Ты что, пробуешь прочесть мои мысли? Мао улыбнулся, поднял кружку:
- За советских друзей!
Сун Пин поднял свою кружку. Вот такие и парализуют твою волю. Ты и хочешь ускорить события, и не можешь. Ничего, завтра он, вероятно, еще и не сможет радикально действовать, послезавтра - сможет! А сейчас потанцуем! Поддерживаемый Цзян Цип, он поднялся, что-то ей шепнул, и сразу перед ним предстала очаровательная девушка лет шестнадцати. Под смех гостей Мао сказал:
- Жаль, к старости только голова хорошо работает!..
И принялся выделывать на с ловкостью, удивительной при его грузной фигуре. Когда танец закончился, он шумно дышал, Цзян Цин вытирала ему платочком мокрый лоб. Прелестная девица исчезла. Танцы прекратились: из горки пластинок Цзяп Цин выбирала любимые мужем старинные китайские оперы. Послушали одну пластгшку, вторую, третью.
Суп Пин провозгласил:
- За успехи китайских товарищей!
Мао стукнулся кружкой о кружку, отхлебнул и сказал чуть слышно, шутливо и с чуть приметной улыбкой:
- За то, чтоб вскоре мы могли бы чествовать советских товарищей в столице коммунистического Китая.
Выпивали, закусывали, слушали музыку. Рассеянно улыбаясь, Мао размышлял: "На гребне революции пас вознесет над Китаем!
Исстрадавшийся, умирающий с голода народ поддержит нас. И мы дадим ему новую жизнь: без голода, но и без излишеств. Иначе парод зажиреет, потеряет способность к дальнейшей борьбе. Надо, чтобы парил был поджарый, готовый к прыжку! У американцев появилась сверхмощная бомба, ее взорвали шестого августа над Хиросимой. Вот это оружие! По всей вероятности, такую бомбу создают и русские. Америка нам ее не даст, а Советский Союз обязан дать. Любыми средствами заполучить сверхмощное оружие!"
Из-под припухлых век он оглядел гостей. Веселятся, пыог, едлт. Радостны, жизнелюбивы. Да, конечно, когда-нибудь они вместе с Мао Цзэдупом окажутся в столице Китая. Но руководителей, как и народ, следует держать в строгости. И время от времени проводить их духовное очищение. "Да, неизвестно, кто из вас сохранится в руководстве ло тон благословенной поры", - подумал и стал медленно, величественно прихлопывать в ладоши в такт музыке, все больше и больше отставая от нее.
Потом Мао притих, будто задремал, и присутствующие гуськом вышли из комнаты. Осталась Цзян Цин. Она сняла пластинку, осторожно стряхнула пепел с колен мужа, укрыла их пледом, ласковым, женственным движением поправила его рассыпавшиеся волосы, и он, не прерывая дремы, так же лениво-величественно похлопал ее ниже спины. В спертом, мглистом воздухе оплывали свечи, их копоть смешивалась с табачным дымом. За окном, наверху, где-то в горах выли шакалы, и от этого еще гуще казалась могильная тишина пещеры.
18
Солдатские разговоры - о чем угодно. На сей раз такой разговор посеял повсеместно татуированный Логачеев. Посасывая самокрутку и сплевывая, он завел грубым, толстым голосом:
- Товарищи граждане, сон приснился. Как будто скопытило меня возле города Ржева. Будто под кусточком, в крови дохожу...
- Мне ранения тож частенько снятся, - говорит Толя Кулагин.
