Андрей Коробов
   Темные Знамения
   Глава 1. Нектар
   — «Магия призвана поддерживать Равновесие мира…» — повторил задумчиво Альдред.
   Шаг за шагом кружил он, всматриваясь в лицо бедняжки. Словно волк, что ищет слабое место и ждёт удобного момента для атаки. Недалеко от истины.
   — Это цитата из Дюжины Столпов. Слышала, наверно?
   Строка из священных писаний стала догматом Инквизиции. Без его упоминания не обходится ни одна профилактическая беседа с магами. Так и сейчас.
   Девка не отвечала. На ней не было лица. Пустые глаза уставились в одну точку.
   Ничего страшного. Таких, как она, Альдред расколол немало.
   Инквизитор хмыкнул, заложил руки за спину. Чуть сгорбившись, продолжил обход. Он дал ей время поразмыслить над церковным законом. И снова тишина.
   Зарёванная, та лишь пускала пузыри носом и жевала губы, думая о своём. Бедняжка стояла на стёртых коленях. Гранитный пол давил их, доставляя немеющую боль. Спина её скривилась и напоминала знак вопроса.
   Альдред остановился, притопнув. Гул разошёлся по залу.
   Чародейка вздрогнула и округлила рот в испуге. Инквизитор сделал шаг навстречу.
   На лице — ни единой эмоции. Взгляды их пересеклись. Он наклонился к ней и строго потребовал:
   — … Так выполни свой долг.
   Бесполезно. Волшебница засопела и отвела глаза. Ушей Альдреда коснулся её скулёж.
   У себя в голове он прокручивал разговор, состоявшийся накануне с ментором.
   «Верховный ещё не сообщил, кто мне достанется?»
   «Тебе повезло, что я в экзаменационной комиссии! — смеясь, отвечала она. — Можешь не волноваться, трудно не будет».
   Открыто никто такое не обсуждает. Они заперлись в кабинете, строго тет-а-тет. От греха подальше.
   «Кто это?»
   «Девчонка. Новичок ещё совсем. Её в Круг привезли всего пару дней назад. Из деревеньки где-то у чёрта на рогах».
   «И как она умудрилась попасться?» — призадумался Альдред.
   «А, мамонька у неё набожная оказалась. Даже слишком. Настучала в приход, что её дитятко видит осознанные сны… Ну, это полбеды. Хуже всего, у девчонки жилы горят мистическим зелёным огнём».
   «Весело», — отозвался тот, слегка напрягшись.
   Ментор не осуждала. Они оба знали, чем чревато возиться с магами этой ветви.
   «Рано переживать. Говорят, у страха глаза велики. Она не опасна. А твоё дело малое. В общем, с визитом долго миротворцы ждать себя не заставили. Девка ветками замахала. Наших это не впечатлило».
   «Больно надо разбираться с тонкой душевной организацией!» — отозвался Альдред и усмехнулся, скрестив руки на груди.
   «Ну да. Её просто скрутили и отправили к нам». — Наставница уселась на краешек стола и хлопнула себя по ляжкам.
   «Есть на неё досье?»
   «Пока пишется. Хотя, казалось бы, не о чем…»
   «Заселили её уже в общежитие?» — осведомился воспитанник.
   Она причмокнула губами и сказала:
   «Нет. У неё даже своей оранжевой хламиды нет, о чем ты! Рано пока».
   «Может, швее и не придётся заморачиваться». — Альдред шутил, и как всегда — черно.
   «Какой ты добрый у меня! — осуждающе бросила наставница. — Так не пойдёт!»
   «Знаю-знаю, — увещевал её Альдред. — Где она сейчас?»
   «В карцере на нижних уровнях, где ж ещё. Помаринуется, пока не понадобится».
   Через это проходил каждый маг. Камера-одиночка. Кромешная тьма, а в ней — только крысы, вши да постельные клопы. Неволей всхлипнешь, зарыдаешь…
   Деревенской с трудом верилось, что жизнь так резко изменилась. Это ещё что — её заложила собственная мать! Чародейка надеялась, что просто спит.
   «Так будет лучше для всех, Эдени!» — заявила старушка. Нагло, прямо в лицо зарёванной дочери. Матушка была искренне уверена в собственной правоте.
   На деле всё обстояло куда прозаичнее: она просто боялась магов. Даже больше, чем зловещих демонов или чудищ из лесных чащоб. Каково же было её удивление, что у неё родилась одна из «меченных» богами.
   Со столь тяжким грузом на душе Эдени предстала перед Альдредом.
   «Занимательно», — думал тот, как только его полностью ввели в курс дела. Тогда на его губах заиграла плотоядная, властная улыбка.
   Обычно ему доверяли дела попроще. Он карал еретиков, надзирал за Кругом и укрощал строптивых.
   А иногда — работал с теми, кто напал на инквизиторов, которых к ним приставили. Такие ребята — материал уже отработанный. Поэтому разговор обычно складывается короткий: пришёл, увидел, умертвил. А дальше их просто вычёркивают.
   Они находились в Рунном Зале, на одном из последних этажей. Здесь Эдени должна доказать свою пользу человечеству, или сгинуть навеки.
   Альдреду девчушка напоминала приведение. Всему виной зловещая, холодная лазурь жаровен, полных метеоритного огня. Горит он вечно и потому стоит целое состояние.
   Ужас мёртвой хваткой вцепился в глотку Эдени. Ещё никогда её судьба не зависела от самой только девушки.
   В глубине души магичка злилась: если бы не мать, ничего бы не было.
   Её ждала процедура, которую проходят все в Круге без исключения. Маги находятся на содержании Церкви, поэтому обязаны вносить свою лепту в благоденствие общества. Самое малое — поделиться заклинанием.
   Крестьянка не могла избавиться от ощущения, будто её унижают и насилуют, принуждая к невозможному. По крайней мере, для неё. Эдени гуляла в Серости осознанно лишь раз!
   Девке некуда деваться было. Фантомной пылью вокруг неё начертали четыре причудливые символа. Они и сейчас мерцали на полу кислотным пурпуром.
   Внутри круга находились только чародейка и стенд с развёрнутым пергаментом. На нём она должна была начертать заклинание в виде руны. Тогда им сможет воспользоваться любой умелый смертный.
   Любой, кто готов щедро заплатить.
   В круг Эдени легко вошла. А вот выйти самостоятельно она не сможет. Метнуть оттуда заклятие в других — тем более. В ней нет необходимой силы, чтобы противостоять рунописцу, который создал этот барьер. Итак, теперь она могла навредить лишь себе.
   Крестьянка злобно поглядывала то на Альдреда, то на остальных кураторов парой санов повыше. Она помнила о присутствии миротворцев, грозных в постоянной немоте. Их чародейка боялась, как огня, поэтому старалась вообще не смотреть в их сторону.
   — Ты же знаешь, это неизбежно, — строго напоминал ей Альдред.
   — Я, й-а-а, — заблеяла Эдени. Дышала она сбивчиво, и тряслась, как лист на ветру. — Я не могу… Н-ничего не выйдет. Со-с-о-жалею…
   «Ответ неверный».
   Постепенно терпение подходило к концу. У инквизитора начали чесаться руки. Он готов был забить чародейку до полусмерти ногами, лишь бы получить от неё заклинание. Его останавливали только строгие правила, которые преподала наставница.
   «Насилие — крайняя мера. Помни об этом, если хочешь прыгнуть выше репрессора. До тех пор, пока маг не ушёл совсем в отказ, не стоит применять грубую силу. Мягкую — сколько угодно. Тем кураторы и отличаются от других отделов».
   Альдред не обрадовался тому, что слышал. Ментор прыснула смехом и поспешила добавить многозначительно:
   «Но это не значит, что магов нельзя провоцировать. Всё хорошо, что идёт впрок».
   «Обвести вокруг пальца? Это можно устроить», — заключил репрессор.
   Инквизитор поглядел на бедняжку сверху-вниз, не скрывая презрения. Он выпрямился и отвернулся, разыгрывая миниатюру. Эдени показалось, Альдред закипает от гнева. Внезапно мучитель опять развернулся и выпалил:
   — Что значит «я не могу»?! Эдени!..
   В глазах его горел огонь. Он всплеснул руками.
   Чародейка вздрогнула от страха, но отозвалась на своё имя, будто собачонка. Карие глазки следовали за инквизитором. Её озадачило и даже немного тронуло, что к ней обратились вот так, на равных. В первый раз в этом проклятом Круге!
   Девка навострила уши. Она и подумать не могла, что Альдред всего-навсего пускает ей пыль в глаза. Его риторика — лишь очередной инквизиторский трюк, хитрый в своей простоте.
   Следовало подготовить почву.
   — Посуди сама, — продолжал репрессор. — Если бы ты не была сновидицей, ты бы осознала себя в Серости?.. Ты бы смогла блуждать между её слоями? А помнила бы свои похождения от и до?
   Крестьянка замялась. Её застали врасплох. Инквизитору неоткуда было знать, что испытала Эдени по ту сторону.
   В родной деревушке дрязги и разбирательства часто венчало пресловутое рукоприкладство. Поэтому ей и в голову не пришло, что Альдред берёт её в оборот и диктует свои правила игры. Ведь в сельской местности люди легко читаемы. Они и честнее. На лесоповале и в полях нет места фокусам и интригам.
   Волшебница протяжно замычала и неуверенно выдавила из себя заветное…
   — Нет…
   Магичка до сих пор не прочувствовала опасность, которую нёс в себе Альдред. Она вообще не привыкла видеть угрозу в парнях. Тем более, в таких молоденьких. Даже если у них с пояса свисает причудливый кинжал с подозрительно длинной рукоятью.
   Она считала, если оружие так и не пустили в ход, не о чем беспокоиться. Это была её ошибка. Понятия чародейка не имела, как общаются кураторы, какие насильственные методы используют.
   — Это онейромантия чистой воды, — заявил он. — Значит, ты — маг. Не так ли, Эдени?
   Альдред обрабатывал её умело, со вкусом и опытом.
   Та вцепилась тонюсенькими пальцами в засаленную мешковатую юбку. Подсознательно девка понимала, к чему клонит репрессор. Боязнь совершить ошибку овладела её телом. Эдени выжимало, как тряпку. Пот лился ручьями. Она утирала его грязным рукавом поношенной сорочки.
   От неё требовали ответа по существу. Теперь даже самой волшебнице соврать казалось глупым: она уже попалась.
   Чаровница собрала всю волю в кулак и мышиным голоском пролепетала:
   — Да. Видимо, да…
   — Вот поэтому ты здесь…
   Разведя руки в стороны, инквизитор окинул Рунный Зал.
   — … в Янтарной Башне. Здесь ты находишься в безопасности. Янтарная отделка не пропускает в Круг демонов с той стороны. Так что Злу не удастся тебе заморочить голову. Можно спать спокойно. Это особенно важно для тебя, Эдени, ведь ты онейромант. Уход в Серость — основа твоего дара. То, что тебя отличает от других магов.
   — Н-ну да, это так, — не стала спорить волшебница: слишком уж очевидно.
   Ей было невдомёк, в чём заключался смысл всех этих увещеваний.
   Постепенно Эдени наполняло спокойствие. Она даже начала врать сама себе, что в Круге её ждёт жизнь, а не существование. Первые дни в янтарном карцере — не больше, чем временные неудобства.
   — Об этом я говорю. — Альдред улыбнулся ей с фальшивой теплотой.
   Сновидица поджала губы. Ей показалось, будто инквизитор подбивает к ней клинья. Она почувствовала неловкость. Обычно с деревенскими парнями с таких улыбочек все и начиналось. А заканчивалось — валянием на сеновале.
   Может, и этому она понравилась? Может, он хочет её защитить? От таких мыслей к ней неволей закрался жар в чресла.
   Впрочем, Эдени просто начала видеть то, что хотела видеть. Только бы умалить боль, которая отравила ей душу.
   Альдред вдруг начал ни с того, ни с сего:
   — Можешь поверить мне на слово, Эдени. Твоя мама очень тебя любит. Она сделала всё возможное, чтобы ты была и оставалась хорошим человеком.
   На миг та напряглась, но после опомнилась: в Янтарной Башне о ней знают всё.
   — Ты думаешь, тебе удалось бы развивать свои способности дома? У тебя не было никого, кто наставил бы на правильный путь. Я имею ввиду, никого, кроме демонов…
   Репрессор нагло улыбнулся Эдени.
   Его намёк сработал мгновенно. Чаровница снова испытала животный страх. Она вспоминала хтонических причудливых тварей, которые не поддаются описанию сельским языком. Чудовища выплывали из туманов Серости. Девка видела их мимолётом, сразу старалась убежать прочь. При виде них она ненароком замочила наяву ночнушку…
   Крестьянка состояла в приходе при деревне. Она была наслышана об исчадиях Серости до того, как встретилась с ними лично.
   Священник сказал чистую правду. Бестии обещали Эдени немало даров, только бы её душа потеснилась в девичьем теле. Вытеснить хозяйку из плоти со временем искусителю бы не составило труда.
   Она часто задышала, невольно воспроизводя в голове сладострастный шёпот. Некто или нечто пыталось её соблазнить всем, чего ей так не хватало в жизни:
   «Власть, богатство, внеземная красота. Мужчины всех цветов, всех возрастов, всех кошельков и всех чинов — всех, каких только пожелаешь! Контроль над умами людей. Тебе одной — и больше никому. Просто доверься мне, деточка…»
   Или же это сейчас демон шептал ей на ухо свою сладкую ложь?
   Контингент Круга разношёрстен. К каждому магу нужен свой подход. Поэтому Рунный Зал не обшит янтарём.
   Для Серости всякий чародей здесь, как на ладони. Лёгкая добыча…
   Вопрос репрессора мгновенно стал риторическим. Эдени могла не отвечать. У неё и так на лице было всё написано.
   — Так-то, — бросил ей Альдред. — Ты нуждаешься в Равновесии, а Равновесие нуждается в тебе. И твоём редком даре. Именно поэтому нам так необходимо согласие…
   — Н-но… — протянула чародейка и закусила нижнюю губу.
   Инквизитору удалось частично убедить её. Они точно не были врагами — скорее союзники или около того. Только крестьянке это не прибавило уверенности в себе.
   — Скажи, Эдени, ты любишь свою маму?.. Также сильно, как и она тебя?
   Чародейка сощурилась. Она спрашивала себя, причём тут её престарелая матушка. В свете последних событий девчонка и сама усомнилась в истине, которую с возрастом озвучивала всё реже.
   Мать предала дочь. Не «по-людски» это. Её признание в сокрытии мага-вольнодумца и потенциальной одержимой втоптало онейромантку в землю.
   Сладкие речи репрессора и ореол сострадания вкупе с рассудительностью, которая не присуща молодым парням, сделали своё дело. Она взглянула на свою жизнь под иным углом. Вспомнила всё хорошее, что разделяла её семья. Эдени не хотелось, чтоб овечье смирение матери ставило крест на их узах. Даже если больше они друг друга не увидят.
   — Д-да, я люблю её, — немного помолчав, прошептала чародейка. — Очень сильно…
   «Как это мило», — посчитал Альдред.
   Репрессор даже немного позавидовал магичке. Своей матери он никогда не видел. Хотя это и к лучшему, подозревал инквизитор.
   — Ты ведь хочешь, чтобы она спокойно прожила свою жизнь? Чтобы она не беспокоилась ни о чём? И уж тем более о своей дочке? Чтобы она могла только радоваться за тебя?
   Альдред вновь осадил её вопросами, пытаясь полностью подчинить своей воле.
   — Да! — без сомнения заявила крестьянка.
   В её взгляде пёс Инквизиции уследил мимолётный блеск решимости. То, что надо. На такую копну вопросов невозможно ответить иначе.
   «Прелесть».
   — Тогда тебе нужно начертать руну. Сделай первый шаг на пути к саморазвитию. Покажи себя. Хотя бы ради мамы, — безмятежным голосом подытожил Альдред.
   В голове волшебницы промелькнула шальная мысль. Чем этот парнишка отличается от демонов, которые пытались её принудить к сотрудничеству?
   — Как Вы не понимаете?.. — сокрушалась Эдени. От согласия её отделяло всего ничего. — Я не знаю, как управлять силой. Откуда мне знать, как я попала Туда?.. Это вышло случайно. Слу-чай-но!..
   — А на что тебе я, Эдени? — наигранно удивился Альдред.
   Его тенор при этом разливался мёдом.
   Инквизитор плотоядно осклабился, чуть наклонив голову набок. Сущий бес.
   Магичка осеклась, поражённая отзывчивостью Альдреда. Репрессор сказал мягко:
   — Я помогу. Даю тебе слово…
   Тогда-то волшебница ощутила незримую ауру, что исходила от инквизитора. Необычайно сильная. Как у мага, сказала бы она, если бы видела кого-то из них ранее.
   Одно сновидица могла сказать наверняка: кровь по её венам забежала быстрее, будто по наитию.
   Ритуал Начертания неизбежен. Либо Эдени справится, либо её песенка уже спета.
   Девка сглотнула и неуверенно пробормотала:
   — Я попробую…
   — Ну вот! — Альдред ухмыльнулся. — Совсем другой разговор.
   — Что я должна делать?..
   — Возьми.
   Он достал из кармана серый пузырёк из матового стекла, заполненный до горлышка непонятной вязкой жижей, и протянул Эдени. Чаровница помнила о барьере, который окружал её, и дрожащей рукой потянулась за бутылочкой.
   Как ни странно, девка не подорвалась на месте: рука Альдреда очутилась внутри круга. Едва ощутив сосуд в руке, она принялась изучать его. Никаких этикеток или отметок не было.
   Тем временем репрессор отошёл подальше: ей было нужно больше личного пространства, пусть и мнимого.
   — Что это такое? — озадачилась крестьянка.
   Глава 1–2. Нектар
   — Нектар, — спокойно пояснил инквизитор.
   — Нек… тар? — не поняла Эдени.
   Альдред скривил губы еле заметно. «Я вроде как не нанимался в ходячие энциклопедии». Ему вечно приходилось втолковывать что-то чародеям.
   — Зелье такое. Оно повысит уровень эфира в твоей крови. Стимулятор Эффекта Материи. Твоё тело вырабатывает энергию самостоятельно, хоть и медленно. А нектар позволит быстро восполнить её запас.
   На губах Альдреда заиграла заговорщическая улыбка.
   — Сдаётся мне, это снадобье не будет лишним.
   — Его все маги пьют? — В глазах Эдени сияло детское любопытство. — И сновидцы, и элементалисты, и… кто там ещё…
   Репрессор кивнул ей бойко.
   — Была ни была, — пробормотала волшебница и не без труда откупорила бутылёк.
   Она усомнилась на миг, не хотят ли её отравить. Понюхала содержимое. Нос не воротило от смрада. Наоборот, запах присутствовал и даже манил её своей изысканной, винной тонкостью.
   Наблюдая за ней, Альдред поджал губы, лишь бы не захохотать.
   «Дурёха. Качественнейшие яды не смердят. Либо благоухают, либо вообще без запаха», — рассуждал он про себя. Уж кто-кто, а он был посвящён в тонкости оружейного арсенала инквизиции.
   Чародейка вздохнула и немножко отхлебнула, будто крепкого грушевого бренди.
   Алкоголя в жидкости кот наплакал. Она замычала от удовольствия, распробовав подозрительное снадобье.
   — Сладкое! — с восхищением поделилась Эдени.
   — В нектар добавляют вино, апельсиновые корки, ещё мёд, — открыл ей правду Альдред. — В основном, липовый.
   — Так вкусно… Только зачем? — размышляла вслух магичка.
   Репрессор погонял воздух во рту и сказал:
   — Я всех тонкостей не знаю. Знаю только, что сладкое очень бодрит. Мгновенно. И даже поднимает настроение. К тому же, мёд маскирует горечь трав, которые и составляютоснову нектара. А ещё зелье так сохраняется дольше.
   — Вот как… Любопытно. Мы варенье так закатываем в деревне, — болтала крестьянка в попытке разрядить обстановку. В первую очередь, для себя. Она продолжала пить. — Целый год может простоять на антресоли — и хоть бы хны.
   — Понимаю, — протянул инквизитор, лукаво улыбаясь.
   «С мёдом я не соврал. А вот трав там никаких нету. Об остальных ингредиентах ей вообще необязательно знать. Сблюёт ещё», — с омерзением рассуждал про себя Альдред.
   Он покосил глаза на остальных инквизиторов, которые оценивали его работу.
   — Мне нравится, — отозвалась Эдени и положила опустевший пузырёк рядом с собой, как только вкрутила обратно пробку. — Что дальше?
   — Ну и как ощущения?
   Крестьянка лишь рассмеялась. Она заметно повеселела. Только вот смех её казался донельзя вымученным.
   «Ты только посмотри, как приободрилась. Тогда начнём», — подытожил репрессор.
   — По твоим жилам течёт эфир. Постарайся сконцентрировать энергию в своих пальцах… и голове, — заговорил он. — Добейся безмятежности. Постарайся вызвать у себя сон наяву. Для начала.
   — Это как? — Эдени округлила глаза.
   — Чего не знаю, того не знаю, — Альдред беспечно пожал плечами, нагло улыбаясь. — Ты же сновидец, а не я… Я лишь даю советы.
   Волшебница вздохнула горько.
   — Попробуем…
   Её потуги могли затянуться. Говорят, один такой неудачник просидел целый день в попытках раскрыть потенциал. Он и язычка пламени материализовать не сумел, зато седалище надорвал, пока пыжился. Оставалось надеяться, что Эдени не подведёт.
   Альдред отошёл и достал из кармана дарёные часы на цепочке. Он призадумался:
   «Подыхаю с голоду. Интересно, останется обед, когда закончим, или пехтура опять всё сметёт?..»
   Награда стоила ожиданий. К девятнадцати годам Альдред уже добился немалого успеха в отделе кураторов. И сейчас он взбирался по иерархической лестнице.
   Время показало, что у него есть необходимые таланты для освоения новой ступени. Работа с крестьянкой должна была доказать комиссии, что он достоин перейти от тупикового сана репрессора в кураторы-практики. Так повысится его статус в глазах скептиков. Что более важно, парнишку перестанут опекать и контролировать.
   Комиссия оставалась довольна его мягким подходом к Эдени. Хотя по их каменным лицам и не скажешь. Наставница тоже присутствовала. Когда они с Альдредом переглянулись, она кивнула ему, давая понять: всё в порядке, продолжай.
