- Да еще и такие кошмарные!
- Кто кошмарные?
- Ну, те самые тела. В которые мы превратились.
- Да уж! Я как увидел чучело в переднике, так просто и обомлел. А когда понял, что это - ты, то вообще чуть дара речи не лишился, - делился впечатлениями Сережа.
- В каком еще переднике? - я не поняла. Ведь чего-чего, а передника у меня не было. Я прекрасно помнила все полоски на этой уродливой юбке.
- Который был на тебе!
- Да не было на мне никакого передника! - и тут странная догадка осенила мою бедную голову. - Ну-ка расскажи, как я выглядела!
- Будто сама не знаешь! Худющая, словно доска, сутулая. Глаза ввалившиеся, на скулах лихорадочный румянец. Зубов нет, вся в платке.
Так. Насчет глаз и румянца - не знаю, не поручусь. Но уж худющей не была, да и зубы во рту ощущала совершенно нормально. Точно, были зубы, иначе как бы я разговаривала.
Тут встрял Саня:
- Папа, ты все путаешь. Мама была очень даже ничего, только одета странно.
- Как, как я была одета? - набросилась я на ребенка.
- Такое платье было красное, с широченной юбкой, а сверху все стянутое. Ну, как в фильмах про гардемаринов или каких-нибудь там мушкетеров. На голове огромная шляпа, а в руках - зонтик.
Вот это да!
Перебивая друг друга, мы стали выяснять детали внешности каждого в представлении остальных.
Оказывается, Саня видел папу гусаром в мундире и ментике с закрученными усами и саблей, которая колотила по ногам при каждом шаге. А себя - мальчиком в штанишках "кюлот" с бантиками и в рубашечке с кружевами. ("Такой отврат!" - высказался он.)
В собственном представлении Сережа оказался толстопузым купчишкой с бородой веником и намасленными волосами с пробором посередине. Одет он был в шелковую рубаху лилового цвета, подпоясанную широким кушаком поверх выпирающего живота, темные брюки и обут в скрипучие сапоги. Санька же предстал в виде мальчика в картузе с треснутым козырьком, армяке не по росту и штанах с дырой на колене.
Так что получается, что все мы видели совершенно разные образы. А уж о том, что представилось почтеннейшей публике, можно было только гадать. Не исключено, что некоторым ничего необычного и не представилось, поскольку очень уж спокойно на нас реагировали.
Образы! То есть не было никакого перенесения материальных объектов, которое так беспокоило Сережу, просто мы на какое-то время появились друг перед другом в совершенно ином виде. Словно голограмма наложилась на действительное изображение.
Странно. Саму себя увидеть в виде совершенно другого человека. Не только увидеть, но и ощутить, при этом полностью оставаясь собой. Совершенно чужое мировосприятие!
- Опять "глюк". Только уже другой. Час от часу не легче, резюмировал Сережа. - Похоже, на этот раз мы зацепили информационный поток совершенно другой структуры. Не просто видели картинки, но и ощущали, словно другие люди, получили информацию непосредственно через чужое восприятие! Только интересно мне, почему мы в этих "голограммах" мы были как бы старше, а Саня такой, как есть?
- Не были мы старше, - возразила я. - Просто в те времена, когда была мода на лапти и прическу с пробором по середине, понятие среднего возраста было несколько иным. Помнишь, у Пушкина: "Ты жива еще, моя старушка?"
- Ну?
- А знаешь, сколько лет на тот момент было Арине Родионовне? Всего-навсего сорок. Так что были мы такими же, слегка за тридцать, только значительно более поношенными.
- Интересно, почему же мы все трое видели разные "голограммы"? продолжал размышлять вслух Сережа. - Даже не просто разных людей, а как бы представителей совершенно разных сословий?
- Ну, что касается меня, то тут все ясно. Я, как Базаров, могу с гордостью заявлять, что мой дед землю пахал. Причем даже не один, а оба.
Сережка почесал затылок.
- Может, и были в роду какие-то купчишки, не знаю точно. Только вот в кого у нас Санька такой аристократ?
"Аристократ" тем временем молчал, ибо его рот был занят бутербродом, который он старательно подпихивал вовнутрь грязным пальцем.
- Может быть, подключились к разным сигналам, - продолжала я. - То есть к информации от различных реально существовавших личностей. И к их ближайшему окружению. То есть получается, что на этот раз из временной "дырки" мы выловили субъективную информацию от конкретных людей.
- Интересно, сколько все это будет продолжаться? - вздохнул Сережа.
- Пока не попадем обратно.
- Это уж точно, - он ненадолго замолчал. - А, похоже, расход энергии на эти "голограммы" значительно выше.
- Точно, - подтвердила я. - Вон, майка моя практически растворилась, джинсы еле держатся.
