— Если ты смог появиться в этих местах, почему же я не могу это сделать? — вполне резонно заметил он. — А ты-то сам как сюда попал?
Я был в растерянности. Я не знал, могут ли вуквины осмысленно говорить когда принимают человеческий облик и насколько точно они копируют живых людей. А может быть Томас уже умер? Там, на земле? — подумал я с тревогой.
Я пристально всматривался в Томаса, пытаясь отыскать в нем признаки неустойчивости форм или что-нибудь, что могло бы мне помочь распознать подделку. Я заметил, что взмок, словно по ошибке зашел в сауну в шубе.
— Меня саданули по голове чем-то тяжелым и отправили сюда, — ответил я хрипло.
— Вот-вот. У меня точно такая же история, — вздохнул он. — Слушай, Марк, есть охота… Ты чем тут питаешься?
Томас по-свойски заглянул в мой сверток, в котором еще лежали остатки мяса, прикрытые от пыли тканью.
— О-о! — воскликнул он радостно. — Можно?
— Угощайся, — ответил я.
Я поймал себя на мысли, что если это не Томас, то мне необходимо его убить и как можно скорей, а если это он, тогда не совсем удобно стоять перед другом с вытаращенными глазами и обнаженным мечом. Но мне ужасно не хотелось принимать решение. И Ордогот я тоже не хотел убирать. Не мог я себя заставить это сделать.
— Слушай, Марк, — словно прочитал мои мысли Томас. — А ты что застыл тут при оружии? Я что, такой страшный? С каких это пор ты стал меня бояться?
Томас заразительно засмеялся. Мы с ним вместе провели достаточно много времени, чтобы я мог с уверенностью утверждать, что он был такой же как и всегда — самоуверенный и несколько беспардонный. Я даже начинал верить, что это и есть настоящий Томас. Нельзя же быть таким мнительным, чтобы во всех видеть только врагов.
Томас сидел на корточках и с жадностью ел мясо. Я внимательно наблюдал за ним, как вдруг, подключив внутреннее зрение, я заметил, что у Томаса напрочь отсутствует аура! У любого живого существа должна быть аура, а у Томаса ее не было!
— Слушай, Том, а ты нормально себя чувствуешь? — спросил я, уже не думая выпускать Ордогот из рук. Томас перестал жевать и удивленно посмотрел мне в глаза:
— Да, нормально. А что?
— У тебя нет ауры, как у трупа.
— Что ты несешь? — удивился он.
Внезапно я обнаружил, что у Томаса были рыжие волосы, а не светло-русые, как обычно. Но тем временем, пока я на него смотрел, они у меня на глазах сделались светло-русыми. Его контуры также на некоторое время потеряли четкость. Я занес меч для удара и сделал шаг вперед
— Ты что собираешься делать?! — раздался удивленный возглас Томаса.
Я не стал ничего объяснять и резким сильным ударом отсек ему голову, которая смачно ударилась о мох и скатилась в низ расщелины.
Я что-то делаю не так, — подумал я ошарашенно.
Тело Томаса беспомощно завалилось вперед. Бурый мох быстро впитывал кровь, отчего убийство выглядело вполне стерильно. Я почему-то воспринимал свой поступок именно как убийство, более того, как убийство своего лучшего друга, настолько он был реален. Но у меня не было ни выбора, ни времени на размышления. Может быть, промедли я несколько секунд, и я был бы уже сожран и переварен коварной тварью.
Томас, Том! С тобой у нас было общее дело — переводческая контора в Верг…вург… Фу ты черт! — подумал я. Я уже стал забывать название родного города. — В Вергвуде! Конечно, в Вергвуде!
Меня вдруг охватила радость, что это не я валяюсь мертвым в этой яме, в этом потерянном месте, будучи расчлененным на две неравные части. В то же время я видел, что передо мной лежит человек, которого я когда-то называл своим другом, и с которым мы частенько вместе напивались. Мне это показалось очень интересным и даже забавным.
Я засмеялся, громко и дико, не в силах прекратить поток хрипящих звуков, которые разносились из моего горла в стороны и вверх, отражаясь обратно от низких грозовых туч. Я расставил руки широко в стороны, повинуясь скорее инстинкту, чем осознанному желанию, все еще продолжая сжимать в правой руке Ордогот. Что-то происходило в окружающей природе. Какие-то силы пришли в движение и сжали пространство в тугой комок, все увеличивая и увеличивая давление.
