Проблем с мусором здесь, как видно, не было. Девушке было достаточно просто отнести кости и другие остатки к ближайшему растению и ударить по нему рукой. Через несколько секунд из небольшого отверстия на стебле возникла лиана и обернулась вокруг останков. Другие лианы, словно их известили при помощи некоего растительного телеграфа, выскользнули из своих отверстий и тоже обвили скелет.
Девушка сорвала шесть стручков, два из них надорвала и вылила их содержимое в рот Измаилу. Пока она это делала, лианы не обращали на них внимания. Как предположил Измаил, потому, что им уже дали мяса и крови и они решили пощадить того, кто их покормил. Однако же они с девушкой минут на пятнадцать впали в оцепенение — выпитое на них подействовало. Если бы в это время появился любой хищник, он мог бы с легкостью растерзать их, никуда при этом не торопясь.
Вновь обретя способность двигаться, Измаил попытался скосить глаза и так изогнуться, чтобы дать ей понять, что хочет, чтобы его развязали. Она нахмурилась — выражение ее лица показалось ему очень милым — и некоторое время помедлила, решая, стоит ли пойти ему навстречу. Потом поднялась и с улыбкой перерезала его сплетенные из травы путы. Он медленно встал, растирая руки, а потом нагнулся, чтобы сделать то же самое с ногами. Девушка отпрыгнула назад, сжав в руке нож, но минуту спустя поняла, что надо либо караулить его с ножом в руке всю дорогу, либо оставить это занятие. Она сунула нож в кожаные ножны на поясе и повернулась к нему спиной.
Измаил вскарабкался на растение, согнув стебель под углом сорок пять градусов к земле, и окинул взглядом джунгли.
Везде, насколько хватал взгляд, простирались заросли — растительности не было лишь на вершинах холмов вдали — по-видимому, очень высоких. Весь этот лес подрагивал, словно от страха. Он и сам устал от постоянной тряски и смутного, неослабевающего беспокойства вызванной ими легкой тошноты.
Девушку это явно не беспокоило; видимо, она с рождения привыкла к таким колебаниям почвы.
Джунглей не было только справа от него. Там простиралось мертвое море, колыхаясь, словно живое.
Небесные акулы улетели. На западе вдали виднелась легкая красноватая дымка, — видимо, еще одно скопление планктона, влекомое ветром. Вместе с ним появятся новые небесные чудовища — и акулы, наверное, тоже.
Огромное красное солнце спустилось пониже, но ему предстояло пройти еще четверть своего пути по небу. Стало еще жарче, и снова захотелось пить. Пить он опасался — ведь это значило на четверть часа стать совершенно беспомощным. К тому же кто знает, каково будет суммарное действие нескольких порций наркотика? Пока он не чувствовал ни головной боли, ни особенной вялости, ни других тревожных симптомов.
Измаил взглянул вниз, на девушку. Она залезла внутрь гигантского листа, похожего на гамак, растянутый между двумя толстыми стволами, и улеглась там, явно собираясь поспать.
"Интересно, — подумал он, — надо ли мне стоять на страже, пока она отдыхает, или она считает, что я, само собой разумеется, заползу в один из листьев рядом с ней и тоже засну?" Раз она не показала ему, что он должен делать, — значит, это ее не волновало. Однако такая беззаботность была ему непонятна. Здесь было достаточно опасностей, о которых он уже знал. А сколько тех, что ему еще неизвестны?
Перед тем как улечься, мучаясь вопросом, спать или не спать, он еще раз посмотрел по сторонам. Совершенно чужое небо слишком синего цвета, бробдингнегское[Бробдингнег — страна великанов из "Путешествий Лемюэля Гулливера" Д. Свифта] кроваво-красное солнце, море, вязкое от соли, трясущаяся земля, растения-кровососы с парализующим соком, небеса, кишащие летающими животными и растениями, — от этого всего у него защемило сердце.
Хотелось плакать, и Измаил не смог сдержаться.
Впоследствии Измаил думал о том, где он мог оказаться.
Когда произошли события, объяснимые только вмешательством сверхъестественных сил, «Рахиль» плыла по ночной глади Южнцх морей; был 1842 год. Корабль тогда стал падать вниз, словно море внезапно исчезло.
Словно море исчезло. А что, если море пропало не по мановению волшебной палочки, а испарилось? Испарилось с течением времени?
