Хорошо хоть бабушка не стала ничего уточнять. Как же нелегко было уговорить ее не провожать меня.
Нечего было и думать о том, чтоб запросто исчезнуть в терраске. Баба Саша долго прощалась со мной возле калитки, читая наставленья в дорогу, и потом провожала меня взглядом, пока я не скрылась за домами. Мне пришлось делать крюк и возвращаться к дому огородами. Поскольку у меня больше не было силы, я не могла войти в Дремучий Мир нигде кроме своей комнаты, в стене которой благодаря колдовству Заварзузы все еще действовала лесная дверь. Чемодан свой я спрятала за сараем. Если все сложится благополучно, мне придется вернуться за ним.
У забора я остановилась, чтоб высмотреть бабушку. Нелегко было бы прошмыгнуть мимо нее, не встреть я возле бани Макара. Он окликнул меня из-за угла:
— Госпожа!
Кажется, я вздрогнула от неожиданности. Да и не знала я теперь, стоило ли доверять даже собственному домовому.
— Что случилось?
— Будь осторожна. Гавр поджидает тебя. Он вне себя от злости.
Я даже вздохнула с облегченьем.
— Это не удивительно. Странно, почему он раньше-то сдерживался. Ты его видел?
— Нет. Но Бобровник сказал по секрету, что он стал таким после того, как к нему приходила Матушка Заварзуза.
— Хм, это меня тоже не удивляет. А ты не боишься сообщать мне об этом? Сейчас в Дремучем Мире все против меня.
— Я ведь знал тебя еще маленькой, госпожа. Вот такой крошкой. Я хочу тебя предостеречь.
Я улыбнулась, с благодарностью взглянув на Макара. Не все, значит, были против меня. Только те, кому я верила когда-то. И любила. Мне предстояло почти семь дней провести в Дремучем Мире. Это было нелегко. Я оставалась в нем теперь совсем одна. Одна против всех. Против ушей, слышавших в сто раз лучше моих, против глаз, видевших каждый мой шаг, и против незыблемого порядка и извечного закона, на который я посмела посягнуть. Сейчас, когда Трои больше не было со мной, я могла надеяться лишь на свои пресловутые, человеческие силы. И уже ни в коем случае не могла я, спасаясь, опять появиться дома.
Я попросила домового проводить меня в терраску так, чтоб баба Саша не заметила, и когда мы благополучно пробрались туда, я сказала:
— Спасибо тебе, Макар. Но мне пора. Береги бабушку. Прошу тебя, закрой за мной дверь, я больше не вернусь через нее. И… прощай.
Я вошла в лесную дверь, и она тут же исчезла, сомкнувшись за моей спиной. Я оказалась в своем тереме, и пути к отступленью у меня больше не было. Здесь стало не безопасно находиться, впрочем, как и везде в Дремучем Мире. В любой момент мог появиться Гавр. Я подозревала даже, что он уже мог быть где-то здесь. Да и где еще удобнее всего устроить мне засаду? Кто знает, чего ему наговорила обо мне старая карга, раз он в бешенстве? Вполне возможно, Василиса решила меня устранить именно его руками.
Я присела за перилла и огляделась. Никого как будто не было но, возможно, лишь на первый взгляд. Выходить через дверь я не хотела, там могла быть засада. На столике посреди зала лежала раскрытая карта Дремучего Мира. Недавно еще я изучала ее с помощью Изустемьяна. Мне было нужно это по долгу службы. А теперь мне необходимо было ее прихватить, чтоб добраться до северной границы.
Времени было мало. Я решила рискнуть. Прыгнув вниз, я молнией метнулась к столу, схватила карту и вскочила на ноги. И тут что-то заставило меня обернуться назад, и я окаменела. В дверях стоял Гавр. Он словно призрак появился там внезапно и бесшумно. Сказать, что его лицо было свирепым, значит не сказать ничего. Он в ярости скрежетал зубами. В миг стало понятно, что никакими словами его не удастся заговорить, но я все же решила попробовать:
— Послушай, — сказала я, потихоньку продвигаясь к окну, — что бы тебе ни сказала Заварзуза, это не правда.
— Откуда ты знаешь, что она мне вообще что-то сказала? — спросил наместник, с той же скоростью продвигаясь ко мне.
