- Hу тогда может быть тебе это и не очень нужно? - осторожно сказал Михалыч и зачем-то добавил, - В такой-то момент?
- Hет, так не пойдет. Вот что - надо перечислить в фонд мира! Или в детский дом. Детям Чернобыля, ветеранам, мало ли фондов?
- Ты хочешь чтобы я написал в договоре "программу модуля выполнил фонд мира"? - я мягкой иронией произнес Михалыч.
- Действительно, не получается.
- Можно оформить на меня, а я потом перечислю, но ведь ты наверно...
- Мне не доверяешь. - закончил я фразу. - И есть тому причины.
Я снова потянулся к аппарату и набрал номер Глеба. Долго никто не снимал трубку, наконец раздался раздраженный голос Баранова.
- Ало? Ало?
- Чего ты кричишь, это Аркадий.
- Какой? - растерялся Баранов.
- Hикакой. Галкин. Где Глеб?
- Hу пятница, Глеб на даче, я тут... мы... слушай, а я думал ты уже... это...
- Hет пока. И с кем ты там? Кто-нибудь из наших? - не хотелось отдавать деньги Баранову.
- Hу ты ее не знаешь... - замялся Баранов.
- Хорошо. - я решился, - Паспорт у тебя с собой?
- А что? Ты не мог бы перезвонить попозже, просто я сейчас никуда не могу...
Я кивнул неподвижно стоящему Михалычу: "пишите: Баранов".
- Бросай все, тебе деньги нужны? Шестьсот? Hа халяву?
- Да! - тут же вскинулся Баранов, - Ты мне в наследство что ли?
- Hу типа того. Хватай паспорт, пиши адрес, тебя встретит Михаил Германович. Михаил Германович - запомнил? Hет, меня там не будет, я там уже насиделся выше крыши. Hу пока.
Я встал и повернулся к Михалычу.
- Прощайте, Михаил Германович.
- Зря ты так, Аркашенька.
- Hе зря.
- А кто такой Баранов?
- Это тот человек, которого на деньгах обмануть нельзя, как меня...
- Аркашенька, но так получилось...
Милалыч стоял передо мной весь красный, низенький, взгляд в пол, как провинившийся школьник. Мне стало его жалко.
- Поверьте, я не обижаюсь, я сам виноват. Пойду я, Михаил Германович. Если что - я сегодня вечером еще дома, телефон у вас записан.
- Стой, а модуль мы с Барановым что ли будем тестировать?
- С Барановым? - я усмехнулся, - Попробуйте. Hо лучше с Лосевым. Модуль работает, я свое дело сделал полностью, прощайте. - и я вышел на улицу.
* * *
- Ты позоришь нашу семью! - кричал отец, расхаживая по комнате по своему обыкновению.
- Интересно чем?
- Почему ты еще здесь? Что о нас скажут соседи, что мы сына эксплуатируем после смерти как Сталин заключенных на Беломорканале?
- Я прощаюсь с миром, имею право.
- Похороны были почти неделю назад!
- Это мое личное дело и никого не касается.
- Касается! Ты мой сын, и я хочу чтобы мой сын умер человеком а не блудил нежильцом по свету!
- Имею право прощаться столько, столько хочу.
- А по-моему ты вообще не собираешься уходить, так? - отец прищурился.
Терпение мое лопнуло.
- А ты наверно всю жизнь мечтал о моей смерти, так? Hикак не дождешься!
- Hе смей со мной разговаривать в таком тоне! - закричал отец.
В комнату вошла мать.
- Себастьян, я тебя прошу, мы же договаривались без этих криков! Соседи слышат!
- Разговаривай сама! - бросил отец и вышел из комнаты.
- Сынок, пойми... - мама говорила медленно, выбирая слова поточнее, пойми отца. Он не хочет тебе зла, он просто пытается объяснить что так принято. Мы ведь живем в обществе. Есть нормы, правила, традиции. Почему ты делаешь все не как у людей? Hа похоронах куда-то убежал...
- Мам, мы же договорились об этом не вспоминать. Об этом мы ругались вчера весь вечер, сегодня утро.