- Конец?
- Ну да - что ты умираешь и осталось тебе недолго. И потом, на погребальном костре, мне тоже не верилось, чтобы кто-то мог пережить такой удар.
Джайал вспомнил и тот удар, и те, что наносил он сам: да, рана была смертельной. Как же он спасся?
- Расскажи мне обо всем, что ты видел, - приободрил он старика.
- Я видел далеко не все, но расскажу тебе все, что знаю. - Фуризель осторожно поставил свечу на пол и поплотнее закутался в плащ. - Я лежал рядом с тобой, раненный в грудь, когда услышал трубы твоего отца и звон стали. Я знал, что для меня помощь запоздала, хотя Жнецы валились, точно снопы. Потом все утихло. Я ждал, когда придут жрецы и прикончат меня. Много всяких мыслей приходит к человеку, которого смерть манит своим железным когтем. Тут я услышал, как твой отец отдал приказ: унести всех умирающих, уделив особое внимание его сыну. Вот повезло-то, подумал я, выходит, жрецам мы не достанемся. Двое Рыцарей Жертвенника подняли меня - один за руки, другой за ноги, и я от их медвежьей хватки лишился чувств. Я увидел тебя опять уже намного позже...
- Позже?
- Да, но это длинная история... - Фуризель поежился от ночного холода и снова хлебнул раки, словно готовился изгнать неких демонов прошлого.
Потом начал говорить - сперва запинаясь, потом, взбодренный ракой и вниманием Джайала, все откровеннее. И пока он говорил, духи убитых словно восстали из Хеля, приникнув к окнам и дверям заодно с туманом, который возвращался на улицы с уходом грозы. Джайал почти не слышал его слов. Прошлое ожило вновь, и речь старика лишь сопровождала образы, встававшие перед Джайалом. Он ничего не помнил семь лет, но этой ночью прошлое решило вернуться к нему - той самой ночью, когда он сам вернулся а Тралл. Вскоре он и вовсе перестал слышать Фуризеля, а все краски, звуки и запахи семилетней давности предстали перед ним во всей первозданной яркости.
Все вокруг вращалось - это было первое, что он ощутил, упав на землю и увидев булаву, обагренную его кровью. Его сначала медленно, потом все быстрее стало влечь во тьму. Но потом каким-то чудом он снова пришел в сознание. Мир вращался по-прежнему: только Джайал был неподвижен, а все вокруг вертелось колесом, словно он был водоворотом, черной воронкой, всасывающей в себя все остальное.
Чьи-то руки подняли его и быстро понесли куда-то. Ему было все равно куда - ведь скоро нахлынет тьма, положив конец этой никчемной суете. Над головой звучали разговоры, из которых он улавливал лишь отдельные фразы:
- Это сын барона. - Убит? - Нет, но едва дышит. - Да смилуется Огонь над нами, грешными... - С дороги, сучьи дети! Несите его в шатер! - Потом послышался голос отца:
- Неужто ничего нельзя сделать?
- Ничего, светлейший, - остается только молиться.
- К черту молитвы - это мой сын!
- Повелитель, битва проиграна, а с ней и вся война. Червь занимает поле - эта потеря лишь еще одна рана, которую ты унесешь с собой в изгнание.
- Унесу? Пусть смерть унесет мою душу в Хель! Мой сын умирает, а ты не даешь мне надежды?
- Мой повелитель, есть лишь одно средство, но нам оно недоступно. Произнес лекарь и торопливо добавил: - Он отходит - пусть жрец даст ему отпущение...
- Нет! Нечего жрецам лезть со своими придирками, когда мой сын умирает!
- Но что, если он уйдет в иной мир без покаяния? - раздался голос жреца.
- Слушай меня: я не затем вел битву, чтобы мой единственный сын угас вместе с солнцем, - я прибегну к Жезлу!
- К Жезлу?! - воскликнул жрец.
- Ты слышал меня, старый пес. Ступай и приведи Манихея - он врачует раненых, насколько мне известно. - Жрец, прошуршав шелком одежд, удалился, и настала тишина, в которой сознание Джайала кружило, то и дело приближаясь к краю водоворота, несущего в никуда. Потом какой-то солдат вскричал у входа в шатер:
- Повелитель, Червь снова атакует! И мягкий голос отца, мягче, чем когда-либо за все восемнадцать лет жизни Джайала:
- Итак, конец времен подставил нам подножку, как скверный мальчишка, и мы валимся наземь в бессильной ярости. В этой последней схватке нам всем придется умереть, но ты не умрешь. Ты рожден для света, не для пропасти Хеля! - Кто-то откинул входное полотнище шатра и вошел. - Ты все-таки пришел, Манихей, хотя и поздно.
- Да, битва проиграна, - подтвердил другой голос.
- Всем остальным выйти! - скомандовал отец, и лекарь вместе с другим жрецом покинули шатер. Ветер выл, задувая в рваные стены утлого убежища, где они остались втроем. - Джайал умирает, - тихо сказал отец. - И тебе известно, зачем я вызвал тебя.
- Ты хочешь, чтобы я пустил в дело Жезл, - ответил Манихей столь же тихо, несмотря на вой ветра и шум возобновившейся битвы. Голос отца из отчаявшегося стал гневным:
- Я весь день прошу тебя об этом. Мы выиграли бы битву еще до полудня, если бы ты это сделал. Но ты отказал мне, и теперь в этом городе будет править Червь, и Огонь угаснет в Жертвеннике.
