«И сил набрался».
«Так пойми же ты, что и мой фотоэлемент вот так же действует. Только он днем, при солнце, сил набирается, а ночью работает. Солнце мои лампочки днем силой заряжать будет, а ночью они гореть будут».
Ну как ему иначе объяснишь? Главное понял, однако.
Среди моих товарищей — молодых туркмен — уже многие электротехнику знали и физику, а этому не пришлось еще в советской школе учиться. Ну да ничего, думаю, мы его тоже скоро подкуем насчет электрификации.
Зарядил я в тот день светом свои фотоэлементы, а вечером Окизов хлопал в ладоши от удовольствия, глядя на маленькую горящую лампочку, и, несмотря на то что уже поздновато было, сам побежал к директору. А мы остались дожидаться.
Вернулся Окизов совсем в другом настроении. Видно было, что директор хорошим ушатом воды его окатил.
«А ты меня не обманул, заочный инженер?» — спрашивает Окизов.
«Как это обманул? В чем?»
«А в том, что, может быть, ты этот самый… элементик от карманного фонаря где-нибудь спрятал, от него и ток брал. Такие случаи, говорят, были. Какой-то изобретатель уверял, что из земли тоже можно электричество добывать. И добывал, а потом оказалось, что у него в земле элементы закопаны были».
Вот оно что! Не утерпел я. «Ребята, — говорю, — директор нас в обмане подозревает! Айда к нему!»
«Бас!» — кричит один туркмен-комсомолец. «Бас» значит «дави». От этого слова и «басмачи» называются. Ну, и надавили мы на директора. Заставили его пойти с нами и самому посмотреть.
Он все внимательно осмотрел, видит — никакой фальши нет.
Сел у меня за стол, вот тут, где ты сейчас сидишь — в этой комнате все и происходило, — закурил папироску и говорит:
«Вы меня простите, товарищи, давайте поговорим мирно. Каждый себя бережет. Не подумайте; что я какой-нибудь вредитель и против вашей затеи. Затея хорошая. Отличная затея. Если удастся, большое дело сделаете. Но станьте вы на мое место. А если не удастся? Как вы думаете, погладят меня по головке за медь-то? Да и не в одной меди дело. Ведь вам нужны будут тонкие медные листы. У нас их не сделать. Надо на заводе заказывать. Как оформить такой заказ? На чьи средства?»
«Вы нам только медь отпустите, а уж мы все остальное устроим!» — отвечаю я.
«А с медью так дело обстоит. Сам я, на свой страх, не дам, и не просите. Но давайте попытаемся получить разрешение треста. Я со своей стороны обещаю поддержать ваше ходатайство и подтвердить, что в лабораторных условиях вы добились успеха, хотя… гм… конечно, многое, что удавалось в лаборатории, не вытанцовывалось на практике… Но об этом мы сейчас говорить не будем. Так по рукам?»
Молчим мы все.
«Ведь вы, товарищ Окизов, на себя личную ответственность не возьмете?»
Вижу: и Окизов жмется. Ему это простительно. Откуда ему знать, что из нашей затеи получится?
«Так на этом и покончим, — говорит директор. — Завтра мы пишем в трест!»
Ушел он, ушел Окизов, а мы сидим кто на столе, кто на табуретке, а кто и прямо на полу, на корточках. Время за полночь, а никому в голову сон не идет. Думаем: как быть? И вот один говорит:
«Директор не против нас. Директор не хочет быть только против себя. Он боится отпустить медь потому, что меди не хватит для фабрик и заводов. А мы еще, наш рудник, не выполнили промфинплана. Задолжали стране. Что надо сделать, чтобы директор дал медь? Мы пойдем завтра к нему и скажем: мы все записываемся в ударники. Мы обязуемся ликвидировать прорыв. Мы перевыполним план. А медь, которая нам нужна для крыши, мы будем добывать в сверхурочное время, бесплатно. Если из нашего фотоэлемента ничего не получится, мы возвращаем руднику всю медь».
И как это нам раньше в голову не пришло!
Наутро мы изложили наш план директору. Расцвел человек. Еще бы! Теперь не он нам, а мы ему этакий подарок преподнесли.
Промфинплан мы перевыполнили. Медь получили. Остальное все устроилось. И, как видишь, дом уже покрыт медными листами. Сегодня я начал окрашивать их окисью меди. Через несколько дней надеюсь окончить.
На другой день мне пришлось уехать на работу — ловить реку.
Случилось так, что на обратном пути мне не удалось заехать к Синицыну, хотя наши автомобили проезжали поздно вечером совсем недалеко от медного рудника. Окна стоявшего на пригорке двухэтажного дома были ярко освещены электричеством. Заочный инженер и его товарищи добились своей цели. Солнце Туркестана начало светить не только днем, но и ночью.
— Поздравляю!
— От души поздравляю! Тебе повезло, Левка. Со школьной скамьи и, можно сказать, прямо в капитаны воздушного корабля.
— Ну, корабль-то мой на привязи! — со смехом ответил Леопольд Миллер.
— Ему вдвойне повезло. Слушайте! Не перебивайте! — старался перекричать всех черноволосый живой Дунский. — Во-первых, этакое назначение…
— По заслугам, брат!..
— Подожди, не перебивай, Завачкин! Во-первых, этакое назначение, а во-вторых, этакая помощница. Ты будешь идиот, Левка, если не предложишь Зое руку и сердце. И я бы на твоем месте никогда не спускался на землю. Вы будете небожителями. Вы сможете пользоваться безоблачным счастьем — ведь твой «Кондор» парит выше облаков. А ты, Зойка, ты станешь родоначальницей нового человечества, рожденного на небе!
— Захватите с собой только хорошую няньку, чтоб ваш будущий воздушный младенец не упал с высоты тысячи километров!
— Да будет вам! — смеялась Зоя, встряхивая русоволосой стриженой головой. — Я не собираюсь замуж, и Левка мне совсем не нравится.
— Ну, это положим!
— Любовь и запах мускуса нельзя скрыть, как говорит восточная пословица!
— Летите на аэроплане? — спросил Орлов.
— Нет, едем на электричке, — ответил Миллер.
— Такая отсталость! Воздушному человеку не пристало ползать по земле.
— Рожденный летать ползать не умеет, или как там…
— Мне по пути надо захватить кое-какой материал.
— Смотри, чтобы тебя румыны не подстрелили. На самой почти границе висеть в воздухе будешь!
Миллер поднялся.
— Ну, ребята, мне пора. Спасибо за пожелания и горячие проводы. Перед дорогой надо уложиться, написать кое-какие письма. Зоя, ты прямо на вокзал?
— Мне недолго собраться, — ответила девушка.
— Эх, Зойка, осиротеем мы без тебя!
— Приезжайте в гости.
— Приедем! Спасибо! Прощайте! Счастливого пути!