Заложив руки за спину служитель канцелярии мерно вышагивал вдоль бесчисленных стоптанных подошв башмаков крестьян и сапог рыцарей.
Так продолжалось до тех пор, пока с другого конца улицы не послышался крик и топот чьих-то ног. Клод повернулся и даже не успел ничего сказать, когда худой и низкорослый паренек набегу врезался в него. Парнишка нечасто смотрел вперед, все время оборачиваясь на гнавшегося следом сбира.
— Держите его, сударь! — крикнул преследователь.
Клод схватил паренька в охапку, но тот заколотил своими кулаками ему в грудь, вырываясь и крича своим осипшим голосом:
— Пустите! Я к отцу!
Служитель канцелярии отпустил.
— Да что вы делаете? Мы уже с ног сбились прогонять его отсюда! — рявкнул сбир, хватая парнишку за шкирку.
Тот извернулся и укусил своего преследователя в руку.
— Ах ты мерзавец! — сбир замахнулся.
— Руки прочь! Ты, шавка инквизиторская! — Клод рванул из-под куртки на груди знак девятнадцати и сунул под нос опешившему мужчине.
— Простите, сударь, мы просто пытались найти его родных…
— Да нет у меня никого больше, болван! Сколько раз тебе повторять!? — воскликнул парень.
— Не «найти» родню, а «подыскать» за хороший куш стоящего опекуна, так ведь? — процедил сквозь зубы Клод.
Сбир два раза переменился в лице, но потом с гадкой усмешкой ответил:
— Не пойман — не вор, сударь. Все равно этот малец ни на что не годился. Так что забирайте себе и продавайте кому хотите, хоть писарям, все равно он слеп как курица. Разве что языком мудрено трепать горазд, книжный червячок.
— Пошел вон! — угрожающе прошипел Клод.
Сбир развязно поклонился и удалился.
Парень склонился над одним из тел, прикрытых мешковиной, тронул покойника за руку и тихо позвал.
— Он уже в лучшем мире… — начал было Клод, собираясь утешить, но на него посмотрели сощурившись близорукие глаза и он осекся.
— Да знаю я все, — голос паренька дрогнул, — Знаю, что мой отец в Бездне, а не смотрит на меня с небес.
— Зачем же ты его зовешь?
— Чтобы он слышал, что о нем жалеют и скорбят об утрате.
— Откуда ты знаешь сильванийские традиции?
— Я люблю читать. Как выразился этот сбир, я — «червячок».
— А как же вера в Создателя? Ты должен обращаться к нему с молитвой. А не следовать сильванийскому ритуалу, ведь ты же не эльф.
Парень молча откинул длинные волосы с одного уха и Клод увидел, что кончик едва заострен — четвертушник, или как их называли маги — квартикант.
— Ах вот оно что…
— В том то и дело, господин, — со вздохом ответил паренек, — Теперь мне тут будут вдвойне не рады. Вам, случайно, не нужен писарь?
— Пригодится. А сколько тебе лет?
— Четырнадцать, господин.
— Никогда бы не подумал, — Клод озадаченно провел пальцами по подбородку.
— Такое иногда бывает с квартикантами. Природа не всегда успешно сочетает эльфийское и человеческое в одном теле.
— Ты столько всего знаешь в свои годы, поразительно! Умеешь читать и писать.
— Мы с матерью жили в Сильвании некоторое время… потом, когда мать умерла, я перебрался сюда, к отцу. Я умею писать по-феларски и немного знаю сильванийские руны.
Паренек с надеждой посмотрел на Клода. Тот все еще пребывал в смущении, но в конце концов утвердительно кивнул и отошел, давая время закончить «последние слова». Служитель канцелярии, разумеется, не собирался оставлять здесь, среди крестьянской шушеры, такой самородок.
«Хорошенько подумай, прежде чем мстить самому, и дважды подумай, прежде чем породить такого же мстителя, как ты сам…»
Убийцы драконов долго шли по городу следом за Горттом. Гном не торопился, с трудом вспоминая дорогу, и спросить было не у кого. Заполненные горожанами улицы встречали отряд колючими взглядами. Торговцы отворачивались. Женщины прятали детей. Старики бросали короткие резкие фразы, от которых помощник капитана скрежетал зубами в бессильной злости, а Карнаж хранил упорное молчание, всякий раз устремляя на очередного бойкого на язык островитянина недобрый взгляд.
Новости в Тределе распространялись с такой же чудовищной скоростью, с какой тамошних воинов учили рубить мечем. Общее негодование не выплескивалось наружу в виде камней и палок только благодаря завидной на Материке сдержанности жителей острова Палец Демона. Однако то, что сдерживалось, не исчезало, а пряталось за видимой покорностью владыке или королевским соглашениям — не важно. Теперь по ночам на улицу могли показать нос из числа наемников только убежденные самоубийцы. Благо, если на этом все закончится. Но, если бы подопечные Тарда действительно верили в это, они бы не стали окружать своего главаря со всех сторон живой стеной, обнажив оружие.
