- Желтый не всех кушает! - прошептала вдова, озираясь.
Я подошел к тому месту, где стоял тигр. Следы огромных кошачьих лап в раскисшей глине были уже заполнены водой, от этого они выглядели еще более эффектно.
- О боги... - вдова не могла оторвать взгляд от следов. Да и все были потрясены. Когда до Билли дошло, что это на самом деле следы людоеда, его капюшон приподнялся - волосы, высохшие за ночь, встали дыбом.
Монстр к сообщению о тигре отнесся спокойно, лишь бросил вскользь:
- Он пасет нас. Пришел поглядеть, как поживаем.
И снова нечеловечески трудный марш по залитым водой джунглям. Вцепившись обеими руками в алюминиевую трубу, я старался запечатлеть моего дикаря в моей преисподней, чтобы он не мешал мне понять: почему людоед не разорвал меня?
Я снова и снова восстанавливал в памяти этот эпизод. Осклизлое литое тело, припавшее к островку суши. Задние ноги мелко топчутся, выбирая лучшую опору для прыжка. Звериный азарт в желтых глазах... Потом азарт погас, на кошачьей морде появилось откровенное разочарование. Потом Желтый огорченно рявкнул... Потом обходил меня стороной... Ему пришлось по грудь забраться в медленный поток, вспугнув стайку темноспинных рыбешек. Они с шумом бросились в разные стороны, окатив морду тигра брызгами. Он фыркнул, покосился на меня и беззвучно исчез в плотной стене зарослей, куда, казалось бы, и мышь не пролезет без треска и стегания ветвей.
Но ведь я шел за водой, находясь в трансе, в "режиме раба". И Желтый готовился прыгнуть на раба! И только панический ужас моего предка, по-видимому, спас меня... Забившись в самый темный угол сознания, он тем самым выпустил в жизнь Небесного Учителя, и Желтый это сразу учуял. Он убивает только рабов?!
Красивая гипотеза. Она подтверждала мой вывод о том, что мой уважаемый реликт запрограммировано пасует перед любым монстром. От обыкновенной угрозы он умеет бегать, он способен и постоять за себя с каменным топором в руках. Но тут - столбняк. Паралич души и тела.
...Монстр слез с носилок, чтобы размяться, и пошел впереди с вдовой под зонтиком. Тигров он, по-видимому, не боялся. Воспользовавшись моментом, я сообщил репортерам о красивой гипотезе.
- К чему вы, собственно, ведете, Пхунг? - спросил Орландо.
- То коллективное-бессознательное, о котором так много пишут, надо выделить в себе, представить образ, осмыслить. Это нетрудно сделать, было бы желание... А мысль, познав, заблокирует бессознательно-обычный механизм Просвещения, когда пробуждается разум...
- Вы себя выдали, Пхунг, - перебил Орландо. - Вы хотите превратить нас в революционеров. Да, да, с помощью эпохи Просвещения, дурно вами понятой.
- Он погубит нас, - сказал Билли.
Я уже подозреваю, что вы и есть то первобытное и бессознательное, что дожило до наших дней, - сказал я, не скрывая досады. - В вас, по-видимому, ничего другого нет. Жуткая гипотеза, но она появилась.
- Он еще и оскорбляет, - сказал устало Билли.
- Я заметил, Пхунг, - сказал француз, - вас все время тянет на проповеди. Из вас вышел бы неплохой миссионер.
Он прав, я то и дело срываюсь на проповеди. Но, по-видимому, это уровень Небесного Учителя. Унять его - вылезет на свет молчаливый искатель хозяев на свою шею... А где я сам? Или меня уже нет?
Я тут же сделал попытку проявить себя, опровергнув жуткую гипотезу:
- Если человек в доличностном состоянии, он неминуемо ищет господина, то есть ищет, кому вручить себя. Это мощный инстинкт... И на зов его неминуемо приходит монстр. Потому что у монстров - тоже мощный инстинкт. Если выйти из этого состояния, Ман Умпф потеряет силу, и никакой тигр не сожрет...
- Оскорбления продолжаются, - констатировал Билли с редкостной для него выдержкой. - Значит, мы в до-личностном состоянии, а он...
- Истина не может быть оскорблением, - сказал я. - Человек рождается недоношенной человеческой личинкой. Тут-то вы не будете возражать? И только воспитание в обществе и собственные усилия делают его личностью. Тоже возражений нет? Не будет воспитывающей силы общества - не будет и личности, вернее, мало кто доберется до уровня личности.
- А может, кто-то сразу рождается выдающейся личноcтью? - опять Билли.
- Принципиально нет, - ответил я. - Может, в далеком будущем будет так, а сейчас дело обстоит иначе. И вот почему. Долгие тысячелетия образ жизни человека мало чем отличается от животного. Это прочно закрепилось в под-подсознании, в коллективном-бессознательном, которое, по Юнгу, находится "ниже" индивидуального подсознания. То есть современный человек неминуемо проходит доличностную стадию - по аналогии: стадию личинки-гусеницы, например. Бабочки питаются нектаром, имеют дело с возвышенным миром цветов, а их гусеницы - всепожирающие хищники... Но ведь бабочка может и не появиться из гусеницы! Вот в чем дело!
