Annotation


Все знают: демон есть у каждого, но его ни за что нельзя слушать. Он будет шептать: солги, ударь, предай — и уж тем более ему нельзя отвечать. Так учит Церковь. В мире, где каждый человек видит своего демона, её слово — закон. И пусть отступники пытаются донести, что это не так, разве могут они быть правы?

Рейн нашёл ответ на вопрос, ноо дался он через слишком большую плату. Что же, теперь терять по-настоящему нечего. Жизнь научила главному правилу: сначала ломают тебя, но затем ломаешь ты — и пора вспомнить этот урок.





* * *





Красными нитями




Глава 1. Без сердца и совести




Рейн опустился на колени.

Перед ним стояла шестёрка Совета. По краям теснилась знать: главы Церквей и отделений Инквизиции, верховные судьи, магистры, генералы — они напирали друг на друга и с жадностью вглядывались в лицо будущего короля.

Рейн смотрел не на них, а на каменную фигуру Яра, стоявшую в конце тронного зала. Чертов бог.

Он сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Пахло мятой и апельсиновым маслом, а хотелось, чтобы запахло керосином, и всё в этом проклятом дворце заполыхало огнём.

Рейн ещё раз вдохнул и медленно выдохнул. Это был очередной спектакль, но с самой высокой наградой из всех — надо хорошо сыграть свою роль.

Я-Эльмон сделал шаг и громогласно произнёс:

— Рейн Л-Арджан, перед лицом Яра Церковь выбирает тебя, самого достойного и чистого среди нас, чтобы ты встал во главе Кирии и верно продолжил битву с демонами, подобно предку своему, Арейну.

Я-Эльмон протянул ему глиняную чашу с водой. Рейн сделал глоток и почувствовал привкус затхлости. А говорили, что она из родника, который нашёл Яр с соратниками, когда прибыл на Кирийские острова. Чертовы лжецы.

Среди людей послышался взволнованный шепот. Рейн мельком посмотрел на них. Солнце пробивалось через витражные окна, и на лицах играли причудливые разноцветные пятна.

Глава Церкви отступил, вместо него встал В-Бреймон. На лице так и читалась привычная ухмылка наёмника.

— Рейн Л-Арджан, Инквизиция благодарит за службу и выбирает тебя, самого смелого и верного среди нас. Да назовём мы тебя королём, и продолжишь ты защищать Кирию, как защищал раньше.

Ригард перекинул ему через плечо перевязь. Даже сквозь плотную ткань сюртука Рейн почувствовал, каким противным и холодным было прикосновение.

Следующим выступил У-Дрисан, сложил на большом животе руки и начал:

— Рейн Л-Арджан, торговая гильдия выбирает тебя, честнейшего, и завещает: да останешься же ты неподкупен, возглавив Кирию.

Он приколол будущему королю на грудь изумрудную брошь в виде птицы. Рейн до боли и скрежета сжал зубы. Это только начало, надо потерпеть лицемерных ублюдков — недолго им осталось.

— Рейн Л-Арджан, — в голосе О-Ренека мелькнуло раздражение. Гвардеец по-прежнему не скрывал презрения. — Станет же королём Кирии сильнейший из нас. Гвардия выбирает тебя, и будь же готов принять любую битву.

«Буду», — Рейн едва сдержал кривую ухмылку. Увидят они битву, увидят. Сами первыми показали ружья.

Ньяр О-Ренек положил перед Рейном меч. Это была сталь превосходного качества. На лезвии поблескивали чёрные символы, на гарде мелкие рубины складывались в изящный узор. Поговаривали, меч принадлежал Орину — основателю гвардии. Рейн был готов поставить — ещё одна ложь.

Парен Е-Мик быстро шагнул вперёд, едва посмотрел на короля и принялся нервным взглядом ощупывать присутствующих.

— Рейн Л-Арджан, — заторопился он. — Самый справедливый из нас. Суд выбирает тебя, и станешь же ты королём, и будешь жить и судить по чести.

Главный судья протянул белесый древесный лист. Хотелось выхватить его из рук, рассмеяться и затолкать в рот Е-Мика. Вместо этого Рейн с благодарностью во взгляде принял дар и прожевал. Лист был с белого дерева — того, что высадил Еларм, основатель суда, и который считался символом правды.