   Мягкая сила убеждения — вот, чего ждут от кандидата. Без неё невозможно обуздать ораву враждебных магов. Власть над умами узников Башни — то, на чем зиждется порядок в Круге.
   «Не одной сталью едины», — поговаривал Верховный Куратор.
   В противном случае, Альдред бы застрял в среде живодёров-репрессоров. Или, на худой конец, подался бы в миротворцы: там постоянно требуется свежее мясо. Вот только таскатьна своём горбу пуды металла — удовольствие сомнительное. Да и в среде непритязательных умов парень и сам бы начал угасать.
   Следующие десять минут собравшиеся скучали, наблюдая за потугами онейроманта. Вида не подавали: им надлежало сохранять внешнюю невозмутимость, как бы ни хотелось закидать новенькую тухлыми яйцами.
   Эдени всё надрывалась, пыхтела и шипела, пробуя войти в Серость осознанно. Её вены так и не загорелись. Только зря перевели нектар.
   Альдреду стало ясно: мягкой силы недостаточно. Девке не хватает самоконтроля и ощущения собственного тела, чтобы Ритуал сдвинулся с мёртвой точки.
   Наконец волшебнице надоело. Она опустила руки, выдохнула и нерешительно выдавила из себя:
   — Я не могу… — А затем добавила уже громче, в отчаянии: — Бесполезно!..
   — Пробуй снова, — безразлично отвечал инквизитор.
   — Да не выходит! Я пытаюсь, честно! Ну без толку же! — завывала она, как вдруг оторопела и начала бредить. — Может, я и не маг вовсе?.. М-м-может, дело в другом?.. Не мучайте меня, прошу Вас, отпустите домой! Я там нужнее! Это какая-то ошибка!..
   — Инквизиция не ошибается, — строго сказал репрессор, скрестив руки на груди.
   Эти слова давно стали аксиомой.
   Эдени поникла под тяжестью его взгляда. Она не могла вынести холодной синевы водянисто-голубых глаз. Только сейчас она увидела его настоящего: Альдред просто втёрся к ней в доверие и использовал её. Чародейка не пережила обмана и заплакала снова.
   Горько, навзрыд.
   — Как дитё малое, — пробормотал репрессор и полез во внутренний карман плаща.
   Жалкая сновидица надоела ему. При любых других обстоятельствах инквизитор испытал бы удовольствие от того, что задумал сделать. Но не сейчас, когда претерпевал жгучее раздражение.
   Больше Альдред не намерен был распинаться перед онейромантом. Он достал кожаную перчатку, подшитую к медному браслету, что напоминал костяную руку. Вдел в неё пальцы, сжал в кулак и разжал. Ничего из этого Эдени не видела: глаза ей залили слёзы. Репрессор знал, как разбудить в ней чары. Только девке это не понравится.
   — Ничего личного, — впопыхах бросил магичке Альдред.
   Инквизитор направил надетый браслет на рунный барьер. Перчатка-манипулятив прямо воздействовала на магическую энергию круга, сделав силовое поле зримым. Оно былолиловое и полупрозрачное.
   Рука пришла в движение. Вся кисть крутилась и вертелась, пальцы крючились и разгибались. А между тем внутри круга происходил сущий ад.
   Чародейку впечатало в силовое поле, по телу её пробежал ток. Она взвизгнула так, будто живьём жгли на костре. В зависимости от движений руки Эдени бросало от стенки к стенке, на пол, а по границам барьера бегали маленькие молнии.
   Тело магички тряслось в припадке. Альдред не спешил прекращать экзекуцию. Он с наслаждением и азартом любовался её страданиями. Неволей губы его изогнулись в кривой полуулыбке. К её душераздирающим крикам репрессор оставался глух: за время службы уже успел привыкнуть.
   Инквизитор уверенно вдавил голову Эдени в барьер и держал, зная, что так сновидица не умрёт. Немножко прокоптится кожа, но в целом — ничего непоправимого.
   Перчатка-манипулятив предоставляла ему щепотку власти над девушкой, и Альдреду это нравилось. Он тщательно следил за состоянием крестьянки. Вскоре его пытки оправдали себя: жилы её действительно загорелись изумрудным огнём. Чуть слепя, свет покатил изо рта и глаз волшебницы.
   Магическая натура постоянно мечется между разрушением и созиданием. И вот она отозвалась на угрозу извне. Этого достаточно. Альдред расслабил руку и снял перчатку, засунул её обратно в карман.
   Эдени отлипла от барьера и сгорбилась, тяжело дыша. Из-под юбки у неё натекла лужа. Выглядела бедняжка неважно. Волосы встали дыбом, их раскидало в разные стороны. Она до сих пор вопила, а свет всё лился из её головы. Инквизитору удалось пробудить в ней сновидца. Мага, болтающегося между Равновесным Миром и Серостью, где обитают присные демоны.
   Вскоре девка смолкла. Она жадно вбирала в себя воздух. Посмотрела на Альдреда.
   За потоками маны было не видать её глаз. Репрессор понимал: крестьянка ненавидит его всем своим естеством. Всего целиком и по отдельности.
   Его чёрный кураторский плащ с подкладкой из тончайших металлических лесок для защиты от магии. Ангельские глаза, полные лукавства. Черты лица почти идеальной симметрии, которые поначалу показались ей прекрасными. Короткие и жёсткие, как щётка, неестественно седые волосы, торчавшие вверх. Трупную бледноту кожи.
   Как, ну как она могла подумать, что он красив, что он ей друг?..
   — Так-то лучше, — довольно отметил репрессор. — Больше болтали.
   — Мудак! — рявкнула на него Эдени, насколько позволял сорванный голос.
   На её выпад Альдред лишь осклабился. Его всегда забавляло, когда маги, с которыми он работал, срывались. А ведь для кого-то подобные слова были последними: за агонией их ждала смерть от кровопотери или травматического шока.
   Комиссия тихо отметила его невозмутимость, сочтя за достоинство.
   Репрессор скрестил руки на груди, затем сказал угрюмо:
   — Вот ты и зарядилась. Делай, что говорят, и покончим с этим. У тебя еще есть шанс показать, что ты чего-то стоишь. Прислони руку к пергаменту. Создай заклинание. Какое хочешь, как хочешь. Тогда свободна. Я устал слушать твоё нытьё. И я не собираюсь целый день тут с тобой нянчиться.
   — Я тебе это припомню! — прошипела ощерившаяся крестьянка.
   Она чувствовала себя униженной, как никогда ранее. И кем?..
   Инквизиторам не понравилась откровенность Альдреда: это противоречило кодексу. Но вмешиваться не стали: гнев может помочь Эдени создать мощное заклинание. Соответственно — дорогое. Но это в лучшем случае.
   На месте репрессора они и сами не стали бы церемониться, достаточно селянке было отпустить угрозу в их сторону.
   — Все вы так говорите. — Альдред отмахнулся от неё, как от мухи.
   Онейромант покорилась. Кряхтя, она поползла на четвереньках к стенду. Ладонь распласталась по поверхности пергамента, плотно прилипнув к ней из-за пота.
   Спустя какое-то время из уст сновидицы полились жуткие стихи, декламируемые дребезжащим голосом.
   До сих пор остаётся загадкой, из каких глубин Серости берут свои заклинания такие, как Эдени. Среди всех ветвей мало какие маги вообще наговаривают на пергамент чары. И далеко не всем кудесникам под силу изъять их после.
   У сновидцев никогда не получается одной и той же руны. Мощь, заключённую в ней, можно использовать лишь раз. Одно хорошо — как правило, она всегда колоссальна. Ведь неспроста демоны считают онейромантов лакомым кусочком.
   Лишь Свет и Тьма знают, через какие кошмары продиралась Эдени. Она без конца мешала, на первый взгляд, несовместимые стихи на языке демонов:
   Яррак чоктар илым дэст цукван!
   Сыктир ван шак чоджу гидар!
   Малкар омнибак сэрты джасэ!
   Алькаф усын илып жыртыб бан!
   Это то немногое, что Альдред сумел различить. Чтение продолжалось ещё с минуту, прежде чем под ладонью засиял пергамент. Инквизитор улыбнулся: руна почти готова! Радость его быстро сменила смесь ужаса и отвращения.
   Крестьянка продолжала декламацию, как вдруг с её век сорвались кровавые слёзы. Жирные капли падали на гранитные плиты.
   Следом потекло из ноздрей и ушей. Чтение прерывалось кровохарканием. Но та, давясь, продолжала, будто сама не своя. Самозабвенно и даже яростнее, чем раньше. Онейромант едва ли замечала это, войдя в транс.
   Ничего подобного Альдред раньше не видел. И не припоминал, чтоб со сновидцами приключалось кровоизлияние в мозг.
   Он продолжал наблюдать. Пробовал своим умом дойти до истины.
   Сияние под ладонью погасло. Это могло означать только одно: заклинание готово. Эдени же, утопая в зелёном эфире, не сумела отпустить волну. Мерцая, она завопила снова. Комиссия дёрнулась от неожиданности.
   Девка свалилась под стенд и забилась в конвульсиях. В приступе пнула пустой пузырёк за пределы круга. Тот, бренча, медленно покатился к ногам латников. Но бряцанье стекла не могло подавить громкость её стенаний.
   Животные крики и судороги по всему телу отозвались холодком в затылке Альдреда.
   На своём недолгом веку репрессор повидал немало смертей. И к немалой доле приложил руку сам. Они давно перестали трогать его. Былое чувство ужаса вернулось к нему.
   По-настоящему, осмысленно, кошмарно.
   Что было несвойственно Альдреду, из него наружу рвалось прозаичное человеческое сочувствие. Он сам запер его в закромах души ради своего же блага. Инквизитор округлил глаза, следя за Эдени. Для него оставалось загадкой, как человек может так кричать от боли.
   Какое-то время Альдред стоял, как вкопанный. После — опомнился. Он собирался кинуться к чародейке, помочь ей как-нибудь. Но ментор, с ним поравнявшись, выставила перед репрессором руку, не пуская вперёд.
   Они переглянулись. Наставница покачала головой, мол, не встревай. Альдред подчинился. Он считал, та лучше знает.
   Было непонятно, что вызывает страдания Эдени. Тем временем к ней возвращался контроль над собственным телом. По крайней мере, так со стороны казалось.
   Её скрюченные пальцы потянулись к лицу. Она раскрыла рот — настолько широко, что при судорогах вывихнула челюсть. Крики отныне звучали утробно.
   Словно ей не хватало воздуха, бессознательно сновидица начала царапать ногтями лоб и щёки, нанося себе новые, уже поверхностные раны. Иной раз она цепляла склеру глаз, кровя их.
   В один момент спина её неестественно выгнулась. Ни за что в жизни она сама бы не сумела в здравом уме пойти на такое. Позвонки хрустнули. Мученица потухла, замолчалаи обмякла.
   Готова.
   Альдред замер. Он непроизвольно задержал дыхание, заворожённый смертью Эдени. Репрессор будто забыл, как дышать.
   А когда опомнился, стал жадно, как в последний раз, грести ртом воздух. На язык лёг терпкий, неестественный привкус озона — отголосок всякого Ритуала Начертания.
   Между тем наставница поглядела на пергамент. Онейромант погибла, но оставила после себя какое-никакое заклятие. И скорее всего, крайне мощное: изумрудная руна сияла, распластавшись во всю ширь полотна.
   Репрессор не знал, как быть. Он потерялся в рое мыслей, напиравших одна на другую. Сложно было сосредоточиться на чём-то одном. Лишь когда ментор коснулась его плеча, Альдред пришёл в себя. Это касание ни с чем не спутаешь.
   Инквизитор выпрямился и поглядел на неё.
   — Ты справился, — заявила она, довольная проделанной работой. Немногословная и хладнокровная, как и всегда, когда речь шла о долге перед Равновесием.
   — Я? — Альдред осёкся.
   Уши его заложило — настолько громко кричала Эдени. Эхо всё ещё разносилось в голове.
   — Вы знаете, что делать! — бросила миротворцам наставница. — Скальп и сердце!
   Латники скривились в поклоне, слушаясь главную надзирательницу Башни. Они направились к сундуку, чтобы достать необходимые инструменты для вскрытия: не с палашами ведь труп обрабатывать. Хирургия — дело тонкое.
   Один из них надумал вытащить девку за ноги из рунического круга. Только потянул, его окликнули. Он пошёл к остальным и ненароком подтёр руну сапогом.
   Даже после смерти маг может принести пользу. Волосы накапливают в себе эфир — вот, почему многие отпускают шевелюру подлиннее и бороду, если есть возможность. В сердечных клапанах эта самая энергия и вырабатывается.
   Всё это нужно высушить и перемолоть в порошок. Развести с мёдом в разбавленном вине, приправить особо пахучими специями и апельсиновыми корками, чтоб не возникло инамёка на людоедскую подоплёку. Смешать до однородной субстанции — вот и весь рецепт нектара.
   На самом деле, псевдонектара. В Равновесном Мире давно истощились Недра, где когда-либо натыкались на чистый минерал. Если и находят новые, горсточка нектарита стоит целое состояние. Вот, почему на него Церковь установила жесточайшую монополию.
   Так или иначе, останки Эдени подвергнут сожжению, как и прочие трупы.
   — Ритуал Начертания окончен, — объявила наставница сухо.
   Кураторы уже были на полпути, чтобы покинуть Рунный Зал.
   Наставница и сама намеревалась пойти в столовую. Вот так просто. Как ни в чём не бывало.
   Репрессор не дал. Он вцепился в её рукав. Уразумев, что ему сказали, Альдред попросту не поверил своим ушам.
   — Что такое? — спросила та с лёгким налётом недовольства.
   — Как это я справился? Она же умерла! И как?.. — бесновался новоявленный куратор-практик, держа себя совсем не профессионально.
   — Тише, тщ-щ. — Наставница приставила к своим губам указательный палец. — Альдред…
   На воспитанника подействовал её призыв, и он стал успокаиваться.
   — Давай по порядку, — предложила она. — Проверка прошла хорошо. Ты сделал всё, чтобы выполнить поставленную задачу. Так или иначе. Ты не дал волю эмоциям в неподходящий момент. Конечно, тебе ещё есть, чему поучиться, но комиссия одобрит твою кандидатуру. Я это гарантирую.
   — А что… с ней? — Альдред слегка качнул головой в сторону переломанного трупа.
   — Да, девчонка сдохла, — безразлично отвечала наставница. — Но твоей вины в её смерти нет. И умерла она не напрасно…
   Покровительница указала на тускло светящийся пергамент.
   — Заклинание мы получили. Архиепископ останется доволен и обязательно помолится за душу Эдени. Хотя… вряд ли ей сейчас это будет впрок.
   Она хмыкнула.
   — Сновидица не справилась со своей силой?
   — И да, и нет. Боюсь, что она слишком открыто вела себя на той стороне. Зря. Серость опасна, ты же знаешь. Очевидно, кто-то позарился на её душу. Пока она собирала заклинание, демон легко мог прибрать её себе. Стоит отдать бедняжке должное: за жизнь она цеплялась до последнего…
   Наставница ущипнула воспитанника за подбородок, широко улыбнулась ему и произнесла несколько артистично:
   — Хорошая работа, Альдред Флэй. Добро пожаловать в практики.
   Тот усмехнулся, когда она ему игриво подмигнула.
   Альдред выдохнул. Он был не в силах представить, что именно произошло в Серости. Но в глубине души понимал: теперь он куратор, и ему не раз придётся столкнуться с чем-то подобным. И всё же, в мыслях он молил Свет с Тьмой, чтоб такое происходило как можно реже.
   Из размышлений его вырвал чужой голос, преисполненный тревоги:
   — Сестра Кайя!
   Ментор машинально повернулась лицом к миротворцам. Следом за ней — Альдред.
   Оставшийся куратор из комиссии судорожно указывал на сновидицу.
   Латники хватались за пики с палашами, спеша к ней. Тело Эдени стало слабо подёргиваться. Изо рта песком сыпался хрип.
   Под кожей трупа что-то шевелилось…
   Глава 2. Инцидент
   Сестра Кайя выставила открытую ладонь вперёд. Миротворцы тут же остановились: в Рунном Зале не осталось санов выше, чем она.
   Инквизиторы уставились на оживший труп крестьянки. Они только по стонам догадывались, насколько та страдает.
   Под кожей восставшего мертвеца туда-сюда носились шишки. Они напоминали неведомых паразитов из баек про страны Экватора. Изначально мелкие, похожие на жировики, они облепили конечности трупа. Затем стали усиленно собираться воедино, образуя выпирающие красноватые опухоли.
   Туловище Эдени под одеждой распухало и пульсировало. По коже беззвучно шли первые разрывы. Альдред заметил трещины на поверхности: это раздувающаяся плоть просилась наружу. Ноздри щипала вонь от груды сырого мяса. Ощущалась и некая другая нотка, но определить, что это, он не сумел.
   Кураторы и миротворцы понятия не имели, какие изменения претерпевает покойница. Им оставалось только гадать.
   Другое дело, наставница. Своим умом она уже осознала, к чему всё идёт. Однако должна была убедиться наверняка. Не опуская руки, она приговаривала время от времени, словно дрессировщик львам:
   — Стоять на месте!..
   Альдред подозревал неладное. Он стиснул зубы от омерзения. Ему было тошно наблюдать за метаморфозом селянки. Ничего подобного бывший репрессор не учинял над магами сам: фантазии не хватало, да и не мог чисто физически.
   Внутренности прижались друг к другу, боязливо и плотно. Их взаимное давление вызывало резкие спазмы у него в животе и пояснице.
   Он предпочёл бы не видеть этот леденящий кошмар. Уж лучше убраться отсюда подобру-поздорову как можно скорее. Но почему-то не мог оторвать глаз.
   Его не покидало чувство, будто он где-то уже встречал нечто подобное. Давным-давно, ещё до вербовки в Инквизицию. Ассоциации прокладывались чётко.
   Всхлипы и стоны бедняжки переросли в протяжный вой. Звук ударился об запылённые стены Рунного Зала. Одновременно с этим кожа трупа лопнула окончательно. Взору явилось бурое мясо с обнажёнными зеленоватыми сухожилиями. До сих пор оставалось неясно, что за лихо рвётся из внутренностей сновидицы.
   У одного из кураторов не выдержали нервы. Возомнив себя героем, он выхватил палаш и с рявканьем бросился к студенистой биомассе. За ним следом устремился миротворец, вооружённый щитом и мечом.
   Может, ещё не поздно ликвидировать угрозу в зародыше?
   — Не нужно! — оторопев, крикнула им наставница. Было поздно.
   Парочка даже не успела произвести удара. Дрожащая плоть разверзлась, выпуская наружу тончайшие сегментированные ленты, напоминавшие свиных цепней. Целая дюжина, если не больше. Они оплели инквизиторов, начали сдавливать конечности, будто змеи, лезли в рот и глаза. Бедолаги не успели и пикнуть.
   Руки с ногами выворачивало в разные стороны, будто у кукол на шарнирах. Позвонки их хрустели. Груда мяса тянула жертв на себя, не то впитывая несчастных, не то приращивая их тела к себе. Вместе с оружием, доспехами и одеждой. Ушей касался пронзительный визг твари, который перерубало её же раскатистое шипение.
   За миротворцем и куратором хотели броситься другие инквизиторы. Их боевой задор упал тут же. Наоборот, они начали пятиться назад.
   Ментор заметила это. Она оставалась непреклонна и сказала строго:
   — Я приказываю. Стоять. На месте!
   Оставшиеся псы Церкви послушались, нерешительно отводя взор. Альдред же оставался, где и стоял. Он жадно смотрел и слушал, что происходит.
   Рост мышц за счёт присвоенной плоти мужчин только ускорялся. Руки и ноги поглощённых инквизиторов кочевали по студенистому холму, пока не занимали свои параллельные места, уподобляясь паучьим лапам. Единственное, заметил практик, стали конечности гораздо длиннее и мускулистее.
   Одежда Эдени давно треснула по швам и теперь повисла кровавыми лохмотьями на вздымающемся теле. Прямо из мышц торчали раскуроченные латы миротворца и эфесы клинков. Едва ли разодранная ткань прикрывала ужас, в который обратились онейромантка и инквизиторы.
   Из живота сновидицы показалось обезображенное лицо куратора. А из её плеча — уже латника. Вернее, часть от носа до рта. Его губы задрожали, потом отлипли друг от друга. С них покатился хрип.
   У Альдреда по спине побежали мурашки. Ему не хотелось повторять их судьбу.
   Первый бедолага раскрыл глаза, налитые кровью, и закричал. Альдред почувствовал, как внутри у него всё сжалось. Он посчитал, что у куратора сохранилась часть сознания, и был прав. Очевидно, инквизитору не нравилось в новом теле. Приращенный чёрный плащ не переставал надрывать голос.
   — О Свет и Тьма… — прошептал непроизвольно воспитанник.
   Эдени тоже не осталась без преобразований. Голову её крутило из стороны в сторону, как мячик. Руки безвольно болтались плетьми. Кожа приобрела землисто-серый оттенок. Шея чуть удлинилась и изогнулась, напоминая утиную. Лицо несчастной переболтало в непропорциональную, асимметричную, неясную мазню. Она выглядела, как не до конца взбитый яичный желток. От прежнего облика девки ничего не осталось.
   Подсознательно Альдред сопоставил то, что услышал от ментора, с увиденным. Он укоренился в осознании: Эдени, равно как и двух инквизиторов, больше нет. По крайней мере, в привычном человеческом понимании.
   Это чудовище предстало перед ними — да не простое. Не от мира сего. Явившее свой мерзкий, искажённый облик из глубин мироздания. Оно заместило собой пойманную крестьянку, обрело более близкую себе форму за счёт неё и двух инквизиторов. На выходе псы Церкви встречали уже гигантское паукообразное нечто.
   Тварь заклекотала. Из паучьего туловища торчал голый торс волшебницы. Она развела руки в стороны. А прямо под ней разверзлась пасть. Хелицеры застучали друг об друга. С них капала не то слюна, не то яд.
   Арахнид опёрся на приращенные конечности, служившие лапами, и поднялся в самое удобное для себя положение. В нём остолбеневшие инквизиторы насчитали целых полтора человеческих роста.
