Иной раз на обед оказываются приглашены посторонние. Особенно Алекса бесит некий полковник, поджарый, усатый, безапелляционный. Он смотрит на Юрис сальными глазками и вещает:
— Наш непобедимый флот… Наши непобедимые флотоводцы… Наша доблестная армия…
Алекс молчит, бледнеет, наконец открывает рот.
— Наш непобедимый флот только что разбит под Каррой, полковник.
— Потому что подлый Дизит применил бесчестную тактику! — полковник багровеет. — Не вам, юноша, хаять наш непобедимый флот!
— Почему же не мне? — в голосе Алекса столько яду, что Юрис испуганно поднимает на него глаза — впервые за обед. — Даже мне ясно, что командование недооценило противника и сделало все ошибки, какие только можно было сделать.
Он отодвигает тарелку в сторону и объясняет:
— Наши зашли отсюда (кладет на скатерть нож), Дизит вышел вот так (кладет вилку). Нужно было ударять сюда (ставит солонку), мы же полезли в лоб. У нас были все преимущества, так нет же! Если бы мы ударили так, как я говорю, они не унесли бы ног.
— Молодой человек, — громыхает полковник, — вы несете чушь! Правила Гильдии не позволяют подобных действий! Мы могли сражаться только так, как мы и сражались, и не о чем здесь говорить!
— Это война, полковник, или маневры? Я думал — война. А если маневры — почему столько жертв?
— Алекс, — тихо говорит Юрис, и он замолкает, смотрит на свои руки, вертящие несчастную солонку.
— Извините, погорячился.
Господин Бассианус обращается к полковнику с вопросом о каком-то назначении в штабе. Тот с облегчением отвечает, постепенно принимая прежний цвет.
Алекс едва досидел до конца этого невыносимого обеда, и ушел, как только это стало прилично. Юрис перехватила его у самых дверей.
— Алекс, подожди.
Он останавливается, смотрит — потом говорит:
— Я лучше пойду, Юрис, милая. Я сегодня что-то зол.
— Алекс, ты только помни, что я тебя люблю. Ладно?
Он поворачивается, быстро обнимает ее, прижимается щекой.
— Я помню, милая. Я тоже тебя люблю.
…Юрис заканчивает академию. Торжественное вручение дипломов, гордый дочерью папа Бассианус, пышный подол, лента в волосах. Выпускной бал. Алекс не отходит от нее, она ни на кого другого не смотрит. Бассианус хмурится, глядя на них.
Ректор академии, слегка приседая от подобострастия, заговаривает с премьер-министром, и, воспользовавшись моментом, Юрис и Алекс исчезают.
Она сидит за ангаром на старой железной раме, и плевать ей, что на подоле бального платья пятна ржавчины. Алекс пристроился на земле у ее ног, обхватив ее талию руками и опустив голову ей на колени. Она перебирает его волосы.
— Я так люблю тебя, — глухо говорит он. — Я сойду с ума вдали от тебя.
— Не смей, Алекс, — отвечает она. — Ты обещал ждать два года, один уже прошел.
— Тебя не будет в академии. Я не смогу видеть тебя месяцами. Что мне делать, Юрис?
— Мой добрый папа нажал на рычаги, — она грустно улыбается. — Меня оставляют в Адмиралтействе. Работа скучнейшая, летать не придется, но я остаюсь в столице. Будем видеться у папы за обедами, чтоб им провалиться.
— Да благословят боги обеды господина Бассиануса, — говорит Алекс. — Чтоб им провалиться.
Юрис гладит его по волосам.
— Я тебя люблю.
Он поднимает голову, она наклоняется — и мир перестает существовать.
— 48-
Я очень уважаю его. Он великий человек.
Но я не могу любить того, из-за кого ей было так плохо. Да и мне тоже.
Он ведь все рассчитал и исчислил. Он перемножил наши юные порывы, разделил на идеализм и романтику и возвел в степень наивности, потом извлек корень, горький, но увесистый, и решил, что это хорошо.
А мы были живые, и нам было больно.
Ее слез я никогда не смогу простить ему.
Хотя и знаю лучше всех, что он желал и ей, и мне добра.
Я очень уважаю его. Но видеть его и говорить с ним — выше моих сил.
— 49-
— Где дрель, черт побери?
— Спроси Алекса, он брал.
— Уже несу, Альфи.
— Что, не ладится твоя Серебряная, лейтенант?
— У этой модели есть недостатки. Ничего, значит, у корабля их не будет.
— Хотите поспорить? — интересуется Уокер.
— Не хочу, — мрачно отвечает Алекс, сует в руки Альфи дрель и отходит.
— …Иногда я поражаюсь моему маэстро, — грустно говорит Дагобел. — Когда речь идет о странах и народах, нет человека умнее его. А стоит коснуться его собственного ребенка — и он глупеет на глазах.
— Да уж, — кивает Уокер. — Ничего нельзя придумать глупее, чтобы отвадить парня от девушки. Глядишь, мальчик давным-давно забыл бы ее, если бы не политика твоего мудрого маэстро.