Я знала, что за окном, как всегда прогуливалась моя лошадь. Но она не была оседлана. Свита моя разошлась по домам, и некому было заниматься этим. Сама же я не знала толку в этом деле. Но как бы то ни было, Талиша была в этот момент моим единственным шансом на спасение. Теперь мне нужно было только отвлечь Гавра, а потом, подпрыгнув и ухватившись за штору, вынырнуть в окно.
Наместник угрожающе приближался, возложив руку на рукоять своего меча. А я быстро соображала, как спастись. Тут под ноги мне попалась какая-то тряпка, я чуть было не споткнулась об нее. Это было шелковое покрывало, слетевшее с кресла. Проворно схватив его, я тут же швырнула полотно в Гавра, и оно закрыло ему лицо. Он с остервенением откинул покрывало в сторону и вынул меч из ножен. Но я, от страха видимо, одним лишь прыжком преодолев подоконник, уже устремилась к ограде, у которой мирно стояла кобылка. И, о счастье, она была оседлана! Неужели Изустемьян? Но как он узнал?
Обычно я очень осторожно взбиралась на лошадь, залезая сперва на столбик и лишь потом ставя ногу в стремя. Но теперь я, рывком схватила уздечку и одним махом вскочила в седло, чудом не свалившись на землю. Везение как никогда было нужно мне сейчас. Я тут же пришпорила свою меланхоличную Талишу, а вслед мне понесся крик Гавра:
— Стоять!!!
Он был без коня и в бешенстве, от того что упустил меня. А мне предстояла долгая дорога к северной границе.
Только через три часа беспрерывной гонки я дала отдохнуть лошади и себе. К тому же нужно было проверить по карте дорогу. С отчаяньем думала я о том, что могу не успеть, и Горгона расправиться с доктором. Василиса уже наверняка знала о том, что случилось в ночь духов. Она сама видела, как я ринулась на встречу своего краха. Я уже не стояла на ее пути и пути ее союзника. Оставалось лишь разделаться с Ю-Ю. Ей больше незачем было ждать. А я, столько дней в бездействии жалея себя несчастную, возможно, упустила драгоценное время.
Мои руки и ноги онемели от напряжения, ведь в седле я держалась еще не очень уверенно. Я опасалась того, что Гавр пустится за мной в погоню. Вдобавок ко всему, его кольцо, которое все еще оставалось на моем безымянном пальце, почему-то так плотно стало сжимать его, что кожа начала гореть. Все попытки снять кольцо оставались безуспешными. Я могла это сделать лишь, содрав кожу или оторвав себе палец. Проклятый подарок наместника мешал мне, причинял боль и неудобства. Наверняка сам Гавр позаботился об этом, чтоб я не слишком далеко от него убежала. Но пенять было не на кого.
Через двадцать минут я снова тронулась в путь. Теперь некому было предостеречь меня или защитить от опасности. Я отвечала сама и за свою жизнь и за жизнь Ю-Ю. А у меня был только меч, который в моих руках был лишь безобидной игрушкой. Бедная моя Троя!
Мой путь казался мне бесконечным. На карте все было таким маленьким, но реальные расстояния убивали своей нескончаемостью. Конечно же, в особенно отчаянные минуты пути, когда я уставала или умирала от голода, когда моя утомленная лошадка начинала хромать, когда я едва не утонула, перебираясь через глубокую реку, меня посещала мысль о бесполезности моих усилий. Я была почти уверена, что Ю-Ю не было в живых. Я не могла позволить себе остановиться для ночлега или поиска какой-нибудь еды. Время нещадно подхлестывало меня в спину. У меня плыли радужные круги перед глазами, и чудовищно хотелось спать, но остановиться я не смела. И порой в моем чахлом сознании мелькала мысль о том, что я так самозабвенно стремлюсь на север вовсе не ради Ю-Ю, а ради своей собственной свирепой одержимости. Я чересчур хотела доказать всем: дремучим, Гавру, Василисе, себе! Доказать, что на что-то гожусь и без силы. Что я не ноль, не пустое место!
Через три дня, когда до северной границы оставалось полдня пути, Талиша упала на землю и отказалась идти дальше. Я загнала ее. Она внезапно упала посреди поля, подмяв меня. Я едва выбралась из-под ее горячего бока, слабо соображая хоть что-то. Глаза лошади стали круглыми от ужаса перед надвигающейся смертью, а изо рта потекла пена.
— Ты что, миленькая, — пыталась я уговорить ее встать. — Поднимайся, отдохни и поднимайся. Нам нужно еще немного.