Сережа ходил на "Динамо" в своей рубашке, которая существовала в 92-м году, поэтому его майка пострадала значительно меньше. А что касается Саньки, который даже при большом желании не смог бы втиснуться в свой тогдашний гардероб, то кроме нового спортивного костюма и кроссовок у него практически ничего не было. То есть нужно было позаботиться о белье, носках, футболках. И мы с ним стали собираться в магазин за всем этим, поручив папе техническую подготовку транспортных средств. Которые, хотя и стояли, слившись, тем не менее не обещали в ближайшем будущем раствориться. Железо, однако!
Я приводила себя в порядок, стоя перед зеркалом. Что-то было не так. Не то, чтобы явно. Например, лицо было мое, знакомое и даже слегка надоевшее, но такое дорогое и близкое сердцу, второго носа или третьего глаза не появилось, но как-то странно все выглядело. Я взялась за расческу. Волосы! Точно! Они стали словно не мои. И цветом светлее (это-то вполне можно было бы пережить!), и какие-то не то, чтобы тусклые, а... полупрозрачные!
Ну, вот, совсем приехали. Постепенно начинаем превращаться в призраков.
Наверное, мое смятение крупными буквами было написано у меня на физиономии, потому что Сережа тут же выхватил у меня зеркало и принялся рассматривать собственную персону. И у него волосы тоже поблекли. Только не так заметно, как у меня. Хотя что ему переживать, даже растворись его шевелюра полностью! Сколько угодно мужчин, лысых, словно колено. Чего не скажешь о женщинах. Да еще в этом треклятом 92-м году, когда "Полиция нравов"? только начинала свой творческий путь.
- Во что бы то ни стало завтра надо отправляться, а не то мы так тут и растворимся! - сказал Сережа.
- Безусловно. Мы с Саней мигом обернемся, и я тут же начну укладываться!
30. Как обухом по голове.
Миг у нас получился несколько затянутым. Каким-то даже релятивистским. Потому что шел уже второй час, как мы отправились за покупками. В ближайшем магазине не было футболок, вообще никаких. Так что, купив носки и трусики для Сани и кляня на чем свет стоит холерный дефицит, мы отправились в вояж. Во втором магазине купили футболку для меня, а папиного размера не было. Для Сани пришлось взять майку цвета детской неожиданности на три размера больше, но другой не было. И только в четвертом магазине нашлась футболка пятьдесят второго размера без рюшек и цветочков, которую мог одеть на себя Сережа, не опасаясь прослыть представителем сексменьшинств.
В общем, мы уже собирались домой, когда передо мной встала обычная за это время проблема. Кончились сигареты. А надо было запастись по крайней мере на несколько дней, которые нам предстояло провести на велосипедах. Так что когда я нашла "L&M" в каком-то кафе, я уже на цену не смотрела и взяла два блока. В качестве моральной компенсации Саня получил деньги на шоколадку, и, пока он ее выбирал, я отправилась на улицу покурить. Только я достала из пачки сигарету, зажгла зажигалку, как орган, на котором я обычно сижу и где у меня расквартирована интуиция, предупредил о надвигающейся опасности. Я так и застыла с незажженной сигаретой, чувствуя, как словно какое-то поле сгущается рядом. Буквально доли секунды. Что-то давит, сначала несильно, потом по нарастающей воздействие увеличивается, будто пытается сплющить, и тугой волной приходит удар.
Искры из глаз, все завертелось вокруг, и я почувствовала, что падаю, точнее, отлетаю от этого удара. Тупым грохотом отозвался во всем теле удар головой об асфальт, и я провалилась в беспамятство.
Запах... Это было первое, что я ощутила. Специфический больничный запах. Где я? Попыталась открыть глаза. Белый потолок. Слева - капельница, через которую что-то вливают. Скорее всего, в меня. Соседние койки пустые. Это нетипично, отметила я, даже не дав себе труда задуматься, почему и для какого времени. Окошко. В него сквозь грязно-белые занавески пробивается солнечный свет. Похоже, что время после полудня.
Как это меня угораздило? В голове гудело и трещало, мешая сосредоточиться. Когда я последний раз была в больнице? Когда Саня родился? Когда поломалась? Нет, тогда меня загипсовали и отправили домой.
Домой! Мне срочно нужно домой! Мы же завтра отправляемся, а я тут валяюсь! Я тут же вспомнила все: и поход за покупками, и удар.
Я дернулась встать, и тут передо мной все закружилось-завертелось, а к горлу подступила тошнота. Неужели сотрясение мозга? Только этого еще не хватало!
Я сидела на койке, двумя руками пытаясь удержать собственную голову от кружения и вращения. То есть она, голова, разумеется не вращалась, только внутри нее, похоже, включили карусель. Зашла какая-то тетка в белом халате, наверное, медсестра, и тут же принялась на меня орать: