Гинта и сама себя не понимала. Она время от времени ездила в Мандавару, в валлонский храм, где подолгу изучала изображения солнечного бога. До чего же он походил на линнов с настенных росписей самых древних святилищ. Почти во всех храмах воды и Лилла, и линны, несмотря на светлую кожу и светло-голубые глаза, напоминали сантарийцев. Большинство художников и ваятелей изображали их с раскосыми глазами и чуть заострёнными подбородками. Такая уж у людей привычка — рисовать и лепить богов с себя и своих соплеменников. И только в самых древних храмах линны были похожи на валлонов. Мастер Гессамин считал такое изображение водяных богов единственно правильным. Давным-давно, до Великой Войны, два племени дружили. И валлары беспрепятственно ездили сюда из своей далёкой страны за горами. Валлары… Валлоны… Дети воды. Некоторые даже селились здесь. И строили храмы. Святилище на берегу Наугинзы построил Вальгам, друг Диннувира. И украсили его валлонские мастера. Или валларские, как говорили раньше. Из таких древних святилищ, построенных до Великой Войны, в Ингамарне сохранилось только два — на берегу Наугинзы и в Тахабане, возле озера Ульвалан. Но если первое по настоянию Гинты привели в порядок, то второе имело весьма плачевный вид. Забросили его потому, что река, на берегу которой оно находилось, пересохла, а храмы воды, как известно, должны стоять возле водоёмов. Когда-то здесь была довольно большая река, впадающая в озеро. Лет пятьсот назад она окончательно высохла, и святилище решили перенести к озеру. Оно изрядно обмелело, но всё же не высыхало — его питала какая-то подземная жила. Сейчас оно скорее напоминало болото, поросшее высоко белой травой — ульвой. Она и дала название озеру, ведь в переводе с древнего языка ульва и есть "белая трава".
Святилище на берегу Ульвалана было копией старого, которое до сих пор одиноко стояло возле сухого русла, заросшего травой и низким кустарником. Расписывая стены нового святилища, мастера следовали древнему образцу, и линны на их фресках тоже походили на валлонов. Гинта специально съездила в Тахабану, чтобы посмотреть на обе постройки и сравнить их.
— Говорят, то, старое, строили ещё сами валлоны, — сказал ей тиумид Маган.
Когда-то он служил Эйрину, а его жена Хима — Санте. Много лет назад супруги потеряли сына, а потом оказалось, что больше им не суждено иметь детей. По сантарийским обычаям такие люди не могли служить богам плодородия. Маган и Хима уже давно присматривали за святилищем Лиллы, а жили они в селении недалеко от Ульвалана.
Гинта подружилась со стариками и стала время от времени навещать их, тем более что у Магана побаливала спина. Супруги с удивлением смотрели на юную аттану, пожелавшую служить водяным богам. Их, конечно, тоже никто не заставлял, но если бы не печальное стечение обстоятельств, они бы сроду не надели эти серебристо-белые одеяния. Так уж повелось, что водяными тиумидами в Сантаре становились всё больше неудачники.
— Этому святилищу почти пятьсот лет, — сказал Маган. — а тому, старому, не меньше трёх тысячелетий. Снаружи-то оно уж ни на что не похоже, а внутри… По-моему, росписи неплохо сохранились.
— Да, — согласилась Гинта. — У древних валлонов были хорошие краски. Не хуже наших…
— Ну, это ещё неизвестно, кто его расписывал, — недовольно заметила Хима. — Я слыхала, дети земли и тогда считались самыми искусными мастерами, и дети воды приглашали их расписывать храмы. А то, что линны на валлонов похожи, так ведь они тоже дети воды, только они к тому же ещё и боги. И зря их сейчас рисуют похожими на нас. Это неправильно.
— А ты их когда-нибудь видела? — спросила Гинта.
— Нет, — вздохнула старуха. — Даже во сне ни разу не являлись. Не любят они нас, хоть мы им и служим.
"Так ведь вы их тоже не любите, — подумала Гинта. — И боитесь".
Но вслух она ничего не сказала. Ей было жаль этих стариков, доживающих свои дни в одиночестве, в то время как другие радуются внукам. Гинту они явно считали чудачкой. Впрочем, это не мешало им относиться к ней с искренним уважением — и как к будущей минаттане, и как к искусной целительнице.
