- Видимо да...
После этого на Гурама резко обрушилась тошнота, и он ушел в себя как улитка. Он вдруг вспомнил, что начался второй тайм футбольного матча, и спешно отправился к себе в номер, т.е. в номер Шеварднадзе, досматривать футбол.
Выйдя в коридор, он заметил азербайджанского телохранителя. Тот стоял перед картиной, висевшей на стене. Так с кем же в ванной был киргиз?
Гурам повалился в кресло, стал смотреть футбол. Но мысли прыгали, глаза уставились в сторону. Он вспомнил, как в Тбилиси, в прошлом году, он проезжал на своей "пятерке", и резко тормознул машину... У обочины стояла женщина с маленьким мальчиком, и моргнула Гураму.
Он не сразу врубился, потом подал машину назад, к ним. Женщина уселась сзади со своим сыном. Это был ее сын. Чуть проехали вперед. Потом Гурам припарковался под мостом, у театра Ахматели, пересел на заднее сиденье, пристроился рядом с женщиной, которая указала своему сынишке не мешать им, чтобы он пересел за руль, вперед, и поигрался бы там с кассетами и пр.
В машине играла музыка Равеля из оперы "Болеро", а женщина смачно сосала член Гурама.
Мальчик один раз обернулся назад, и увидал, как его мама припала к переду незнакомому дяде, дергала головою, но улыбнувшись, опять стал перебирать кассеты, включать кнопки, смотреть в окно.
Гурам запомнил глаза мальчика. Их глаза встретились. Они напомнили ему его сына, Анзорчика. Как они похожи, "вай деда!''
Долго Гурам не мог забыть эти мальчишеские глаза, но время притупило эти чувства.
...
Футбольный матч давно закончился. Гурам выключив телевизор, поднялся в ресторан, что на 17 этаж отеля. В полутемном зале, он присел за столик, заказал пиццу из сома с луком, и гранатовый физ.
Играл скрипач, горели свечи. Красиво.
- Можно к вам пристроиться? Спасибо.
К Гураму подсел пожилой мужчина. Ему было лет 65, не меньше. Высокий, могучего телосложения, крупный человек, с красиво вылепленной большой головой, с загорелым лицом, со светлыми глазами. И костюм у него был светлый, с широким галстуком.
- А то, видите ли, скучно как - то...Я понимаю, что мероприятие серьезное, будут Президенты, но все здесь как-то пресно.
Гурам ощутил запах дорогого одеколона.
- Разрешите представиться, Владимир Павлович Экранов. Представитель Государственной Думы России. Российской Федерации. А Вы простите кто? С кем имею честь?
- Гурам Гугушвили. Сотрудник Охраны Президента Грузии, Шеварднадзе.
- О! Шикарно. Очень приятно, молодой человек. Прекрасно.
Официант подошел к их столу, Владимир Экранов заказал антрекот с яблоками, аргентинский горшочек с перцем, баклажаны в яичной сетке, картофель бедняка по испански, ежевичный джин и чашку кофе. Жутко вкусно!
Пока слушали музыку, осматривали ресторан, посетителей, официант принес им заказ. Экранов заткнул край салфетки за ворот сорочки и приступил к трапезе.
Некоторое время молча ели. Протерев салфеткой рот, Владимир Павлович облегченно откинулся на спинку стула.
- Вы знаете, Гурам, вот мы сейчас находимся в Баку, мы приглашены сюда на международный форум. Все здесь хорошо, холено. Сидим в дорогом ресторане, слушаем музыку, едим изысканные блюда. Я обратил внимание, что вы не доели пиццу свою. Хотите, я вам расскажу один эпизод, не к столу конечно сказанный. В принципе, мы уже поели с вами. Можно говорить?
Так. Вот что такое еда? Вы знаете? А ведь она имеет свою судьбу. Понимаете, я когда то работал в морге, в Москве. Это было в середине 70 годов. Туда привезли труп. Убили парня молодого, пулю в висок пустили, и насмерть. Поставили труп на кушетку, навесили на грудь табличку, и все дела. Так вот, буквально через четверть часа в морг вломились из КГБ, из Лубянки, и потребовали вскрытие трупа.
Оказывается, у чекистов были свои заморочки в отношении этого трупака. Ну и, короче говоря, я присутствовал при вскрытии, я же врач. С желудка вывалилась гречневая каша. Она была вся в слизи. Хотя еще была свежая, да и труп был свежий. Его же к нам недавно привезли. И вот...стали ждать показания экспертизы.
