Вдруг все смолкает. Толпа расступается. По красной ковровой дорожке к Вите направляется Президент Путин. Он долго жмет руку своего коллеги. Говорит о высоком долге чекиста, о чистой совести, горячем сердце и обо всем прочем, что оба они заучили наизусть еще в юности из уст Иоганна Вайса по кинофильму "Щит и меч". В ответ Витя, прижав чемодан к сердцу, роняет скупую слезу признательности, благодарит свою советскую Родину, которой обязан всем, Феликса Эдмундовича, долгие годы служившего ему примером в трудной борьбе, и клянется продолжать свою деятельность в том же духе на благо... На этом торжественный митинг по случаю награждения героя заканчивается. И Витя предается красивой жизни, которая теперь ему доступна во всех ее соблазнах. И начинается она, конечно, там, где Витя многие годы своего безденежья мечтал побывать, не имея ни малейшего шанса когда-нибудь осуществить свои желания, - во Франции, в Ницце, на Лазурном берегу.
На первый взгляд по его представлениям картины этой жизни отдаленно напоминают приключения веселого жандарма из Сен-Тропеза в исполнении Луи де Фюнеса. Те же витиеватые дорожки, обсаженные пальмами и апельсиновыми деревьями над синим морскими заливами, где у белых пристань качаются на волнах богатые белоснежные яхты с разноцветными парусами. Те же фешенебельные курорты вдоль морской полосы, куда ни кинь глаз. Те же желтоватые пляжи, сплошь утыканные яркими зонтиками от солнца. И те же загорелые длинноногие француженки в пикантно открытых купальниках и широкополых шляпах с лентами, как будто только сошедшие со страниц модного журнала.
- Эх, Леха, Леха, Леха, мы с тобой в Париже! - От неожиданно представших его взору перспектив Витя, предавшись эмоциям, неловко повернулся на скамье и чуть не рухнул на пол. Больно стукнувшись локтем о печку, он окончательно распростился с грезами и протер глаза.
- Buenos dias! - в сгустившихся в неосвященных сенях сумерках он разглядел стоящую перед ним фигуру де Армеса. - Как спалось, Виктор?
- Да вроде ничего, нормально, - пробормотал Растопченко, еще нечетко различая, явь перед ним или продолжение сна. Но оглядевшись по сторонам, и с трудом различив в полутьме очертания печки, деревянных скамей, столов и бочек по углам, он вспомнил, где находится.
- Устал очень, - более членораздельно ответил он капитану, потягиваясь. - А что? Ты сам-то, Гарсиа, что, вообще никогда не спишь? Смотрю, при параде, как ни в чем ни бывало.
- А что особенного произошло? - слегка удивился испанец. - Обычное дело.
- Ну, для тебя, может быть, и обычное, а для нас... Слышь, Гарсиа, Витя придвинулся поближе к испанцу. - А когда того... - Он покрутил указательным пальцем в воздухе. - Когда баксы-то давать будут?
- Вознаграждение придется отложить, - после недолгой паузы спокойно сообщил ему капитан. - Моя госпожа прислала меня как раз сообщить тебе об этом. Возникли неожиданные обстоятельства...
- Как это?! Как это?! Как это?! - Витя не дал ему договорить, подскочив со скамейки как ужаленный. - Ты чего городишь, ты, иностранец чертов?! накинулся он на де Армеса. - Ты что думаешь, я так, на халяву, тебе ломаться буду? Не выйдет! Баксы гони и баста! Понял?
- Возникли неожиданные обстоятельства, - невозмутимо повторил ему де Армес, - однако моя госпожа не снимает с себя принятых обязательств. Она исполнит все, что обещала. Только произойдет это несколько позже.
- Какие еще обстоятельства? - недоверчиво скорчился Витя. - Ты мне сейчас напридумываешь тут, знаю я вас, жучилы. Все только пахать на славянах, чтоб самим чистенькими остаться, фашисты. Ты мне не заливай, Гарсиа, сам знаешь, не по нашему это, не по-бразильски...
- Не по-бразильски, - впервые за все время разговора Гарсиа позволил себе улыбнуться, - это ты верно сказал, Виктор. Так сложилось, что Великий Магистр ордена Тампля именно сейчас принял очень важное решение, и моя госпожа, а значит и я обязаны посвятить себя его выполнению. Тебя же и приятеля твоего мы приглашаем присоединиться к нам, так как нам вторично может понадобиться твоя помощь. Вознаграждение твое будет соответственно увеличено, и ты получишь его по завершении всего дела - в случае, конечно, его благоприятного исхода.
