Для нашей компании это был просто праздник, ведь я мог выиграть время, и мы работали за двоих, включая и уик-энды, делая запасы. Мы могли лететь тодди-от, ути-под, но 12 октября был праздник Дня Колумба, его праздновали многие из нас. Вам в диковинку арабские и африканские финиковые пальмы в наших широтах, поспевающие ко дню открытия Америки. День Колумба – это очень американская причуда: эфиопы, давшие нам деревья, спрашивали, куда это мы так торопимся, украшая кроликов?
Многие из нас родились в Соединенных Штатах, хотя почти все были Котами. Я имею в виду подневольных. Наша фермерская община основана настоящими колонистами из двадцати паравремен, но им не понравилось обрабатывать землю. Когда пришли мы, пити-дипис (ППС), то они решили, что в этом мире есть более интересные вещи.
Для меня это – как нельзя лучше. Все мы были равны. Это не значит, что хотя бы один из них что-нибудь знал о Тау-Америке – моей Америке. Я не встретил ни одного человека, который знал о Моральном Благоприличии Движений. У них не было богатых арабов, скупивших все вокруг с потрохами. Арабы были частью коллектива – такие же, как я. Здесь не было законов, не разрешающим пить спиртные напитки лицам моложе тридцати пяти лет, законов, запрещающих аборты и контрацептивы. Более того, не было ни одного правила о том, насколько должна быть открыта кожа (естественно, исключая законы природы, нормальные люди остерегаются подставлять кожу под жаркое калифорнийское солнце).
В первое время я дал этому новому миру название Эдем. Оно пришлось ему в самый раз! Хотя я и не предполагал, что мне понравится земледелие, я бросил подсчет закладных цен в Чикаго ко всем чертям.
Но это умение пришлось как нельзя кстати, ведь именно оно удерживало меня от грязной работы (за исключением уборки, когда не хватало рабочих рук). Я освоил двоичную арифметику, и случилось так, что я взял на свои плечи все финансовые дела нашей компании. Это было солидным преимуществом, и они не хотели, чтобы я уезжал в Нью-Йорк.
Раньше такого не случалось.
Прекрасно, продолжим. Блимп мягко качнулся над болотами старого Нью-Джерси, и я сделал вид, что пересчитываю ящики с авокадо и салатом-латуком, а на самом деле смотрел вперед на дом… мой настоящий, около Пальм-Спрингс.
Он был так близко, что я замечтался. В молодости я был очень религиозным… ведь у меня не было выбора. Моральное Благоприличие Движений всегда было со мной, особенно в пригородах Чикаго. Я хотел быть добрым и избежать извивающейся вечности в жгучем пламени ада (в этом уверял меня каждое воскресенье преподобный Мэникот), а туда я непременно попаду, если выпью, пропущу воскресную школу и пойду купаться в одних только плавках. Правда, иногда он упоминал и Небеса. В моем представлении, это было нечто вроде Таити. Я знал, где это находится, но не видел шансов попасть в рай… по крайней мере, без хороших адвокатов, могущих прогрызть лазейку в законах. Я имею в виду, смог бы Господь простить мне тяжелое шестилетнее бремя грехов? Я лгал. Я крал никелевые монетки из маминого кошелька. И непочтительно относился к старшим. Я был плохим, верно! Но иногда я грезил, на что же похожи Небеса? И это похоже на «Гармонию пустыни». Даже тот факт, что преподобный Мэникот говорил, что на Небесах нельзя жениться. В Калифорнии это было действительно так. Женщин здесь было около половины населения, но все они, как правило, присоединились к своим мужьям или любовникам. Резервов для покинутых мужчин не существовало.
И от поездки в Нью-Йорк я ждал решения этой проблемы.
Мы причалили к Грет-Медоу, где винтчмены подцепили наши канаты, и я посмотрел в окно. Нью-Йорк-Сити почти не изменился. Ведь прошло только шесть недель с тех пор, как я отправился на заработки в Калифорнию… но, мой Благодетель, это казалось таким огромным сроком!
