издырявленный, простреленный пустотами текст сталкивается с моделью
текста, каким он должен быть, - и дает вспышку света, освещающую
страницу тому, на кого рассчитывал ересиарх.
19.7. Возрадуемся и возвеселимся, и воздадим Ему славу, ибо наступил брак Агнца, и жена Его приготовила себя.
да да да да да да правильно да да нравишься конечно да да да да да
19.13. Он был облечен в одежду, обагренную кровью. Имя Ему: Слово Божие.
"Впереди - Исус Христос", - поистине, нет, не может и не должно быть веры без неверующих, ибо надо же кого-то карать, потому-то, любезный д-р Цейтблом, и вырождается теология в демонологию. "Сердце будет пламенем палимо вплоть до дня", - но не дальше, ибо дальше нет уже времени, нет ни грешников, ни религии, ни, очевидно, даже Бога.
20.7. Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей, и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань. Число их как песок морской.
дададададададададамарусядадададаконечнодададададададада
Надо полагать, Иоанн счел такой срок достаточным, чтобы сомнение в необходимости веры преждевременно не проникало куда не след. Ведь и через десять веков нужны будут твердость, нетерпимость и ненависть! А дальше можно пока и не планировать, кто знает, что будет после, едва ли кому-нибудь в те времена приходило в голову исследовать пугающую пустоту, неминуемо следующую за Страшным судом.
21.17. И стену его измерил во сто сорок четыре локтя, мерою человеческою, какова мера и Ангела.
дададададададаконечноконечноконечноконечнодадададамарусямарусямарусенькадададададададаконечноконечнодададада
Шесть сот шестьдесят шесть - число человеческое, но мера человеческая действует и на небесах, вот и пойми попробуй, что же такое человек, хотя, ясное дело, не меньше доводов можно привести в пользу простого стремления к наглядности, нежели в поддержку пространных разглагольствований о величии души человека. Даже, вероятно, больше, это ведь индийские аскеты позволяли себе являть самостоятельные сущности, способные быть опасными для неба, а христианину приличествует быть покорным и убогим, не так ли, Машенька, христианин, если он, конечно, настоящий, едва ли рискнет измерять небеса не то что силою мысли или духа, но даже эталонным платино-иридиевым метром.
22.4. И узрят лицо Его, и имя Его будет на челах у них.
дадададададададаконечноконечноконечнодададададамарусямарусямарусенька, господи, до чего же пошло, примитивно и убого, и чего я стою, еслидададададададамарусяконечноконечноконечно
Они принимали на чело (может, и на длань, не знаю, но готов допустить) имя Его, вероятно, также и число имени Его, ибо число и слово не могли не быть тождественны при столь примитивной системе записи, аз есмь альфа и омега, начало и конец, "не решаясь обратиться к звуку, тростью на песке чертил число". Рабы, клейменые рабы, как и те, с именем зверя, который даже не сатана, даже не грех, а всего лишь осужденный убийца.
22.10. И сказал мне: не запечатывай слов пророчества книги сей; ибо время близко.
дададададададамарусямарусямарусямарусядадададаконечноконечноконечноконечнодададада, в самом деле, чего я стою, кажется, худо у меня стало со словарным запасом, нету почти, прямо Пенелопа Блум, которая тоже всем, всегда и во всех возможных случаях говорила "да"дадададададада
Великая, допустим, правда о великом призвании писателя, однако же эта трактовка до такой степени банальна, что едва ли стоит задумываться о такой правде. А вот если бы в силу каких-то вполне возможных причин этот текст в свое время не дошел бы до масс и оказался бы обнаружен лишь в наше время? Вероятно, единогласно было бы решено, что данный памятник не лишен литературных достоинств, однако никому бы и в голову не пришло воспринять всерьез слова пророчества книги сей: спокойно, трезво и со знанием дела прикинули бы возможные влияния, увязали бы с традицией и на сем успокоились бы. Ибо и пророчество может не устареть даже, но за невостребованием перестать быть пророчеством, "и, как пчелы в улье опустелом, дурно пахнут мертвые слова", - выдирающих цитату из контекста следует расстреливать без снисхождения, история - это кошмар.
22.18. И я также свидетельствую всякому слышащему слова пророчества книги сей: если кто приложит что к ним, на того наложит Бог язвы, о которых написано в книге сей.
дададададада, ну, слава богу, кажется, все, дрыхнет Маруська, ударилась сегодня в разнузданный разврат, как я и предсказывал, ну и ладно, и правильно, в конце концов, чем я хуже Бена, а чем лучше, сделал правильные выводы из доступных мне фактов, ну и хорошо, и молодец, в новое, стало быть, качество перешел, странно, ничего такого новокачественного не чувствую, ну да ладно, буду считать, что чувствую, Бену уж точно скажу, что отныне в новом качестве пребываю, пусть знает, да. Да!