Вскоре после возвращения из Улламарны Гинта и пятеро её приятелей, с которыми она занималась у Саннида, перешли в абинты. В Ингатаме она появлялась редко, главным образом, чтобы навестить няню. Таома была единственным человеком, которого Гинта не могла убедить в том, что она, по сути, уже не ребёнок. Да и стоило ли её в этом убеждать? Наверное, должен быть кто-то, с кем ты можешь чувствовать себя ребёнком, даже если обзаведёшься своими собственными детьми.
Жизнь в лесу не пугала Гинту. Обычно абинты старались держаться вместе, во всяком случае, по ночам. Гинта же сразу откололась от своих товарищей, чем нисколько их не удивила.
— С ней ничего не случится, — сказал Харид. — Она сильнее нас всех, вместе взятых. У неё же всегда какие-то свои дела, и нам не следует в них соваться.
— Разумеется, — поджала губки Суана. — Она же у нас особенная.
— Вот именно, — невозмутимо подтвердил Самбар.
— Вы будете хорошими подданными, — ехидно заметила Суана.
— Хорошая правительница достойна хороших подданных, — с той же невозмутимостью парировал Самбар.
— Ещё неизвестно, какая из неё получится правительница! И получится ли вообще…
— Что ты этим хочешь сказать? — удивился Тиукан.
— Да так, ничего…
Суану лесная жизнь явно тяготила, а поскольку абинты пользуются неограниченной свободой и за ними никто не следит, старалась проводить в лесу как можно меньше времени. Она ночевала то в доме своих родителей, то у Мины. Да и в замке Тахуна ей всегда оказывали радушный приём. Кайна была довольна, что подружка её сына — девушка из знатной семьи. Пусть лучше встречается с ней, чем волочится за дочками гиннуров. По крайней мере, не влипнет в какую-нибудь историю. А то ведь эти деревенские парни… Когда касается любовных дел, они не смотрят, кто ты — сын аттана или сын простого охотника.
Суана устраивала Кайну ещё по одной причине. Эта девушка изучала таннум. И уже кое-что умела.
— Мам, я не понимаю, к кому пришла Суана, — капризно говорил Талаф. — Чего ты с ней вечно запираешься в своих покоях?
— Всё, что я делаю, я делаю для твоего блага, — отвечала ему мать.
Абинты — значит "не говорящие". Считалось, что они не должны разговаривать на всеобщем языке. Ведь их главная цель — усовершенствоваться в танумане и изучить язык птиц и зверей. А обычная человеческая речь отвлекает от этого и настраивает на обыденный лад. Но все прекрасно понимали: совсем не общаться с теми, кто не знает тануман, невозможно. Да и мало ли что случится. Может, кому-нибудь понадобится твоя помощь. Однако так уж в Сантаре было заведено, что, если в селении или около него появлялся кто-нибудь из абинтов, местные жители не только не заговаривали с ним, но и, беседуя друг с другом, понижали голоса — чтобы их речь не касалась его слуха. Абинты, как и другие ученики школы нумадов, помогали гиннурам в уборке урожая, особенно при сборе плодов арконы. Издали увидев стайку подростков с чёрными повязками вокруг головы — знак абинтов, люди радостно покидали поле или рощу плодовых деревьев, зная, что через некоторое время можно вернуться за плодами, сложенными в аккуратные кучки. Абинты могли взять себе столько, сколько им надо. Им был открыт доступ на все поля и во все сады, как частные, так и принадлежащие той или иной общине. Впрочем, этой привилегией пользовались не только абинты, но и мангарты. Не говоря уже о колдунах и нумадах. В конце концов, кто помогает гиннурам выращивать и собирать урожай, кто их лечит и защищает от стихийных бедствий…
Каждый сантариец знал: заговаривать с абинтом можно лишь в том случае, если тебе нужна срочная помощь и никто, кроме него, не в состоянии её оказать. Абинтам тоже запрещалось без особой нужды обращаться к людям, не владеющим тануманом, но в последнее время этот запрет всё чаще и чаще нарушался. Гинта прекрасно знала, что Суана гораздо больше времени проводит в замке Тахуна, чем в лесу, и что Тиукан изучает не столько язык птиц и зверей, сколько искусство любви, шатаясь по деревням от одной подружки к другой.
"Он растрачивает свою силу впустую, — думала Гинта. — И вряд ли попадёт на третью ступень. А может, ему и не очень хочется… Если человека устраивает положение деревенского колдуна, то это его личное дело".