   Его аляповатые конечности заканчивались длиннющими пальцами с шишковидными суставами. Причем дистальные фаланги медленно переходили в загнутые когти. Тварь представляла прямую и понятную угрозу ревнителям веры.
   Представлялабы,не преграждай магический барьер ей путь наружу.
   На языке у Альдреда вертелась догадка. Поверхностно, и всё же лучше некуда она описала бы это причудливое чудище. Выразить вслух мысль тот не успел.
   Ментор перегнала воспитанника на считанные доли секунды:
   — Она одержима!
   Все оставшиеся у инквизиторов сомнения отпали сами собой. Открытие не сулило им ничего хорошего.
   Согласно монашеским трактатам, одержимостью называют слияние человека с демоном из Серости. По большей части, этим страдают маги. Но есть и исключения.
   Давая клятву на своей душе, чародеи во многом выигрывают. Они не просто получают ещё один источник эфира от своего тёмного попутчика. Им открываются невероятные, ранее недоступные силы.
   Элементалисты осваивают магию на стыке двух сочетающихся ветвей в обход наследственности. Либо вовсе обособленные искусства вроде псионики, трансмутации, чудотворства. Принцип работает и в обратную сторону.
   Отсюда вытекает нескончаемая охота Инквизиции, давно устоявшаяся в веках. С шабашами ведьм, гексерами, таинственными культами, друидами, языческими таинствами и иже с ними.
   Зачастую маги-отступники — апостаты — забывают цену за помощь извне. А некоторые просто пренебрегают ей, чересчур увлечённые исполнением своих желаний.
   Так или иначе, конец их ждёт один и тот же. Постепенно они становятся делириками, оторванными от реальности. Со временем тёмный попутчик замещает использованного чародея. Демон без особого труда, целиком просачивается в Равновесный Мир, куда живее, прекраснее и заманчивее Серости.
   Вот, что произошло с крестьянкой. Однако здесь потустороннее нечто не церемонилось вообще. Как только горе-онейромант зашла в чужую обитель, демон тут же погнался за ней. Гнался, будто мотылёк, поманенный светом лун.
   — Брат Руфус, — спокойно позвала куратора сестра Кайя. — Ступай за персекуторами! Без них не обойдёмся.
   Тот не произнёс ни слова. Лишь кивнул: от всей души радовался, что ему не придётся участвовать в ликвидации мерзостного перевёртыша. Он засеменил к выходу, спеша скрыться с глаз долой.
   Паучиха загоготала тремя ртами, хелицеры тут же разошлись в стороны, давая пасти исторгнуть сипение. Она чувствовала тонкий запашок его страха и безнаказанно ударила по барьеру лапой на прощание.
   Это действительно подстегнуло трусливого куратора. Он исчез, сверкая пятками.
   Демон резко одёрнул обожжённую лапу и приставил к пасти. Подул на пальцы, как настоящий человек, пусть и отрывисто. И маги, и обитатели Серости одинаково испытываютболь, прикасаясь к руническому барьеру.
   Наблюдая за арахнидом, Альдред поймал себя на отвращении. Монстр не может себя так вести. Не может!
   Альдред провожал счастливчика взглядом. Сердце сжало сожаление. Хотел бы он быть на его месте. Для новоиспечённого практика день длился уже слишком долго.
   Как ни крути, он понимал, что должен оставаться подле наставницы. Что бы ни случилось. Это залог выживания их обоих.
   — А нам что делать? — поинтересовался Альдред.
   — Ждём, — тут же ответила сестра Кайя.
   — В смысле?! — насупился тот.
   — Пусть персекуторы с ней возятся — это по их части. А пока они идут, нам надо проследить, чтоб эта мразь никуда не улизнула, — пояснила ментор.
   — Что? Она может сбежать?..
   Он вздрогнул, ощутив на себе взгляд косых карих глаз и хитрую ухмылку. Вполне человеческая мимика чудовища вводила в ступор. Паучиха осклабилась, открывая щербатый рот. Она беспрестанно следила за парнишкой.
   Куратор смекнул: демон пользовался воспоминаниями Эдени, прекрасно понимая, о чём толкуют между собой инквизиторы.
   — Бояться нечего, — уверяла наставница. — Барьер должен сдержать существо.
   У Альдреда возникло дурное предчувствие. Он вспомнил о том, как один миротворец копошился с трупом сновидицы. Тогда, естественно, куратор не придал этому никакого значения.
   Но сейчас…
   Он посмотрел на руны. У него тут же стрельнуло в сердце: целостность круга нарушена! Дуболом в латах смёл часть фантомной пыли!
   Демона заинтересовало, почему инквизитор так сокрушается. Арахнид посмотрел туда же и глумливо захихикал.
   — У нас проблемы… — проронил тот, чувствуя, как душа уходит в пятки.
   — Ты о чём? — не поняла ментор и глянула на Альдреда через плечо.
   Он замешкался и не успел озвучить наблюдение. Арахнид припал к полу лапами. Раз — и в один присест выпрыгнул за пределы рунического круга. Там, где возникло слабое место. В прыжке по телу паучихи прошёл мощный заряд тока. Все три голоса слились в надрывном рёве. Увы, барьер не сумел оградить оставшихся инквизиторов от монстра.
   Чудище обрушилось на гранит. Оно кряхтело от жгучих сокращений в мышцах. Не так уж и высока цена свободы. Главное, арахнид готов рвать и метать. На дрожащих лапах он поднялся опять.
   Сказать, что ментор опешила, значит не сказать ничего. Наставница быстро пришла в себя. Обстановка резко накалилась, не предвещая ничего хорошего. Высвободив из ножен горский палаш, она крикнула остальным:
   — К оружию!
   Им всего-то нужно продержаться, пока не прибудут персекуторы…
   Миротворцы медленно подбирались к паучихе. Они выставили вперёд клинки с копьями, держа безопасную дистанцию. Торс каждого прикрывал каплевидный рогатый щит. Альдред видел, как им страшно: всё же латникам привычнее резать магов.
   Одержимая играючи перебирала конечностями. Попутно вытащила прямо из плоти меч и палаш приращенных инквизиторов. На пол пролилась тёмная пенящаяся кровь, напоминавшая свекольный сок.
   Двое оставшихся чёрных плащей стянули с поясов знаменитые хлысты из драконьей жилы, не имея под рукой ничего лучше. Решили обойти тварь с флангов.
   Арахнид целенаправленно семенил к Альдреду. Вот, кого демон хотел уничтожить в первую очередь. Ради крестьянки, что так любезно потеснилась в этом теле.
   По коленям пробежала дрожь. Мышечная память взяла верх над Альдредом. Он последовал примеру ментора и снял с пояса свой клинок. Правда, им в хелицерах паучихи можнобыло разве что поковыряться. Во всяком случае, пока что.
   Новоиспечённый куратор надеялся, что не даст слабины. Он патологически боялся подвести ментора, не уследить, позволить, чтобы она пострадала. Альдред никогда раньше не бился с демонами. Но ради них с сестрой Кайей был готов рискнуть.
   — Сгинь, демоново отродье! — властно велела паучихе та. На полном серьёзе. — Убирайся туда, откуда явилось!
   Естественно, одержимая не придала призыву ни малейшего значения. Она только пробормотала что-то на языке Серости с презрением.
   В инквизиторах чудовище не видело никакой угрозы. И Альдреда пугало это больше всего. Он подозревал, что демон разумнее, чем может показаться.
   Воспитанник подался чуть назад, выставляя перед собой диковинный кинжал. На это паучиха ответила снисходительной улыбкой.
   Тварь медленно надвигалась на Альдреда и сестру Кайю, готовя клинки. Она заносила над головой меч миротворца. Ментор приняла чужие правила игры, готовясь нанести удар. Хотела отрубить руку монстру, как вдруг один куратор не стерпел. Видать, хотел выслужиться перед заместительницей Верховного.
   Практик пустил в ход хлыст. Драконья жила с крюком на конце, утыканная отравленными стальными иглами, обвилась вокруг тонкого запястья. Инквизитор потянул его резко на себя, разбрызгивая фиолетовую жижу из ранок на руке паучихи.
   Арахнид зашелестел хелицерами от боли. Всё тело закаменело на миг от ярости. Онейромантка выгнулась, открывая костлявую грудь.
   Сестра Кайя не решилась на выпад: безмятежные годы кураторства дали о себе знать. Наставница была уже не так быстра, чтоб разделаться с монстром в два счёта.
   Чудовище задаром не теряло время. Сразу сообразило, что Альдреда ему так быстро не настичь. В следующий миг паучиха потянула горе-куратора на себя.
   Тот чудом не выпрыгнул из сапог. Его подняло над землей. Он полетел навстречу твари. Пронзительный вопль нёсся за ним от одного конца зала до другого. И было поздно отпускать рукоять хлыста…
   Тварь немного отпрянула, метая куратора в коллегу. Тот еле успел увернуться. Посмышленее оказался, раз не стал и пытаться поймать бедолагу.
   При ударе об стену голова инквизитора тут же раскололась, как орех. А жижи — сколько сока в арбузе. По камню поползла кровь и ошмётки черепной коробки. Практик распластался по плоскости челюстями вниз. Отлипая, с хлопком рухнул на пол.
   Его товарищ стиснул зубы. Он одновременно скорбел и корил мертвеца за чрезмерную самонадеянность.
   Альдред оторопел. Смерть пса Церкви повергла его в ступор. Он отказывался верить, что застал подобное зрелище не в миру, полном самых разных чудищ, а здесь. В Янтарной Башне, куда, казалось, демонам путь заказан.
   Сестру Кайю тоже раздосадовала смерть подчинённого. Его она знала лично. Ментор скривила губы и кивнула миротворцу, выглянувшему из-за тыла паучихи. Поодиночке тварь их с лёгкостью одолеет. Значит, нужно действовать сообща.
   Латник понял, к чему клонит наставница Альдреда. Копьё с чавканьем пронзило щетинистое брюхо монстра.
   Когда арахнид изогнулся, пронзительно вереща, ментор тут же подалась вперёд. Разворачиваясь на месте, она полоснула палашом по плоскому животу сновидицы. Клинок прошёл через жир и мышцы, будто нож сквозь сливочное масло. Альдред мог бы повторить её приём, но не решился, помня интерес демона.
   Не давая себя сцапать, наставница отскочила неуклюже назад, к воспитаннику. Паучиха понапрасну дёрнулась, и из рваной раны выглянула чёрная связка девичьих кишок. Приращенные инквизиторы взвыли от боли.
   В воздухе изогнулась драконья жила. Крюк оцарапал спину одержимой, вошёл глубже и разодрал ей лопатку, прежде чем вынырнуть. За ними поспешали другие инквизиторы, вдохновлённые командной работой.
   Копьё латника застряло в паучьем брюхе. Он изо всех сил пытался вытащить его — безуспешно. Воин замешкался. Арахнид взбесилась и понеслась вперёд, заставляя Альдреда и ментора убраться подальше. В суете древко переломилось.
   Паучиха молниеносно развернулась к обезоруженному миротворцу. Пока тот мельтешил в попытке достать из ножен палаш, хелицеры разошлись в стороны. Из паучьей пасти вылетел сгусток синеватой жижи. Латнику она прилетела в голову, целиком облепив топфхельм. В разные стороны полетели брызги.
   Субстанция просочилась через прорези для глаз и перфорированные участки шлема. Миротворец затрепыхался, испуская вопль. Стало ясно: арахнид оплевал его кислотой. Она разъедала даже металл, который кусками опадал вместе с мясом под ноги инквизитора. Демон проявил своего рода милосердие, махом срубив ему голову.
   Та рухнула за спину латника. Сам он пал следом.
   Арахнид крутился на месте, шипя и рыча в диссонансе голосов. Онейромант бросала взгляд с одного инквизитора на другого, угрожающее водя клинками из стороны в сторону. Миротворцев только разозлила ужасная гибель товарища. Остервенев, они разом бросились на чудовище. Кричали яростно, опьянённые боевым задором.
   Клинки пустились в бешеный пляс.
   Глава 2–2. Инцидент
   Порубить паучиху на кусочки оказалось не так просто. Слишком уж юркая тварь оказалась. И до жути умная. Едва один миротворец подбирался чересчур близко, арахнид лягал его лапой, отбрасывая в сторону.
   Всё равно, что лошадь брыкнулась. Проходило немало времени, прежде чем латник опомнится и попробует встать — в своих-то тяжелющих доспехах!
   Поэтому инквизиторы избрали иной подход. Им требовалось рассеять внимание арахнида. Те, кому удавалось увернуться от лап и клинков, наседали. Другие падали с лязгом, но сразу укатывались на безопасное расстояние. Затем — пробовали снова.
   Латники кололи одержимую копьями, сменяясь по диагонали. Били в те места, где по идее, должны были находиться внутренние органы.
   Старались не попадаться под кислотные плевки. Получалось у них с переменным успехом: щит за щитом разъедало. И тем сложнее становилось фехтовать с монстром.
   Ощутимого вреда тварь не получила. Порезы, оставленные палашами, плевались фиолетовой кровью, слегка сковывали движения. Но демон зверел только сильнее.
   Срубить паучихе буйную голову не представлялось возможным: слишком высоко посажена. Когда инквизиторы пытались её достать копьями, та сразу вставала на дыбы. Бесновалась похлеще необъезженного коня, отмахиваясь от людишек, словно от назойливой мошкары.
   Куратор хлестал одержимую, но задержать не решался, помня о судьбе товарища. Соответственно, и держался подальше. А паралитический яд её будто вообще не брал.
   Альдред полагал, что кроме декапитации иного способа покончить с арахнидом попросту нет. И ведь был недалек от истины. Сестра Кайя будто чувствовала его настрой и потому строго наказала:
   — Не встревай. Это не наша работа.
   Он послушался. Как всегда.
   Инквизиторы кричали:
   — Осторожно!
   — Бей ещё!
   — Заходи! Сбоку заходи!
   — Да не работает!
   — Без толку!
   — Вы бредите? Тут баллиста нужна!..
   — Где подмога?..
   Кровь арахнида, как из дыр в пивном бочонке, всё хлестала, заливая гранитные плиты…
   Один миротворец утомился без конца полосовать брюхо паучихи. Ясно уже было, что пользы от этого с мизинец. Латник отчаялся на рискованный трюк.
   Для начала он зашёл к арахниду сзади. Подпрыгнул, выждав момент, и залез на брюшко. С горем пополам стал целенаправленно ползти навстречу торсу одержимой. Палаш оставался в его руке лишь чудом.
   Инквизитор собирался схватить онейромантку сзади за волосы и отпилить ей голову. Остальные ослабили напор, отвлекаясь на его безрассудство.
   На мгновение, самое важное для их товарища.
   Монстр только этого и ждал. Он, ловко перебирая лапами, стал кружиться. Альдред видел перед собой не арахнида, но лютый смерч. Паучиха прыгала, скакала и брыкалась, напоминая взбешённого быка.
   Естественно, миротворец удержаться на чудовище не сумел. Он слетел с него. По Рунному Залу пронёсся вопль. Крик резаной свиньи.
   Бойцы в ужасе стали отходить назад. Латы, как назло, сковывали движения. Всё же годились они только для отражения прямых попаданий магией. Для борьбы со звероподобными монстрами Церковь содержала совсем другой отдел.
   — Назад! Назад!..
   Здесь нужно быть ловчее и вооружиться потяжелее.
   Латники разбежались кто куда, словно тараканы от света лучины. Они, сами того не ведая, расчистили для арахнида место. Площадку для экзекуции над предприимчивым инквизитором.
   Тот отползал в надежде добраться до оброненного копья. Паучиха зашипела в предвкушении, судорожно шевеля хелицерами, с которых капал яд. Арахнид в мгновение ока покрыл расстояние до миротворца, нависнув над ним, как чёрная туча.
   В следующий миг стало ясно: бойца уже не спасти. Одержимая взревела и начала топтаться по нему лапами. С каждым ударом латы миротворца плющились, а кости — ломались: тварь весила не меньше гиппопотама. Он кричал — первые пару мгновений — и вдруг стих.
   Дальше паучиха начала трепать его и таскать из стороны в сторону, бить об пол. С такой силой, что по граниту пошли трещины, а на плитах остались вмятины. Наконец лапаопустилась ему на шлем, легко сминая. Металл впечатало в голову несчастного. Да так, что из прорезей для глаз потекла тонкими струйками кровь. Альдред поморщился.
   Арахнид ещё немного потоптался по трупу инквизитора. Под ним лежал уже комок из брони, одежды и мяса. Паучиха схватила его передними лапами и напоследок швырнула с разворота в сторону Альдреда и сестры Кайи. Чтоб не скучали.
   — Берегись! — крикнула ментор, уходя вправо.
   Альдред кувыркнулся влево. Шар из останков миротворца с лязгом отпрыгнул от стены. Прокатившись обратно ещё немного, остановился между наставницей и воспитанником.
   Тот старался не смотреть на кровоточащее месиво. Он крикнул ментору в сердцах:
   — Да куда подевались эти персекуторы?!
   — Просто не спешат, — отвечала та, угрюмо обходя сплющенный труп стороной. Она посмотрела на него, кривя губы. — Кто бы знал, что барьер нарушен…
   В словах сестры Кайи Альдред уловил укоризну. А направлена она была на убитого миротворца. Именно он не уследил за целостностью рун, за что и поплатился в конце концов.
   Куратор-практик опустил голову и погонял воздух во рту, вздыхая.
   Ему стало ещё больше не по себе, чем даже после смерти Эдени. Ведь если б не проявленная халатность, никчёмных смертей удалось бы избежать.
   Уже имеющихся трупов ему хватило сполна. Злость начала медленно подтачивать его внутреннеея.Парень больше не мог стоять в стороне.
   Будто прочитав, как открытую книгу, что гложет Альдреда, сестра Кайя сдалась и бросила ему:
   — Идём со мной.
   Тот пересилил последний внутренний страх и поравнялся с ментором. Вместе, держа оружие наготове, они осторожно направились к арахниду.
   Между тем инквизиторы продолжали осаждать одержимую. Рисковали распластаться кровавым пятном по полу, но отвлекали его. А практик всё хлестал и хлестал паучиху, пытаясь зацепиться за шею. Так, он сумел бы потянуть тварь чуть на себя, заставить её наклониться. И тогда, быть может, миротворец отрубит ей голову, обломив цепь смертей.
   Задумка оказалась далека от идеала: инквизиторы гибли один за другим. Тварь топтала, рубила и резала их, заплёвывала кислотой, впивалась в них хелицерами и жалом.
   Одержимая оказалась достаточно умна, чтобы разгадать немой замысел противника. Чувствуя собственное превосходство, паучиха заверещала и поскакала прямо на практика. С каждой секундой она набирала всё большую скорость.
   Последний миротворец, вставший у неё на пути, бросился наутёк. По пути он выронил ненароком бесполезные щит и копьё. Трусость пересилила в нём долг. Он встретил свой конец под лапами бесновавшейся твари.
   Куратор тут же смекнул: ему не жить.
   — Свет и Тьма! — проскулил он. Отказывался верить, что скоро умрёт.
   Помощи ждать было не от кого. Практик предпринял никчёмную попытку бежать. В одиночку ничего он не мог противопоставить такой груде мяса.
   Демон тут же настиг его в один бойкий прыжок.
   Приземляясь, монстр опустил на него лапу. Приложенная сила перебила инквизитору позвонки. Самого его пригвоздило к полу. Бедолага захрипел, загребая пыль ладонями.
   На достигнутом одержимая не остановилась. Передними лапами она взяла его за поясницу и плечи. Приложила усилие и легко разорвала бедолагу надвое.
   Тот вскрикнул, но тут же сник, отдав душу на суд Света и Тьмы.
   Играясь, тварь успела войти во вкус. На миг паучиха даже позабыла про сестру Кайю и его воспитанника. Хотя смерть последнего бывшая хозяйка тела яро желала.
   А тем временем инквизиторы спешили напомнить о себе.
   — Пошли! — бросила воспитаннику ментор.
   Он кивнул, поняв затею наставницы, и ринулся вслед за ней на демона.
   Сестра Кайя, уходя рывком вбок, нанесла отчаянный удар по лапе арахнида. Этого оказалось достаточно, чтобы отделить кисть руки от конечности. То же самое провернул и Альдред, но с другого фланга. В воздухе за инквизиторами, падая, мчался кровавый шлейф.
   Тварь сообразила, что произошло. Да только чересчур поздно: держать своё туловище ей стало гораздо труднее.
   Одержимая не собиралась так просто сдаваться людишкам. В ход пошли клинки. Кураторы приняли бой, фехтуя с виртуозом из Серости. Сталь пела, клинки содрогались, гнулись и оттого содрогались.
   Паучиха изрядно суетилась, неспособная грамотно распределить внимание между соперниками. Шаг за шагом инквизиторы наступали на неё, одерживая верх.
   Безжалостнее всего атаки проводила сестра Кайя. Она полностью отдавалась бою, как в блистательные годы юности. В сравнении с ней даже демон из Серости выглядел блекло. Последний взмах порушил оборону арахнида. Из цепкой лапы одержимой выпал кураторский палаш.
   И всё же, рано было трубить победу. Паучиха не растерялась и, едва потеряв оружие, потянула руку к наставнице. Тонкие девичьи пальчики сомкнулись на шее ментора. Монстр легко поднял её над землёй. Сестра Кайя заболтала ногами, не находя под ступнями пола. Одержимая душила её. Казалось, тело вот-вот оторвётся от головы.
   Ком подступил к горлу. Грудь Альдреда пронизал пожар тревоги. Он отставил оружие в сторону и произвёл усиленный выпад. Клинок легко вошёл под ребро арахнида, взрезая лёгкое. Его выходка не на шутку разозлила монстра.
   Одно хорошо: паучиха так и не успела загубить наставницу. Все три рта вскрикнули в унисон. Арахнид небрежно отбросил сестру Кайю в сторону и стал наседать уже на Альдреда, попутно вынимая из себя миротворческий щит.
   Наставница рухнула на пол и со скрипом пролетела ещё шагов пять назад. Она зашевелилась не сразу. Перед глазами у неё плыла явь, мерцали цветастые пятна. Голова кружилась. Шея ныла, и дышать до сих пор было больно. Ментор закашлялась, подавившись до кучи слюной.
   Отныне сестра Кайя не могла помочь Альдреду в бою. Он остался один.