- В том-то и штука! Я и в натуре был раненый подо Ржевом, доходил, истекал кровью в тальнике. А было так: шли в атаку, снаряд ка-ак врубит привет и наилучшие пожелания! Очнулся, лежу, вверху звезды, тихо. И не пойму, на том ли я свете или еще на этом подзадержался. Если убитый, значит, я на том свете, если псжудова живой, значит, на этом. Рукой-ногой пошевелить не могу, но шарики работают. Думаю: пришибло насмерть, тогда где ж я, в раю или в аду? Насчет раю - сомневаюсь, потому не святой. Однако один ость плюс: солдат как солдат, за чужие спикы не ушмыгпвал. Ну, ангелов не видать, райской музыки не слыхать... В аду? Но и чертей не видать, никто не волокет меня поджаривать на горячей сковородке... И вдруг слышу: "Видал, разлегся вопи... Да не мертвый он, а живой... А коли живой - ползи к своим, так нет, все на санитаров перекладывают... Ладпо. Тарасюк. бери его за ноги, я - за руки..." - и мат. Ясно, где я:
на земле, не убитый! Еще поживу!
- Поживешь, Логач, а чего же? - Это опять тонкий, ребячий голосок Кулагина.
Да, фронтовикам нередко снятся их ранения и родные хаты.
Мне на ночевке приснился в который раз наш ростовский дворик с разгуливающей по траве маминой любимицей Туськой - пестрой кошкой с длинным и утончающимся, как у крысы, хвостом.
усатой, знаменитой на весь коммунальный дом мышеловкой. Надо же, Туська приснилась. Даже упоминать о таком сне неудобно.
И в какой момент и где приснилась - на войне с Японией, в августе сорок пятого!
Кстати, старшина Колбаковский, уважаемый Кондрат Петрович, высказался в том смысле, что это не самостоятельная война, а последнее сражение великой войны, которая началась для вашего народа событиями на Хасане в тридцать восьмом году и продолжилась боями на Халхин-Голе в тридцать девятом и в Финляндии - в сороковом. У старшины роты своя теория, свой взгляд на военную историю. Ну, а парторг Микола Симоиенко провел беседу о событиях на озере Хасан и реке Халхпн-Гол.
Выкроил время. На большом привале. Закончив рассказ, спросил солидно:
- Какие будут вопросы, товарищи?
- У меня вопросик. - Руку тянул Погосян.
- Пожалуйста.
- Что, без нас союзникам не одолеть Японию? А? - У Погосяна сильный акцент, и потому его вопросы звучат очень веско, - Не по существу, однако отвечаю... Видишь ли, товарищ Погосян, я лично считаю: без нас никак не справятся.
- Еще интересуюсь... Америка да Англия с нами союзнпчают поневоле, по расчету. Они ж хотели столкнуть пас с Гитлером, а он сперва кинулся на них, потом уж на нас. Так вот, интересуюсь: после войны Америка да Англия не скурвятся. не будут ва нас кого натравлять?
- Ругаться не стоит, товарищ Погосян... Лично я считаю:
чему-то должны научиться.
- И я так считаю... А как считают в Америке, мы не знаем...
Симоненко наморщил лоб, собираясь ответить Погосяну. но раздалась команда к построению, и все поднялись с земли. Беседа парторга как будто сразу отошла в прошлое, но я успел подумать: "Уроки истории для империализма? Может быть. Однако обреченность застит ему перспективу..."
За ночь, точнее, за четыре часа маленько передохнули, и теперь все суетятся, весело покрикивают. Во сне прихватывало холодком, да и по предрассветыо воздух свежий, не иссушенный.
Но выплескивается на небо заря, выкатывается из-за горного гребня солнце, и вот-вот будет обычное: жара, пекло, ад, куда пока не попал рядовой Логачеев.
Зашагали натощак - завтрак будет на марше. - под ЕОГЙМП сильней и сильней чавкали болотистые луга, дурно пахнувшие испарениями (жижи вдосталь, а воды все-таки кет), перед глазами дыбились скалистые оголенные отроги, исполосованные трещппами. Казалось, до гор рукой подать, но шагаем и шагаем, а они словно не близятся.
Сон еще не сброшен окончательно, однако идем ходко - радость наступления! По Внешней Монголии тоже был марш, и как он трудно давался. А тут будто не тот же зной, не то же безводье, не те же бесконечные, оплетающие ноги версты. Вперед к победе, вперед к миру! Я стараюсь ступать легко и чувствую, как автомат пересчитывает мне ребра. Вперед - это правильно, но перед победой и миром были и будут бои. Ныне совершенно очевидно: японцы заранее увели из приграничья главные силы, потому здесь такое относительно слабое сопротивление.