Феникс, знакомый с нравами островитян, тоже не отличился оптимизмом суждений. Тем более зная об отношении к своей персоне. Здесь, среди низких домишек и таких же невысоких ростом жителей он выделялся так, как нигде более. Даже в Истании, стране халфлингов, в зюдрадзельском порту он мог замешаться в толпе приезжих полукровок или ларонийских эльфов. Но в Тределе… Многие взгляды были обращены на него. Даже больше чем на остальных наемников и моряков. Потому что это он свершил злодейство — никто, разумеется, не стал разбираться кто кого первым пытался отравить. Потому, что он слишком не похож на человека… Помощник капитана, хоть и был полуэльфом, но в чертах лица угадывались знакомые для островитян линии подбородка, бровей, скул как у чистокровных феларцев. Не говоря уже о росте и телосложении.
Инквизиторы Фелара считали за бесовские «штучки» не только рыжие волосы, но даже заостренные уши, хоть маги и ученые мужи сорвали глотки, объясняя, что эльфийская кровь в потомках смешанных браков так же сильна как и человеческая. Островитянские же мистики определяли касание руки демонов в смертном по-другому: удлиненные руки и ноги по отношению к корпусу и «особенные» глаза. В тредельских обителях колдунов на стенах встречались изображения существ с длинными руками, ногами и огромными злыми глазами — йома, так их называли. Считалось, что в глубокой древности они обитали в проклятых лесах, где бесследно пропадала любая живая тварь. Правда, в еще более глубокой древности, «йома» собирали в своих рядах в сознании островитян куда больше разнообразных демонических тварей. Все изменилось, когда, расширяя свои княжества, правители наткнулись на пресловутые «проклятые леса» и приняли бой с загадочными обитателями. Победа досталась дорогой ценой, ведь противник мог забирать жизнь у человека простым прикосновением руки, а некоторые даже умели летать. Таким образом, простая экспансия претерпела метаморфозу в героическую борьбу лордов против «истинных» йома, перешедших из абстракции разношерстных «сил зла» ко вполне конкретному образу, но так и оставшись древним эпосом в анналах истории. Точно так же, как и вытеснение племен «диких дьянов» в хрониках Материка. Только Восемь Народов, едва прибыв с островов, не успели придумать какого-нибудь зловещего названия своему противнику, ведь у них оказалось много других дел. Например, возделывать поля на пепелищах «проклятых лесов», строить крепости и всячески укреплять границы захваченных территорий.
Карнаж шел, отделившись от сбившихся в кучу наемников и моряков, вынув меч и прижав лезвие обратным хватом к предплечью. В левой руке он вертел в пальцах перед носом заточенную метательную пластину. Зная, как легко правителю Тределя дать волю колдунам и мистикам, чтобы снова вместо «ран'дьянец» употреблялось куда более привычное жителям слово — «йома», «ловец удачи» посчитал вполне уместным показать, что у него тоже есть «клыки» и очень острые.
На город спускались вечерние сумерки, когда наемники оказались, по заверениям Гортта, недалеко от искомого места. Моряки и убийцы драконов поутихли в своем недовольном ворчании, лишь только после поворота в очередной переулок впереди показалась крыша довольно крупного здания среди тех хибар, что окружали их со всех сторон в той части Тределя, где теснилась островитянская беднота.
На этих улицах не хотелось оставаться ночью даже странствующему монаху, что уж говорить о голодных и злых от оказанного им приема наемниках. Карнаж шел теперь позади Тарда и его соратников. Из окон на тесные улочки падал тусклый свет, в котором поблескивало сжимаемое в руках оружие. Убийцы драконов со стороны походили на эдакого ежа, что с сопением и звяканьем таких своих иголок топотал кучей ног к будущему жилищу. До чутких ушей полукровки долетали приглушенные тонкими стенками хибар разговоры островитян. Некоторые оказывались слышны так хорошо, что можно было разобрать о чем судачили после дневных трудов эти бедняки. Как ни странно, но редко кто заговаривал о приезжих. Карнаж отдал должное Гортту, ведь гном увел отряд туда, где кого бы то ни было меньше всего могли интересовать дела и события богатых районов Тределя, резонно почитаемые здесь привилегией торговцев, воителей и ремесленников. Крестьянам от рождения был уготован на острове Палей Демона иной удел, не важно на каком берегу Саины или в какой части этого куска земли посреди морей они родились.
— Ну вот мы и пришли, — устало объявил Гортт, громко задубасив кулаком в дверь.
— Кого там еще черти принесли?! — донеслось из-за дверей.
Карнаж подумал, что он ослышался, но последующее ворчание и ругань на незваных гостей оказались тоже на фивландском. Где только не встретишь этих неугомонных гномов из какой-то новой швигебургской породы отчаянных путешественников, что так неожиданно расплодилась за прошедшую четверть века!
— Открывай! Мы сюда перлись не за тем, чтобы лясы точить с тобой, когда кишка кишке шиш показывает! — потребовал Гортт и пнул хлипкую на вид дверь мыском своего сапога.
— Мало ли какая дрянь тут шастает! Чего теперь, всем открывать что ли? — возразил незримый за дверью страж.
— Я тебе щас за «дрянь» бороду-то вырву и в зад затолкаю! Совсем зажрался, скотина, на харчах островитянских?! Сородичей уже признавать не хочешь!?