- Великий Магистр, Великий Магистр... - ворчал Витя, прохаживаясь взад-вперед по сеням. - Какой еще Великий Магистр? Его же сожгли на костре, я сам в метро читал у одного французского писателя... - Тут он неловко наступил на широкий ковш с водой, стоявший на полу, и окатил себя по колено. - Вот черт...
- Что касается твоих глубоких познаний о Великом Магистре, я бы советовал тебе лучше хранить их про себя, - неожиданно сурово ответил ему Гарсиа, - хотя бы потому, что именно от его воли зависят все твои планы на будущее. А моя госпожа, не говоря уже обо мне - мы всего лишь исполнители повелений главы ордена.
- А что за орден-то?! - желая скрыть смущение, спросил Витя задиристо. - Подумаешь, орден. Каких-нибудь замшелых меченосцев...
- Не меченосцев, а тамплиеров, - сурово поправил его капитан.
- Ну, хорошо, пусть тамплиеров, - не унимался Витя, - все равно каких-то протухших монахов. А я страдаю из-за них. - Он выжидательно посмотрел на испанца. Но Гарсиа промолчал, давая понять, что обсуждать дальше эту тему не намерен. Витя понял, что делать нечего, изменить он что-либо не в силах, и с Ниццой, а также с Сен-Тропезом придется обождать.
- Ладно, - примирительно тронул он Гарсиа за кружевной манжет, - валяй, рассказывай, что надо-то.
Позвякивая шпорами, испанец подошел к печи, достал лопаткой несколько тлеющих угольков и от одного из них зажег свечу в деревянном подсвечнике, обитом бронзой, одиноко возвышающемся посреди стола. Тонкий, нервно мечущийся огонек тускло осветил мраморно-бледное лицо Гарсиа. Капитан снял украшенную черными перьями шляпу и спросил Растоп-ченко:
- Известно ли тебе, куда старуха подевалась, что в сватовстве Андомского князя нам подсобила, Коз-лиха, кажется, ее кличут?
- Откуда? - удивился Витя. - Не договаривались же больше свидеться.
- А где найти ее, знаешь? - Унизанная алмазами брошь на шляпе капитана вспыхнула в блеклом пламени свечи как звезда и тут же потухла. - Придется нам снова к ней обратиться.
- Вот уж не знаю, - развел руками Витя, - разве что опять на Даниловское подворье сбегать. Авось она все еще там околачивается. Только вполне может статься, что подзаработав неплохо, старуха вообще из Москвы ушла. Отсиживается где-нибудь в норе, подальше. А зачем она понадобилась?
- Госпожа велела, - сообщил Гарсиа, - чтобы ты Козлиху эту разыскал и взял у нее траву, болотный голубец называется.
- Для чего? - не понял Витя.
- Это не твоего ума дело, - отрубил испанец. - Сейчас ночь. Но проходя по двору, я заметил, что на востоке уже взошла Фортуна Майор..
- Что-что взошло? - удивился Растопченко.
- Фортуна Майор, - повторил испанец, не поведя бровью. - Я - капитан, Виктор, и привык по звездам определять время и путь своего корабля. Фортуна Майор знает каждый моряк, кто хоть когда-нибудь плыл по пути Одиссея от Испании к Геркулесовым столбам и Марокко, а в паруса ему дул Австр, южный ветер, друг всех мореходов. Фортуна Майор - созвездие, соединяющее крайние звезды Водолея и первые звезды приближающегося созвездия Рыб. Это означает, что до рассвета осталось три часа.
- А... И что эту Фортуну отсюда видать? Все равно что из Марокко? усомнился Витя.
Испанец утвердительно кивнул. Насчет Геркулесовых столбов, где они находятся и почему так называются, Витя тоже ничего не понял, но спросить уже постеснялся, вспомнил, как упрекала его княгиня Васси-ана в лености к обучению.
- Так вот, - продолжил Гарсиа, - как только рассветет, беги, что есть духу на подворье, ищи старуху, возьми у нее траву и как ветер - обратно. Траву тайком мне отдашь. А сам приготовься к дальней дороге.
- Куда еще?! - недовольно воскликнул Витя.
- Пока ты спал, - с едва заметной усмешкой объяснил ему Гарсиа, - в усадьбу прискакал гонец с Белого озера. Неизвестные люди осадили монастырь, и завтра поутру принц де Ухтом с царевым войском, если государь, конечно, соблаговолит к просьбе его снизойти, поскачет на помощь своему младшему брату принцу Григорию. Тебе необходимо не проворонить этот момент. Как хочешь, хоть расшибись, но упроси принца Никиту взять тебя с собой.
- Я же верхом ездить не умею, - запротестовал Витя, - они же помчатся небось, ух как! А я? Задом наперед, держась за хвост? А еще Леха со мной на шее повиснет... Никита нас не возьмет. Нужны ему такие бойцы убогие!