   Воспитанник резво отпрянул, уворачиваясь от меча. Одержимая верещала, производя удар за ударом. Паучиха знала, рано или поздно Альдред оступится. И уж тогда она размажет его по полу.
   Сейчас лучшим другом практика стала дистанция. Он испытывал страх перед арахнидом, но это чувство померкло, уступая инстинкту самосохранения. Ещё никогда в своей жизни Альдред не соображал так быстро.
   Инквизитор отпрыгивал от одержимой зигзагами, попутно продумывая свои дальнейшие шаги. Паучиха рвала и метала, обрушивая на него то меч, то щит. Впредь причудливыйкинжал никак не участвовал в бою. Поэтому Альдред решил пойти на хитрость.
   Он оттопырил ползунок механизма, что выступал из гарды, и потянул кинжал за навершие. Рукоять резко обернулась продолговатым древком, а сам клинок — затейливым копьём. Вот теперь, в разложенном состоянии, оружие служило обладателю серьёзным подспорьем. Только арахнид не придал ему и малейшего значения.
   Это копьё не являлось табельным оружием куратора. Другое дело — персекуторов. Альдреду его подарила сестра Кайя в знак их привязанности. Более того, ментор даже учила его в свободное время, как надо грамотно пользоваться разработкой инженеров Церкви.
   Свой шанс упускать Альдред был не намерен.
   Паучиха надвигалась на него. Практик собрал в кулак всю волю и произвёл хлёсткий выпад. Наконечник пронзил сердце арахнида, высекая стон. Тварь от этого и не думалаподыхать, лишь замедлилась, одаривая форой. Оно и к лучшему. Каждая секунда для Альдреда представляла особую важность.
   Инквизитор выдернул копьё и взялся обеими руками за конец древка. Одна легла у самого края сверху, вторая — снизу, чуть дальше от него. Как заправский циркач, практик стал вращать и подталкивать копьё вперёд, будто шест.
   Наконечник в миг заменил собой с десяток ножей. Остриё оставляло резаные раны на теле одержимой. Некогда землисто-серое полуобнажённое туловище заливало фиолетовой кровью, покрывая целиком. Пара ударов пришлась на шею, оставив после себя надрезы на сухожилиях. Из ярёмной вены, шипя, забрызгал фонтан.
   Попутно с этим Альдред постепенно отходил назад. Но долго продолжаться так не могло, и демон, испытывая реальную боль, пошёл в контрнаступление. Паучиха отмахнулась от копья щитом, и куратор удержал его в руках лишь чудом.
   Краем глаза Альдред заметил, как в свете метеоритного угля блеснул меч. Он успел среагировать, выставляя перед собой копьё с упреждением, а сам — опустился вниз на согнутых коленях. Наконечник прошёлся по запястью бестии, нарушая траекторию удара.
   Вереща, арахнид клонился вперёд. Он хотел было взмахнуть мечом, рубануть по спине инквизитора. Шестое чувство не подвело практика, и тот бросился вперёд.
   С успехом произведя кувырок, Альдред весь перепачкался в крови товарищей, но не придал этому значения и повернулся лицом к твари. Та уже разгонялась, идя на таран.
   Одержимая выставила перед собой миротворческий щит, сверху на него положила клинок меча. Остриё смотрело точь-в-точь на куратора. В следующий же миг арахнид сорвался с места. Что делать, практик долго не думал.
   Встал в полный рост и во всю прыть бросился навстречу демону. Его сапоги шлёпали по луже, натёкшей из-под трупов братьев по вере. Плеск зародил у Альдреда занятную идею. Не добегая до паучихи, он подогнул колено в подкате. Как раз вовремя: над его головой пролетел кислотный плевок.
   Капелек две-три попало на плащ и за воротник. Этого Альдред и вовсе не почувствовал: и без того всё его тело зажгло от кипевшей крови.
   Паучиха не успела сцапать назойливого практика. Поднимая багровые брызги, он подкатился под брюхо арахнида. Копьё держал наготове.
   Сейчас.
   Удар! Наконечник с чавканьем вошёл в брюхо арахнида, увязая в плоти. Альдред крепко сжал металлическое древко, только сильнее распарывая покровы. Вместе с тем нос начала резать вонь от внутренностей демона. Остриё вошло так глубоко, что одержимая взревела, а по приращенным лапам прокатился гудящий спазм.
   Инквизитор уже вынырнул из-под паучихи, когда её конечности разошлись в разные стороны, а сама она распласталась на полу. Стан, где смыкались руки и ноги арахнида, повредило копьё. Потуги встать у демона успехом не увенчались. Он только загребал и расплёскивал кровь, пронзительно вереща. Упорства ему было не занимать.
   Альдред и сам чувствовал себя неважнецки. Несмотря на физическую подготовку в учебке, к столь интенсивным столкновениям он не готовился. Куратор, целиком извалявшийся в крови демона и людей, встал на четвереньки, поставил копьё и, опираясь на него, поднялся в полный рост.
   Мышцы его с непривычки растянулись. Адски ныли. Он только сделал шаг вперёд, как вдруг оступился на ровном месте и чуть не поскользнулся. Сгорбившись, тяжело задышал. Былая прыткость сошла на нет. Руки и ноги будто сковал цемент.
   У твари дела шли ещё хуже. Туловище одержимой металось из стороны в сторону. Сама она орала, как потерпевшая. Альдред наблюдал страшное: пара задних лап её отсыхала,отмирая и крошась. Едва это случилось, остальные зашевелились куда бодрее.
   Практик выругался еле слышно, осознав, что происходит. Паучиха пожирала сама себя, восстанавливая целостную связь между конечностями. Руки его вспотели от мысли, что песенка его почти спета. В голову закралась крамольная мысль: здесь, в Рунном Зале, он и умрёт.
   Демон остервенело цеплялся за будущее в Равновесном Мире и упорством вот-вот был должен одержать верх. А персекуторов как не было, так и нет.
   Инквизитор не без труда выпрямился. Тугие руки плотно обхватили копьё. Паучиха отбросила щит, ставший балластом. Титаническим усилием приподнялась на оставшихся ногах и медленно повернулась лицом к псу Церкви.
   У Альдреда если и остались какие-то силы, лишь на один удар. Одержимая не оставляла ему права на ошибку. Малейший просчёт — и он труп, в то время как арахнид легко мог восстановиться через приращение погибших.
   Практик, шатаясь, выставил перед собой копьё и стал ждать. Пот заливал глаза, больно щипая их. Впредь Альдред ориентировался больше на слух. Демон взвизгнул и неуклюже, будто боком, бросился ему навстречу.
   Внимание инквизитора привлекло мельтешение за паучихой.
   Он судорожно моргал, пока зрение в полной мере не вернулось к нему, и округлил глаза, увидев сестру Кайю.
   Ментор слегка оправилась после падения. Альдред заметил, как она подобрала с пола копьё миротворца. Наставница занесла его и подалась вперёд, бросая паучихе вдогонку. Больше ноги её не держали, и сестра Кайя упала, растянувшись на полу.
   Копьё попало точно в цель, перебивая позвонки чудища. Наконечник пробуравил себе путь наружу и показался из груди паучихи. Арахнид заплясал на лапах, по-прежнему несясь в сторону Альдреда. Меч выпал из его руки.
   Страж Равновесия напрягся всем телом, выжидая. Демона слегка развернуло от ранения, но практик успел произвести точный выпад. Он ударил тварь в горло. А в следующиймомент они столкнулись. Альдред крепко обхватил древко и стал вести копьё в сторону. Так они и рухнули на пол.
   Альдред больно ударился головой при падении. В ушах стоял звон. Покупаться на приступ тошноты инквизитор не стал. Он самозабвенно упёрся ногами в тушу паучихи, намереваясь выдернуть из неё оружие. Получилось.
   Арахнид ещё был жив, но прежней свирепости в его вялых поползновениях не ощущалось. Уязвимость и бессилие так и шептали Альдреду, чтоб он добил тварь. Вопреки рвотным позывам и боли в затылке инквизитор в три захода встал на ноги, спотыкаясь.
   Он обхватил древко обеими руками, ведя наконечник копья из стороны в сторону, и неуклюже побрёл к паучихе. Та скрючилась на полу. Приращенные конечности её вывихнуло и переломало. Теперь-то демон точно не встанет.
   Подойдя поближе, Альдред заглянул в обезображенное лицо Эдени. В нём он не узнавал девку, которую ненароком отправил в Серость умирать. Лишь демона. Только вот он вёл себя в точности как человек. Тварь корчилась от боли, смотря будто сквозь него. В карих глазах не осталось ни капли сознательности. Они попросту остекленели.
   Монстр умирал, и это было очевидно. Ждать, пока он издохнет, Альдред не стал. Он раскачал копьё и вонзил его точно в лоб одержимой, пробив череп насквозь. Аж с хрустом. Паучиха дёрнулась и обмякла, хрипя. Мертва. Рывком практик вытащил оружие.
   Куратор и не заметил, как пальцы его разжались. Копьё с бряцаньем рухнуло на пол, заплясало и упало, вертясь влево-вправо у его ног.
   В этот момент Альдред не чувствовал триумфа, не мнил себя победителем, даже несмотря на то, что вышел из неравной схватки без единой царапины. Он испытал облегчение, но блеклое и неказистое: внутри него клубилась пустота.
   Чуть поодаль валялась его наставница. Её колени ходили ходуном, будто маятник. Она просто смотрела вверх и дышала, отдыхая после бойни. Воспитанник понимал её, как никто другой. Столько людей пало из-за маленькой оплошности. Хотя бы они живы…
   Тяжело дыша, инквизитор запрокинул голову. Слуха коснулся грохот, с которым отворяли ворота Рунного Зала. Внутрь забежали персекуторы. Самое время. Что-то говорили, но слова их звучали, будто из-под воды, обращённые в нечленораздельный гул.
   Альдред и не старался вслушиваться. Ему было всё равно.
   Глава 3. Панихида
   Вот и настал день панихиды. Только для начала надлежало отстоять службу. Альдред не любил мессы: считал, что и так вносит свой вклад в Равновесие. Но не прийти не мог. Кем бы он был, если бы не проводил в последний путь инквизиторов, которые помогли ему сразить чудовище?
   Заупокойная лития проходила под сводами городского собора. Храм Святого Аремиля воздвигли из серого камня. В округе это единственный дом таинств таких размеров. Ихотя имел всего один купол, в здании могло собраться до тысячи человек — настолько огромен он был.
   Строение появилось ещё до начала эпохи Пяти Лун. Так давно, что помнят лишь Тьма и Свет. Церковь Равновесия бережно относится к столь древним храмам. Поэтому его состояние постоянно поддерживали.
   Альдред внутрь заходил нечасто. Инквизиторы обязаны молиться, обращаясь к Свету и Тьме. И для этого им вполне хватало часовни при Янтарной Башне.
   А в Город приходили по случаю религиозных праздников, либо аутодафе. Тогда надевали капироты и устраивали факельные шествия.
   Бытует мнение, что публичное сожжение еретиков укрепляет единство Инквизиции, укрощая при этом строптивые умы зрителей-мирян. В идеале…
   Именно на похороны Альдред явился в первый раз. Поэтому всё для него здесь было, в общем-то, в новинку. Певчие антифонно декламировали псалмы на клиросе. Их голоса проносились над головами паствы и уходили вверх, под купол. Туда, где художники кропотливо изобразили сцены из древности, когда мир стал Равновесным.
   Там Свет и Тьма снизошли к людям, являя новую истину. Неофиты приняли единственно верную религию, сбросив оковы языческих заблуждений. Ангелы с белыми и чёрными крыльями вились над священной горой Мидал, строя чёрно-белый оплот Равновесия. Божественный дворец, подняться куда не каждый живущий допускается.
   Чуть поодаль, у алтаря стояло две статуи.
   Одна — прекрасная и стройная дева в вуали. На ней было лёгкое платье с глубоким декольте. Руки распростёрты. Она символизировала человеколюбие и благоденствие. На губах её застыла снисходительная улыбка. Это образ Света, рождённый из перифраза.
   В народе её называли Светлейшей. Она положила начало Церкви Равновесия.
   Сбоку от неё, опираясь руками на меч, стоял дюжий и рослый мужчина в тунике. Короткостриженый и с курчавой бородой. Он глядел на паству строго, будто бы видя их насквозь. Судья всем живущим.
   Это очеловеченная Тьма. Покровитель Инквизиции, которого звали Темнейшим.
   Церковный хор молил Равновесие о милости к душам тех, кто его защищал ценой жизни. По собору гулял терпкий запах благовоний, вводя в лёгкий транс. Некоторые идейныеинквизиторы действительно чувствовали единение со Светом и Тьмой. Они покачивались, будто их сущность устремлялась прямо к подножию далёкого Мидала.
   Это вызывало у Альдреда некоторые опасения. У него в голове не укладывалась такая самоотдача религии. Для него она в первую очередь являлась образом жизни, которыйизбрал он постольку-поскольку. Практик никогда бы не подумал, что у него хватит вдосталь ширины души, чтоб ощутить подобное блаженство.
   И тем не менее, совокупность хорового пения, благовоний, статуй и масляных росписей вселяло в Альдреда некоторое чувство внеземного.
   Он стоял в первых рядах паствы, оставляя позади под восемьдесят остальных инквизиторов. Главным образом, здесь собрались те, кто лично знал усопших. Друзья, сослуживцы, учителя. Альдреду казалось, в этом кругу ему не место.
   Панихиду сестра Кайя не посетила. После инцидента в Рунном Зале её в срочном порядке отправили в лазарет. Насколько он слышал, у неё сместился один из шейных позвонков и до кучи образовалась пара гематом. Все эти дни она проходила лечение. Но воспитанник её так и не посетил. На то были веские причины.
   Бойню пережили только они с ментором. И раз уж последняя оказалась недееспособна, по допросам таскали её подопечного. Даже спокойно к новой работе приступить не давали. Бюрократия в местном корпусе обретала нешуточные обороты. В канцелярии точно хотели Альдреду плешь проесть. Они раз за разом его звали, спрашивали одно и то же, слыша всегда одно и то же.
   Руководство не могло себе и представить, как одержимая вырвалась из барьера. Казалось бы, всё в Инквизиции работает, как часы. Но нет. Канцеляры мерно записывали показания, затем сверяли их с уже данными, затем задавали вопросы с подковыркой.
   Ясное дело, им был нужен виноватый. Кто-то, кто понесёт ответственность за случившееся. Альдреда это не на шутку злило. Упрямый, как баран, им он втолковывал всё, что знал. Раздражённый, добавлял, что, если кто и ответственен, уже погиб.
   В конце концов, от него канцеляры отстали. Как понял практик, его показания передали Верховным. Те должны были с ними ознакомиться, приложить комментарии, а после —передать пакет документов прямиком в главное ведомство Священного Города.
   Уже там чиновникам следовало доработать правила безопасности во время Ритуала Начертания. Но Альдред почему-то сомневался, что их голову посетит нечто путное, иличто на местах инквизиторы перестанут смотреть по ситуации.
   Люди как умирали, так умирают и будут умирать. Это Инквизиция.
   К пастве мерным шагом вышел архиепископ Габен — тучный и слегка горбатый. Если не борода до груди, все бы увидели, насколько у него заплыло жиром лицо.
   Священник нарядился в белую мантию, расшитую золотыми нитями. С бычьей шеи свисал символ веры того же металла — весы, олицетворяющие баланс мира. Плешь укрывал высокий клобук. В руке он держал позолоченный посох с канделябром.
   Поросячьи глазки забегали по первым рядам инквизиторов. Альдред стоял, обхватив одной рукой запястье другой, и смотрел на него. Сам выглядел чернее тучи. Габен остановил взгляд на практике. Рот его дёрнулся. Поколебавшись, пошёл дальше.
   Хор к тому времени как раз прекратил песнопения. Едва голоса певчих смолкли, заговорил уже архиепископ:
   — Братья и сестры, сегодня мы собрались в храме Святого Аремиля, чтобы проводить усопших на суд Света и Тьмы. Пусть не льются по ним слёзы долго, пусть улыбки озарят наши лица. Ибо сии мужи верой и правдой поддерживали Равновесие, поддерживали Власть Людей. На свете нет более праведного дела, чем дело Церкви…
   Губы Альдреда скривились. Он считал сюром слова Габена.
   Уж кого-кого, но его праведником было не назвать. Жир, свисавший до колен, говорил о чревоугодии. Загородная вилла под стать местному феодалу — об алчности. Пышные званые вечера среди аристократов — о гордыне. А частые визиты в монастыри к подрастающим послушникам и послушницам из сирот — о грязном, нечестивом прелюбодеянии. Иэто лишь то, о чём доходили слухи!
   Только никто и не думал его смещать. Доносы приходили, но все бумаги терялись в канцелярских папках. Церковный закон был не писан архиепископу. Закон светский — тоже: феодала вполне устраивал Габен. С его рук тот кормился, готовый всегда замолвить за него словечко перед папской курией. Нерушимый союз — чудовищный и порочный.
   Естественно, в среде инквизиторов его не любили. Но и воздать по заслугам не могли. А может, и вовсе не хотели. Жирный архиепископ — случай не единичный. Альдред подозревал, смерть Габена, в сущности, ничего не изменит. Придёт новый — и быть может, ещё хуже прежнего. Поэтому монстра в рясе рассудят лишь Свет и Тьма.
   — В то время как смиренный клир замаливает грехи простого люда и наставляет его на путь истинный, вы — священная Инквизиция — блюдёте порядок в извечной борьбе за Равновесие. Без вас Власть Людей канула бы в небытие, и Хаос одержал бы верх над Порядком. Вы есть соль земли праведников!
   Речи архиепископа вызывали у Альдреда горький смех, который он подавлял только чудом. Даже если Габен верил в то, что говорит, эта позиция была идеалистична. Практик давно понял, что он и ему подобные — просто меньшее зло, сдерживающее куда большее.
   — Оттого путь ваш по жизни особенно труден, — продолжал священник. — Ежедневно, денно и нощно, Инквизиция пресекает произвол чародеев, укрощает еретиков, сдерживает чудовищ и ввергает обратно в Серость демоническое отродье. Свет и Тьма благосклонны к вам в жизни, как ни к кому из нас. И будьте уверены, они не оставят вас в смерти, даря блаженство, о котором в миру вы не могли и помыслить.
   Альдред хмыкнул украдкой. Габен представлял инквизиторов чуть ли не святыми во плоти. Отнюдь. По-настоящему идейных людей здесь кот наплакал. Вовсе не фанатики составляют костяк Инквизиции. Пришедшие из религиозных соображений праведники — случай единичный.
   Для особых подразделений из приютов обычно везут сирот. Растят и учат с младых ногтей, чтобы на выходе получить машину для убийства. Благо, Церковь не скупится.
   Многие рекруты и есть всем грешникам грешники, решившие очиститься, прежде чем пасть перед Светом и Тьмой. Именно из-за индульгенций и обещанной неги в посмертии. Но кто скажет наверняка, что их ждёт на том берегу?
   Другие осуществляли свои людоедские наклонности в рамках церковного закона. Инквизиторы обладают неоспоримым правом на насилие и убийство. Особенно сейчас, когда магов развелось пруд пруди, а оголодавшие чудища выходят к деревням из безлюдных краёв.
   Некоторых просто сослали родные, чтоб глаза не мозолили. Сыновей дворян — вторых, третьих и дальше по списку — навалом.
   Преступники выбирают службу вместо смертной казни, просто отсрочивая неизбежное: они не думают о том, что повешение или декапитация в сравнении с уделом инквизитора — это милосердие. Просто растягивают свою агонию.
   Немало в корпусе и глупцов, пришедших из корысти. Они надеются дожить до увольнения и ухватить с собой обещанное жалование. Инквизиторам действительно платят щедро, только не всякий увидит эти деньги в глаза. Другое дело — калеки, никак более не пригодные к службе. Разменять здоровье на состояние, Альдред считал, сомнительно.
   А в целом, в Инквизицию набирают любое отребье. Грубо говоря, с улицы. Всё потому, что они дохнут, как мухи. Имевшая место бойня служит подтверждением тому.
   Сам Альдред принадлежал к особой категории. Жизнь загнала его в тупик, хотя ничего никому и никогда дурного он не сделал. По крайней мере, первый.
   На распутье у него не осталось тех, ради кого бы он жил или ради кого бы умер. Никому в сущности Альдред, уже здоровый лоб, не был нужен. Возвращаться тоже некуда.
   Он был никто, и звали его никак.
   Хотя всегда есть, куда опускаться, пополнять ряды сирых и убогих не собирался. Продавать себя и будущие поколения мелкопоместным дворяшкам тем более не хотел.
   Зато на горизонте сестра Кайя появилась. Вербовка стала для него единственной достойной перспективой. Компенсацией за первые собачьи годы жизни.
   Тогда ему было плевать, выживет он или погибнет на службе.
   Деньги его мало интересовали: ни гроша до этого не заработал и не знал, на что бы потратил. А пропуск прямиком к ногам Светлейшей вне очереди Альдред расценивал не более, чем приятное дополнение.
   Разумеется, сейчас всё обстояло несколько иначе.
   — Души ваших братьев сейчас дожидаются у врат на вершине Мидал, — возвещал архиепископ. — Склоним же головы в молчании, чтобы они вошли, а Свет и Тьма проявили к ним благосклонность.
   Габен уронил голову на грудь. Вслед за ним это сделали инквизиторы. Альдред — в том числе. Происходящее не трогало его нисколько. Всего лишь будничная обязанность.
   Он руководствовался древней поговоркой: когда будешь в Циме, поступай, как цимлянин.
   Молчание установилось на минуту-полторы. Затем клирик поднял голову и прошёл к столу, с которого взял пергамент. В храме даже при свете сотен свечей царил полумрак.Архиепископ прищурился, изучая написанное, отлип и заговорил:
   — О, Свет и Тьма! Впустите души грешные в свой Дворец. О, Свет и Тьма! Дайте нам знак, что за доля ждёт ваших верных слуг, ваших верных рабов!
   Начинался внеземной суд. Инквизиторы устремили взор к глазам статуй. Кто-то — с надеждой, ведь на кону стояло будущее близких. Другие — из любопытства. Альдред замер, ощутив небывалый интерес. Он слышал о том, что должно произойти, но никогда сам не видел воочию.