Измаил был на китобойце нижним чином. Но это не означало, что он был лишь простым матросом. В перерывах между плаваниями он успел поработать школьным учителем, и, где бы он ни был, он всегда много и усердно читал. Так что он был знаком с теорией, согласно которой через миллионы или даже миллиарды лет — то есть через столько лет с тех пор — Солнце остынет, став из добела раскаленного красным и едва теплым, а потом совсем остынет и погаснет. В результате естественной потери инерции движейия по орбите Земля приблизится к Солнцу. А Луну будет притягивать все ближе и ближе к Земле, пока взаимное притяжение, нарастая, не разорвет оба небесных тела на куски.
Согласно другой теории, приливно-отливное трение, как раз напротив, будет отталкивать оба небесных тела друг от друга. Старый мудрец, придумавший эту теорию, считал ее более правильной — он даже подкрепил ее математическими выкладками. Очевидно, его формулы оказались неверными либо случилось что-то, что нарушило естественный ход событий.
Возможно, в течение своей долгой истории человечество подчинило себе такие силы, которые позволили ему самовольно влиять на природу вещей, казалось бы, ему неподвластных, — например изменять орбиты планет.
В самом ли деле он попал на Землю далекого-предалекого будущего? Быть может, «Рахиль» попала в некое место, где ослабла ткань Времени, или же прошла сквозь потайной ход мироздания, дверь в который приоткрылась и снова захлопнулась за «Рахилью»?
Измаил пришел к выводу, что он находится на дне высохшего Тихого океана, в южной его части. Мертвое море — все, что осталось от некогда безграничных водных просторов. Большинство живых организмов не смогло приспособиться к жизни на земле, которая все время ходила ходуном. Животные в основном отказались от наземного образа жизни, и воздушная среда наполнилась разнообразными видами летающих рыб.
Придя к такому заключению, Измаил не почувствовал себя еще более одиноким и покинутым, а, наоборот, взбодрился.
Без теории или догмы человек что корабль без руля и ветрил.
Теперь, когда у него была теория — или хотя бы догадка, — он может рулить, а если надо, то и держаться круто к ветру.
Может выйти невредимым из самого жестокого шторма и избегнуть мелей.
То, что он, возможно, находится на родной планете, а не на какой-нибудь планете близ звезды, столь отдаленной, что ее нельзя увидать с Земли, вселило в него мужество. Это была незнакомая ему Земля, и если бы он мог выбирать, он бы, наверное, отправился в прошлое, а не в будущее. Но выбирать не приходилось. У него и раньше многие годы не было своего дома — вернее, его домом была вся планета; и раз он мог почувствовать себя как дома на баке китобойца или среди людоедов племени тайпи — значит, можно было попробовать прижиться и здесь.
Он бодро сполз вниз и забрался в лист, он же гамак, висевший возле девушки. Она привстала, взглянув на него, а потом отвернулась, явно собираясь уснуть. Над ними были другие листья, скрывавшие их от небесных акул, но вот огромные тараканы — подумав о них, он потрогал ухо, которое еще немного болело, — и Бог знает, нет ли здесь хищников побольше и пострашнее?
"Как же с ними быть?" — подумал он, засыпая.
Проснувшись, он выпил еще воды из одного из стручков, которые девушка сорвала перед сном. Солнцу теперь оставалась одна восьмая его небесного пути. Стало еще немного жарче. На востоке, словно гигантский кегельный шар, взошла луна. Судя по скорости, с какой она перемещалась по небу, луна вновь должна была догнать солнце, чтобы закатиться одновременно с ним.
Девушка жестом подозвала его, и Измаил стал делать то же, что и она. Они ползали вокруг, раздвигая заросли, пока она не нашла, чем позавтракать. Это был какой-то парализованный зверь, возможно, потомок домашней кошки, известной Измаилу. Голова у него была как у домашней кошки, но тело было змеиным, а лапы — слишком длинными и тонкими. Зверь был лохматый, с длинной шерстью в черно-белую полоску.
Прежде чем перерезать кошке горло, девушка подождала, пока лиана оторвалась от яремной вены. Почему надо было ждать, он не знал. Наверное, между разумной плотью и полуразумной растительностью здесь существовало что-то вроде телепатической связи. А может быть, она просто соблюдала правило, нарушив которое можно было подвергнуться нападению со стороны растений.