Гречневая каша в миске в шкафу, а труп пока зашили. Ждем значит утра, чтобы, судмедэкспертиза понимаешь ли ответ дала.
Под утро, ко мне в кабинет вломился охранник. Вдрызг пьяный, бухой, да еще с новым пузырем в руках. И мне: "давай Володь, бухнем!''. Я ему: "так у нас же закуси то нет''.
- А это что? - спросил он, указывая на гречневую кашу. Ту самую
- А! Действительно, это каша, гречневая. Кушай сам, я не хочу.
Я хотел пошутить, разыграть его. И ты веришь, Гурам, он выпил водки, жадно закусывая ее этой кашей. Меня затошнило, я чуть не блеванул, вышел с комнаты.
Когда зашел туда опять, он ее с аппетитом доел ложкой до последней корки. До дна. Он не знал, что это за каша. Когда ему я это сказал, он побледнел, потом стал белым как мука, и вырвал все заново в миску. Он чуть не умер от психоза.
В общем, хочу сказать, что эту кашу так и не захоронили в кишках, она осталась в сейфе надолго. Искали там наличие наркотика. Под микроскопом. Есть блюда, Гурам, которым место не в унитазе, и не в кишках. Их должен видеть свет. Вот так вот.
Гурама тоже затошнило после его рассказа.
- А...Да ладно, Гурам. Пардон, если что-то не так. Нельзя быть таким интеллигентным, надо сдерживаться.
А хочешь я тебе историю пострашнее расскажу. Только не здесь. Пойдем ко мне в номер. Я могу быть тебе полезен! Ты не веришь?
"Почему он тянет меня к себе в номер''? - подумал про себя Гурам.
...
Они сидели в номере Владимира Павловича. Номер находился этажом ниже, и не считался люксовым. Одна комната, с ванной. Диван в углу, и журнальный столик. И только. Это не апартаменты.
Гурам курил, Владимир Павлович же по телефону заказывал еду.
- Да, да, и икры черной! Зеленого горошка тоже! Ну все, ждем!
Обернувшись к Гураму, он заметил ему:
- Лучше с пеной у рта, чем уж вовсе без пива. Ты знаешь, Гурам, что в жизни самое главное? Главное - это глаза! Зрение! Без нее не будешь ты внимательным. Вот недавно, проходил я по Арбату в Москве, а там значит вот такая сцена. Идет мужик слепой, в черных очках, ничего не видит. Его держит под руку его жена. А рядом с ними значит, подпрыгивает их ребенок. Малыш пацан, лет семи, не больше. Когда они дорогу переходили, мамаша крикнула ребенку: стой! Куда ты сволочь! Назад!
И он остановился. Родители подошли, и мать начала сильно лупить малыша по голове. Ребенок плакал, но ни в этом дело. Его слепой отец крикнул жене своей: ''а ты его по глазам бей, по глазам, чтобы он не видел божий свет!'' Ты понял, да?
Гурам молча слушал, покачивая головой.
- А вообще то, батоне Гурам, мое детство прошло в тяжелое время. Отца репрессировали, и я его не помню. Потом я вырос кое - как, и солдатом в Будапешт, топить в крови народ венгерский. Вспоминать все это трудно. До Армии я был чист, как тургеневская девушка. Как подрастать стал, погоны начали заманивать. Хотел связать свою судьбу с военной жизнью, потом я передумал.
- Зачем же?
- Да знаешь ты, сынок. Ничего, если я тебя так величаю, ты ж молод, а я старик. К старости все плохо кончают. Ну вооот...Когда я был маленьким, это было уже после войны, по улице нашей проходили военные. Они были такие красивые, подтянутые, в кителях, парадках своих. Рядом со мной был мой дядя, и я, указав пальцем на них, сказал ему: "дядя, я тоже хочу быть военным!'' На что ответил он мне так: "эх, племяш! Военным становиться тот, кто в жизни ничего не может. Кто туп и без мозгов. Военным ты не будешь, ибо ты умен''.
Принесли заказ. Официант в желтом жилете и черной бабочке, поставил поднос на стол, Экранов ему доллар дал.
- Ну что Гурам, выпьем что ли...вдогонку так сказать...