— Ву-укви-ин! — закричал я. — Ву-укви-ин!!
Я не знаю, сколько времени я так стоял, то выкрикивая нелепые безсвязные слова во вдруг хлынувший ливень, то дико смеясь, подставляя лицо дождю и яростным раскатам грома. Потоки воды окатывали меня с головы до ног, а небо с оглушительным грохотом беспрерывно разрывали длинные извилистые молнии. Мне хотелось, чтобы все молнии попадали в меня, так как я поглощал их энергию, а впрочем, мне было все равно. Мой разум был затуманен непонятной и неизмеримо чудовищной посторонней силой. Он был потушен как свеча и спрятан куда-то глубоко, а может быть наоборот, отделился от тела и улетучился подобно слабому аромату духов, освободив место оглушающему шквалу эмоций — всем сразу, захлестывающим через край.
Меч выпал из моих ослабевших рук и со звоном упал на камни. Я стоял так некоторое время, ничего не соображая, пытаясь совладать с собой. Голова закружилась, и я рухнул лицом в мох.
Колодец моей души был опустошен. В моем воспаленном мозгу не было места мысли. Ветер быстро уносил последние остатки туч, вокруг все было мокрым от дождя, а в воздухе пахло озоном. Волосы на моей голове наэлекризовались и тихо потрескивали.
Прямо перед моими глазами маленький продолговатый жук чистил мохнатыми лапками членистое бирюзовое тельце. Он посмотрел на меня в упор, и мне показалось, что в его взгляде сквозила укоризна за мое непрошенное вторжение в его владения. Почистившись, он развернулся и побрел по пушистому мху прочь, уступив таким образом мне свою территорию.
Я с трудом привстал и оглянулся вокруг. Тело Томаса исчезло. Не осталось даже следов крови на камнях и мху. Я не увидел ничего, что подтверждало бы недавнее присутствие Томаса. Наверно кровь смыло водой, а мох распрямился от дождя, — подумал я.
Необычную кратковременную грозу и пропажу тела я объяснить себе не мог и все еще продолжал ломать голову над этой загадкой.
Я закинул Ордогот за спину, и нетвердой походкой отправился прочь, лишь бы не оставаться на этом проклятом месте. Я подумал, что между смертью псевдо-Томаса и грозой есть прямая связь. Гроза была настолько странной, что я не мог отличить, что происходило в природе вокруг меня, а что — только в моем воображении. Похоже, что одним вуквином в этом мире стало меньше, а гроза и молнии являлись признаками и своеобразным аккомпаниментом перехода магической энергии от умерающего зверя ко мне. Теперь у меня должны появиться неизвестные мне ранее возможности. Каковы они будут, что я теперь могу по сравнению с собой прежним, я не знал.
Пройдя километров десять, я вновь заметил в небе темный силуэт, но на этот раз я в нем с ужасом узнал волкокрыла. Кто бы мог подумать, что они отваживаются залетать в эти неприветливые края!
Интересно, а кем была черная точка, которую я видел ранее? Уж не вуквином ли? — подумал я почти равнодушно.
Сейчас меня больше всего занимало то, как я буду отбиваться от волкокрыла на этой ровной и незащищенной поверхности. У меня не было и одного шанса из ста.
Я с тоской осмотрел пустынную местность, на которой не за что было зацепиться глазу. Тем временем волкокрыл неуклонно снижался, предвкушая скорую и сытную трапезу. Я встал, широко расставив ноги и крепко сжав в руке меч. Пристально всмотревшись в своего врага, я неожиданно для себя еще издали увидел его холодный жестокий взгляд.
Всмотревшись еще более внимательно, я заметил, что мне на удивление легко удалось мысленно проникнуть в его черепную коробку и наблюдать происходящее как бы глазами хищника. Я вздрогнул от неожиданного ощущения, когда увидел бескрайнюю равнину с высоты птичьего полета и себя, одиноко стоящего с Ордоготом в руках. Я даже растерялся. Раньше такой трюк мне не удавался. Было необходимо как-то защититься от нападения волкокрыла, и в настоящий момент просматривалась только одна тактика. Что ж, выбора не оставалось, и я решился.