Он многого здесь не понимал. Измаил радовался не только тому, что благодаря девушке он был не одинок. Она знала, как вести себя в этом небезопасном мире, и, похоже, знала, куда идти. Он шел за ней, благо она не возражала, и пока они продвигались на север, Измаил учил ее язык.
В конце концов солнце скрылось за горизонтом, и ему на смену явилось зрелище черного неба со странными созвездиями. Луна, словно мертвая голова одного из здешних богов, катилась по небесам вниз. Она была такой огромной, что Измаил долго не мог отделаться от ощущения, что она упадет на Землю и раздавит его. Он научился распознавать по фазе луны, когда наступит сизигийный прилив. Измаил ненавидел это время, поскольку тогда слабая тошнота, преследовавшая его постоянно, усиливалась.
Длинной-предлинной ночью было сначала жарко, потом в самый раз, а потом, под конец, похолодало. Измаил в своей тельняшке без рукавов и моряцких брюках дрожал от холода; пока он спал, его ботинки кто-то унес. "Тараканы", — решил он.
На Нэймали — так звали его спутницу — одежды было слишком мало, чтобы защитить ее от холода, но, похоже, она нисколько от этого не страдала, будучи в этом отношении похожа на жителей Патагонии, которые тоже ходят голыми. Ему пришлось предложить ей спать, обхватив друг друга руками, чтобы удержать тепло. Она отказалась, так же как впоследствии отвергла его попытки поцеловать ее.
К этому времени он уже понимал ее язык достаточно хорошо для того, чтобы наконец узнать название места, откуда она родом, и как она здесь оказалась. Заодно он понял, почему не должен к ней прикасаться.
Это была Нэймали, дочь Синнетраа, правителя города Заларапамтра. Синнетраа был джаррамуа, то есть королем, хотя это слово можно было бы перевести на английский более точно как "великий адмирал". Он был также верховным жрецом великого бога Зумашмарты и начальником тех, кто говорил от имени младших богов.
Город Заларапамтра находился далеко на севере, на полпути к вершине горы, которая, как подозревал Измаил, некогда была подводной частью острова в южной части Тихого океана.
В этом городе Нэймали жила во дворце из хрусталя, созданного при помощи инструментов из камня и кислоты, которую выделяли какие-то животные, под присмотром основателя города, полубога Заларапамтры. Она была одной из двадцати четырех дочерей Синнетраа, имевшего десять жен. Нэймали была чем-то наподобие весталки, и ее главной обязанностью было сопровождать корабль во время его первого плавания, чтобы ему сопутствовала удача.
Измаил удержался, чтобы не напомнить ей о провале этой миссии.
Похоже, Нэймали не была особо удручена этим фактом.
И все только потому, что память о гибели судна и экипажа изгладило воспоминание о куда более серьезном несчастье.
За несколько дней до того как с неба на него свалилась «Рахиль», корабль Нэймали встретил другое китобойное судно из их города.
После обмена приветствиями его капитан поднялся к ним на борт. Тот явно хотел сообщить что-то ужасное: он был бледен, глаза покраснели от слез, а голова была вся в пепле, перемешанном с жиром; на груди была ножевая рана, которую он сам себе нанес, а лицо идола-покровителя корабля было закрыто маской.
Нэймали сначала подумала, что умерли ее отец или мать, либо их единственный сын. Но капитан сообщил куда более печальное известие. За несколько часов посреди долгой ночи был разрушен город Заларапамтра и убито большинство его жителей. Все это сотворил Багряный Зверь Жалящей Смерти.
Лишь немногие спаслись на кораблях, и один из них сообщил эту весть на китобоец его капитану. Тот горестно кружил и кружил в небе, пока не отыскал еще один корабль, которому он мог сообщить это известие.
По ее лицу побежали слезы, и она закрыла лицо руками, прежде чем снова смогла продолжить рассказ.
— А кто это — Багряный Зверь? — спросил Измаил.
— К счастью, их очень немного, — ответила она. — Полубог Заларапамтра, основатель нашего города, убил огромного Багряного Зверя — владетеля горы, где стоял и стоит наш город. Он огромный, больше, чем гигантские, но безвредные животные, сквозь которых мы и наши корабли прорывались, когда падали. За ним тянутся многие тысячи тонких щупалец, обжигающих людей до смерти. А еще он роняет яйца, которые разрываются с громким шумом, разрушая все кругом.