   — Гвидо Манчини. Верный слуга Власти Людей, проливавший кровь во имя суверенитета нашей земли. Куратор-практик, увещевавший магов ради сохранения Равновесия. Достоин ли он рая в ногах Светлейшей? Примет ли его к себе Темнейший? Канет ли он в небытие, не оправдав надежд, возложенных Светом и Тьмой?
   Внезапно сквозь каменную вуаль загорелись небесно-голубым светом глаза девы. Она принимала куратора. Позволяла ему гулять под сенью олив и вишен среди других блаженных в краю вечной весны. Свой долг в Равновесном Мире он полностью исполнил. Впредь инквизитор будет ластиться в ногах Светлейшей, не зная ни боли, ни горя.
   От увиденного Альдред непроизвольно открыл рот. Скептикам из земель неверных могло показаться, будто огоньки зажигает кто-то внутри статуй. Либо же это какой-то магический трюк.
   Вовсе нет. Самое что ни на есть чудо — вот, что это. Всякий образ Темнейшего или Светлейшей отзывался на панихиде, когда речь заходила о доле, отведённой душам ушедших. Окромя пропащих, разумеется. Даже цельные мелкие статуи в захолустной церквушке на отшибе мира — и те наполняли Свет и Тьма, когда к ним обращались.
   — Да будет его вечная жизнь полна радости, да не заскучает он по бренной жизни, да не нарушит он заповедей рая, да не прогонят его из цветущих кущ, — подытожил архиепископ, словно наговаривал заклинание.
   Глаза Светлейшей погасли. Служители собора подошли к гробу, в котором лежал забальзамированный и омытый от крови покойник. Его накрыли крышкой и понесли вдоль рядов инквизиторов во двор.
   Псы Церкви провожали его взглядом. Они ясно видели: их души уже спасены, однажды и им улыбнётся Свет. Как и рассчитывало духовенство, панихиды воодушевляли его воинов не жалеть себя в столь тягостном служении. Ведь никому не улыбаются вечные страдания в забвении после страданий в Равновесном, но бренном мире.
   Архиепископ Габен следом назвал ещё несколько имён — одного куратора и нескольких миротворцев. Естественно, всех их великодушно приняла Светлейшая. Гробы с телами также вынесли из собора на прилегающую территорию.
   Затем толстяк добрался до последнего латника. Паучиха настолько обезобразила его, что показать остальным инквизиторам было бы неэтично. Альдред не знал, там ли его останки, правда ли ту груду мяса и металла сумели утрамбовать внутрь.
   Тот самый миротворец, из-за кого произошло столько смертей. Габен его назвал:
   — Витторио Каттанело. Клятвопреступник, насильник и убийца невинных, искупивший свою вину вступлением в ряды Инквизиции. Сержант миротворческого отдела, остановивший немало апостатов ради сохранения Равновесия в мире…
   Инквизиторы не шептались. Во-первых, было непринято, а во-вторых, сами они не без греха. Среди здесь собравшихся таились личности гораздо хуже.
   Прозвучали все три вопроса, обращённые к Свету и Тьме. Статуи сравнительно долго оставались в безмолвии. Альдред подозревал, судьба погибшего особенно заинтересовала противоположности. Архиепископ не спешил с вердиктом.
   Наконец глаза Темнейшего загорелись красным огнём. Это могло означать лишь одно: до райских кущ покойный просто не дорос. Однако и его будущее нельзя было назвать совсем уж мрачным.
   Тьма брала его к себе в Чистилище. Пройдя его, спустя сколько-то лет нерадивая душа возвратится в Равновесный Мир, чтобы воплотиться опять, до следующего суда. В зависимости от того, как она проведёт новую жизнь, и будет вынесено окончательное решение. Не будь Витторио Каттанело инквизитором, его бы уже ждало забвение.
   — Да будет его доля в Чистилище легка, да не оступится он на пути сквозь Тьму, да переосмыслит он принесенное с собой в мир зло, да оправдает он Власть Людей в новой жизни, — заключил Габен, согласно правилам. — Ждём тебя на этой стороне.
   Кто-то позади вздохнул с грустью. Некто надеялся, что его товарищ заслуживает большего. Оставалось непонятным, за что миротворец попал в ряд исключений из общего для инквизиторов правила. Либо в миру вёл себя слишком непростительно, либо уже будучи на службе так подвёл остальных.
   Людским умом противоположности не понять.
   Очень часто Свет и Тьма оставались безмолвны: простых смертных они щадили не так. И если ни у Светлейшей, ни у Темнейшей не горели глаза, значит, человеческую душу отправляли в Серость.
   Что с ними происходило дальше, никто не мог сказать наверняка. Возможно, ими беспрестанно питались демоны. А может, неупокоенные постоянно блуждали в тумане, никого не находя, пока некромант не затащит их обратно в Равновесный Мир. Альдред не знал, но допускал, что преданные Забвению рано или поздно сами становились демонами.
   На такие мысли его наталкивал сам итог, подводимый священником по окончанию внеземного суда. Из талмудов клира в учебке он помнил, что те говорили:
   «Да будет уроком для других твоя судьба, да познаешь ты ужас в забвении, да не найдёшь ты в тумане покоя, да не укрепишься ты в содеянных при жизни грехах, да не уподобишься своим мучителям, да не будет тебе дороги назад. Тебя не ждут обратно».
   Жестоко, и всё же, другого отношения Власти Людей к паршивым овцам ждать не приходилось. Они родились в Равновесном Мире, покусились на его совершенство, за что и поплатились — не на этом свете, так на том.
   Гроб Каттанело унесли прочь. Габен призывал паству, священнослужителей и певчих проследовать на прилегающую территорию. Альдред покинул собор Святого Аремиля вместе с остальными инквизиторами.
   Вскоре они собрались полукругом у места, заготовленного под костёр. Первым делом вырыли глубокие ямы под гробы, куда засыпали древесный уголь. Его щедро полили маслом и дали пропитаться. Затем набросали хвороста, выставили колотые дрова.
   И только потом на них служители храма положили гробы. Архиепископ Габен встал у самого края ямы посередке. Заунывным голосом начал декламировать молитву за упокой. Не душ — тел. Ибо с ними вопрос также должен быть решён:
   — Воистинну суета всяческая, житие же сень и соние, ибо всуе мятется всяк земнородный, якоже рече Столпов Дюжина: егда мир приобрящем, тогда во гроб вселимся, идежевкуле царие и нищии. Темже, Свет и Тьма, преставльшихся раб Ваших, упокойте, яко Человеколюбцы…
   Староцерковный язык Альдред учил, но многие слова выпали из памяти. Потому и смысл молитв для него затирался. Однако он старательно вслушивался, находя некоторые противоречия в словах.
   Их он объяснял тем, что Свет и Тьма любят людей, которым вверили власть над Равновесным Миром, однако поступали с ними по своей справедливости. В то же время несмотря на своё право, люди оставались рабами противоречий.
   Парадоксы, противоречия — ими полнится земля. И каждый случай следует рассматривать в индивидуальном порядке. Если, конечно, это не идёт наперекор закону, будь он церковный или светский.
   — Во блаженном успении вечный покой подажде, Свет и Тьма, усопшим раб Вашим… — Архиепископ перечислил имена покойных. — Воздайте им справедливость.
   Хор трижды пропел в унисон, взывая:
   — О Свет и Тьма!
   Затем они смолкли. Осталась лишь одна девушка. Её сопрано разносился нежно по прилегающей к собору территории, уходя в рощицу неподалёку. Здесь Альдред не понимал ни слова, он вообще не считал песню эту большим, чем набором нот. И всё же, находил голос по-настоящему красивым.
   Одновременно с этим служители Церкви зажигали факелы и бросали в ямы с гробами. Уголь в каждой вспыхнул единовременно, тут же пожрав хворост. В нос ударил запах костра. Инквизиторы опустили головы. Кто-то молился, шевеля губами, кто-то — в уме. Альдред просто смотрел.
   Он ещё не оправился душой от бойни, думая над тем, как ему это удалось. Как он и сестра Кайя выжили, а эти парни — погибли. Ему начинало казаться, что это неправильно. И только наставница имела на него достаточное влияние, чтобы вправить мозги.
   «Из праха поднялись, во прах и опустимся», — поговаривают адепты Равновесия.
   Могилы — языческий пережиток прошлого. Сторонники истинной веры сжигают всякий человеческий труп, до которого способны добраться. Свято место пусто не бывает, считают они, а пустые оболочки — тем более.
   Через мертвецов исчадия Серости могут проникнуть в мир живых. Говорят, именно так появились первые монстры, когда Лун было всего четыре. Тогда многие из них закрепились, расплодились. Может, и поныне дела обстоят так. Никто не знал точно.
   Одно ясно наверняка: демон посредством тела Эдени так и попал в Башню.
   Тем не менее, кладбища в Городе остались. Ещё со времён до Равновесия. Их не трогают, лишь бы лиха не будить, просто обходят стороной. И правильно делают, считал Альдред. Он бы тоже не пошёл.
   Со временем огонь перекинулся на гробы. Жадный, всепоглощающий, он добрался до тел. Вонь горелого мяса поднялась над землёй. И всё одно, инквизиторы должны были стоять. Они сложили ладони друг к другу крест на крест — и молили:
   — Свет — да озарит меня. Тьма — да укроет меня.
   Альдред присоединился к ним не сразу, наблюдая, как огонь ломает дощатые гробы, испепеляет волосы и поедает, черня, покойников. Он прикрыл глаза и повторил:
   — Свет — да озарит меня. Тьма — да укроет меня.
   Когда от костров остались только тлеющие угли, воины Равновесия начали расходиться. Им не положено было бродить по Городу почём зря, однако в Янтарную Башню все они возвращались своим ходом.
   Альдред решил немного задержаться у собора. Он сел на лавочку под кроной бука и сгорбился, смотря себе под ноги. Вернуться назад ему хотелось бы уже со свежей головой. В стенах Круга особо не поразмышляешь, тогда как среди деревьев практик чувствовал столь необходимое ему умиротворение.
   Пока проходила панихида, солнце уже скрылось за горизонтом, и наступил поздний вечер. Ни звёзд, ни Лун над головой было не видать. Чёрные тучи обещали пролить дождь.В Городе постепенно зажигали огни.
   Мимо проходила троица инквизиторов. Они облачились в сутаны, как и он. Поэтому понять, из каких те отделов, было нельзя.
   — Слыхали, что в доках произошло прошлой ночью?
   — Это ты про налёт, что ли? — отозвался второй. — Персекуторы рассказывали, было дело. Я вроде как даже слышал взрыв. Но Свет и Тьма его разбери…
   — Контрабандистов они накрыли. С Экватора вроде. Перевозили нектар, — сообщал третий. — Аж пять баррелей! Вот это удача!
   — Там ещё вроде накрыли гнездо апостатов. Сволота какая — совсем близко к нам, прям в Городе окопались. Не знаю, правда, поймали они кого, нет?
   — И что с нектаром будут делать? Продадут? Или нашим «апельсинам» оставят? — задумался тот.
   — Оставят поди трошки. С чистяком-то мы получим гораздо мощнее заклинания. Но всё равно большую часть распределят между всеми Кругами. Таковы правила. Хотя… понтифик может отозвать всё в хранилище.
   — Соли нектара белые. А эти вроде чёрные. Может, их сначала следует изучить?
   — Чёрные? Бредятина какая-то… Не знаю, сейчас по всему Равновесному Миру собираются разрабатывать шахты, искать нектар. Может, снимут в конце концов ограничения. Чем это обернётся, я в душе не…
   — Вот вы разгалделись, — бросил им первый обиженно. — Я не про это вообще. Про контрабанду уже последний пёс знает…
   «Последний пёс» не знал, но слушал внимательно.
   — … Я вам про каравеллу. Ну эта, «Сирокко», или как её… В общем, вануэзские торгаши вернулись. У них, говорят, на корабле полный абзац…
   В чём тот заключался, Альдред не успел узнать. Их голоса затихли вдали. Он вздохнул, откинулся на спинку лавки и взглянул на чёрные тучи. Дул ветер, и было видно, как те несутся с моря, накрывая Город целиком.
   Альдред снова переживал бойню в Рунном Зале. Его не отпускало. Он вспоминал все моменты, когда его жизнь или жизнь сестры Кайи висели на волоске. Искренне удивлялся, как сумел поступить правильно. Представлял, где мог поднажать и не допустить случившегося. Бездарное дело, но душа настойчиво требовала размышлений.
   Но тут их пресекло на корню.
   — О, вот ты где. — Ложась бальзамом на сердце, раздался знакомый голос.
   Глава 4. Узы
   — Чего сидишь, Альдред? — Наставница осклабилась.
   Он взглянул на неё. Выглядела ментор бледнее обычного. Стало понятно, от своей травмы не оправилась окончательно. Его удивило, что ей дали выбраться в Город, учитывая её состояние.
   Воспитанник хорошо знал сестру Кайю, подозревая: никого эта женщина особо не спрашивала. Медикам и руководству оставалось только понять и простить.
   Альдред бегло окинул ментора взглядом. Она была одета в гражданское: строгое и обтягивающее чёрное платье из сукна, кружевное белоснежное жабо, из-под рукавов выглядывает атласная рубашка, просторная юбка до щиколоток, на ногах — замшевые сапожки да чулки.
   Всё-таки странно. Не по уставу, как минимум. И ведь умудрилась же скинуть с себя больничную пижаму. Ничему из этого Альдред не придал особого значения.
   Сестра Кайя смотрела на него с едва заметной полуулыбкой, как идеал женской красоты с модерновых картин в ателье прогрессивных художников. И он таял в её томных глазах, как снег в первую капель.
   Подобно воспитаннику, наставница мало походила на местных. Оба они издалека. Альдред — из иноземцев, которые в своё время обосновались в житнице посередь полуострова. У сестры Кайи происхождение поинтереснее: она из горцев, что живут кантонами на севере. Суровый и беспросветно нищий край, откуда выходят первоклассные наёмники.
   По ней и не скажешь. Русые волосы, оформленные в аккуратное каре. Тонкие и узкие губы. Маленькая голова — чисто зрительно. И это при больших и выразительных глазах цвета свежескошенной травы. Маленький нос чуть картошкой слегка задран.
   Несмотря на то, что ей было уже за тридцать, она сохранила детские черты лица и мимику кошки. Кто её лично не знал, никогда бы не подумал, что эта особа — прирождённый убийца и умелый манипулятор.
   Когда они встретились впервые, Альдред был ещё юн. Она пришла в его жизнь, как роковая женщина в обличии спасительницы. Сестре Кайе было достаточно поманить его пальчиком, и мальчик пошёл за ней.
   Будто бродячая псина, сманенная аппетитной косточкой.
   Он погонял во рту воздух, не спеша вступать в разговор. Отвёл глаза. Ему не хотелось вот так с порога выливать на Кайю всю ту грязь, что отравляла его разум.
   — Да вот… Присел отдохнуть. Всё равно позднее назначенного часа в Башню я бы не пришёл, — пространно бубнил он.
   — Я тебя всего обыскалась, — посетовала она. Садиться рядом не спешила. — Думала, ты или уже ушёл, или вообще в Круге остался…
   — Но я здесь. — Альдред пожал плечами. Он взглянул на неё обеспокоенно: — А вы чего подскочили? Уже выписали из лазарета?
   Наставница хихикнула. Воспитанник никак не мог разгадать, как она могла держаться так беспечно, имея за плечами богатый боевой опыт в миру и в Инквизиции. Одна-единственная бойня в Рунном Зале втоптала его в землю. Похоже, время действительно лечит, и время делает людей крепче.
   — Лежать на койке смерти подобно, — рассуждала она бодро. — Я подумала, почему бы не выбраться, не размяться, заодно бы почтила память братьев по оружию.
   — Панихида уже закончилась, — констатировал Альдред.
   — Да уж понятно, припозднилась. Как всё прошло?
   — Ну, в точности так, как преподносят рекрутам, — допускал тот. — Светлейшая приняла всех, кроме одного. Одного отправил в Чистилище Темнейший.
   — А-а! — Сестру Кайю осенило. — Сержанта Каттанело?
   — Именно.
   Ментор призадумалась.
   — Не так уж и плохо. Он действительно спас свою душу, раз стал инквизитором.
   — Если я правильно помню, всем новобранцам обещают пропуск в рай…
   — Всё верно. Только для этого надо усердно трудиться, помнишь? Витторио Каттанело в миру сильно набедокурил. У него было два пути — к нам или на плаху. Такие, как он,умирать не спешат. Даже у подобных Каттанело есть возможность отличиться и замлеть в объятиях Света. Он не дожал где-то. И получилось, что получилось…
   Альдред опустил голову.
   — Ты не переживай так. Мы заключены между Светом и Тьмой. Они всё видят. Не каждому дано в миру заслужить кущи Светлейшей. Многие отправятся в Чистилище ввиду несовершенства, затем попробуют снова. Каттанело только лишь сравнял шансы. Может, в следующей жизни он станет монахом и разорвёт цепь перерождений…
   — Что насчёт нас?
   — За себя не беспокойся. Ты поступил в Инквизицию с чистой душой. Твои грехи в миру — детский лепет в сравнении даже с моими. А что касается меня… Мне и Чистилища вполне хватит. Жить в Равновесном мире — это интересно. Столько судеб испытать… За будущее воплощение не буду судить, но я бы рождалась опять и опять. В рай лично я совсем не спешу…
   Её воспитанник поднял подбородок и опёр на руки, сцепленные в замок.
   И всё-таки удивительно, как церковный закон пронизывает Равновесие мира. Деяния Инквизиции — это благо. Примерно то же самое, что происходит в миру, — грех и повод отправить человеческие души в Серость. Это называют преступлением.
   Альдред ненароком обеспечил своё будущее в вечности, пускай не желал того. Пускай не упивался ремеслом своим так, как другие.
   Позиция сестры Кайи будоражила его, и на то у него имелась куча причин. Ему казалось, она несколько оторвана от яви, позабыв за годы службы, какие вызовы бросала ей судьба в миру.
   Иерархическая пирамида, наказанная Светом и Тьмой, сделала наставницу той, кто она есть. На её месте Альдред разорвал бы эту порочную цепь для себя. В отличие от неёон помнил, что ему пришлось пережить. Ещё одной такой доли он принять не хотел.
   Куратор попросту не понимал: сестра Кайя — истинная соль земли. Почище даже инквизиторов, что бы ни говорил архиепископ Габен.
   Своё мнение практик решил придержать. Ментор — не та, кому бы он стал перечить. Ибо знал, что ей обязан всем, что имеет. Без неё у него не было будущего.
   Молчание установилось на минуту-две. Его нарушила сестра Кайя:
   — Холодает уже. Да и дождь скоро начнётся.
   — Да. Надо вернуться в Башню. Вы и так ослабли. Будет очень некрасиво, если Вы заболеете… по моей вине, — промямлил Альдред.
   Наставница снисходительно улыбнулась ему, подавая руку. Милый мальчик, думала она: ведёт себя, как сказочный принц на белом коне. Такого ей Свет с Тьмой ещё не посылали. Сам Альдред не считал себя таким. Просто был признателен ей за всё и чувствовал неотвратимую привязанность.
   Альдред неуверенно взял руку. У сестры Кайи ладони были шероховатые: не счесть часов, сколько она провела, фехтуя и воюя под столькими знамёнами помимо церковного. Зато тыльная сторона оставалась бархатной и очень мягкой. Он замлел.
   Она приложила усилие и потянула его, помогая встать. Затем тронула его за предплечье, стала щупать, заглядывая прямо в глаза. Альдред легко дался, как самый верный пёс, позволяющий хозяину любые манипуляции.
   — Я бы тоже не хотела, чтоб ты захворал. Видно же, ты будто на иголках, — елейным голоском говорила наставница. Она не переставала трогать его мышцы сквозь ткань, чувствуя напряжение. — Пойдём ко мне в кабинет. У меня есть к тебе разговор. Нам нужно всё обсудить не позднее отбоя.
   Практик приподнял бровь от удивления.
   — Разговор?
   — Я так и сказала. Но обо всём по порядку…
   Они поравнялись и мерным шагом, будто двое робких влюблённых на прогулке, ушли с прилегающей к собору территории. Прочь от сладко-кислого запаха горелой плоти. Подальше от заунывного пения служителей храма. Туда, где не слыхать колоколов.
   Город сиял самоцветом во тьме позднего вечера. Вторая фаза дня знаменовала совершенно другую жизнь горожан.
   Бесчисленные чиновники уже разъехались по поместьям, ремесленники и торговцы — свернули лавочки. Студенты разбежались по общежитиям да по тематическим клубам и собраниям. На смену мерному труду пришла праздность.
   С ипподрома, унаследованного от былых хозяев Города, то и дело доносились восхищённые возгласы толпы. Везде сновали работяги, думая, куда бы приткнуться. Сомнительные личности выглядывали в толпе простофиль.
   По улицам повсеместно гулял слабый запах дурмана из курилен в подвалах и на цокольных этажах. Отовсюду и ниоткуда: пока не подойдёшь в упор, не поймёшь, где устроили притон пропащие люди.
   Градоправитель утроил стражу. О том, кто пал жертвой преступления, станет известно поутру — хорошо, если уже завтра.
   То и дело в окрестных каналах проплывет заколотый конкурент или несговорчивый судья. Под заборами лежат забитые до смерти пьянчуги. В закутках валяются удушенные шлюхи с панели — самые дешевые и оттого беззащитные. Тесня крыс, из катакомб выходят нищие, заходят — полоумные сектанты. За заколоченными ставнями заброшенных домов гниют уголовники, над которыми учинила расправу враждебная банда. В лесополосе собаки-людоеды раздирают случайного прохожего. А маньяк, прозванный Учёным, устраивает внеплановую трепанацию новому плотскому интересу.
   Но всё это происходит где-то на изнанке Города. Глазам инквизиторов открывались только смех и веселье, присущее ночной жизни здесь.
   Тут и там из корчем, гостиных дворов и захудалых пивнушек слышатся весёлые песни забулдыг, свара, потасовки, скрежет битого стекла. Так простолюдины зализывают раны после трудового дня.
   Из борделей и переулков наружу рвались громкие, сладострастные стоны падших женщин, которым их работа давно перестала приносить былое низменное удовольствие. Всеразвлекались, как могли. Но большинство — просто прохаживалось по светлым улочкам после сытного ужина под чётким надзором стражи.
   От всего этого буйства красок Инквизиция держалась обособленно. До тех пор, пока в событиях не найдут магический или потусторонний след.