Свобода — самое трудное испытание, говорил дед. Не каждый способен использовать её себе на благо. Некоторые от неё пьянеют и сбиваются с пути. Такие никогда не становятся мудрецами.
Но Суана-то вряд ли согласится стать простой колдуньей. С её-то честолюбием! Она мечтает о высоком положении, о власти. Может, она рассчитывает добиться этого другим способом? Ей нужен Талаф. А Талафу нужен трон минаттана. По сантарийским обычаям, мужчина принимает жену в свой род. Но если он женится на правительнице мина, то сам переходит в род своей супруги. А если она умирает, не родив наследников, он остаётся правителем, но может вернуться в род своего отца и жениться снова. Таким образом, к власти приходит другая династия. Гинта давно уже решила, что женой Талафа она не станет, даже если её попросят об этом сами боги. Умри она сейчас, у власти вполне могла оказаться династия Амарха. Тахун и Кайна стали бы правителями, а Талаф бы со временем унаследовал трон. Гинта не боялась, что Кайна попытается её убить. Древнее поверье гласит: душу человека, который намеренно убил невинного, боги заключают в камень, в лучшем случае — в какое-нибудь долго живущее дерево. Все это знают, и Кайна не захочет обрекать себя на такие муки. Тем более что есть другие способы устранить наследника, лишить его права на трон. Например, доказать его невменяемость, одержимость злым демоном. Она уже это начала. И возможно, Суана ей помогает. Гинта пока не стала говорить на эту тему с дедом. В конце концов, она может и ошибаться. Но с Сагараном она всё же поделилась своими опасениями.
— Кайна, конечно, на многое способна, — сказал Сагаран. — Но её беда в том, что она себя переоценивает. Веди себя благоразумно, старайся не вызывать кривотолков, а если она начнёт слишком рьяно под тебя копать, люди это заметят, и, уверен, большинству это не понравиться. Ты только, пожалуйста, никого не пугай. И не балуйся с наомой.
— Хорошо, — пообещала Гинта.
Наомой она уже овладела настолько, что могла вызывать чужое нао и посылать своё. Наомы у неё получались даже в безлунные и беззвёздные ночи, а поскольку в такие ночи Гинте обычно не хотелось спать, она развлекалась тем, что лепила из наомы красивые, яркие картинки.
Ночевала она или в святилище, или в Радужных пещерах. Так называли небольшую диуриновую гряду, которая находилась в лесу, примерно в двух скантиях от замка. Гинта дала ей другое название — Эйринтам. Группу миниатюрных диуриновых скал окружала роща из акав и фиссов. Прозрачные, как лёд, кристаллы в виде башенок и колонн издали сверкали среди синей и фиолетовой листвы. На солнце камни переливались нежными радужными цветами, а при яркой луне загадочно мерцали в темноте, то и дело вспыхивая золотыми и серебряными бликами. В Эйринтаме было пять пещер, соединённых внутренними ходами. В самой нижней откуда-то из-под земли фонтаном бил источник. Почти всё дно пещеры занимало маленькое озеро. Вода постоянно лилась через край. Чистый ручей, весело журча, бежал по цветному диуриновому руслу, потом распадался на несколько ручейков, которые щедро поили рощу.
Гинта облюбовала для ночлега самую верхнюю уютную пещеру, куда можно было легко забраться из пещеры с источником по естественным ступенькам внутри горы. Она устроила себе постель из мягкой травы, а поскольку диурин долго хранил солнечное тепло, девочка спала, не накрываясь, и не замерзала даже под утро. До чего было приятно просыпаться окружённой слабым радужным сиянием и, нежась на душистом травяном ложе, смотреть, как качаются среди листвы блестящие от росы плоды акавы.
Прямо под «спальней» находилась пещера, которую Гинта называла своей кухней. Здесь она устроила очаг и хранила кое-какие принесённые из замка вещи — маленький топорик, ножи, вертел и небольшой запас топлива. В прохладные дождливые ночи Гинта зажигала в «очаге» кусочек сандана, отапливая таким образом свою «спальню».