Как только мы закрепились, я вышел в дождливый октябрьский день Нью-Йорка, и с первого же шага мои тенниски покрылись грязью. Герби Мадиган ждал меня, сидя на плетеной корзине и сгорая от нетерпения. Даже раньше чем приветствия он вытянул из моих рук накладную, и глаза его моментально побежали по списку.
– Помидоры? – возмущенно спросил Герби. – Зачем вы их привезли? У нас их навалом с Джерси и Айленда.
– Через пару недель они кончатся, и вы приступите к нашим. Во всяком случае, есть еще финики и авокадо!
Его глазки загорелись.
– И еще для пробы я положил апельсины…
– Апельсины? – он удивился.
– Боюсь, мы не можем доставить их очень много, – сказал я, – придется подождать, когда деревья будут более плодоносными. Может быть, нам стоит выйти из дождя?
Нам не удалось это сделать сразу же, так как меня остановил человек из воздушных служб и спросил, не видел ли я по пути из Калифорнии хоть один признак баллистического отскока? Инспектор выглядел слишком удовлетворенным, когда я сказал, что не видел, и менее, когда я объяснил ему, что половину времени спал, а остальное занимался бумажной работой. Он сказал что больше никто не испытывает порталы, вероятно, резонанс потух.
Потом мы зашли в офис Герби, ярко освещенный грязный участок в одном из сооружений-пузырей в парке. Полчаса поторговались. Я даже стянул свои промокшие тапки и сушил носки. У Мадигана нашлось немного кофе, и он угостил меня чашечкой (удивлюсь, если мы сможем его вырастить!). Люди из «Гармонии» уже отправились исследовать Байю и другие части Мексики. Когда-нибудь у нас будут плантации кофе, может быть, даже папайи и бананов, но до этого очень далеко. Во всяком случае, планов на будущий год у меня хватало.
– Через месяц у нас будет свежий шпинат и виноград, – сказал я Герби.
– К Рождеству появятся дыни, хотя мы работаем недолго. Вы не знаете, никто из настоящих фермеров не появился?
– Больше не появится никто! – рассеянно произнес он, думая о рождественских дынях. – Они захлопнули все порталы, за исключением нескольких станций слежения. В любом случае вы можете набрать рабочих: в отелях сидят еще несколько сотен солдат и физиков.
Я тяжело вздохнул. Переподготовка физиков и военных отняла у меня достаточно времени.
– Если сможете, дайте дюжину добровольцев, – сказал я. – Мы улетаем сегодня ночью. Самое лучшее – семейных. Или одиноких женщин.
Он, как я и предполагал, рассмеялся. Когда мы сторговались и составили контракты на будущее. Герби добавил кофе и, откинувшись в кресле, пристально взглянул на меня.
– Доминик! – сказал он. – А как вам понравится работа на меня?
– Нет, благодарю!
Он упорствовал:
– Вы будете иметь прекрасную работу! Я подберу приличную плату, и вы будете жить в городе, обеспечивать водой и едой половину Вест-Сайда! Все будет изумительно!
– Вы сорвете на этом куш! – я улыбнулся.
– Верно, лет через пять…
– Через пять лет, – сказал я, – мы приберем к рукам Сан-Диего! Там хватит места. Не говоря уж о теплом климате.
Мадиган задумался и сказал:
– А вы знаете, я никогда не хотел жить в Калифорнии. – Мне необходим Лос-Анджелес…
– Лос-Анджелес? Кто его восстановит? – Я взглянул на часы. – Герби, у вас хорошо подвешен язык, но полет не ждет, а у меня еще несколько дел! Можно одолжить пару сухих башмаков и, если не жалко, плащ?
Вестибюль отеля был чист и пустынен. Через центры перемещения Нью-Йорка прошло около двадцати двух тысяч пити-дипис – и двести из них остановились в «Плазе». Некоторые отели уже были законсервированы до лучших времен: когда они потребуются для людей, прибывших не через порталы, а на самолетах и автомобилях.