   Вот, как жил Город с наступлением темноты. Быть может, жил Он так и до того, как в Мире установилось Равновесие.
   Сестра Кайя видела: Альдреда что-то гложет. Заложив руки за спину, он шёл чуть согбенно. И при этом — не обращая внимание на суматоху вокруг. Она сама ломала руки, пытаясь угадать. Наконец ментор спросила прямо:
   — Как ты себя чувствуешь, Альдред?
   Тот не сразу ответил:
   — У меня из головы не выходит онейромантка. Заваруха в Рунном Зале. Я раз за разом возвращаюсь туда. Переживаю эту историю, меняю составные части. Прокручиваю один сценарий, потом второй — и так до бесконечности.
   — А в чём проблема?
   Воспитанник цокнул языком.
   — Всё указывало на то, что мы должны умереть. Персекуторы не появлялись. Другие гибли один за другим. Если бы я замешкался… Если б… мы бы с Вами уже не разговаривали просто-напросто. Вы тоже чуть не погибли. А если бы Вас не стало, я бы… наверное, и сам плюнул на свою жизнь тогда.
   — Альдред… — Она тронула его за плечо. — Ну что ты такое говоришь?
   — Этот инцидент родился на ровном месте. И я без конца размышляю, как этого можно было избежать. Что, если бы я не давил на девку? Если бы я заметил, что руну стёрло? Может, парни были бы живы…
   — Ты винишь себя? Почему?
   — Я и раньше видел смерть людей. Я видел, как в гробах привозят в Круг миротворцев, персекуторов и иже с ними. Видел, что от них остаётся в налётах и после спецопераций. Но ведь… они ко мне особого отношения не имели. В Рунном Зале всё было по-другому. Я не сразу понял, что чувствовал. Это было… единение. И каждая смерть отзываласьв моей душе, как своя. На месте любого из них мог быть я. Или Вы…
   Он глянул на неё украдкой. Лишь на миг. Затем продолжил:
   — Подобное я испытывал только один раз за всю жизнь. Возможно, какая-то старая рана открылась. Я не знаю. Просто подозреваю…
   — И какие выводы ты делаешь из всего этого? — спросила сестра Кайя. Мягко, но требовательно. Как раньше, когда она была его самым первым учителем в Башне.
   — На самом деле, я не знаю, что и думать. Просто мне кажется, что тогда случилась какая-то несправедливость. Или все должны были погибнуть, или я в том числе, или выжить все. Тогда и вопросов бы не возникло… Аргх! Мне в голову лезет всякий бред!
   Под конец он не сдержал эмоций и повысил голос. Он и сам всё видел, просто тыкался носом в незапертую дверь, думая, что та на замке.
   — Я извиняюсь, — добавил практик уже тихо.
   — Всё в порядке, Альдред, — понимающе увещевала его наставница. — Просто пойми, что такие размышления тебя ни к чему не приведут…
   — Знаю, — вставил он своё слово поперёк. Ментор его простила, как и всегда.
   — Смерть всю дорогу идёт рука об руку с жизнью. От колыбели до могилы. И совершенно неважно, кто были тебе погибшие. Уж я-то знаю, мне ты можешь поверить. Со смертью всегда была на «ты». Инквизиция — это не столько про священный долг и бла-бла-бла, сколько про высокие риски и соответствующую смертность.
   — Так Вы меня и наставляли. В учебке говорили то же самое.
   — Оно так и есть! Люди умирают, и это нужно принять. И не только в Инквизиции. Даже сейчас кто-то испускает последний вздох. Умирает не своей смертью. Мы с тобой тоже не будем жить вечно. По крайней мере, на этой стороне.
   Наставница рассмеялась.
   — О мёртвых ты не беспокойся — это значит взять на себя слишком много. Для этого есть Свет и Тьма. Пока живой, думай о себе, сам не плошай и в случае чего будь готов проститься с жизнью. Когда примиришься с этим осознанием, тебе станет гораздо легче. Пожалуйста, поверь мне…
   — Сам я умереть не боюсь. Хотя мне же есть, что терять. И райские кущи погоды не сделают. Я прошу прощения за длинный язык, но это так. Просто… Сестра Кайя, в первую очередь я беспокоюсь о Вас.
   Ментор испустила тяжкий вздох, глядя на него.
   — За меня тревожиться тоже ни к чему тебе. Сколько раз смерть чуть было не загребла меня, столько же раз я ускользнула от неё. Ты сейчас можешь заметить, мол, каждый новый раз может стать последним, и я соглашусь. Но это Хаос. Обратная сторона Порядка. Необходимый противовес для баланса. Всё это воссоздаёт жизнь вокруг нас.
   — Быть может, Вы правы. Но я ничегошеньки не могу с собой поделать. Да и, честно сказать, мне это ненужно от слова «совсем».
   Наставница остановилась. Альдред сделал то же самое.
   Она заглянула ему в глаза, взяла за руки украдкой. В миру она сохраняла свою женскую милосердную природу, тогда как на службе отбрасывала подальше, становясь безукоризненным инквизитором. Поразительный человек. Альдред считал, она — пример для подражания. Увы, недосягаемый.
   — Пойми же. Всё это в порядке вещей, ведь мы люди. Ты беспокоишься за меня, я — за тебя. Там, в Рунном Зале не было ни минуты, когда я бы позабыла про тебя. Но мы просто люди. Рок сильнее нас. И если мы можем его миновать, это хорошо. Ведь если нет, пускай. Так тому и быть. На «нет» и суда нет.
   Альдред жевал губы, не зная, что и ответить.
   — Ты инквизитор. И ты подаёшь в Круге большие надежды. Не только для меня. Уж теперь-то точно. Альдред, у тебя ещё всё впереди. Я не пропаду. И ты не пропадёшь. Я научила тебя всему, что знаю сама. Ты не пропадёшь, если будешь помнить мои слова.
   Хитиновый покров, за которым пряталась душа воспитанника, вдруг треснула. Голос ментора действовал на него, как благословение Светлейшей на истинно верующих.
   Да что там, она была его Светом. И как бы глубоко не закрались в его сердце сомнения и противоречия, Альдред искренне хотел ей довериться. Только ей одной. Ибо он знал, сестра Кайя — единственная, кто останется в этом мире неравнодушна к его судьбе. С высоты его колокольни другого практик попросту не видел.
   Она сделала его.
   И он готов был и на сей раз довериться своей духовной наставнице:
   — Так точно, сестра Кайя. — Альдред кивнул и улыбнулся ей. Правда, взгляд свой укрыл.
   Ментор мягко похлопала его по щеке и сказала:
   — Впереди у тебя немало испытаний, Альдред, ведь ты взбираешься вверх по карьерной лестнице. Практик — не последний сан, который ты получишь. Поэтому будь сильным.
   С этими словами разговор их оборвался. Они покинули оживлённые улицы Города и по мостовым направились в сторону Янтарной Башни.
   Глава 4–2. Узы
   Дорога в Круг вела их через реликтовый сосновый лес, ограждавший Инквизицию от мирской суеты. Здесь стоял бодрящий запах северной свежести, дарованный хвоей, — такой причудливый и неродной в южных краях. Начала накрапывать морось.
   Постепенно дорога уходила вверх, на обособленные от береговой линии известняковые скалы, на которые наталкивались шумные воды моря. Там простирался своего рода город в Городе.
   Раздался гром. Близилась первая в этом году гроза.
   Из темноты бора сестра Кайя и Альдред вышли к воротам Круга. Привратники, узнав заместительницу Верховного Куратора, кивнули ей. Когда они прошли под аркой, ворота стали закрывать. Они были последними, кого ждали обратно.
   Среди инквизиторов не было тех, кто удумал бы дезертировать во время проведения мероприятий. Их отпускали безоружными, в сутанах. В таких одеждах больше никто не ходит. В толпе они как белые вороны.
   Более того, служащих отправляли в открытый мир без всяких средств к существованию. Инквизиторы без задней мысли возвращались туда, где им обещан кров, горячее питание, жалование и защита.
   Если же кому-то хватало ума сбежать, их ловили вскоре, зная, откуда кто поступил, и куда кто может пойти. По обыкновению, такие проблемы доставляли рекруты из самого Города. Но их мало. С каждым разбирались в индивидуальном порядке. Особенно буйных крысобои устраняли на месте.
   А в случае нападения на служащих со стороны горожан к ним применяли соответствующие меры наказания. Феодал не отнимал у крысобоев работу.
   На глазах других инквизиторов ментор и его воспитанник не вели себя так вызывающе. Просто шли рядом — и даже не как друзья, а просто братья по оружию и вере. Направлялись они прямиком в Янтарную Башню.
   Кураторы оставили за собой каменные бараки миротворцев, где те ютились. У дверей стояли толпы бойцов, дымя трубками с набитым табаком. Очередной день позади. Далее — ристалища, небольшой ипподром и конюшни, которыми заведовал их отдел.
   Следом прошли мимо училища, где кураторы постигают необходимые науки. Обогнули корпуса общежития — там жило подавляющее большинство местного корпуса. В окнах ещёгорел свет, раз отбой не трубили.
   Поодаль расположилось ведомство. Здесь заседали крысобои да канцеляры. Работали денно и нощно. Главным образом, занимались всякого рода бумажной волокитой, а также вели архив. Пыточные находились под Янтарной Башней, и по долгу службы спускались туда.
   Возле складов в окружении иссохших дубов затерялся кубический донжон юстициаров. Его прозвали в народе Зверинцем.
   От остального мира его отделял глубокий и широкий ров, полный воды. Мост был опущен. Цепи зловеще звенели. Из его глубин доносился чей-то пронзительный вопль. Эти инквизиторы жили совсем не так, как прочие. Содержались прямо там. В условиях, о которых говорить не принято.
   Из алхимического института и лаборатории, с которой тот соединялся надземным переходом, выходило подрастающее поколение естествоиспытателей. Они собрались в стайку, чем напоминали гусей. Даже галдели также, обсуждая зелья с мутантами. Было поздно, и кроме этих энтузиастов без дела вокруг ходило мало служивых.
   Прежде чем двигаться дальше, инквизиторы дали им пройти. Рядом с кураторами в спешке прошли персекуторы в сутанах. Они торопились в сторону своей крепости, которуюотвели им одним. Она находилась на крайней скале. Жили они там же.
   Мало-помалу корпус отходил ко сну. Внезапно сверкнула молния, небеса испустили раскатистый рык, а на землю, как из ведра, полился дождь.
   — Быстрее! — крикнула наставница. На улице никого уже не осталось.
   Сестра Кайя и Альдред вошли внутрь Янтарной Башни. Они взмокли. Волосы их собрали массу воды.
   То тут, то там стояли миротворцы, у которых началось ночное дежурство. Магов запечатали по экранирующим комнатам, где те и свечки магией зажечь не сумели бы. Так чтопроблем от них ждать не приходилось.
   Из холла, где горел метеоритный уголь, кураторы попали на лестницу. Вдоль стен зажгли свечи. Меняли их слуги, нанятые со стороны.
   Пролёт за пролётом инквизиторы поднимались — до этажа, отведённого под кабинеты высших сановников. Проходили один за другим. Никто из Верховных не засиделся за рабочим местом.
   — Все уже разошлись. Это хорошо, — отметила сестра Кайя.
   Альдред сразу смекнул, чему так обрадовалась наставница. Однако он и не подозревал, что его ждёт сегодня.
   Кабинет ментора находился в дальнем углу восточного крыла. Рядом с помещением, которое занимал Верховный Куратор. Она достала ключ и отворила дверь.
   — Заходи, присаживайся, — сказала она, шмыгая носом.
   «Всё-таки замёрзла», — понял Альдред.
   Сюда он захаживал редко. И всегда — строго по особым случаям. Как понимал воспитанник, сегодня — один из таких. Каждый раз для него это было своего рода экскурсией в музей.
   На стене висела потёртая карта Аштума, нарисованная на пергаменте. Масштаб Альдред не знал, но создатели сумели изобразить на ней оба материка, все известные им острова. Ледник, за которым должен был находиться Северный полюс. Что ему особенно нравилось, по морским краям и неизведанным уголкам они нанесли всякого рода тварь: чудовищ большой воды и песиголовцев.
   Забавно. Даже если там никто такой не жил.
   Большой мир делился на равновесную половину мира и языческую, на Экваторе и за ним. Десятки стран слева, в одном из которых жили они, да несколько условных справа. Туда совались разве что вануэзцы — отважные мореходы, жаждущие наживы.
   Альдред и сам бы хотел попасть в те края. Только вот инквизиторам нечего там делать.
   Каменные стены в кабинете были увешаны картинами. Но те остались тут от прежних владельцев. Занимала этот пост сестра Кайя всего несколько лет. Они ей нравились, так что стаскивать всё местным эстетам из руководства не стала.
   Для Альдреда наибольший интерес представляла голова мглистой виверны, из которой набили чучело. Трофей. Ментор его заработала в первые годы работы персекутором. Ещё до того, как стала ищейкой-одиночкой.
   Шкафы здесь ломились от множества книг. Альдред прошёлся мимо, разглядывая названия. Кайю учили читать ещё в детстве. Редкая удача.
   Она интересовалась историей, географией, математикой, научными трактатами об антропологии, церковными памфлетами, трудами о демонологии, даже про алхимию почитывала иной раз.
   Многое из этого давала почитать воспитаннику, прививая ему вкус. Художественной литературы у неё почти не имелось. А то, что было, представляло собой дешёвые куртуазные романы.
   Дорога к гостевому креслу вела Альдреда вдоль стендов с именным оружием сестры Кайи. Арсенал составляли общепринятые образцы вооружения и экспериментальные модели. Персекуторам вечно скидывают всё самое интересное.
   Скимитары — наподобие тех, которые носят чернокожие работорговцы Невольничьего Берега. Шамширы, чей прототип широко распространён в Стране Специй. Дао родом из края Тысячи Городов. Кусаригама и саи с Золотого Архипелага. Все сделано здесь, руками местных умельцев по украденным чертежам, из инквизиторского сплава.
   Особую любовь сестра Кайя питала к новшествам. Алебарда, чьё навершие представляло собой клевец. Трезубец с одной стороны, с другой — шестопёр. Причудливые веера из ножей. Двуствольные пистолеты с разветвлением порохового хода и колесцовым замком. Список можно было продолжать и дальше.
   Всё это добро оставалось у ментора до тех пор, пока она служит в Священной Инквизиции. Его отдавали в дар за прекрасно выполненную работу — своего рода вторая премия. Эту коллекцию она собирала годами.
   Наконец Альдред приземлился в кресло и откинулся на спинку, дожидаясь. Тем временем сестра Кайя достала два бокала. Вскрыла красное полусладкое вино и разлила остатки по ним. Затем — смешала с водой, чтоб сбить крепость.
   Один бокал подала воспитаннику, другой — принялась пить сама. Она опёрлась на краешек стола, болтала вино и изредка попивала. Альдред чуть отхлебнул и поставил на тумбу рядом с креслом. Он прочистил горло и спросил:
   — Так о чём же Вы хотели поговорить, сестра Кайя?
   — Вот я и думаю. — Она всматривалась в разбавленное вино, катавшееся в бокале. — Тема, понимаешь ли, комплексная.
   — Ну, я весь внимание. — Альдред хлопнул себя по коленям.
   Ментор отпила ещё немного и начала:
   — За те дни, что я провалялась, произошло очень многое. Ты не в курсе, раз тебя мариновали канцеляры, но это факт. В общем, есть у меня две новости. По классике — хорошая и плохая. С какой начать?
   Альдред замешкался, и инициативу переняла наставница:
   — Тогда с хорошей. Я тоже рассказала, что произошло в Рунном Зале тогда. Только персекуторам. В частности, отметила твои заслуги. Их это заинтриговало. В конце концов, наша история дошла до ушей Верховного Персекутора.
   — Я не пойму…
   — Просто ты молодец, Альдред, — Сестра Кайя развела руками. — Считай, ты в одиночку разделался с монструозной одержимой. Не всякий инквизитор на это способен. Даже из числа персекуторов. Тянет на сан ищейки, будь ты в том отделе…
   — Не в одиночку, — парировал Альдред. Но всё без толку.
   — Конечно, стоит учитывать совместные усилия всех, кто был там. В том числе и мои, быть может… Но ведь в конце концов ты остался с демоном один на один — и победил его. Понимаешь? Это дорогого стоит.
   — И у меня было ваше раздвижное копьё. Без него я был бы труп.
   — Оружие бесполезно в руках неумёхи. Персекуторы, конечно, были в бешенстве, что я тебе его дала тайком. Устав претит — и все дела. Но ведь результат себя оправдал. Важно другое.
   — Сестра Кайя, к чему Вы клоните?
   Она вздохнула.
   — У тебя намечается повышение, Альдред.
   Не зная, что ответить, воспитанник опустил глаза и всё гонял во рту воздух.
   — Верховные из отделов персекуторов и кураторов поговорили. Петефи не против, чтоб ты перешёл под руководство Модрича. У них как раз требуется ещё один клинок в молодой отряд. И для тебя это путь наверх. Поэтому, если спросишь меня, ты просто обязан им воспользоваться. Копьё можешь оставить себе. Всяко интереснее палаша.
   — Что Вы такое говорите, сестра Кайя! — запротестовал воспитанник. — Меня всю жизнь учили быть куратором. Я тюремный надзиратель, а не головорез. А эту одержимую сам до конца не понимаю, как сумел убить. Вокруг этого и крутятся все мои треволнения!
   — Давно уже за тобой тянется эта робость, Альдред, — захихикала ментор. — Ты ведь не всегда боялся открываться чему-то новому. Помнишь? Раньше в тебе был дух авантюризма. Поэтому я и взяла тебя с собой. Ты был готов изменить свою жизнь. Что с тобой стало, мой мальчик?
   Альдред промолчал. Она была права. Но против дурного предчувствия переть практик не спешил: казалось, ничего хорошего не ждёт его в крепости персекуторов.
   — Ты всегда бесился, когда кто-то пытался упрекнуть тебя, будто без меня ты ничего не можешь. Якобы я тебя излишне опекаю, контролирую, веду везде за ручку. Ты из-за этого закрылся в себе — больше, чем инквизитору нужно.
   Голос её сквозил печалью.
   — А я лишь подталкивала, чтобы ты рос, и плевать, что говорят остальные. Не для того я достала тебя на Свет, чтоб ты остался гулять в стажёрах.
   Она отпила ещё вина.
   — Сейчас всё совсем по-другому. Я ничего тут не решала. Клянусь. Ты уже показал себя. Больше, чем я могла себе представить. Признаться честно, я бы и сама хотела, чтобты остался в кураторах — так безопаснее…
   У Альдреда задёргалась рука, сжатая в кулак. Он обтекал от слов ментора. Она резала его без ножа, ездила по самому больному. Никто, кроме неё, так не умел.
   — Но, если ты победил ту тварь, значит, способен на большее. У тебя появился шанс доказать всему корпусу, чего ты стоишь. Хотя ты так до сих пор и не понял, что в первую очередь что-то доказывать надо себе. Ещё молодой, ещё поймёшь.
   — Я, может, и хотел бы попробовать, чтобы выбраться за пределы этого смердящего Города. Но…
   Он поднял глаза. Поджал губы. А затем сказал:
   — … не мыслю я себя в Инквизиции без Вас. Мне бы к Вам поближе быть. Это же Вы меня привели сюда. И нет у меня другого друга здесь, кроме Вас.
   Сестра Кайя увела глаза, вздыхая.
   — Здесь-то и кроется проблема.
   — То есть? — Альдред напрягся. Он почуял неладное.
   Его ждала плохая новость.
   — Этим утром я подписала документы на увольнение. Я ухожу из Инквизиции, Альдред.
   — Как так? — Он резко встал с кресла. Казалось, его только что предали. Оставили одного — против целого корпуса, полного упырей. И кто?
   — Боюсь, это не моя вина, Альдред. Я бы хотела остаться, но мне деликатно указали на дверь. — Нервничая, сестра Кайя переминалась с ноги на ногу, ощупывала волосы.
   — Почему? Ведь Вы же…
   — Тогда, в Рунном Зале, та тварь нешуточно повредила мне позвонки. Целители пошаманили со своими заклятиями и поставили их на место. Не отвалятся, не убьёт — и ладно. Только вот… что-то пошло не так.
   Наставнице было тяжело об этом говорить. И всё её естество намекало на это. Альдред оставался слеп. Он требовал:
   — Объясните.
   Её не могли так просто отпустить. До пенсии ещё далеко. Нужен был веский повод.
   — Травма ушла, а побочные эффекты остались. Ты же знаешь, целители способны залечить плоть, но фантом — нет. И боль продолжается. Да, она тише, чем было бы в противном случае. До тех пор, пока рана не зажила бы сама и на духе.
   Она отвернулась, помолчала немного, затем продолжила:
   — Моя травма — неизлечимая. Симптомы будут преследовать меня всю жизнь. Понимаешь? Всю. Мою. Жизнь.
   Сердце Альдреда сжалось. Он не мог поверить, что с ней такое случилось.
   — У меня нестабильность шейных позвонков, мой мальчик. Кажется, такой диагноз поставили врачи. Во всяком случае, это то, что я поняла из их заключения. По меркам Инквизиции болячка делает меня недееспособной. Абсолютно. Да и жизнь моя прежней не будет. — Она горько усмехнулась. — В общем-то, они правы.
   Её воспитанник оторопел. На нём не было лица.
   — За те дни, что я провалялась в лазарете, я потеряла сознание раз семь. В беспамятстве могу пролежать от нескольких минут — и так до бесконечности. Вердикт врачей неутешителен.
   — Не может быть…
   Альдред покачал головой.
   Сестра Кайя не удержалась и шмыгнула носом. Любая другая женщина бы уже разрыдалась на её месте, билась бы об стену и рвала на себе волосы. Его ментор не такая. Его ментор железная.
   — Постоянно трещит голова. Это мигрень. Перед глазами часто мигает свет. Это может длиться часами. Часами. Обмороки преследуют меня в самый неподходящий момент. Нетак поверну шею — и снова здрасьте. Нервы пронизывают всё тело, и они извиваются, как черви в комке грязи. Всякий раз перед тем, как я падаю.
   Она поджала губы.
   — Может ли такой человек состоять в Инквизиции, даже на моём посту? Верховные сомневаются. И я их понимаю.