Я смотрел на мир глазами зверя, я видел свое реальное и магическое тела. Без труда просматривались и магические лапы волкокрыла, которые он уже хищно протягивал ко мне. Я попробовал вмешаться в работу крыльев и нарушить их ритмичное движение, и, невзирая на вялое сопротивление, у меня это получилось. Взмахи крыльев прекратились, и волкокрыл камнем полетел вниз. У меня аж дух захватило от стремительности падения и от реальности картины — ведь я был в тот момент в этом звере. Моя воля временно освободила волкокрыла от своего контроля. Он тут же пришел в себя и с испуганным криком взмыл вверх. Его захлестнула волна панического ужаса, и сейчас он хотел только одного — спастись.
— Ха-ха-ха! — громко рассмеялся я. Казалось, что в мире нет ничего, что было бы мне не по силам. Ощущение небывалой мощи овладело мной.
Я мысленно догнал волкокрыла и заставил его повернуть вспять. Он послушно повиновался, став как бы моим новым органом, которым я мог манипулировать как рукой или ногой, с той лишь разницей, что он был отделен от моего тела пространством. Теперь я контролировал зверя всего лишь частью своего внимания, примерно так, как человек управляет велосипедом, продолжая в процессе езды размышлять о чем-то своем, совершенно не связанном с ездой.
Мне кажется, что проблема транспорта решена, — подумал я и заставил волкокрыла приземлиться поблизости от себя.
Зверь тяжело плюхнулся наземь, так что почва дрогнула от удара массивного тела. Его внешний вид был безобразен, но в то же время в этом животном скрывалась потаенная грация. Меня обдало смрадом, но так как я воспринимал волкокрыла без чувства страха — не как врага, а как домашнюю скотину — сейчас мне он был даже в чем-то симпатичен.
Я подошел к нему вплотную и внимательно его рассмотрел, наслаждаясь своей властью над этим свирепым хищником, ставшим вдруг таким послушным и исполнительным. Этот экземпляр весил не менее двух тонн. Его пятнистая рыже-коричневая шерсть на теле контрастировала с очень короткими и редкими желто-зелеными волосками на перепончатых крыльях. Массивные и подвижные лапы оканчивались острыми когтями, которые как и у собаки не убирались в подушечки. Четыре задних лапы были заметно мощнее двух передних, но передние были более послушными и гибкими, предназначенными не для ходьбы, а для разрывания плоти. У волкокрыла были большие глаза, которые выпирали из слишком тесных глазниц, словно он страдал базедовой болезнью, а круглые черные зрачки не оставляли места для радужной оболочки глаз, которая полностью отсутствовала. Как и у большинства животных Юнхэ, по бокам и на голове волкокрыла располагались роговые наросты, играющие роль доспехов, призванных в драке предохранять от ран.
Я смело взгромоздился на спину животного и удобно устроился на его хребте между массивными шипами. Мысленно пожелав себе удачи, я тронул воображаемые поводья, и мы быстро оторвались от поверхности каменистой пустыни. Волкокрыл рассекал воздух глубокими взмахами гигантских крыльев, то проваливаясь, то вздымаясь вверх.
Скоро мы поднялись на высоту около пятисот метров, и волкокрылу удалось поймать восходящий проток теплого воздуха. Зверь широко расправил перепончатые крылья, взмывая все выше и выше, уже почти без усилий, только благодаря ветру.
Остатки облаков растаяли в прозрачном небе без следа, так что с высоты я мог обозревать окрестности на десятки километров. Необъяснимая радость переполняла меня, словно пена в бокале с шампанским. Не долго думая, я направил волкокрыла в сторону деревни, в которой, как я надеялся, меня ждали Мартин и Роза.
Пока мы летели, покрывая расстояние в десятки раз быстрее пешего человека, я заметил в воздухе еще одного волкокрыла. Он тоже увидел нас и приблизился, съедаемый любопытством, недоуменно тараща круглые глаза на непонятный довесок на спине у своего сородича. Я завладел и его мозгом, отметив про себя, что это далось легко, словно я привык проделывать такое с самого раннего детства. Я заставил второго волкокрыла полетать вокруг нас, облететь нас снизу, сверху, и в конце концов посадил его в показавшийся на горизонте лес.
Теперь, найдя в себе новые, неведомые ранее силы, я окончательно убедился, что под видом Томаса мне явился не сам Томас, а вуквин. Тем не менее, казалось странным, что я разделался с вуквином так легко, без ожесточенной и изнурительной борьбы.
Когда я замахивался мечом, решившись на смертельный удар, я не был уверен до конца в том, что убиваю не Томаса. Я руководствовался в большей степени не умом, а чувствами и инстинктом.