Но она лишь подергивала ногами и даже не пыталась встать. Она умерла через час. Ее глаза так и остались открытыми, и синее небо, отражающееся в них, заволокло пеленой смерти. Это была еще одна не спасенная мной жизнь. Теперь надеяться мне было не на что. Я бесцельно побрела к северу, захватив с собой лишь меч и карту. Надежда на то, что я застану доктора живым, таяла с каждым часом.
Моя правая рука была замотана лоскутом, оторванным от рубашки. Безымянный палец стал сизым, и чем дальше я удалялась от Гавра, тем больше его кольцо обжигало мне кожу. Но я почти не ощущала этого жжения, привыкла к нему за эти дни. К тому же ныла и болела душа, было ли когда обращать внимание на один распухший палец…
Я каким-то образом шла почти всю ночь и на рассвете, а к полудню, когда солнце не по-осеннему жарко стало палить, ноги перестали слушаться меня. Очень хотелось пить, но поблизости не было видно ни реки, ни ручья. Сверяясь по карте, я проходила по некошеной и непаханой земле Дремучего Мира, не встречая на своем пути ни одной живой души. Что бы ни ожидало меня в конце дороги, должна же она была когда-нибудь кончиться?
Но сколько ни приказывала я себе двигаться вперед, после полудня, когда голова моя нагрелась как свечка и готова была расколоться на части, в моих глазах появилась какая-то пелена, а в ушах зашумело море. Я попробовала разогнать пелену руками, но у меня ничего не вышло. Она только окончательно загустела и стала непроницаемой. Перед тем, как потерять сознание, я успела заметить, что падаю на землю…
Когда я снова открыла глаза, то увидела сначала какую-то муть и туман, но присмотревшись поняла, что гляжу в небо и вижу кроны деревьев. Видимо, было уже утро следующего дня, потому что вторым моим чувством стал страшный холод, третьим, что онемели все части тела, и я ужасно неудобно лежу на спине.
Для начала я подняла руки и потянулась, услышав хруст суставов. Потом протерла глаза и повертела головой. Это занятие меня в конец утомило, и я снова опустила веки, чувствую невероятную слабость во всем теле.
Через минуту очередь, наконец-то, дошла до ног. Я захотела распрямить их, но… о, черт! Преодолевая ужасную тяжесть головы и боль в спине, я села и поняла, что мои ноги туго стянуты кожаным ремнем. И тут только боковым зрением увидела я стоящую чуть позади темную фигуру. Даже не оглядываясь, я сразу поняла, кто это.
"И что теперь?" — хотела я спросить у него, но ничего не вышло. В горле стоял сухой ком, и губы слиплись. Я попыталась откашляться, но все равно не смогла сказать ни слова. Я оставила попытки самовыразиться и, чуть подвинувшись, прислонилась спиной к дереву. Только после этого я повернула голову в сторону Гавра.
Он, как всегда, стоял, скрестив руки на груди. С облегчением я заметила на его лице типичную ухмылку. Может он догадается сам дать мне воды?
Наместник подошел ко мне, снял с пояса плетеную фляжку и, вынув пробку, протянул мне. Я с жадностью схватила бутыль и сделала глоток, предвкушая освежающую влагу, но горло обжег какой-то крепкий напиток. Я тут же закашлялась и отдала фляжку. Желудок противно заныл, но, кажется, ко мне вернулась способность говорить.
— Мне бы воды, — выговорила я с трудом.
Гавр, все еще не произнося ни слова и не гладя на меня, достал нож и разрезал ремни, стягивающие ноги. Потом рывком поставил меня, и я едва смогла удержаться. Конечности мои ничего не чувствовали, и кровь только начинала разбегаться по венам, покалывая и обжигая мышцы.
Я с трудом переставляла ноги, когда Гавр повел меня куда-то в чащобу, и мысленно прощалась с жизнью. Но страхи оказались напрасными. Через пару минут мучительного молчаливого похода я услышала веселое журчание лесного ручейка. Он подвел меня к нему и грубо толкнул. Я упала на колени и даже не обиделась на него, так мне хотелось пить. Гавр не промолвил еще ни слова и только молча смотрел, как я утоляю жажду.
Напившись вдоволь прохладной воды с травяным привкусом, я умылась и даже, не смотря на утренний холод, обмакнула волосы. Сев рядом с ручьем, я, наконец-то, задала свой вопрос:
— Ну, и что теперь?
— Ты умрешь, — ответил Гавр так бесстрастно, как будто смертный приговор был для него каждодневным и обыденным явлением.