   Сестра Кайя оборвала разговор и пошла к буфету. Стала копаться. Выпила одно зелье, затем другое, налила себе какого-то масла в ложку и приняла вовнутрь.
   Взглядом Альдред шарил по полу. Он долго молчал, не зная, как относиться к услышанному, как быть дальше. Понимал только, что жизнь её как инквизитора кончается здесь. А ведь для неё это было важно.
   Практик задавался вопросом: ну как, как Свет и Тьма допустили это с его наставницей? Он не понимал, к чему тогда все эти молитвы, если они не работают? Ему было важнеедоброе здравие сестры Кайи, а не её спасённая душа. Но скажи это парень, ментор бы популярно объяснила, почему тот неправ. И так озвучивала.
   — Что будет теперь? — только и выдавил из себя Альдред.
   — Завтра я уезжаю. Бумаги уже подписаны. Мой кабинет какое-то время будет пустовать. Петефи ещё надо найти подходящую кандидатуру на замену. Я заберу ассигнацию и личные вещи, поселюсь в гостином дворе «Лазурные Фонтаны». Мне нравится оттуда вид на море. А потом найду извозчика, который согласится поехать на север, и уеду на родину. Придётся искать местечко поближе к аптеке.
   Она рассмеялась вымученно.
   Альдред надулся и стал ходить из стороны в сторону.
   — У меня достаточно денег, чтобы начать новую жизнь. Всё-таки я о чём-то мечтала до вступления в Инквизицию. Свет и Тьма прямо говорят, чтобы я вспомнила о мечтах.
   Воспитанник закивал. Ему ещё многое предстоит осмыслить. Впредь он один в этой проклятой Башне. Но это потом. Всё потом.
   — Мне очень жаль, — проблеял он. Звучало жалко.
   — А ты не жалей, Альдред, — легко парировала сестра Кайя, приободрившись.
   Однако в свете последних известий это больше напоминало обман. Самообман — в первую очередь. Наставница продолжала:
   — Как я уже говорила, мы всего лишь люди. Судьба сильнее нас. И мы живы — это уже что-то. Здесь начинается наша новая жизнь. Порознь, правда. Но… почему бы и не улыбнуться ей в ответ? Обратись к Модричу. Он тебя ждёт.
   — Я… мне будет Вас не хватать, сестра Кайя. Вы же знаете.
   — Не сокрушайся, мой мальчик. — Паря, как таящий в лунном свете призрак, она подлетела к нему и взялась за его лицо обеими руками. Как давным-давно. — Я о тебе не забуду. И в конце своего пути ты в этом убедишься.
   Её последние слова остались непоняты. Он посмотрел ей в глаза. И действительно, в них не было ни единого намёка на уныние. На её месте он, наверное, рвал бы и метал.
   Воспитанник не хотел расставаться с наставницей. Он думал о ней, как об уже усопшей: слишком мало проводили времени вместе, так многое хотелось сказать, насытиться последними мгновениями.
   Увы, в такие моменты никогда не бывает достаточно.
   Сестра Кайя уходила. И уходила навсегда.
   Всё, что им оставалось, — последний час вместе.
   — Моё имя останется в списках инквизиторских индульгенций. А большего и не надо. За свою душу я могу быть спокойна, — заверяла она. — Однако… этой ночью мне нужноещё кое-что, прежде чем я покину Башню. В последний раз.
   Под конец её голос обратился томным шёпотом. Сестра Кайя закрыла глаза, чуть приоткрыв рот и подалась на Альдреда, чтобы поцеловать. Откажись он, пойдя на поводу у смятения, она бы расплакалась.
   Нет. Он хотел того же. Парень ответил ей взаимностью.
   Сначала несмело. Потом — остервенело. Ведь это «в последний раз».
   Альдред отлип от её губ нехотя и признался:
   — Это нужно нам обоим.
   — Не сдерживай себя, — попросила наставница, подразумевая не совсем то, о чём подумал воспитанник.
   Он приобнял её за талию. Тонкие женские пальцы заскользили по планке его сутаны, расстёгивая пуговицу за пуговицей.
   Глава 5. Каземат
   Священен союз мужчины и женщины. Противоположности друг друга уравновешивают, подобно Свету и Тьме, создавая баланс. И нет связи ему подобной.
   У Альдреда с этим дела обстояли несколько иначе. Он инквизитор, и в этой среде не приветствуются любовные отношения. Это считается грехом, с кем бы ты ни спелся.
   В своё время именно ментор ему прояснила положение вещей. Но она же не отказывалась, когда их узы вдруг стали крепче. Едва Альдред разобрался в своих чувствах к ней,то не встретил сопротивления. Наоборот, она его подзуживала.
   Так началась история их любви, стеснённой обстоятельствами. Они довольствовались редкими часами уединения, размазанными по месяцам. Зато каждое такое рандеву вызывало у обоих фейерверк эмоций. От случая к случаю они питались полученными впечатлениями. Ведь всё хорошо в меру.
   Их история была не нова. Они не первые инквизиторы, нарушившие обет, и не последние. Много кто из сослуживцев грешил в Круге. Некоторые умудрялись наведываться к любовницам в Городе — и ведь успевали. В бордели захаживали.
   Эта тенденция давно известна высшим эшелонам церковной власти. Никто особо не противился, превращая запрет в формальность. До тех пор, пока кто-то не перейдёт черту и не попадётся. От таких, по обыкновению, остаётся только вычеркнутое имя.
   Равновесие тоже проявляло снисхождение, зная несовершенство людей. Свет и Тьма лояльно относились к истинной любви. Об этом говорила статистика принятых в рай и отправленных на перерождение. Религия родилась из гармонии мира. На её поддержании гармонизм и зиждился.
   Как и было обещано, сестра Кайя покинула Башню следующим утром. Альдред не застал этот момент. С утра до ночи он проводил в Янтарной Башне с чародеями, трудясь в поте лица.
   Он был слишком молод, чтобы заниматься с магами даже своего возраста. Их сложно принудить к дисциплине. О более взрослом поколении даже говорить не приходится. Поэтому Альдреда поставили заниматься детьми.
   Малышня дышала ему в пупок. И мороки с ними, соответственно, было куда больше. Столько сил уходило просто на то, чтобы их собрать в кучку. Дальше начинался Хаос во плоти.
   Каждого в индивидуальном порядке надо принудить к работе над собой, чтоб тот начал черпать эфир и преобразовывать его в материю. Наставить правильно ради получения чистого заклинания. Разнимать дерущихся мальчишек. Увиливать от глупых вопросов девчонок. Водить их поесть, мыться, гадить, в учебку к профессорам, к врачам, на боковую.
   «Ужас!» — думал он, закипая.
   Детворе практик понравился. Он отыгрывал роль эдакого старшего брата. Вот только не на такое повышение рассчитывал. Не в няньки же нанимался в конце концов.
   «Я взорвусь, если ещё раз услышу «братик Альдред»!»
   Естественно, к концу дня он чувствовал себя, как выжатый лимон. С тоской вспоминал, как же хорошо прижился в роли репрессора. Теперь-то понимал: не каждому дано учить. По крайней мере, детей. Говорят, они впитывают новые знания, как губка. Это правда, и правда на все сто процентов, если забыть о рассеянности их внимания и непоседливости. Они скакали, прыгали, дрались, будто котята. Эфир из них так и сочился, да только ничего путного они из него создать не могли.
   Альдред и сам был тем ещё сорванцом. Но забыл — на свою же беду.
   На новой должности практика хватило на жалких пять дней. До первого выходного. Сегодня ими занималась сестра Магдалена. Вот ей легко давалась работа. Детей она любила, как своих. Её почему-то они слушались, словно мамочку.
   Успехами таких масштабов Альдред похвастаться не мог. Зато чувствовал: если ещё хоть один день проведёт в детском саду Башни, свихнётся. Ничем хорошим это для него не кончится. Деградировать обратно в репрессоры значит расстроить сестру Кайю. Вряд ли бы она узнала. Но он не хотел в любом случае.
   Последней каплей стала шальная мысль: у него рука не поднимется на ребёнка. Это ставило крест на его профпригодности. Ведь подчас именно дитя в разы опаснее взрослого мага ввиду эмоциональности. Сестра Магдалена могла застрелить паршивую овцу на месте, и уже делала так.
   Он же и вовсе марать руки не собирался. Так его бы просто добило.
   Ещё до первых петухов он проснулся. Привёл себя в порядок. Завтракать вместе с остальными не ходил. Просто валялся на постели в форме и плевал в потолок.
   На тумбе обложкой вверх лежал раскрытым новомодный, прогрессивный трактат из-за границы. «Малефикарум, или ведьм описание» за авторством двух монахов. Литература предназначалась персекуторам и миротворцам, но Альдред тайком вынес её из библиотеки, найдя занимательной. Так и коротал свободное время всю неделю.
   Чтение помогало отвлечься от вездесущих детей и утрате единственного друга. С каждой новой страницей Альдред укоренялся в идее, которую ранее считал крамольной. Он обязан изменить свою жизнь в срочном порядке. Кардинально и бесповоротно. Иначе — совсем зачахнет.
   По счастливому стечению обстоятельств у него появился шанс. Тот только и ждал, чтобы практик им воспользовался. Наполненный решимостью, Альдред поднялся со скрипучей койки, встал и вышел из комнаты, которую делил с десятком таких же парней.
   Выйдя из общежития, стал опрашивать персекуторов. Кто-то да должен был знать, куда запропастился их Верховный. Разумеется, куратор мог просто постучаться в их крепость и подождать у них. Но ему казалось, возникший у него вопрос безотлагателен.
   Повезло с раза пятого. Один из белых халатов сказал:
   — Так он в каземат спустился. Вроде как у него там свои дела.
   — Спасибо, — ответил практик и поспешил в сторону Башни.
   До отхода магов ко сну вход преграждало силовое поле. Чародеев оно не впускало и не выпускало, пока привратники не пнут чтеца, чтобы он прервал действие заклинания.Сам Альдред вошёл без всяких проблем.
   Из мрачного холла сразу свернул налево. По кишкообразному коридору без ступеней он проследовал вниз. Тут располагалась малая алхимическая лаборатория и хранилища зелий первой необходимости. В том числе — рабочий запас псевдонектара. Был тут и настоящий. Конечно же, за семью печатями.
   Алхимики, которые здесь занимались варением псевдо, уже привыкли к работе в проходном дворе. На куратора внимания не обратили, продолжая молоть внутренности ликвидированных магов с волосами в механическом смесителе. Долго, кропотливо.
   Вонь здесь стояла несусветная, сырая от пара, что поднимался над чанами с густым варевом. Альдред прикрыл нос и сморщился, проходя мимо. Один из зельеваров заметил новое лицо и лишь рассмеялся, продолжая помешивать жижу металлическим черпаком.
   Он был одет по регламенту. Брезентовая роба, перчатки из плотной кожи буйвола, фартук до кучи, маска из инквизиторского сплава со смотровым окошком из сапфирового стекла. Всё для того, чтоб защититься от интоксикации, кислот, щелочей и всякого рода излучений в ходе приготовления.
   Прежде, чем продукт будет безопасен и готов к употреблению, его надо сварить. Всеми этими шлаками алхимики и дышат.
   — Неужели от псевдонектара так пасёт? — сокрушался практик.
   — А ты как хотел, братан? Это ж мертвечина! — прогудел тот и рассмеялся опять.
   — Блевать тянет…
   — Ты попал в самый разгар рабочего дня. — Алхимик пожал плечами, затем поправил маску, размазывая выступивший на лбу пот. — Утром варили чёрный нектар. Запах стоял, как после дождя.
   Он хмыкнул.
   — Странно всё-таки. Белый нектар больше металлом отдаёт…
   — Интересно. Ладно, я погнал. Всё, давай.
   — Всех благ! — бросил ему вслед словоохотливый зельевар.
   Альдред пулей покинул чужое рабочее пространство и упёрся в лестницу.
   — Давненько я здесь не ходил… — проронил он.
   Куратор стал спускаться вниз в свете метеоритного угля. Из лаборатории он попал в крематорий. Его тут же обдало жаром и удушливым смрадом горелого мяса. Вытяжка попросту не справлялась с объёмами, которые подчас выполняли уборщики.
   Здесь вовсю работали слуги от подрядчика. Главным образом, их набирали из клиентов ростовщических контор, которым уже нечем было выплачивать долги. Процентщики — как правило, иноверцы — тем самым уклонялись от феодального и церковного налога, имея с труда подневольных свой грош в уплату данных сумм.
   И все счастливы. Кроме исполнителей.
   Понурые, сгорбленные, неопрятные люди, пропитанные запахом дыма и смерти. Вчерашние нищие горожане, авантюристы-предприниматели, бедствующие ремесленники да легкомысленные прохиндеи. Рынок сожрал их всех, переварил и скинул остатки.
   На каталках перевозили трупы, стаскивали к печам, укладывали и отправляли на съедение огню. С самими рабочими Альдред разговаривать не стал: не положено. Зато на мертвецов посмотрел.
   Оранжевых хламид не было на них. Одеты убитые как попало. А некоторые — в какие-то тряпки. Скорее всего, языческие. Практик подозревал, что именно этих тогда накрылив доках. Если верить сплетням инквизиторов.
   В крематории Альдред старался не задерживаться. Кашляя, он спустился на другую лестницу. Практик ненавидел планировку этажей Башни. Спроектировали её не для удобства служащих, а для того, чтобы чародеям в случае бунта было труднее сбежать.
   Едва ли это помогало: если маг достаточно умён и решится на побег, ищи его потом по Городу да провинции. Инквизиторам оставалось только мучиться. Ведь чтобы попастьна следующий этаж, нужно обойти весь предыдущий.
   Следом Альдред попал на уровень, который служил своего рода тюрьмой для магов. «Ещё немного», — утешал он себя. Мимо дежурных миротворцев практик попал в узкий коридор. По обе стороны от него располагались карцеры из инквизиторского сплава с янтарными панелями. В одном из таких ещё совсем недавно гнила Эдени.
   Ни отмычкой, ни ключом, ни чарами карцеры не вскрыть. Изолятор отворяли с помощью внешних печатей, прикладывая соответствующий номерной свиток с руной. Разумеется,умелый маг мог разбить чужой блок в коридоре. Но таких держали подальше.
   Кругом царила тьма, в которой роились пищащие крысы. Вдали капала вода, подтекавшая с труб на потолке. Водопровод не меняли уже давно. Благо, делали на совесть, и особых проблем со снабжением не возникало.
   Инквизитору пришлось идти по стеночке. Мимо по плесневелому полу в ужасе пробегали пасюки. Они давно здесь обосновались.
   Начальство и не думало изводить грызунов. Считалось, так воля новоприбывших чародеев быстрее сломается. И в большинстве случаев это оказывалось верным решением.
   Альдред неудачно сделал шаг. Наступил на что-то большое и полумягкое. Раздался хруст. Похоже, одного из постояльцев ненароком задавил. Да так, что сломал хребет.
   Вдохнув сырой воздух, практик прошептал:
   — О Свет и Тьма!
   Голос его услышали заключённые. Маги тут же возбудились и бросились к дверям, что были обиты инквизиторским сплавом. Альдред остановился, чуть перепугавшись.
   Чародеи тянули худосочные пальцы сквозь решётчатые оконца. Смотрели на него. Он чувствовал это кожей, даже сквозь одежду.
   Рядом с ним кто-то так спешил, что врезался в дверь. Та загремела, шугая практика.
   Отовсюду он слышал одно и то же:
   — Хватит!
   — Выпустите!.. Сколько можно?!.
   — Я тут с ума сойду!
   Во мраке блеснули глаза, налитые безумием. Этих вурдалаков истязали одиночеством — пытка подчас такая же мучительная, как дыба. Только действовала прямо на разум, бередила душу. Не хотел бы Альдред оказаться на их месте.
   — А ну на шконку! — гневно крикнул инквизитор и пнул ближайшую дверь.
   Заключённые повиновались. Многих держали уже давно. Они подходили к дверям в надежде, что им подадут поесть или вынесут поганое ведро. Но увы. Альдред просто мимо проходил. Придя в себя, он направился дальше по коридору.
   Тюрьма, прозванная в простонародье Обезьянником, осталась позади. Спустившись по лестнице, Альдред наконец-то пришёл в каземат. Самый нижний из подземных уровней Башни. Главным образом, тут находились пыточные камеры.
   Инквизитора встречали вопли несчастных, которыми занимались канцеляры с крысобоями. Каждое помещение пронумеровали для удобства. Пространства под издевательства над людьми выделили гораздо больше: всякий намёк на клаустрофобию сходил сам собой. Под высокими потолками установили жаровни с метеоритным углём.
   Холодный свет создавал гнетущий полумрак сообразно царящему здесь унынию.
   К приходу практика многие двери оказались закрыты. И всё же, у местных инквизиторов хватало работы на сегодня. Из глубины этажа доносились пересуды пыточных умельцев. А иногда их прерывали душераздирающие крики.
   У одной из таких дверей Альдред остановился. В пыточной камере сам Верховный Куратор растягивал на дыбе какого-то мага. Вроде как элементалиста. Петефи крутил рычаг, наглядно показывая какой-то студентке чужие страдания, чтоб привыкала.
   Эти крики ни с чем не спутаешь. Ученица дрожала. Отец Дьюла приговаривал:
   — Обожаю эти аккорды. Всегда пробирает до мурашек. Вслушайся хорошенько.
   Мышцы рвались, суставы расходились, что вызывало обильное внутреннее кровотечение. Криомант выглядел, как живой труп.
   Альдред задержался, и Верховный почувствовал его взгляд. Он не разглядел, что у порога встал один из его подчинённых, и рявкнул:
   — Ингрид! Закрой дверь, кому говорил?
   Студентка подорвалась и бросилась к выходу. Воспитанник сестры Кайи рассмотрел её. Это была миловидная блондинка чуть младше него. С дурацкой рваной стрижкой под мальчика и пухлыми красными губами.
   Они встретились взглядами. Альдред сохранял внешнюю невозмутимость. Ингрид, кто бы она ни была, испугалась и затворила дверь. Практик пошёл дальше.
   Миновал кабинеты, где канцеляры и крысобои вели первичную документацию. Они и сейчас усердно марали бумагу средь бела дня за прикрытыми дверьми. Альдред проскользнул мимо них незамеченным, воспользовавшись оживлённой беседой. Не хотел он, чтоб его задерживали. Излишние разговоры ему были ни к чему.
   В какую камеру здесь ни войди, она полна самых разных пыточных снарядов. Ещё в учебке куратор смотрел на них и давался диву, как у человека хватает фантазии создать подобное. Будто тяга к насилию прямо заложена в его природе. И что самое страшное, Свет и Тьма порицали жестокость в миру, но поощряли в деяниях Инквизиции.
   Особую жуть на практика наводили вестанский козёл, он же бдение, папская груша, пресс для черепа и железная дева. В последних инквизиторы перевозили особо опасных магов, чтоб ни единый мускул их тел не дёрнулся. Сплав не обязателен тогда.
   Пыточные камеры чередовались с комнатами дознания. Там просто вели беседы с еретиками, отступниками да дезертирами. Естественно, в том случае, если они сговорчивы.Это спасало от пыток, а от казни — далеко не всегда.
   Аналогичные комнаты имелись и у репрессоров уже на верхних этажах Башни. Открывали их часто. В них не только проводили дознание, но и пытали. Благо, канцеляры не жадничали и предоставляли всякие любопытные инструменты. В своё время Альдред обожал к ним прибегать, и лишь под конец научился обходиться словами.
   Своим ходом куратор дошёл почти до западного крыла каземата. Ниже только аварийный склад амуниции, алхимических элементов и боеприпасов на крайний случай. Если вдруг пути наружу и в арсенал верхних этажей отрезаны. А ещё ниже — останки давешних обитателей Города и известняковая порода.
   Наконец-то Альдред заметил впереди Модрича. Тот стоял, обсуждая что-то с первым среди Канцеляров. Они шушукались, лишь бы кто-то, кого они держали в прикрытой комнате дознаний совсем рядом, не услышал их. Завидев куратора, инквизиторы смолкли.
   Смотрели на него настороженно, совсем не понимая, что он тут забыл.
   Практик подошёл к ним и склонил голову в почтении. Проронил:
   — Верховные…
   Глава 5–2. Каземат
   Канцеляр замогильным голосом предупредил его:
   — Здесь тебе не место для прогулок, мальчик.
   Альдред поглядел на него. Тот противно осклабился, обнажая оставшиеся гнилые зубы. Практик сразу пожалел, что увидел это. Сглотнул и облизал губы.
   Если и смотрит людоед на жертву, то так, считал он.
   Верховного Канцеляра звали Буассар. Очередной иностранец. Это не тот человек, которому стоит переходить дорогу. Его сторонился весь корпус. Не потому, что он представлял опасность всем и каждому. И дело даже не столько во внешнем виде.
   Лысый череп его покрывали шрамы от когтей горного грифона. Когда-то и он служил персекутором, пока не перевёлся по собственному желанию. Он не показывал особых успехов на прежнем месте, и тогдашние Верховные легко согласились. Карьера Буассара тут же пошла вверх усиленными темпами.
   Рубцы же спускались на его лицо до края губ. Ухо тварь ему изрядно разодрала. Если бы Альдред не знал, посчитал бы, что Буассар так и родился с одним только целым.
   Выглядело это отвратительно. Разумеется. Да только шрамы, полученные в бою, не самое страшное.
   Безбородый Верховный сошёл с ума. Ему даже понравились эти отметины. Он стал нарочно заниматься самобичеванием, не оставляя на теле живого места. Прикрывался замаливанием грехов перед образами Света и Тьмы. Никто так не стегал себя плетью.
   Те, кто ходил с ним в термы, говорят, что Буассар выглядит как один большой шрам. Инквизиторы считали, если с собой он так поступил, своих-то не пожалеет. Чего и говорить про глупцов, преступивших закон Света и Тьмы.
   И ведь правы болтуны. Первый Канцеляр запоминал всех и каждого. Когда кто-то из его негласного списка оступался и попадал к крысобоям, в случае достаточного резона тот занимался им лично. Бедолаг вычёркивали. А о зверствах Буассара ползли всё новые слухи — каждый следующий страшнее предыдущего.
   Практику вдвойне было страшно, ибо Верховному Канцеляру было, за что притянуть его. Тот просто не знал о греховной связи куратора с сестрой Кайей. Пока что.