- То, что предопределено провидением, Природой, высшим смыслом, неминуемо появится, - сказал Освальдо. - Хоть из гусеницы, хоть из щепки. Вряд ли ваши усилия, Пхунг, смогут что-либо изменить.
- Я видел, как миссионеры обучают дикарей закону божьему, - сказал француз. - С вашей точки зрения, Пхунг, - это примитивное воспитание, не эпоха Просвещения. Но лучшие из этих дикарей становятся более искусными миссионерами, чем их учителя. Так что личность... Короче говоря, ваша концепция кажется мне ошибочной.
- Всем вам, конечно, приходилось слышать и даже писать о так называемых "диких детях"? - И я рассказал о мальчугане лет семи, которого бросила стая горилл при бегстве. Это произошло несколько лет назад в джунглях Уганды. Когда я его видел, он целыми днями сидел на корточках и дремал. Детские игры, картинки, игрушки его не интересовали, оживлялся он только при виде пищи. До сих пор он не умеет ни говорить, ни смеяться, ни плакать. Человеческая личинка, переросшая свой возраст. А ведь этому мальчугану предопределено, по-видимому, что-то другое, Освальдо? А наши дети? Сколько мы стараемся, чтобы унять их жестокость к животным, растениям, друг к другу? В их маленьких сообществах обязательно возникает культ грубой силы, и иерархия авторитетов в их среде - почти буквальное повторение схем ранних цивилизаций...
- Меня уже тошнит от проповедей, - пожаловался Билли. - Вместо того, чтобы отдохнуть, я должен выслушивать...
Я не унимался, мне хотелось вслух додумать нечто важное.
Я, кажется, понял, почему Небесный Учитель и прочие мудрецы древности обожали публичные выступления в жанре проповедей. Ведь это же древнейший способ поиска истин! В раскованных речах перед аудиториями, зараженными скепсисом или откровенной враждой, возбуждалась мысль. В такие моменты делалось открытий не меньше, чем в тиши кабинетов, келий и лабораторий. Ну а "речи по бумажке", которыми богат век... Это мода на чужое мнение. По бумажке открытий не сделаешь...
- Так вот, - продолжал я с упрямством оплеванных пророков, - многие из "диких детей" эпохи НТР никогда уже не превратятся в бабочек...
- Да заткнет его кто-нибудь, наконец?! - завыл Билли Прайс.
На пятый или шестой день пути мы остановились перед бурно ревущей преградой, за которой в сетке дождя угадывались громады бурых скал. Быстро соорудили навес, разожгли костер, хотя до темноты было еще часа три. Перед штурмом реки нам всем требовался хороший отдых. А ведь когда-то здесь протекала скромная ласковая речушка, из которой обезьяны любили пить ладошками, свесившись с лиан...
Монстр раздобрился, отдал нам мешочек с кукурузной мукой, в которой завелись черви. Понятно было, что поход близился к концу и что впереди именно Красные Скалы, помрачневшие за время дождей. На душе стало еще тревожней. Интуиция подсказывала: финал всей истории не будет легким и радостным, даже если на том берегу нас уже поджидают солдаты и полицейские. Монстр наверняка учел и этот вариант.
С господской половины убежища донесся резкий голос леди Бельтам:
- А где банка с конфитюром? - Она вывалила все содержимое "продуктового склада" на носилки. - Вчера она была здесь! Я берегла ее для чая, когда кончится кофе!
Видели и мы вчера эту банку - килограммовое сокровище китайского производства с картинкой плодов дынного дерева. Она сверкала белой жестью неподалеку от затухающего костра.
- Господи помилуй, - пробормотал Освальдо. - Еще этого нам не хватало. Пусть она ищет получше...
Монстр, шевеля сморщенными пальцами ног, без всякого выражения смотрел на нас. Словно взгляд змеи - холодный, немигающий. Билли каким-то образом отлип от нашей компании и "пошел" на четвереньках к монстру. И мы услышали его торопливые слова о созревшем бунте в стране рабов. Наглая ложь. Заговор не созрел, как я ни старался.
- Вот подлец! - проговорил Анри в изумлении.
- Мистер Прайс хочет выглядеть честным малым в глазах Мана Умпфа, сказал с возмущением Освальдо. - За наш счет! Может, он и конфитюр съел?!
- Объясните монстру, Пхунг, - сказал Анри. - Вас он
Пока слушает.
- Бесполезно объяснять. Надо действовать.
- Ну почему, Пхунг? - Освальдо тряхнул меня за плечо. - Почему бесполезно?
- Беспроигрышный ход, - ответил я, - в монстроопасной ситуации. И Билли это знает. Теперь неважно, кто украл банку, а важен ярлык, который он успел наклеить на нас. Надо действовать, пока не все еще потеряно. Да развяжите меня!
- Нет, нет, ты все испортишь, - Освальдо кусал губы. Француз громко произнес:
- Мистер Умпф! Билли наговаривает на нас, чтобы вы ему простили банку. По-видимому, он съел конфитюр.
- Слышали? Слышали? - завопил Билли, показывая на нас пальцем. - Какое вранье! Да разве я мог...