Что ж, пророку, знающему абсолютную истину, разумеется, противно и думать, что возможно внести коррективы в текст, эту истину, на его взгляд, исчерпывающе и адекватно отражающий, а потому также абсолютный. Но, с другой стороны, нельзя не признать, что тем самым он, строго говоря, запрещает все возможные комментарии, толкования и разъяснения своего текста, стало быть, богословие как таковое, а религия без теологии годится лишь для ничтожнейшего из рабов. Она совершенна и, как всякое совершенство, отвратительна, из богослова может получиться ересиарх, а из раба - разве что инквизитор, притом не обязательно великий. При желании, впрочем, обойти запрет можно запросто: неприкосновенно лишь то, что приписывается Богу или, на худой конец, Ангелам Его, эрго, комментатор должен всего лишь не прикидываться херувимом, а честно признать свое комментаторство и не претендовать на обладание абсолютной истиной, разумеется, Наденька, разумеется, Машенька, понимаю, все понимаю, etc, разумеется, нехорошо, просто безобразно с моей стороны, учитывая ваше, etc. Грешен, бестактен и, на мой взгляд, совершенно прав, хотя, ясное дело, тоже глупым делом занимаюсь, разврат это, вышивание по чужой канве, при котором полностью пропадает исконный смысл, впрочем, вышивальщику чуждый изначально, разумеется, разумеется, ваше здоровье, etc.
Да, конечно, хорошо сидим, просто замечательно, разумеется, в компании молодых очаровательных женщин, не говорить же им, какого я на самом деле о них мнения, не признаваться же себе, какого я на самом деле мнения о канве, потому что если честно подумать, канва-то важнее и интереснее всех многопестрых узоров, она-то и есть Великая книга, как Гомер и комментарии к Гомеру, Апион, в частности, но что же делать, если ближе мне не то и не другое, а нормальный эпикуреец типа Петрония, кстати, Машенька, о сексуальной патологии, можно сколь угодно искусно изготовлять золотые чаши, но драгоценны они в первую очередь постольку, поскольку золотые, а рельефы на них по мотивам мифов, не тобой придуманных, ибо на то он и миф, чтобы не иметь автора, автор - это почти всегда флибустьер, еретик, мятежник, нарушитель и осквернитель святынь, и не быть ему иным, покуда, разумеется, Толь, разумеется, да, понимаю, все понимаю, твое невнятное томление тоже понимаю, etc, всех понимаю, а надоело, господи, до чего же надоело!
Разумеется, Наденька, разумеется, что ты, что ты, мы тут не в обиде, мы никоим образом даже и не можем быть в обиде, да, метро уже закрыто, да, да, конечно, конечно, ну и замечательно, что есть у вас две раскладушки, вот и поставим их на кухне, разумеется, Машенька, разумеется, покуда существует столь мощная совокупность коллективных представлений, а, Толь, не правда ли, любопытные вещи могут быть выведены, как по-твоему? Разумеется, Катенька, разумеется, нет, это мы так, о работе, пустяки все это, etc.
X. ДЕТИ АББАТА
Вальпургия-дубль
У них есть государственное устройство, им достался счастливый удел
иметь короля, они пользуются языком, где обобщаются далекие понятия;
верят, подобно иудеям и грекам, в божественное начало поэзии и смутно
ощущают, что душа переживает бренное тело.
В общем, они представляют цивилизацию, как представляем ее и мы,
несмотря на многие наши заблуждения.
Х.Л.Борхес, "Сообщение Броуди"
А, в конце концов, почему бы и нет? Ну сказала Машенька, что, мол, звонили с утра и просили прибыть по адресу, ну не удосужилась спросить, кто именно звонит, так, может, и вовсе звонка не было, ведь Машенька - она у нас такая девочка, она ведь с утра-то пораньше, спросонья все на свете попутать может, особенно если накануне чего-то там у ней было, а было, вероятно, накануне всякое, кто их знает, этих непорочных дев, какие именно заковыристые загогулины между ними происходили, пока мы с теологом Джонни тщились успокоиться и забыться, не исключено, что после этих интересностей Машенька искреннейше была убеждена, что это адрес не мой, а какого-нибудь там борделя, то-то Толику разочарование, давно рвался, давно собирался, ну да уж ладно, как-нибудь, бог с ним, с Толиком, пятый этаж, без лифта, зато вот сейчас площадка будет, серыми плитками выложенная, а в центре красная, что?
Они стояли перед дверью, и почему-то обоим было ясно, что это не та дверь, защищающая вход в не ту квартиру; может быть, это был также и не тот дом, не тот город - хотя как бы это?
- Сашк, а ведь это не твоя дверь.
Удивил, а чего меня-то удивлять, дверь как дверь, странно, что он запомнил, а пришли мы по адресу, позвоним-посмотрим, не может же быть, чтоб за просто так пропала жилплощадь, да не моя, а знакомого геолога, странно, я бы должен испугаться, мой дом - моя, инстинкт собственника, не с похмелья же, вчера было отнюдь не излишне много, а поутру и вов.
Звонок.
Ладно, по крайней мере спросим адрес, странное, конечно, занятие звонить, имея в кармане ключ, если только это тот ключ, все-таки там кто-то есть, кто-то так это шевелится-копошается beyond the door, расспросим.
- Можете не разуваться, - сказал открывший. - Ах, да, Дима...