Последним подошёл И-Ильман. Глава учёных нервно вздохнул:

— Рейн Л-Арджан, учёная гильдия называет тебя своим королём, тебя, умнейшего из нас. Будут же твои решения приняты умом и только во благо Кирии.

Симан повесил на шею избранника золотой медальон.

Дверь зала медленно открылась. Рейн поднялся с колен, взял меч Орина и пристегнул его к поясу. Толпа, хлопая и крича, сделала несколько шагов вперёд.

Спектакль продолжался. Теперь будущий король должен пройти через весь Лиц до Эсты, где высадился Яр с соратниками. Только там, после клятв и обещаний, на него возложат корону и по-настоящему назовут королём.

Рейн сделал ещё один глубокий вдох и прошёл через зал. Толпа двинулась следом — лживая, лицемерная, желающая поглядеть на смиренную овечку. Будет им спектакль, только овечка рано или поздно покажет, кто прячется под шкурой на самом деле.

Рейн ещё не знал что, но не сомневался: что-нибудь он сделает. Сами лишили и сердца, и совести. Теперь его никто не мог сдержать.





Глава 2. Обещание




Это был шестнадцатый день заключения и тот день, на который назначили коронацию.

Кай ходил по камере кругами. Два с половиной шага в ширину, два с половиной в длину. Короткие узкие нары, меньше его роста сантиметров на десять. Решётка вентиляции под потолком — всего в ладонь длиной. Холодный пол. Тусклая лампа. Запах сырости и помоев. Иногда слышался крысиный писк.

За шестнадцать дней он изучил камеру вдоль и поперек — каждый сантиметр и ни черта в ней не могло помочь выбраться.

— Зато ты научился договариваться, — Кирион с кривой ухмылкой скрестил руки на груди.

— А что ещё оставалось? — буркнул Кай, потирая заросшую щёку.

Главное, что он узнал в Канаве — с каждым можно договориться. Вопрос лишь в том, на какие жертвы ты готов ради этого договора. Как выяснилось, ради свободы и призрачной надежды спасти других Кай оказался готов на многое.

— Смотрите какой герой нашёлся, — ухмылка на лице Кириона стала шире.

Остановившись, Кай в упор посмотрел на демона. Если бы перед ним стоял настоящий человек, он бы решил, что тот просто издевается. Но это был демон, и Кай отчётливо понимал, что за ухмылкой прятался страх — тот страх, который он пытался скрыть сам от себя. Он боялся не выполнить условия обещания и боялся выполнить.

За дверью послышался шум. Кай напрягся и отступил к стене. Он знал, что за ней не практики с инструментами, но не мог смотреть прямо — тело ещё слишком хорошо помнило недавнюю боль.

Узкая полоска света, видневшаяся из-под двери, на несколько секунд исчезла. Тень просунула длинный ключ. Снова послышался шорох, затем вернулась тишина. Кай выждал минуту, подскочил к двери, схватил ключ и прислушался.

Договор с Д-Арвилем был приговором, но обещал свободу. И сейчас она оказалась дороже и нужнее всего.

Кай вставил ключ в скважину и как можно осторожнее повернул его. Приоткрыв дверь на пару сантиметров, он выглянул. Из коридора приятно веяло свежестью и прохладой. Тусклые лампы под потолком едва разгоняли полумрак. Кай медленно вышел и, держась стены, стал пробираться к лестнице, ведущей из подземелий.

Именно сегодня — этот день был выбран неспроста.

После пары выбитых зубов, нескольких ожогов и сорванных ногтей Кай быстро, без запинки рассказал о плане, который затеяли В-Бреймон и Э-Стерм с подачи Вира. У Д-Арвиля нашлись свои причины договориться с Каем. Свобода была обещана не просто так и только сегодня, не раньше.

Во-первых, потому что глава Третьего отделения хотел получить короля, который затеял свержение Совета, и ждал коронации Рейна. Во-вторых, был объявлен всеобщий праздник, и Чёрный дом опустел. Если бежать, то в этот день.