Я не медлил. Вначале воспользовался общим терминалом, ввел нужные данные и получил адрес. Выяснив у соседа, как попасть в Ривер-Сайд, я понял, что могу поймать такси. Только тут я подумал, что мне нечем расплатиться за проезд. Или за что-нибудь еще.
– Я могу расплатиться калифорнийской кредитной карточкой? – спросил я, а он попытался не рассмеяться. – Если вы нуждаетесь в наличных, в вестибюле денежный автомат. Стоит вам только сунуть карточку, он, вероятно, позаботится о вас.
Так я и сделал. С помощью двух наблюдателей, конечно. Автомат выплюнул две дюжины шестнадцатидолларовых банкнот. Я схватил их и убежал прочь. Провинциал в большом городе! Некоторые вещи не меняются.
В такси я получше рассмотрел необычные деньги. Действительно, неудобно использовать карточки для мелких вещей, или даже таких крупных, как торговля с независимыми общинами Лола Алто и Санта-Барбара, или субботней игры в покер. Банкноты имели интересную окраску: зеленовато-золотые и черные с одной стороны, золотые и алые – с другой. Числа, разумеется, в двоичной системе. Деньги были сделаны не на банкнотной бумаге, которую я видел в своей предыдущей жизни, а на чем-то вроде шелка (я потрогал уголок – определенно, их трудней оторвать). Но все это очень похоже на деньги. С одной стороны портрет Эндрю Джексона, а с другой – Белый Дом (это была не гравюра на стали, а голограмма). Покрутив банкноты в руках, я заметил, как перспектива слегка изменилась, вокруг изображений засияли иные цвета: красный, белый и голубой за Джексоном и разноцветная радуга над Белым Домом. На банкнотах напечатано название типографии: предприятие в Филадельфии. В первое время я даже не знал, что там было. И сделал для себя пометку – на следующей встрече совета я внесу предложение, чтобы и мы напечатали для себя такие же. Такси тем временем тряслось по рытвинам и треснувшему цементу Бродвея.
Затем мы очутились на Ривер-Сайд, я расплатился с водителем и огляделся по сторонам. Текла чистая и приятная река. Это Гудзон. В стороне Джерси на скалах выросли большие деревья, но я не видел моста Джорджа Вашингтона (и предположил, что он не был построен). Но жилой дом, к которому я подошел, был в отличном состоянии: пол из чистого кафеля и стекла в окнах. Поднимаясь на шестой этаж, я услышал шум мотора и понял, что лифт работает. Когда я добрался до квартиры 6-Си и постучал в дверь, она тут же открылась. Вот только человек, открывший дверь, был не тем, кого я рассчитывал увидеть. Это был сенатор.
– Ники! – воскликнул он. – Эй, Найла! Это Ники Де Сота! Приди сюда и поздоровайся!
Затем явилась она – милая и счастливая, очень похожая на ту, которую я искал (ведь я тоже был похож на сенатора), почти похожая, это легко заметить во время рукопожатия. Я зашел к ним, и мы пили более чем настоящий кофе, болтали о том, чем занимаюсь я, чем они, как прекрасно в этом новом мире и каким ужасным был старый.
Очень печально, что это была не та Найла.
Но они подсказали, где настоящая. И спустя двадцать минут я уже торопился туда. В столичный музей искусства. Не более чем в двух минутах ходьбы от того места, где приземлился мой блимп.
Сенатор и его Найла были удивлены, увидев меня. Найла-Без-Пальцев удивилась еще больше. Она была поражена и держалась настороженно.
– Все, что было дома, кончено! – сразу же предупредила Христоф. – Если вы сердитесь на меня, я вас не осуждаю, но и не извиняюсь!
– Я вовсе не сержусь на вас! – сказал я. – А просто хотел пригласить на ужин… может быть, в тот ресторан в парке, среди деревьев?
– Ну что вы, я не могу себе этого позволить!