Утром она по "внутренней лестнице" спускалась а «купальню», а оттуда через небольшой проход в стене — на «кухню». Четвёртую пещеру можно было использовать как загон для Тамира — Гинта иногда брала его с собой в лес, а в пятой, самой тёмной и холодной, девочка хранила еду. Впрочем, больших запасов она не делала. Да и зачем, если всё растёт вокруг тебя? Собирай и ешь. Завтракала Гинта обычно одними фруктами, на обед пекла себе холу или турму. Поле турмы было недалеко от Радужных пещер, и Гинта частенько туда наведывалась. Раздвинешь огромные лиловые листья — на рыхлой серой земле темнеют продолговатые плоды. Гинта выбирала какой-нибудь поменьше — длиной с локоть, осторожно перерезала стебель и несла ярко-синее, в голубых прожилках чудо в своё жилище. Печёную турму она любила почти так же, как свежий саран, заросли которого, кстати, начинались сразу за рощей, окружавшей диуриновый «дворец». В «кладовой» Эйринтама всегда хранились два-три плода арконы. Арконовую кашу не надо варить. Разрубил скорлупу — и порядок. Очень удобно, если не хочется возиться с обедом или ужином. За молоком Гинта ходила к ближайшему пастбищу. Она просто подходила к какой-нибудь гуне или айге, надаивала себе молока в половинку арконовой скорлупы и тут же выпивала. А вообще-то ей больше нравился сок хумы, разбавленный родниковой водой и подслащённый лакумой.
Охоту Гинта не любила. Да она прекрасно обходилась и без мяса. Зато, живя в лесу, юная аттана пристрастилась к рыбной ловле. Это занятие в Сантаре считалось куда более опасным, чем охота. Ещё бы — ведь рыболов вторгается во владения водяных богов.
В Наугинзе рыба почти не водилась, на берегах Наулинны было слишком людно. Гинта рыбачила у небольшой речушки Симы, которая неторопливо текла через саддуговый лес. Мутновато-зелёная вода Симы просто кишела рыбой. Гинта ловила пёстрых катов. Эти большие, толстые рыбины были на редкость апатичными созданиями, равнодушными ко всему, включая собственную жизнь. Попав на крючок, они даже не сопротивлялись и мгновенно засыпали на воздухе.
Пожалуй, самым любимым блюдом Гинты была сакма. Она созревала под землёй — продолговатые клубни в шероховатой белой кожуре. Сакма любила влажную почву и росла обычно возле корней деревьев. Особенно много её было в хаговых рощах. Гинта искала сакму, высматривая под деревьями участки рыхлой, кочковатой земли. К тому же в таких местах хуже росла трава — подземные плоды забирали у неё нигму. Очищенный от кожуры золотисто-коричневый плод быстро темнел и портился. Зато сушёная сакма могла храниться больше года. Из неё варили похлёбку. А свежую сакму предпочитали жарить, лучше — предварительно вываляв в холовой муке. Самые молодые плоды ели даже сырыми, они были хрустящие и в то же время маслянистые. Сакма росла всё лето и осень.
К середине первого летнего года поспела тига — кустарник с мелкими беловатыми листочками и необыкновенно вкусными плодами. Ягоды тиги были размером с кулачок ребёнка. Они состояли из крохотных круглых долек, слепленных друг с другом сладким соком, который иногда просто капал с переспевших плодов. В лесах Ингамарны росло три разновидности тиги — с красными ягодами, с лиловыми и с тёмно-синими. Из тиги делали вино, самое лучшее — из синего сорта. В винах Гинта не очень-то разбиралась, но тигу любила.
И вообще, жизнь в лесу пришлась ей по нраву. Наверное, как никому из пяти её приятелей-абинтов. Юная аттана иногда наведывалась на денёк-другой в свой родовой замок, но она ловила себя на том, что в последнее время ей стал куда милей её новый замок, где она была полноправной хозяйкой, — её земной Эйринтам, сияющий в лучах утреннего солнца всеми цветами радуги.
Выросшая в роскоши, Гинта не страдала от отсутствия привычных удобств. По утрам она с наслаждением плескалась в холодной воде, расчёсывала волосы, потом, прогуливаясь по роще, съедала пару спелых акав и обдумывала, чем ей сегодня лучше заняться. По настоянию Таомы, Гинта захватила из дома целый ворох одежды — рубашки, жилеты, длинные штаны, куртку, накидку, кожаные сапоги, но надевать это ей почти не приходилось. Лето выдалось жаркое и влажное, так что чаще всего Гинта ограничивалась юбкой и лёгкими сандалиями.