Присев перед лестницей, Кай правой рукой пошарил в нише у основания стены. Сверху её не было видно, но она оказалась достаточно глубокой — всё, как сообщил Д-Арвиль.

Кай поочередно достал чёрные брюки, куртку и маску на пол-лица. От них нестерпимо воняло сыростью. Он стянул тюремные штаны из грубой ткани, засунул поглубже в нишу. Затем надел брюки, заправил в них рубаху с пятнами крови и плотно застегнул куртку, повисшую на нём мешком. Кай торопливо нацепил маску, но противный запах не исчез, наоборот, забился в самый нос и нанёс удар.

Он поднялся на три этажа и остановился наверху перевести дыхание.

— Ну как старик, — Кирион скривился. — Что, шестнадцати дней оказалось достаточно, растерял все силёнки?

Кай зыркнул на него, расправил плечи и спокойным шагом вошёл в зал на первом этаже. Перед входом за столом сидел старший инквизитор, подперев голову руками, и пялился в пустоту. Заметив Кая, он встрепенулся и настороженно спросил:

— А ты куда, практик? Кого отпустили — те уже ушли, а остальные остаются на службе до утра.

Кай поморщился. Ещё во время обучения он узнал, что такое «остаются». Каждую ночь несколько практиков не уходили из Черного дома, чтобы сторожить заключенных и доделывать работу — на самом деле они собирались в кабинете и играли в карты или просто спали.

— Задержался, — буркнул Кай, пожимая плечами. — Д-Арвиль раскомандовался, — ответил он, подражая грубоватым словам практиков.

— Ясно.

Инквизитор потерял к нему интерес и снова с унылым видом подпер голову руками.

Кай вышел из Чёрного дома и сразу замер, ослепленный светом и шумом. После тусклой камеры казалось, что солнце светило в сотню раз сильнее обычного. Кай зажмурился и наклонил лицо к плечу.

Десятки звуков ворвались в голову, смешиваясь в ужасной какофонии. Рядом гудели паромобили, на соседней улице проезжал трамвай. Людские голоса слышались отовсюду: одни говорили, другие смеялись, а третьи что-то громко, с вызовом кричали. Противно чирикала птица. Голоса практиков и Д-Арвиля стали такими привычными за шестнадцать дней, что на миг они показались приятнее этого уличного гомона.

Кай стянул маску. Даже свежего воздуха было так много, что легкие отозвались болью.

Он повыше поднял воротник куртки и, продолжая щуриться, повернул за Чёрный дом. Кай заставлял себя идти всё быстрее и быстрее к берегу Эсты — туда, где проходила коронация, хотя хотелось одного: присесть, перевести дыхание, отдохнуть.

Он не знал, что мог сделать, чтобы спасти Рейна сейчас, но хотел своими глазами увидеть, что брат жив. И понять, что обещание, похожее на приговор, дано не зря.





Лиц ожил: все вокруг шли или бежали, говорили, смеялись, кричали. Кай чувствовал себя неспокойно среди толпы и постоянно шарахался от людей, но шёл за ними — они стягивались к набережной.

Там, где земля вдавалась в Эсту острым мысом и делила её на два течения, были сделаны две огромные площадки. На ограде трепетали флаги, флажки и ленты. Люди подступали вплотную, хватались за решётки, лезли друг на друга.

На первой площадке стояло десятка два мужчин. По богатой одежде, украшенной вышивкой, было ясно: вот она, чертова знать Кирии. Они окружали мужскую фигуру — Кай не видел лица, только чёрные волосы и тёмный сюртук.

На второй площадке собралось ещё больше людей. Они сидели ровными рядами и смотрели вперёд, как зрители — на актёров на сцене. Все женщины, как на подбор, были в платьях и меховых накидках. Мужчины — в гвардейских мундирах, мантиях, фраках и жилетах, кто-то — в пальто. Тоже чертова знать.

Кай спустился с лестницы на набережную. Площадки исчезли, закрытые спинами сотен, наверное, даже тысяч людей. Извиваясь и скользя между ними, он прокладывал путь вперёд, к Рейну, а может — к Адайн и даже Эль, если Я-Эльмон привёл их на коронацию.

