Ведь в наше время, когда Ему было семнадцать, Он не знал, что я существую. Мы просто с ним еще не встретились.
Я спохватилась: сколько же лет мне сейчас? Поиски Его и сложности с адаптацией так поглотили меня, что я вообще об этом не задумывалась. Зеркало показало беспощадную истину: на меня смотрела зрелая женщина. В случае со мной отклонение было в обратную сторону. И я впервые возроптала против предков, мудро отказавшихся продолжить жизнь человека до двухсот лет.
Что мне было делать? Я для него теперь - "милая дама средних лет".
Представляете, сколь гнетущим было для меня одиночество в этом новом для меня мире, рядом с юношей, которого я любила мучительной и теперь уже... безнадежной любовью.
Я не знала, что мне делать, с кем посоветоваться и просто таяла от смятения и бессонницы.
А мой "ученик" блистал среди сверстников, проявляя невероятные способности. За несколько недель он освоил три древних наречия. Еще бы! Мы с ним знали по двенадцать языков! И это помимо других наук!
Тысячью хитроумных способов я пыталась вернуть ему память. Рассказывала об экспедициях Стефана Хольта (оба мы принимали в них участие). Он кивал:
- А! Вулканолог Хольт! Тот, что построил энергетическую систему на Этне?
Я расспрашивала о его родителях. Он сказал, что оба они погибли во время полета на Марс. Но для него это случилось не полтора века, а всего два года тому назад.
Он считал, что когда-то ходил в другую школу в каком-то "захолустном" местечке. А как он попал сюда?
Он не помнил. Вероятно, заснул в пути, во время пересадки произошла какая-то путаница, и он оказался в этом экспериментальном городе ...
Я была в полном отчаянии.
И тут вдруг подал сигнал мой коммуникативный браслет, сообщив, что все, у кого есть какие-нибудь проблемы, могут прийти на Оранжевую площадь. Их выслушает член Высшего совета.
Я ожидала стотысячной толпы, но собралось не более пяти десятков человек. При этом одни что-то рисовали на упругих пружинистых торцах, выстилавших площадь, другие читали, третьи играли в незнакомые мне игры, а один человек - может, архитектор, - мастерил макет причудливого сооружения.
Среди них прохаживалась пожилая негритянка, одетая в японское кимоно. Она отличалась от других втрое более широким по сравнению с нашими коммуникатнвным браслетом.
Двадцать человек пожаловались, что с трудом выносят ночью ослепительный белый свет над городом и выразили желание жить там, где ночью темно.
Другие десять просили разрешения держать у себя дома животных - кто опоссума, кто тибетского медведя.
Молодой художник капризно заявил, что нигде не может отыскать краску такого-то оттенка.
Несколько человек вознамеривались опуститься на дно Марианской впадины в собственноручно изготовленном батискафе.
Я выждала всех.
Последним к негритянке обратился мальчик - он хотел иметь "настоящую мать".
Негритянка прослезилась: "Я для этого подойду?"
Мальчик бросился ей в объятья.
Вот так, с мальчиком на коленях она выслушала мою историю.
- Поскольку ты пришла из прошлого, - сказала она, - возможно, в твои слова невольно вкрался и вымысел. Ты готова пойти со мной, чтобы выявить его?
И она повела меня к престарелому эфиопу, который сидел в камышах на берегу небольшого озера. (Позднее я узнала, что камыши у них чувствительные и очень сложные приборы.)
Я повторила рассказ о своих мытарствах.
- Какую ты хочешь помощь? - озабоченно спросил эфиоп.
- Почините мой компас. И сделайте так, чтобы или я стала моложе Его, или чтобы Он стал старше меня.
- А не повредит ли это вам обоим, когда мы возвратим вас в ваше время?
Я удивилась.
- Неужто вы в силах нас возвратить?
Он улыбнулся.
- Ты мыслишь старыми категориями конца эпохи Эйнштейна, когда считалось, что возвращение в прошлое невозможно на том основании, что "тогда бы пришлось признать принципиально возможным абсурдное положение человека, родители которого еще не родились". Но, может, ты хочешь остаться у нас?
- Нет. Здесь я чувствую себя бесплотным духом среди теней еще не родившихся людей.
- Мы подумаем над положением, в котором вы оба оказались, - уверил меня старец на прощанье. - А ты постарайся узнать, захочет ли он возвратиться...
- Но жизнь без Него невыносима для меня в любом времени. Жизнь без Него, пусть и самая прекрасная, - невыносимая тоска. В средние века в таком случае люди прибегали к самоубийству. Неужто и мне, чтобы избавиться от этой тоски, придется прибегнуть к этому варварскому способу?
Эфиоп коснулся моего лба, и от этого мне сразу стало легче.
На следующее утро меня снова позвали к старцу.
Рядом с ним и негритянкой сидели двое юных мужей - на вид не старше двадцати лет. Один из них изрек:
- Мы все взвесили и решили: вам лучше возвратиться.
Я поблагодарила его и сказала:
- Прежде чем вас покинуть, разрешите задать один вопрос: неужто вам совсем не интересно, кто я такая, откуда я пришла, как меня зовут?
Юный муж снисходительно покачал головой:
- Ты ходишь читать имена мертвых, выбитые на камне траурной площади? Для нас вы давно канули в прошлое.
- А почему у вас нет имен?
- Скромность для нас - высшая добродетель. Наши люди творят добро, не ожидая за это награды или похвалы. Имена и удостоверяющие их бумаги были необходимы, чтобы отличать добрых людей от дурных.
Мы же не знаем преступности. И нам ни к чему клочки бумаги, которым наши предки верили больше, чем самому человеку.
Его юный спутник смущенно прервал его: