- Ну, может, расскажите, гражданин хороший, как получилось, что вчера вечером у Вас из окна гражданочка сиганула, а?
Понт:
- Я не хочу с тобой разговаривать. Уйди. Ты не имеешь права.
Участковый:
- Это я-то не имею?! А ну, вставай, пойдем!
В дверь входит медсестра.
Медсестра:
- Что здесь происходит? В чем дело? Товарищ милиционер, что Вы делаете? Куда Вы его тащите? Я буду звонить в милицию, если Вы не прекратите!
Участковый:
- А это что еще за явление?
Медсестра:
- Я - медсестра. Я делаю ему уколы. Обезболивающие. Вы меня понимаете?
Участковый:
- Нннне совсем.
Понт:
- Да не стесняйтесь вы, сестричка. Ничего. Пускай этот гад подавится - умираю я, мент. Понял? У-ми-ра-ю. И нет во мне страха. А у тебя - власти надо мной нет. Все - кончилась, мент, твоя власть.
Медсестра:
- Я все знаю, товарищ милиционер. Я уже следователю все объяснила. Эта женщина, которая выбросилась из окна, она жила с ним три месяца. Любила его по-своему очень. Только она пила сильно. Она совсем была больная. И он стал пить. А у него боли. И ему бесплатные уколы. И она ему делала уколы, а потом стала делать и себе - это же наркотик. А ему стало не хватать. И он терпел. А она мучилась. Пришла накануне ко мне и говорит: сестра, помогите. Дайте еще укол. А как я могу? У нас учет. Строго. Она в слезы. Говорит, что ей очень стыдно, все рассказала, что ворует уколы, и что он все знает и терпит. А ей так стыдно. И, говорит она, что раз на даете мне уколы, я больше так не могу его и себя мучать. И вот видите - пришла домой, ну и...
Участковый:
- А я не знал, что ты вправду больной. Я думал, что ты из голубых. Привел к себе мужика за наследство. Думал, бардак здесь разводите. Совсем я сапог стал. Ты прости, мужик. Извиняй. (Сняв фуражку, уходит).
Медсестра:
- Ничего, ничего. Ты плачь, плачь. Слезы - они тяжелые. Надо плакать, а то слезы на душу давят. Душе тяжесть. Плачь, плачь. Мы сейчас укольчик. Вот так. Вот таак. Ну и хорошо. Все хорошо. Лежи, милый. Ты не стесняйся, что плачешь, что грязно у тебя. Не стесняйся. Нельзя самого себя стесняться. Каждый есть то, что есть. Ты не мучайся. Господь он все на место поставит. Всех примет. Не печалуйся так. Спи.
Понт:
- Мне так легче. Ты посиди со мной, сестричка.
Медсестра:
- Да как я могу? У меня знаешь, сколько больных? И все ждут. Извини, милый. Побегу я. Во, а к тебе кто-то идет, гость никак. Вот, посиди, немного, милый. А я побегу.
Входит Кузьмич. Медсестра убегает.
Кузьмич:
- Ну, здрав будь, Понт. Тьфу ты, прощевай Пантелеймон Евстафьевич, приучил нас Колюня твой на рынке...
Понт:
- Да ладно, Иван Кузьмич. Зови Понтом, мне даже нравится.
Кузьмич:
- Правда? Ну и славно, а то я, признаться, привык уже, сподручнее.
Понт:
- А что, ничего про Колюню не слыхать?
Кузьмич:
- На нет, совсем ничего. Как пришел невесть откуда, так три месяца назад и сгинул невесть куда. Да правильно ты его выгнал. Чего переживать? Он же - наемник. Чего у него могло за душой остаться?
Понт:
- Душа.
Кузьмич:
- Чего, чего?
Понт:
- Душа, Кузьмич, у него за душой осталась. Пускай искалеченная, пускай больная, а все-таки - душа. Да и у кого она сейчас здоровая?
Кузьмич:
- Да ладно, Понт. Ты, главное, не волновайся. Тебе силы беречь надо...
Понт:
- А для чего, Кузьмич? Помирать - дело такое, что сил не требует.
Кузьмич:
- Да чего ты все: помирать, помирать. Да если на то пошло, то сотря как помирать. Если достойно, то очень даже много сил требуется. А ну-ка, давай, вставай, лежебока, давай, давай, потихоньку, нам спешить некуда. Давай порядок наведем, что ж посреди свинарника помирать собрался? Давай, прибирай, как можешь, а я ванну приготовлю, я вот тут бельишко кое какое принес, рубашечку, брюки. Мы же с тобой одного размера. Ну вот и давай, как можешь, а я потом помогу остальное убрать. Помираю. Это, брат ты мой, тоже по-человечески надо делать...