Донёсся неясный шум: то ли гудение, то ли рокот. Кай обернулся: на горизонте появилось тёмное облако, но для него оно двигалось слишком быстро. Он бросил тревожный взгляд на Кириона и, уже едва сдерживая тяжёлое дыхание, сделал ещё несколько рывков вперёд.

Кай замер почти у самого края площадки и вытянул шею, как мог. Рейн, Рейн был там, дальше! Он опустился на колени перед шестёркой из Совета, и они что-то говорили — шум ветра и гудение перекрывали слова.

Лицо Рейна казалось непроницаемой маской. Он был спокоен, даже холоден, и издалека походил на статую. Но Кай знал брата: высоко поднятые плечи, морщина на лбу, сжатые руки — это была не просто ярость, а холодная злоба. Он казался псом на цепи, который хотел вцепиться в протянутую руку, да не мог на неё дотянуться.

«Аст?» — с отчаянием подумал Кай и приподнялся на цыпочки. Казалось, вот ещё чуть-чуть, ну пара сантиметров — он что-то увидит, что-то такое, что точно скажет, сделал ли Совет с Рейном задуманное.

Хотелось кричать и прыгать — лишь бы брат заметил и понял, что они ещё придут за ним.

— А не поздно ли? — на этот раз на лице Кириона не было привычной усмешки. Он хмурился, а в голосе мелькнуло что-то, похожее на отчаяние.

«Не поздно!» — с яростью подумал Кай. Просто не могло быть так. Рейн жив — вот же, это главное. Кай получил свободу, договорившись с Д-Арвилем, и раз уж чертов братец стоил таких обещаний, то теперь он никуда не денется.

Кай проскользнул под рукой громилы, стоящего впереди, и вплотную подобрался к площадке. Он положил руки на решётку, перекрывающую вход, и жадным взглядом уставился в спины сидящих.

Тёмные волосы, тёмные, рыжие, снова тёмные… Черт возьми, она должна быть здесь! Кай ещё сильнее прижался к решётке.

— …Королём.

Донеслось единственное слово. Кай увидел, что Рейн склонил голову, а Я-Эльмон опустил корону — золотой обруч в виде переплетённых птичьих крыльев.

Рокот нарастал, со всех сторон закричали. Кай посмотрел наверх. Тёмное облако превратилось в дирижабль. Вытянутый шар по форме напоминал рыбу. От него тянулись веревки и крепления, удерживающие большую гондолу.

Аэростат поравнялся с толпой. Из гондолы высунулось несколько человек. Они держали в руках мешки и что-то кидали вниз. Крики стали громче, толпа отхлынула назад. Кай пригляделся — это бросали монеты.

Люди с жадностью устремились в начало набережной. Крики удивления и радости сменились визгом и болью.

— Задавили, задавили! — истошно заголосила женщина.

Какой-то мужчина схватил Кая за воротник, потянул назад и продолжил уверенно пробираться сквозь толпу туда, к деньгам.

Дирижабль плыл в сторону площадок, и люди всё тянулись, тянулись, пытаясь поймать кирины, подбирали с земли, и где-то уже начались драки.

Кай зацепился рукой за решётку и опёрся ногой.

— Ну же, перекинь свою тощую задницу, слабак! — злобно прошипел Кирион.

Кай перемахнул на другую сторону и с шумом приземлился. Встав со своих мест, знать во все глаза следила за дирижаблем и падающими киринами — на него не обратили внимание.

Он пробежал сквозь ряды скамеек. Её нигде не было. Помчался обратно, снова развернулся и заметил девушку.

Адайн стояла в начале площадки, между незнакомкой со строгим лицом и дружком Рейна Деритом, и вместе с ними смотрела наверх.

Кай замер с глупой улыбкой на лице. Кирион начал скрещивать руки, затем опустил их и точно также улыбнулся.

С ней всё в порядке. И слава чертовым богам, что она никуда не полезла, не начала никого искать.

Кай отступил, переглядываясь с демоном. Адайн ведь не смогла бы так. Она бы ни за что не осталась среди всех этих великих и благородных, зная, что друзья в опасности. Что же тогда её удерживало?

— Осторожнее, — буркнул Кирион, но Кай уже бросился к Адайн.

