- Ну... А что?
- Давай лучше еще выпьем. Я устала от графических тестов.
Пикассо обиделся, но водки налил. Угрюмо опрокинул в себя стакан, не зная что решить. От водки уходить не хотелось, но и гордость прищемило изрядно.
- Послушай! - сказал он не без резона. - Если мы будем пить, мы должны или трахаться или трендеть. Трахаться ты не хочешь, а говорить о живописи ты мне запрещаешь. А что тогда?
Рита несколько подобрела и, зевнув, передумала:
- Ладно, неси.
- Вот! Это другое дело.
Он опять скатился по лестнице и вернулся через пару минут с ворохом листов.
Протянув Рите свои шедевры, он вытянул из пачки еще сигарету и закурил.
Рита знала, что он сейчас нервничает, трепещет и кидает исподлобья выжидательные взгляды, пытяясь предугадать реакцию. Но она не спешила. Перебирала листы с выражением легкого пренебрежения. Вся стопка изображала баб. Голых баб. Декаденствующих, сиреневых и зеленоватых. В жемчугах, в роскошных складках тканей. Нереальные томительные отблески закатов и сумерек брезжили на этих листочках.
- Красиво, - с уважением сказала Рита и спросила. - Продается?
- Продается, - вздохнул тот. - Но не так хорошо, как хотелось бы. Галерейщики - суки.
- Почему?
- Да им плевать на художника! Их мечта, чтобы художник принес им готовую выставку и умер. Ненавижу. Брошу, наверное, живопись. Мне тут кой-чо предлагают. Рисовать тоже, но такое... они точно заплатят.
- Баксы что ли подделывать? - пошутила Рита.
- Не. Не баксы. Шедевры, блин, старых сдохших уже, мастеров!
- А в театре?
- В театре да. Ну че в театре. Надо ж тоже, чтоб тебя взяли...
- Да-а... - протянула Рита.
В руках у нее остался последний лист. На нем был изображен лысый человек в черном сюртуке. Рите он показался знакомым. Нет. Конечно, это не из Кошиного дневника. Там ведь нет рисунка этого человека, откуда-то из другого места. Хотя и странно. Почему бы ей его не нарисовать?
Рита поднесла листок к глазам, чтобы подробнее разглядеть.
Но Пикассо вырвал лист со словами:
- Это не надо... Это так... Ну как тебе?
- Ну ничего так, - вздохнула Рита. - Неплохо. Я же сказала.
- Купишь? Недорого.
- Да мне не надо, - отмахнулась Рита. - Мне вешать некуда! Ну хорошо. Недорого сколько?
- Ну хоть за сотку. Рублей. Водки куплю или пожрать, - трепещущим голосом, сглатывая слюну, сообщил Пикассо.
Она дала ему сотку и выбрала самый маленький рисунок.
Увидев, что художник заулыбался, Рита усмехнулась:
- Мало же тебе для счастья нужно. Давай еще по стаканчику.
Они хлопнули еще, и Рита, оставив Пикассо полбутылки, отправилась назад к потрепанной тетрадочке.
Но читать она не смогла. Все-таки ее сморило.
***
Утром Рита оказалась одна в пустой комнате, освещенной тусклым пасмурным светом. Прошедшее напоминало прочитанную на ночь книгу. Она снова открыла дневник. На следующей странице, среди паутины исправлений, опять были стихи.
***
Только флейта и ветер - никого больше нет.
На пустынных проспектах перепутался свет
белой ночи и окон неспящих.
Все мне кажется ненастоящим.
Только флейта и ветер - неразлучный дуэт.
Беглецам из Эдема возвращения нет.
И бездонная неба громада
Провожает нас медленным взглядом.
Только флейта и ветер тонут в небе далеком
ненаписанных слов невесомые строки.
На губах капля крови от листочка осоки.
Мы все это забудем по прошествии дней.
Мы теперь только люди среди тысяч людей.
Убегает куда-то дорога.