- В монастыре тебе верхом сражаться не придется, - успокоил его Гарсиа, - там на стенах осаду надо держать, а ты в рукопашную горазд, принц имел возможность убедиться в твоих способностях. А царь еще неизвестно, даст ли войско, может и не даст сразу. У него много дыр по всей Руси, где стрельцами только порядок и держится, да и супротивников немало, которые только пушки да пищали уважают. Если царь откажет, принц Никита один поскачет, своих людей да Ибрагимки Юсупова соберет. Вот тут-то и возникнет нужда в каждом умелом воине. А как до монастыря добраться, ты уж сам постарайся, раз от награды своей отказаться не хочешь. И как принца убедить - тоже подумай. Одним словом, необходимо нам, чтоб вместе с сеньором Никитой оказался ты в монастыре. А там я найду тебя и все скажу, что дальше делать.
- Так там, в монастыре-то, - задумался вдруг Витя, - того, убить ведь могут.
- Могут, - Гарсиа снова усмехнулся. - А ты как думал? Война - она везде война. И многих убьют. Но тебя не убьют, не бойся. И дружка твоего тоже. Если, конечно, сами не покалечитесь. Те люди, что монастырь осадили, будут знать о вас. Только не переодевайтесь часто, в одежде да амуниции одной ходите. А то снизу лица-то не разглядишь, кто там на стенах.
- Так эти ляхи, что по окрестным лесам на озере шуровали, все-таки с тобой связаны, - догадался Витя, - я сразу так и подумал!
- Сообразительный ты, Виктор, - саркастически похвалил его Гарсиа, - не зря госпожа моя обратила на тебя внимание. Только ценные мысли свои держи пока при себе. И не болтай, кому не следует. Не то они выйдут тебе боком. С принцем Никитой, как и прежде, будь предупредителен, никакой, как ты выражаешься, халявы не допускай, приказания исполняй точно. Инициатива в твоем положении опасна. Могут заподозрить неладное, а нам такое совсем не на руку. Дожидайся моего появления и будь осторожен, на рожон не лезь. Все понял, что от тебя требуется?
- Так точно, сеньор! - Витя вскочил со скамейки и браво вытянулся. Как солнце встанет, сразу на Даниловское подворье побегу. Только это, Гарсиа, - видя, что испанец одел шляпу и собирается уходить, Витя остановил его, - я спросить хотел. Секретно, конечно, между нами. Раз уж ты сам заикнулся, скажи: тот лях-то пленный, которого мы с Лехой захватили перед отъездом с озера, он куда подевался, то есть тело его? Правда что ли, пифон съел?
- Нет, - с мрачной усмешкой покачал головой Гарсиа, - пифон - животное благородное, даже священное. Он мертвечиной не питается. Как тебе сказать, чтобы ты понял? Рассыпался лях на то, из чего его слепили дьяволовы умельцы: на золу, прах и пыль. И даже запаха не осталось. Вот так. Ясно?
- Ясно... - Витя озадаченно почесал за ухом.
- Как от старухи придешь, на конюшне, где юродивую прятали, жди меня, распорядился напоследок Гарсиа и, скрипнув половицей, вышел.
Ополоснув лицо водой из лохани и прихватив кусок пирога с капустой пожевать, Витя побежал разыскивать Леху. Найти Рыбкина оказалось весьма нетрудно. Только выйдя из домика для слуг, Витя услышал доносящийся со стороны мельницы знакомый припев, исполняемый с явным отсутствием голоса и слуха: "А я в Россию домой хочу, я так давно не видел маму..."
Исполнять исповедь советского солдата в поверженном Берлине середины двадцатого века, здесь за четыреста лет до того, мог, конечно же, только любитель военно-патриотической тематики Леха Рыбкин, воспитанник советской школы милиции и строгого наставника Иван Иваныча Логунова, всегда зорко следившего за "репертуаром" своих подчиненных.
Но каково же было удивление Вити, когда, поспешив на срывающийся голос товарища, слегка напоминающий кряканье селезня в болоте, он обнаружил, что вокруг Рыбкина, восседающего на мешках с только что перемолотым зерном, собралась... вся "публика из Сен-Тропеза", которая в Витином сне громко аппло-дировала ему самому, то есть Груша, Стешка, Сомыч и Лукинична.
"Четвертый год нам нет житья от этих фрицев, четвертый год соленый пот и кровь рекой..." - вовсю старался Рыбкин.
- Да, вот напасть-то, вот напасть! - кряхтел, сочувствуя от всего сердца неизвестным боцам, Сомыч и сокрушенно качал головой в такт Рыбкину, а бабы, всхлипывая, дружно смахивали катившиеся по щекам слезинки.