Она заметила его, дёрнулась и сразу замерла, уставившись на девушку, стоящую рядом. Кай отчетливо увидел страх на лице подруги и тоже остановился.

Они так и стояли, переглядываясь, пока весь мир вокруг смотрел на небо и тянул руки к падающим монетам. Весь этот рокот, крики разом отошли на задний план.

С ней всё в порядке. Он заберет её. А этот страх — вместе они разберутся, кого бы там она не боялась. Заберёт ее, как она однажды забрала его.

На лице Кириона по-прежнему вместо привычной ухмылки играла улыбка.

Пусть обещание было приговором, но оно стоило того. Ведь в нём было не только спасение Рейна, но и всей семьи.

Кай шагнул к Адайн.

Раздался взрыв, он упал, прикрывая голову руками. Земля перепуталась с небом, мешались крики, стоны, плач. Люди бросались на землю и сжимались в комок.

Работая локтями, Кай пополз вперёд. Рейн здесь, Адайн здесь. Надо найти, забрать, помочь.

И снова взрыв — уже совсем рядом. Воздух, сжавшись, ударил по телу, яркая вспышка, до боли резанув по глазам, ослепила. Кто-то упал сверху и придавил. Крики становились всё громче, и весь мир разом превратился в хаос.





Глава 3. Цена свободы




Прошла минута, другая. Крики и плач не стихали, но взрывы прекратились. Адайн осторожно поднялась. Рокот затихал — дирижабль удалялся, снова превращаясь в неясное темное облако на горизонте.

— Во имя Яра! Скорее! — закричал Дерит, хватая её за плечи, и потянул к выходу с площадки.

Девушка дёрнулась — туда, где ещё недавно стоял Кай.

— Извини, я должна, — выпрямившись, Олвия прошептала на ухо и сжала руку в кулак.

Перед глазами замелькали чёрные точки. В ушах зашумело, ноги уже не держали — только Дерит не давал упасть.

— Бежим, — торопливо сказала Олвия брату и первой стала пробираться сквозь толпу.

Люди потихоньку поднимались, оглядывались, ощупывали себя. Те, кто оказался ближе к месту взрыва, щурились и терли глаза.

Адайн пыталась сосредоточиться: сначала на решетке площадки, затем — на лестнице, а после — на ладонях Олвии. Но мысли всё ускользали, расплывались. Она хотела рвануться, выбраться, побежать — но и руки, и ноги разом онемели. Адайн не понимала: то ли это она делала шаг, то ли её просто тянули вперёд, а может даже волокли или тащили.

На встречу бежали тени в тёмно-зеленом, как у слуг Крейна У-Дрисана.

— Помогите кире Адайн, ей сделалось плохо в толпе, — голос Олвии донёсся через пелену.

Чужаки подхватили под руки. Земля разом оказалась ближе, затем Адайн куда-то усадили. Послышался шум мотора, и мир сдвинулся со своего места.

Она почувствовала прилив воздуха и сделала жадный вдох. В голове ещё гудело, но пелена начала спадать. Осторожно пошевелив ступней, девушка ощутила слабое покалывание, как если бы нога онемела, но уже начала отходить.

Олвия медленно разжала кулак.

Адайн откинулась на спинку и прикрыла глаза. Паромобиль с негромким рокотом нёс их вперёд — всё ближе к Ре-Эсту. Хотелось не открывать глаза никогда — и не видеть этих беленых вычищенных улиц, а ещё — противной ухмылки Дерита и строгого взгляда Олвии.

— Тише, девочка, ты справишься, — послышался заботливый голос Кайсы. Адайн только посильнее зажмурилась.

— Ну прости, — прошептала Олвия. — Я должна была это сделать, ты же знаешь.

Адайн медленно открыла глаза. Дочь У-Дрисана, наклонившись к ней, одной рукой нервно теребила складку тёмно-синего платья, а другую держала на груди, словно вымаливала прощение.

Наверное, так и было. В отличие от брата и отца, Олвия хоть немного напоминала человека с сердцем.