Пещера с источником находилась на самой солнечной стороне. За день она обычно нагревалась, и вода становилась тёплой, поскольку пробивалась наружу сквозь раскалённые камни. Так что Гинта могла вымыться не хуже, чем в своей роскошной купальне Ингатама. Ей понравилось мыться пучками свежей вильвы — пенной травы. Из одной-двух капель её сока получалась целая шапка густой, приятно пахнущей пены. У каждой состоятельной сантарийки на туалетном столике всегда стояло не меньше дюжины разноцветных пузырьков с моющими маслами, порошками и растворами. Они изготовлялись из сока вильвы и разных ароматических добавок. Большинство сельских жителей мылись свежей вильвой. Хвала Гине, она в изобилии росла повсюду, с ранней весны и чуть ли не до первого снегопада. Ну а на зиму приходилось делать запасы. В конце осени деревенская детвора дружно выходила на сбор пенной травы. Мужчины при помощи специальных давилок выжимали из неё сок, который женщины потом смешивали с разными ароматическими маслами и цветочной эссенцией. Эти моющие средства могли храниться по два-три года, но больших запасов сантарийцы обычно не делали — лишь бы на зиму хватило, а она всего-то год.
Гинта могла прихватить из замка сколько угодно моющих растворов, но она предпочитала натираться свежей вильвой. Чем больше ею трёшься, тем больше пены. Маленького пучка Гинте хватало, чтобы вымыться с ног до головы и хорошенько промыть свои густые, длинные волосы. Вода в пещерном «бассейне» была проточная, и Гинта плескалась в нём до тех пор, пока не смывала с себя всю пену. Прополоскав волосы, она расчёсывала их сперва редким, потом частым гребнем и остаток вечера сушила, блаженно растянувшись на крыше своего «дворца».
Гинта любила мягкое предзакатное солнце. Оно не жгло, а приятно согревало, как будто ласково гладило кожу своими длинными косыми лучами. Гинта забывалась и сквозь полудрёму чувствовала, как кто-то большой и добрый убаюкивает её, осторожно трогает бестелесными, но тёплыми руками и нашептывает ей какие-то странные речи. Иногда ей даже чудилось, что она улавливает их смысл и понимает отдельные слова. Во всяком случае, одно она точно понимала. Это был призыв, настойчивый и страстный. Она должна была откликнуться, но не смела. Мягкий, тёплый свет непрерывно струился сверху. Она была словно внутри солнечного водопада. Эти светлые струи пронизывали её и обволакивали, поднимая над землёй. Гинта ощущала необыкновенную лёгкость, восторг… и в то же время страх. Она как будто освобождалась от тела, растворялась в серебряном свете, поднималась всё выше и выше. Ещё немного — и она сольётся с божеством. Ещё немного — и она найдёт ответ. Она откликнется на зов своего бога… Но в последний момент она пугалась, и бог отпускал её. Душа вновь обретала плоть. Маленькая фигурка из смеси праха и воды падала обратно на землю. Гинта провожала сонным взглядом последние лучи заката, сквозь отверстие между камнями спускалась внутрь горы, пробиралась в «спальню» и засыпала, свернувшись на своей душистой травяной постели.
Кошмар с чёрной рукой то и дело повторялся. Иногда зловещая рука проникала в пещеру. Гинта чувствовала это, хотела проснуться и не могла. Она была не в силах даже пошевелиться, словно её заточили в камень, и, пытаясь стряхнуть оцепенение, только ещё глубже проваливалась в темноту. В такие мгновения она жалела, что не ответила своему богу, но, к счастью, он всё же не оставлял её. Чудесный водопад низвергался откуда-то с небес и окружал её своим неземным сиянием. Гинта вырывалась из каменных объятий и плыла, раздвигая сверкающие серебряные струи, пробиваясь сквозь толщу пронизанной солнцем воды. А может, это была не вода? Дышать становилось всё легче и легче. Гинта знала: ещё немного — и водопад закончится! И она увидит что-то очень важное… Или кого-то… Кого она так страстно мечтает увидеть. Впрочем, досмотреть этот сон до конца ей так ни разу и не удалось. А иногда он обрывался на самом страшном месте и как правило глубокой ночью. Проснувшись в темноте, Гинта спешила "зажечь свет", точнее, заставляла слегка светиться диуриновые стены своей «спальни», а заснуть всё равно не могла до самого утра.
— Как ты там ночуешь в своей пещере? — допытывалась Таома. — А если зверь какой…