Командир полка говорил: главные группировки за Хинганом, там, на Маньчжурской равнине, предстоит генеральное сражение, однако не исключено, что японцы попытаются раньше нас выйти к Хингану с другой стороны, захватить перевалы, закупорить горные проходы. А вывод прежний: быстрей вперед, вперед, на войне упреждение противника много значит.
Здесь, в предгорье, войска пылят поменьше: почва не та да и вроде бы рассосались по степи, верней же - растянулись, кто ушел далеко на юг, кто вроде нашей дивизии болтается посередке, кто отстал, пу это тылы, они вечно отстают в наступлении. Где-то вдали погромыхивает канонада, изредка пролетают паши самолеты, японских не видно. Над горными вершнпами сгущаются облака, из белых превращаясь в пепельно-серые, а кое-где и в грязно-черные, эти рваные тучи временами закрывают солнце. Натянет грозу, польет дождь? Давненько мы не чуяли, что это за явление природы.
Нас нагнали полевые кухни, по завтрак все-таки подзадержался. По уважительной причине. Только-только собрались устраивать прпвал, как на сопке справа затарахтел пулемет, в голове полковой колонны замешкались, остановился и наш батальон.
- В укрытия! В укрытия!
Какие тут укрытия - ссыпались по ту сторону караванной тропы, за камни и чахлые кустики. И за высокую траву. Будто трава и кустики могут задержать пулеметную очередь. Пулемет - я определил: станковый, "гочкис" бил короткими очередями, по куда - враз не попять. Ясно одно: нужно подавить. И тут-то я в который раз пожалел о близости - по расстоянию - к полковому начальству: командир полка приказал командиру ближнего батальона, то есть первого, а тот приказал командиру ближней роты, то есть первой, уничтожить огневую точку! Всегда мне чтонибудь достается. Хотя все равно кому-нибудь надо уничтожать вражеский пулемет. Я повел роту, маскируясь кустарником, в обход сопки, вдогонку донеслось комбатово: "Глушков, не пурхайся! Втемяшилось?" Втемяшилось, и пурхаться мне ни к чему, нужно не терять времени, но и терять своих солдат я не намерен.
Поэтому поспешать буду осторожно. Кстати, я не совсем понял, почему посылают стрелковую роту, почему не обработать высотку из пушек, из минометов? Или так быстрей и надежней? Может быть.
Так либо иначе, рота где короткими перебежками, где по-пластунски охватила сопку. Пулеметчики пас заметили: пули засвистели в траве, свист их был как свист косы. Мы вели огонь из ручных пулеметов, винтовок, автоматов, и "гочкис" посылал очереди то в один конец нашей цепи, то в другой. Я подумал: "Кидается как бешеный, из стороны в сторону". Оборачиваюсь: два минометных расчета тащат своп игрушки во главе с сампм командиром минометной роты. Запыхавшись, докладывает, что прибыл по приказанию комбата, раньше не смогли, отстали на марше.
Я отвечаю, что лучше поздно, чем никогда, что давай, мол, обрабатывай сопку из свопх самоваров, а потом стрелки атакуют ее.
Мины ударили по высотке, ее заволокло дымом, мы забросалп ее гранатами и поднялись в атаку. Пулемет тявкнул, захлебнулся.
Взбираться по крутоватому склону было нелегко. Наконец добрались до площадки, обложенной плоскими камнями. Представлятьто "гочкис" я представлял, но реальность оказалась более впечатляющей: пулемет был покорежен, а два пулеметчика к нему цепями прикованы! Смертники! Японцы мертвы, в посеченных осколками куртках; овальной формы каски валяются рядом; рядом же и горка ручных гранат, похожих на паши "лимонки": не успели воспользоваться.