Только вот если сердце у неё было, то смелость отсутствовала вовсе. Она покорно выполняла приказы Крейна, даже если речь шла о том, чтобы сделать другому больно. Но и У-Дрисана можно было понять. Не понимала Адайн только собственного отца, который освободил из одной клетки и сразу посадил в другую — да ещё и продал, как рабыню.

Дерит, сидящий на втором ряду рядом с одним из охраны, громко фыркнул. Олвия бросила на него смущённый взгляд и снова уставилась на Адайн.

— Может, погуляем после обеда? Я была бы так рада!

— Да, я тоже буду рада.

Адайн выдавила улыбку. Притворяйся, как будто от этого зависит жизнь, и лги, как в последний раз. Так учили в Канаве.

Олвия просияла. Отодвинувшись к окну, она с улыбкой посмотрела на проносившиеся мимо дома. Ветер растрепал тёмные волосы, передние пряди выбились из косы, и девушка быстрым движением заправила их за уши.

— Не стоит, — заметил Дерит. — Вам надо остаться. Отец и кир Я-Эльмон хотят обсудить, — он сделал паузу, обернулся и с неохотой закончил: — сама знаешь что.

Адайн передёрнуло.

Да, она знала что. Уже весь Лиц знал.

Отец продержал её в Чёрном доме недолго. Он пришёл на пятый день, и Адайн со слезами и криками — со всем, что смогла сыграть, взмолилась о свободе. Его условие было простым: она останется «племянницей», но откажется от магии, от Детей Аша и выйдет за Дерита У-Крейна.

Адайн без раздумий согласилась. От её свободы зависели другие. Что она, не сможет обойти этого мальчишку? Ни отец, ни муж не станут для неё преградой — надо только выйти из Чёрного дома.

Но у отца оказались сильные козыри, и одна тюрьма просто сменилась другой. Наверное, стоило попробовать сбежать, но… Адайн не хотела говорить этого слова, но она чувствовала, как опускались плечи, замечала в зеркале, как потух взгляд и видела это в Кайсе — после Чёрного дома она начала бояться.





Род У жил в шикарной резиденции на берегу канала, на самом севере Ре-Эста. Перед ним был разбит огромный парк с длинными аллеями, парадными лестницами, фонтанами и скульптурами. Размером в целую улицу Канавы. Здесь бы могли построить с десяток хороших крепких домов, но вся эта роскошь принадлежала одной чертовой семьи.

Олвия подхватила Адайн под руку. Девушка едва сдержала желание брезгливо отодвинуться.

Они вошли в малую столовую следом за Деритом. Слуги в зелёной форме поприветствовали поклонами.

Стол накрыли на пятерых — только для своих, как говорил Крейн У-Дрисан. В круглой комнате не было окон, и под потолком ярко горела люстра. Одну стену украшали картины — простые пейзажики. Они казались слишком бедными по сравнению с остальной обстановкой, но говорили, что их нарисовал сам У-Дрисан. Хотя глава гильдии так ни разу и не признался в своём увлечении.

Бежевый ковер с зелёным узором заглушал шаги, и троица бесшумно прошла за стол. Адайн вытерла руки о край светлой льняной скатерти — они были чистыми, но всё равно хотелось сделать что-нибудь этакое, что-нибудь от той девчонки из Канавы.

— Надеюсь, с отцом все в порядке, — Олвия обеспокоенно посмотрела на пустующий стул во главе стола. — И с киром Я-Эльмоном, — добавила девушка.

— Ещё бы, — буркнула Адайн и торопливо поправилась: — Великий Яр не оставит их.

Она сжала кончики пальцев и дотронулась до лба. Кайса стояла в стороне, но Адайн всё равно услышала тяжелый вздох.

Ни Дерит, ни Олвия не верили ей, но должны были следить, чтобы она вела себя, как надо её «дяде».

Адайн быстро взглянула на девушку и сразу отвернулась. Олвия уже приступила к первому блюду и не заметила этого.

Дочь У-Дрисана, кажущаяся такой правильной, до зубного скрежета, и послушной, оказалась лучшим в мире тюремщиком. Она следила за тем, чтобы Адайн не использовала магию, не убегала, даже глаз не отводила в неправильную сторону. И у неё хватало сил для этого, ведь она сама владела магией.