- Я сразу сказал тебе, приехав из Форгхольма, что не прибегну к Жезлу, ибо это связано с проклятием.
- Разве меня и без того не постигло проклятие? Битва проиграна, и мой сын умирает!
- Я называл тебе причину своего отказа: Жезлом не должны пользоваться ни ты, ни я - он предназначен для другого, который явится вскоре, чтобы избавить мир от скорби, который вновь зажжет солнце. Подумай об этом, Иллгилл.
- Думать об этом, когда мой сын умирает? Слушай! Они атакуют опять, времени почти не осталось; по имя нашей дружбы, Манихей, спаси моего сына! - Снаружи слышался лязг оружия и крики, но внутри, где Иллгилл и Манихей стояли над умирающим юношей, царила странная тишина. Наконец Манихей произнес с глубоким вздохом:
- Я и это предвидел - предвидел уже давно. И почему я не уступил тебе раньше? Я мог бы спасти тысячу душ, кроме одной этой. Теперь Ре проклянет меня из-за одной-единственной жизни. Будь при нем, пока я схожу за Жезлом времени у нас мало. - Рука отца легла Джайалу на плечо, и ее тепло помогло сыну устоять перед засасывающим его водоворотом.
Джайал открыл свой единственный уцелевший глаз.
Отец стоял рядом, глядя на него. В другом углу шатра, в густо-красном зареве погребальных костров, Джайал увидел верховного жреца Манихея - тот, позвякивая колокольчиками на шапке, склонился над свинцовым сундуком, откуда извлек предмет, светящийся нездешним голубовато-белым огнем. Изможденное лицо жреца озарилось снизу этим чудным светом. Манихей благоговейно воздел свою ношу вверх, пропел какие-то слова - Джайал понял только, что это древний Язык Огня, и двинулся к носилкам, держа волшебный предмет на вытянутых руках.
- Ты держишь его? - спросил Манихей.
- Да, и смотри - он в сознании.
- Дай взглянуть! - Жрец склонился над Джайалом, и слепящий белый свет хлынул в глаз раненого, пронзив голову болью. - Он пока еще с нами, но тень смерти уже легла на него. Держи его крепче, и приступим к делу.
- Сделай это, Манихей, и я буду тебе благодарен до конца наших дней.
- Стало быть, недолго - ведь люди Фарана скоро будут здесь. Начнем.
Свет стал нестерпимым. Джайал закрыл глаз, по Жезл продолжал сиять, посылая во тьму столб света. Душа Джайала отделилась от тела - он видел свое тело внизу, оно лежало в шатре, и отец с Манихеем, держащим сияющий Жезл, стояли над ним, не зная, что Джайал его покинул. Джайал летел вверх, оставляя землю под собой, и думал, что это смерть, что возврата из этого полета не будет.
Но что-то летело ему навстречу из тьмы пространства, по выгнутому мосту света, соединившему мир теней с миром живых. Джайал не сразу различил, что это, но вдруг увидел перед собой песочного цвета волосы, светлые усы, голубые глаза: свое зеркальное отражение, но искаженное оскалом страха, с пеной на губах, словно влекомое по воздуху невидимыми демонами. Их точно притягивало друг к другу мощным магнитом - и вот оба слились, вспыхнув белым огнем. Полет Джайала прервался, и юноша почувствовал, что скользит по световому мосту обратно в страну живых и что душа его перешла в это новое тело. Джайал чувствовал себя ожившим и видел как льется кровь из раны в голове другого. Видел, опускаясь все ниже и ниже, как его прежнее тело содрогается в предсмертных корчах, теряя кровь и мозг...
Джайал в ужасе раскрыл глаза. Он вспомнил. Вспомнил, почему он жив, почему у него нет шрама и оба глаза на месте. Другой принял на себя его рану. Его темная половина, вызванная из Страны Теней, чтобы умереть за него. Тень, как две капли похожая на Джайала, претерпела жестокие муки - но не умерла.
И теперь она здесь, в этом городе - тень, ненавидящая его больше всех на свете. Его Двойник.
ГЛАВА 20
СМЕНА СВЕЧЕЙ
Храм Сутис. Два часа до полуночи. Гости и жрицы разошлись по верхним комнатам. В зале после танцев и галдежа мужчин настала странная тишина. Только верховная жрица и Фуртал остались здесь. Старик распрямил поджатые ноги, слез с помоста и, вытянув одну руку перед собой, заковылял в сторону кухни.
Маллиана с нетерпением следила, как он уходит - ей надо было сделать кое-что, и быстро. Рядом с комнатой Талассы была устроена потайная каморка. Маллиана поднимется туда - но чуть позже, когда Таласса и жрец приступят к делу, иначе они могут ее услышать. Маллиана уже знала, что жрец - тот самый, кого ищет Фаран, убийца Вараша, но примесь опасности лишь еще больше возбуждала ее.
Любопытнее всего, что будет с Талассой, когда она снимет маску с гостя, как велела ей Маллиана. На крики девушки, конечно, прибежит стража а если не прибежит, Маллиана сама приведет ее. И Таласса отправится в храм Исса не одна, а в приятном обществе.