   — М-меня зовут Альдред Флэй. Кураторский отдел. Практик. — заблеял парень.
   — И что же такой щупленький, неказистый, маленький практик забыл в моём каземате? — чуть надвинувшись на него, спросил лысый.
   Маленький… И это при том, что практик был его на голову выше. Особенно куратора оскорбило слово «щупленький»: вообще-то он часто упражнялся в атлетике.
   — Хм, Флэй? — Модрич призадумался. Его вдруг осенило. — Это имя мне знакомо. Ты же потушил одержимую в Рунном Зале? Это о тебе рассказывала сестра Кайя?
   — Да, это я, — заявил практик.
   Он надеялся, что Верховный Персекутор спасёт его от лысого безумца. И ведь не прогадал же.
   — Брат Жермен, прошу меня простить. Мы продолжим наш разговор за обедом, если Вы не против. Надо бы пообщаться вот с этим молодым человеком, — быстро и чётко проговорил Модрич.
   — Вот как, — протянул Буассар. Выглядел разочарованно. — Что ж, не смею задерживать. Я обдумаю ваши слова на досуге, брат мой.
   Лысый взглянул в последний раз на куратора, чуть прищурившись. Всматривался в него так, будто лез под кожу взглядом. Затем он промычал что-то себе под нос и пошёл в восточное крыло. Отец Жермен чуть хромал на правую ногу.
   Практик спрашивал себя: как эта морщинистая, старая развалина может служить в Инквизиции, а сестра Кайя нет?
   — Хм, Альдред Флэй, значит? — вдруг сказал Буассар, удаляясь. — Я запомню это имя.
   У того на спине выступила испарина. «Жуткий тип», — думал чёрный плащ.
   — Я ждал тебя ещё несколько дней назад, — строго заметил Модрич и ощупал вороную щетину.
   В полумраке этот смуглый долговязый персекутор и сам вовсе выглядел чёрным.
   — Дико извиняюсь, отец Радован. — Как если бы это загладило вину, Альдред поклонился ему ещё раз. — Я долго не мог решиться.
   Тот запросто бы отчитал сынка и даже подумал бы, будто он недостоин пополнить ряды персекуторов. Но Модрич был человеком слегка иной культуры, не похожий на Флэя, местных, Буассара или даже сестру Кайю. Он легко воспринял ответ Альдреда:
   — Понимаю. Обычно инквизиторов из других отделов к нам палкой не загонишь. Мы же в авангарде. — Радован сложил руки на груди, вскинул плечи, прислонился к стене. —Почему в крепости не подождал?
   — Да один из ваших сказал, что Вы здесь. Дай, думаю, зайду. Может, не затруднит… — стушевался куратор.
   — Н-ну, мог и там подождать, на самом деле, — беспечно размышлял Модрич и почесал затылок под конским хвостом. — Не суть. Я бы сказал, даже хорошо, что ты здесь.
   Альдред округлил глаза, не понимая.
   — Помнится мне, до вступления в сан практика ты был репрессором. Верно?
   Тот кивнул.
   — Очень хорошо. Лучше тебя с задачей всё равно никто не справится.
   — Слушаю.
   Флэй хотел извиниться за задержку и сразу зарекомендовать себя перед главнокомандующим с наилучшей стороны. Хотя понятия не имел, что за бремя отец Радован хотел взвалить на него.
   — Мне надо сейчас в крепость идти. Из Цима привезли новую партию экспериментального оружия. Крайне мощное. Надо всё сверить со списками, проконтролировать, подписать накладные. Доставщики, как обычно, или проворонят груз, или прикарманят и сбагрят на чёрном рынке. Редкая сволочь. Там и увидимся, в общем, как закончишь…
   Он полез в карман белого халата и выудил оттуда свёрнутый пергамент. Протянул его Альдреду со словами:
   — Возьми, это досье нашего пациента. Может, хоть ты его расколешь…
   — Тяжёлый случай, да?
   — Не даётся. И это очень важная персона, поэтому и через боль не достучаться. Нельзя и пальцем тронуть, понимаешь ли.
   Куратор скривил губы. Поручение никак не разбавило бы его скуку, а только усилило. Флэй просто не знал, кто его ждёт за дверью.
   — Знаешь, я и сам начинал с репрессора, пока не отличился. Хотя… перевёлся я тогда уже в сане практика. Превзошёл же меня! Молодец, ловкий.
   «И только Петефи с Верховным Алхимиком поднимались с самых низов. Не ёрзали ни влево, ни вправо. Ах, да. Ещё Верховный Юстициар. Но это совсем другая история…»
   — С-спасибо, — неуверенно выдавил из себя куратор. Его мало кто хвалил с тех пор, как его выплюнуло из учебки. Он добавил еле слышно: — Наверное…
   — Твои таланты нам ещё пригодятся. Как раз укомплектуем новый отряд. Поговори с ним да приходи в крепость. Я как раз подготовлю бумаги о твоём переводе к нам. Удачи.
   Он вручил Флэю досье и отправился восвояси. Какое-то время в свете метеоритного угля Альдред смотрел ему вслед, затем развернул пергамент и прочитал имя:
   — «Актей Ламбезис»… Этот ещё откуда?
   На свой вопрос Альдред нашёл ответ ниже. Он быстренько изучил личное дело допрашиваемого. Из него канцеляры выудить успели немного. Флэй вздохнул: доделать за них грязную работу придётся ему.
   Он свернул пергамент и положил в карман чёрного плаща. Встал напротив приоткрытой двери, натянул серьёзную мину и вошёл в узкую и тесную комнату дознания.
   Внутри на столе стоял канделябр. Свечи меняли недавно.
   На одном стуле сидел «пациент». Второй дожидался Альдреда. Куратор не спешил. Сначала оценивающе поглядел на некого Актея Ламбезиса. С виду и не скажешь, что этот человек — важная шишка у себя на родине.
   Долговязый и худосочный. Лет двадцати отроду, чуть старше нового дознавателя. Белые кудри, напоминавшие овчину. Острые черты лица сжаты в треугольнике. Линия носа прямо переходила в лоб, что нетипично для местных краёв.
   Синие, как море, глаза уставились на Флэя. Рот изогнулся в ухмылке.
   Одет в пурпурный шёлк поверх кожаного дублета и белой туники. На руках — пластинчатые наручи, медленно переходящие в беспалые перчатки. Прямо так ему надели поверх кандалы из инквизиторского сплава, продетые через кольцо в столе: при всём желании не выберется. На ногах — сандалии с тканевыми ремешками.
   До груди с серебряной цепи свисал причудливый медальон в виде кальмара в кольце с витиеватым узором. Таких в Равновесном Мире не носили.
   Закончив осмотр, инквизитор отодвинул стул, чтобы сесть. Ещё до того, как деревянные ножки скрипнули по каменному полу, «пациент» вдруг заговорил:
   — А мы не такие уж и разные с тобой.
   Альдред прищурился, остановившись. Он спросил угрюмо:
   — В смысле?
   Пленник осклабился, тряхнул звенящими цепями и показал пальцем на свои волосы со словами:
   — Ты тоже седой. Но не от рождения. Как же так вышло?
   — Это очень долгая и занимательная история… — Флэй отодвинул стул, скрипел, ездя по ушам, и затем сел, сложив пальцы вместе. — Но я пришёл не за тем, чтоб её рассказывать. Ты поведай лучше, уважаемый, что архонт Храма Бурь делает в равновесной половине мира? До Деспотата путь не близкий, а дельмеям сюда путь заказан. Как мне известно, никаких разрешений у тебя с собой нет, маг. Электромантией собрался тут баловаться? Так не положено.
   Актей не слушал, что бормочет Альдред. Лишь без конца всматривался в его лицо. Видать, куратор ему чем-то приглянулся. Ламбезис поинтересовался нескромно:
   — Как тебя угораздило поступить на службу в Инквизицию?
   Флэй не ответил, надеясь, что если проигнорирует язычника, тот настроится на разговор по существу. Но увы, дельмей не унимался:
   — Да-а, Инквизиция уже не та. Хиреет на глазах и совсем не разбирается в личном составе корпусов. Так даже лучше…
   Практик воспринял это как личное оскорбление. Подобными упрёками со стороны сослуживцев он был уже по горло сыт. Ему хотелось резко подняться и надавать наглецу тумаков, но он сдержался.
   Когда Дельмейский Деспотат хватится своего аристократа-путешественника, синяки усугубят и без того натянутые дипломатические отношения.
   Альдред вздохнул глубоко и отчеканил:
   — Отвечай. На мои. Вопросы.
   — Как твоё имя? — вдруг спросил Актей и почесал под глазом.
   — Тебе-то что?
   — По меньшей мере, я сторонник приличия. И не собираюсь разговаривать с незнакомцами. Такой простой шажок навстречу ведь, ты так не считаешь? Тот, что был до тебя, на него не решился. И ушёл с носом. Возможно, ты меня приятно удивишь?
   Куда уж там отцу Радовану. Он давно отвык от вдумчивых бесед с магами. И если бы дело Актея Ламбезиса не касалось персекуторов, ни за что бы к нему не пришёл.
   Инквизитор погонял во рту воздух, колеблясь. И всё же пошёл на попятную:
   — Альдред.
   — Альдред. Редкое имя для вашего брата. Древнее, — отмечал язычник. — А что ты за Альдред такой? Молтисанти? Галтьери? Сифаретто? Какие тут у вас фамилии нынче…
   — Флэй, — процедил тот.
   — Хм, нездешний, значит. Что-то из лурского языка? Или…
   — Этнический нирен, — парировал практик. — Наполовину.
   — Тьфу. Разница невелика. Все из одной люльки выпали. Сведомые варвары.
   Альдред не переживал особо о камне, который кинули только что в его огород. Языки действительно родственны. Только вот народы, разбежавшись по Равновесному Миру, быстро забыли своё кровное родство. Гнобили друг друга — хлебом не корми.
   Неудивительно, что дельмеи, ранее здесь властвовавшие, смотрят на пришельцев свысока. Уж те-то свои корни помнят прекрасно.
   — И правда, парень, ты умеешь удивлять.
   — Вот и познакомились, я надеюсь? Вернёмся к сути дела?
   — Запросто, — с лёгкой руки заявил Актей. — Выкладывай, что тебя интересует.
   Куратор смерил его злобным взглядом. Думал, хорошо, что Модрич предупредил его о статусе Ламбезиса. Иначе тот бы уже считал на полу лоскутки своей срезанной кожи. Актей нагло смотрел ему в глаза, ухмылялся, шарил взглядом по лицу Флэя, будто старался запомнить. Один такой полоумный уже сегодня встречался Альдреду.
   Практик покачал головой и спросил:
   — Можешь внятно объяснить, что ты тут забыл?
   — Но ведь все вокруг уже это знают. Я промышляю торговлей нектара. И приехал сюда показывать свой товар местным апостатам. Ни у кого чёрного больше нет!
   «Издевается», — заключил Флэй. Разговор, как он понимал, тоже не пойдет.
   До них из соседней, уже пыточной камеры донёсся чей-то рваный крик. Альдред призадумался, сколько ещё будут рвать конечности несчастным узникам.
   — А, это, я думаю, капитан галеры, которую вы разнесли при налёте в доках. Сразу скажу, дайте мужику умереть спокойно. Если уж надумали его убивать. Он до начала сделки не знал, что перевозит.
   — Я сообщу об этом отцу Жермену, — соврал практик.
   Видеться с ним сегодня он не намерен был. Да и на дельмея второго сорта плевать хотел с высокой колокольни.
   — Надеюсь, он примет к сведению, — Актей вздохнул. — Ты ответь мне на милость, Альдред, кто собирается оплачивать мои издержки? Ваш самодержец готов взять на себя мои хлопоты, м?
   «Свет и Тьма», — думал Альдред. Этот архонт не походил на обыкновенного торговца голубых кровей. Он явно что-то скрывал. Но при этом и пытался что-то сказать. Косвенно.
   Флэй решил принять правила игры, которые навязывал этот Ламбезис. Его случай был куратору незнаком, но из учебки он помнил, как обстоят дела с подданными Деспотата.Сообразив полную картину, он выдал:
   — О компенсациях речи быть не может. Согласно договорам, которые подписывали наши предки, весь нектар изымается в пользу всего Равновесного Мира. Раз уж ты архонт,в этом надо убедиться. Люди феодала пошлют весточку в Деспотат.
   Актей хмыкнул, пряча глаза, и часто закивал.
   — Если на вашей стороне подтвердят, что ты не самозванец, в том же письме будет назначена сумма выкупа за тебя. Тогда отправишься на родину цел и невредим. А до тех пор поквасишься в нашей тюрьме. Раз уж ты не так прост, найдём тебе камеру посветлее да попросторнее. Чай, не сильно схуднёшь на постных харчах…
   — Пока толстый сохнет, худой сдохнет, — пошутил архонт и рассмеялся. — Сколько ж это в общем счёте получается? Месяц? Мне хватит…
   Альдред спешил предупредить:
   — В случае лжи с твоей стороны пощады не жди. Это просто продление агонии. Ты грубо нарушил наши законы. И раз уж мы почём зря понесём издержки с твоим содержанием, канцеляры на тебе отыграются будь здоров. Поэтому если ты врёшь, лучше сразу признайся. Тогда тебя просто повесят, коли уж ты добровольно сдался в плен.
   — Об этом ты не переживай, Альдред…
   «Как же он любит звать меня по имени…»
   — Я Актей Ламбезис, из династии Горидов. Архонт Храма Бурь. Человека такой величины знает весь Деспотат. Про Рамхиду и обе стороны Давазских гор я вообще молчу. Ведь это мой дом…
   — Туда и направим депешу, — заключил Флэй, чуть расслабившись.
   «Хоть какие-то подвижки…»
   — Это всё, что ты от меня хотел?
   — Нет. Объясни, уважаемый, что за чёрный нектар такой? И как он попал к тебе?
   — Я торговец, ты не забыл? — Актей осклабился. — И я много разъезжаю. Этот нашёл в царстве Тысячи Городов. Шумайцы сами удивились, когда его открыли в своих Недрах.Им он не особо нужен, магия там другая. Вот и продали по дешевке. Много где его уже сбыл. Хорошо наварился. Пробовали уже?
   — Из него сегодня приготовили сколько-то пузырьков, — сообщил куратор.
   — Вы с ним поаккуратнее. Не так сделаете — всё испортите. Да и продирает он, знаешь, с непривычки о-о-о-очень сильно, — глумился Ламбезис.
   Альдред насупился, понятия не имея, на что намекает он. Решил не заострять внимание и пошёл дальше по списку, вспоминая трупы в крематории:
   — Что это за оборванцы, которым ты пытался втюхать свой нектар? Почему сам поплыл? Головой вообще думал?
   — Поверь, Альдред, я очень, очень много размышляю. И не мыслю свою жизнь без мысли. До меня тебе ещё далеко, хоть мы и ровесники почти. Я прекрасно знал, на что шёл. И нигде не совершил ошибку…
   — Это мы ещё увидим, — предупреждал Флэй.
   — … В ваш Город я прибыл потому, что никто, кроме продавца, не сможет грамотно «втюхать» свой товар клиентам. В других местах у меня с инквизиторами проблем не было: всё чисто и быстро. Никто даже не успел прознать. А что с покупателями было далее, понятия не имею. Но поставки идут. Моряки — славные парни, но они моряки. Своё дело сделали, но доверить сделку им? Нет. Не-е-т. Ни за что.
   — Ты и правда деловой человек. Если не трепло, — отметил Альдред.
   — Не поверишь, от кого-то вроде тебя это слышать крайне лестно, — откровенно заявил Актей. — Я польщён до глубины души!
   — Давай не будем об этом, — настоял куратор. — Что с покупателями?
   — Любопытные ребята. До этого мне попадались только контрабандисты и перекупы. А эти… — Он рассмеялся и махнул рукой, звякнув цепями. — Неоязычники. Так себя называют. Какая-то местная шпана из магов, которые возомнили себя наследниками дельмеев. Я просмеялся и решил приплыть. Сам понимаешь, деньги есть деньги.
   — Деньги есть деньги, — задумчиво пробормотал практик. Ему всё сложнее становилось понять, где Ламбезис врёт, а где искренен. Крепкий попался орешек. — Они не говорили, зачем им этот нектар?
   — Во-первых, я единственный прямой продавец в ваш, как вы называете, Равновесный Мир. И я единственный, кто может предложитьчёрныйнектар по бросовой цене. У них монеты имелись, но понимаешь, не так они богаты, чтоб белый брать.
   — Ты так и не ответил на мой вопрос, — заметил инквизитор.
   — А ты договорить не дал, — по-детски парировал архонт. — Во-вторых, культ у них тут какой-то. Курам на смех…
   «Культ? А вот это уже серьёзно», — Альдред чуял неладное. Если тут замешан тот самый Культ, а это он и есть, намечается серьёзная заварушка.
   — Водят они свои какие-то хороводы на острове недалеко. Сгребают нектар, потом туда сносят и варят себе. Ритуалы бесовские проводят. Поселились там вроде. Я особо не спрашивал. Как по мне, дурью маются. Дельмеи такой ерундой не страдают. А это — животные…
   — Остров как называется, ты знаешь? — надавил Флэй.
   «В лагуне их тьма. Но большинство мелкие. Мы бы заметили. Много крупных поодаль, уже в самом море. Львиная доля заброшена. Нужен конкретный».
   — Да откуда? — запротестовал Актей. — Мы особо не говорили. Главное, сбагрить добро и улизнуть. И так не успел, как видишь.
   — Точно? — Альдред насупился.
   — Знал бы, сказал. Ты вселяешь доверие, Альдред, — как невинная овечка, проблеял тот.
   — Очень мило, — буркнул Флэй и чуть отстранился. Ему было надо подумать.
   «Им сказанное — уже неплохой след. Об этом и расскажу Модричу. Но…
   Не доверяю я этому персонажу. Корчит из себя торговца, извивается, как вошь на гребешке. Он что-то скрывает. И как-то может быть замешан в плясках неоязычников. Больше, чем торговлей. Но не проболтается так просто. Только силой. А силой нельзя. Нужен свидетель. Искать его придётся на острове.
   До тех пор пусть сидит и ждёт, что ответят в Деспотате. Пока его никто не тронет. Вот если он врёт, а он врёт, я уверен, их депеши можно не ждать. Завалим — и дело с концом. Дельмей вряд ли расскажет больше, чем уже сказал. Надо собираться.
   М-да. Совсем не так я представлял себе перевод в персекуторы».
   — Всё на этом, — заключил Флэй и встал со скрипом. — Тобой займутся уже канцеляры. С ними побеседуешь.
   Актей Ламбезис откинулся на спинку стула и заулыбался. Когда практик уже повернулся, то услышал:
   — Рад был встрече, Альдред, — любезно признался архонт. — Ещё увидимся.
   Инквизитор проворчал, уходя:
   — Не думаю.
   Дверь за ним захлопнулась.
   Глава 6. Секрет
   Выбравшись из Янтарной Башни, Альдред поспешил в сторону крепости. Пересёк подъёмный мост над провалом в море и попал на обособленный утёс. Говорят, известняк в этом месте осыпался несколько сотен лет назад, и до тех пор там не было никакой пропасти. Кто знает, сколько скала будет нести на себе крепость персекуторов.
   Привратники из дежурных миротворцев не сразу впустили куратора. Сначала он объяснился. Те подняли герсу, и Альдред прошёл внутрь. Весь отдел скучковался, казалось,во внутреннем дворе. Упражнялись, общались, дрались, обедали у полевой кухни.
   Обстановка разительно отличалась от суеты, царившей в основном Круге.
   Новенький направился в главный донжон. Уже там поднялся по лестницам на самый верх, где располагалось бюро Верховного.
   Ему повезло: Модрич закончил свои дела и сидел, обсуждая нужды подчинённых со своим заместителем:
   — Партию пока прибережём. Не приведите Свет и Тьма кто-то доберётся своими потными руками да по неосторожности погибнет.
   — И как быть?
   — Новое вооружение выдавать сугубо на пробу, строго под личную расписку каждого заинтересованного. Небоевые потери мне не нужны.
   — Слишком большие издержки возникнут…
   — Раз мы пока не можем обеспечить новьём всех, лучше пусть поваляется. Подвижек по единому арсеналу для персекуторов нет, и не надо. Каждая отдельная единица сама найдёт своего владельца. И неважно, сплав это или металл.
   — Цеху в Циме давно пора передать свою технологию другим Кругам. Чего тянуть?
   Едва Альдред встал на пороге, они прервались. Усевшись на стул у рабочего места нового начальника, чёрный плащ доложил ситуацию.
   Отец Радован молча выслушал Флэя. Глаза его бегали в разные стороны. Он тщательно упорядочивал факты, которые удалось добыть. Затем сказал:
   — Этого я и опасался. Если дельмей оказался в Равновесном Мире, кричи «Караул!» Я подам прошение феодалу, чтоб они всё сделали согласно договорам с Деспотатом. Ламбезис пусть сидит себе, крыс развлекает. Авось не выдержит и ещё чего сболтнёт.
   — Мне не даёт покоя упоминание об острове, — признался Альдред.
   — Ты прав. Если мы собираемся дальше копать это дело, ответы следует искать в море, — рассуждал Модрич устало.
   Любой другой на его месте уже щёлкнул бы по носу подопечного. Рядовым не пристало учить генералов, как воевать. Отец Радован оказался гораздо милосерднее, внимательнее и, соответственно, мудрее. Заметив это, Флэй слегка расслабился: возможно, новая глава его жизни будет приятнее предыдущей.
   — Стоит наведаться в доки опять. Или на маяк. Смотрители должны записывать, что за суда входят и выходят из акватории, как часто. На верфь заглянуть можем в довесок, — вклинился в разговор заместитель.
   — А это мысль, — не стал спорить Верховный. — Вот ты этим и займись, брат Ласло.
   Поглядывая маслеными глазками, тот подался чуть вперёд и намекнул:
   — Без вопросов, отец Радован. Вы только… разрешение выпишите. На день или два.
   Заместитель осклабился, и Альдред заподозрил: что-то здесь не так.
   — Да запросто! — бросил ему Модрич и погрозил пальцем: — Только делом занимайся. О каждой минуте в Городе доложишь. Ещё хоть раз ты провоняешь дурманом и завалишься так в Круг, скормлю тебя Буассару. И не пожалею. Я