Был Дима собою невысок, вроде бы не то чтобы толст, не то чтобы тонок, однако как-то хиловат и с брюшком, уверенно подчеркиваемым сиренево-сивым спортивным костюмом. И на голове у него росло тоже не то чтобы много, но как-то уж слишком неопрятно - патлато-бородато при расплывающейся лысине.
Ну и типчик, ну и Дима, и как ему не стыдно в таком виде существовать, или он зеркал в доме не держит, хотя, конечно, можно бы, поднатужимшись, измыслить культуру, где он не только оказался бы близок к идеалу красоты, но и, чем черт не шутит, являл бы собою оный идеал, вот разве что почти наверняка это будет уже не Homo Sapiens, ну да уж ладно, с кем не бывает, это бы все ничего, а вот худо, что прихожая вся из себя какая-то даже не грязная, а - вот! да, точно, ветхая и затхлая, пыль бывает разная, эту уже пылесос не возьмет, и слава богу, дорогой Дима, что тапочек нету, если б они тут водились, были бы они сплошь загрибованные, что?
- Ну наконец-то! Сашк, двигай сюда!
И Сашка сразу же двинул, а Толик счел возможным последовать за ним (что еще Толику оставалось делать? Ну чужая квартира, ну непонятно чья и еще более непонятно, куда им-то подеваться, так внутри, может, хоть что-нибудь выяснится, чего в прихожей торчать). И впрямь, в комнате оказалось не в пример уютнее, тот богемный стоял там уют, какой только и может получиться, если в некогда благопристойной квартире длят примерно с неделю свою пышношумную оргию друзья-приятели, не объединенные ничем, кроме почти религиозной любви к алкогольным напиткам. То есть таким вот друзьям-приятелям комната показалась бы уютной, но не Толику же! И тем более не Сашке, да, где же он? Вроде бы спрятаться особо негде, мебель вся перепуганно сбилась в кучу возле балконной двери, лишь веско возвышалась прямо напротив Толика изумительных габаритов кровать с многоэтажными подушками и даже, пожалуй, перинами.
Вот тебе и "что", вот тебе, бабушка, ориентировочный рефлекс, как у хорошей собаки, рефлекс "ни хрена себе", а, собственно, почему? Проще верить в неприятные новости (верить в новости, оригинальный оборот), хотя, конечно, бывают совпадения и сновидения, лукавый обман, зыбкие тени, прикидывающиеся реальностью, дай бог, если хотя бы данной нам в ощущениях, лучше бы приятных, проверим, подойти, ближе, ближе, посмотреть.
Толик продвинулся глубже в комнату и увидел, что там, где, как ему представлялось, пространство было исчерпывающе заполнено монументальной кроватью, кое-что еще находилось, и занятное кое-что! Там, подле набитого книгами стеллажа под потолок, беспутно раскинувшись в широком старом кресле, лобзала длинную папиросу девица в нескромном белом одеянии, стыдливо прикрытом томом "Палеонтологии позвоночных". Одеяние более всего походило на лабораторный рваный халат, впрочем, с неожиданной тщательностью застегнутый на все сохранившиеся пуговицы. Да, подумал Толик, тут люди без предрассудков. А Сашка уже склонился над этим существом (да, она ведь, кажется, представилась, Софья ее зовут), внимательно глядя - нет, не на халат и не на то, что под халатом (а Толик, мучаясь от сознания собственной животности, поступил бы именно так). Нет, Сашка смотрел в книгу и вдруг заговорил, да какое там заговорил задекламировал.
- В старых книгах - я имею в виду книги, которые старше нас и которые, следовательно, заведомо держали в руках другие люди, - почему-то всегда почти до болезненности внимательно вглядываешься в подчеркнутые строки и карандашные надписи на полях, от времени нередко почти стершиеся и разбираемые лишь с трудом. Быть может, это неизъяснимая магия времени заставляет нас с неуместной, в сущности, сосредоточенностью раздумывать над ними. Не исключено, впрочем, что эти маргиналии, не нами и не для нас писанные, всего лишь делают этот экземпляр - нашей книгой, единственной в своем роде.
- Неминуемый и неизбежный интерес к Другому Читателю, к человеку иного времени и уже хотя бы поэтому отчасти иной культуры - интерес культур-палеонтолога, реставрирующего чуждый тип мышления, исходя из того, в сущности, шаткого основания, что маргиналии сочинялись и, следовательно, хоть отчасти дозволялись раньше - в то время. В общем, это вполне подобно тому интересу, с каким мы оба, полагаю, прочитали бы рецензию на премьеру "Медеи", если б только удосужился ее сочинить какой-нибудь афинский демо-критик: тут тоже основания не столь уж тверды, как, впрочем, и устои демократии.
Обмен явно импровизированными рассуждениями на потрясающе животрепещущую тему прошел до крайности слаженно, и это, казалось бы, должно было Толика насторожить; более того, уже тогда, в самом начале, Толик мог бы, если бы пораскинул мозгами, предсказать, чем все это кончится. Но, как ни удивительно, тогда все показалось ему вполне естественным, - или просто лень было раскидывать мозгами? Неожиданным образом возмутился другой.