Одно движение пальца, и девушка замедляла или ускоряла сердечный ритм, будоражила кровь, управляла ею. Учитель говорил, что это сильнейшая магия и оказался прав. Олвии хватало самого лёгкого жеста, чтобы превратить Адайн в безвольную куклу с едва бьющимся сердцем.

Для всех они были компаньонками, верными подругами, и только две семьи знали и хранили тайну о них.

Адайн крепко сжала вилку и с силой воткнула её в нежнейшего кролика на тарелке. После Чёрного дома привычный аппетит исчез, и она уже потеряла интерес к тому, как слуги меняли блюда.

— Не надо, — послышался твердый голос Кайсы. — Ты должны быть сильной. Поешь.

Должна быть, да. И спину держать прямо тоже должна. Только по-настоящему сильным оказался не тот, кто не хотел сгибаться, а тот, в чьих руках был кнут.

— Наверное, мы все-таки можем погулять вечером, — послышался голос Дерита. Адайн подняла на него взгляд. — Хотите, уйдём с приема?

Парень улыбнулся — как-то совсем по-детски и очень скромно.

Не мог Дерит быть искренним. Это явно проверка. Парень не выглядел довольным планами отца, но это не обещало понимания с его стороны. Не от такого, как он.

— Нет, — Адайн покачала головой. — Дядя и кир У-Дрисан хотят видеть нас вечером. Сегодня день, важный для всей Кирии. Мы должны остаться.

— Ну да, важный, — буркнул Дерит. — Такого короля возвели на трон, я так счастлив

Адайн едва сдержала тяжелый вздох. Чего и следовало ожидать. Этому У-Крейну только дай возможность, сразу укусит. Не стоило ему поддаваться.

Девушка украдкой посмотрела на Олвию. Несмотря на опасность своей магии, она была более доброй — не как все в этой семейке. Если бежать, то с её помощью.

Кайса сделала несколько шагов вперёд и уверенно заявила:

— Он видел тебя, он придёт.

Адайн потянулась к бокалу с водой. Может, Кай и придёт. Но если план провалится, чего это будет стоить на этот раз? Какой боли и каких обещаний?

Кайса подскочила к ней — Адайн впервые видела демона такой разъяренной.

— Что, сдалась? Размякла, как все эти богатенькие суки? Решила согласиться на такую жизнь?

Кайса тряхнула светлыми волосами и снова стала собой — той спокойной, уверенной женщиной, в которой всегда виделась непоколебимая сила. Адайн почувствовала стыд и уставилась в тарелку, продолжая ковырять вилкой мясо и овощи.

Отец и Крейн У-Дрисан вернулись, когда слуги подавали яблочный пирог с мороженым на десерт. Олвия сразу скрестила пальцы на руке и плавно повела в сторону. Адайн почувствовала, как пульс замедляется, разом на душе сделалось спокойно, и все резкие слова и злые взгляды остались где-то позади, у кого-то другого.





Глава 4. Домой




Глаза слезились, веки сжимались от света, но Кай до боли всё вглядывался и вглядывался в людей, пытаясь найти Адайн или Рейна. Сколько прошло, пять минут, десять? Обе площадки почти опустели. Слышался стук копыт, гудение моторов — уцелевшие спешили убраться с места, и их места занимали полиция, гвардейцы, инквизиторы и доктора.

От них лучше держаться подальше.

Кай, пошатываясь, побрёл по набережной, затем свернул в переулок. Он всё оборачивался, но так никого и не увидел.

— Эй, — послышался грубый голос.

Кай, быстро повернувшись, сразу согнул ноги в коленях и поднял руки. Голову закружило, но он старался смотреть прямо. После шестнадцати дней заточения он явно не соперник этим двум громилам, но показывать слабость — заранее проиграть. Канава научила этому правилу с первых дней.

— Ты идёшь с нами, — сказал второй, с таким же грубым голосом, и махнул рукой.

Это были обычные головорезы из Канавы — шестёрки, которых отправляли на грязные дела. Не слишком умные, но упёртые и сильные. Кай был готов поспорить, что у каждого по револьверу и по ножу — и ножи такие, как они, обычно пускали в дело куда охотнее.

— Кто вас послал? — с вызовом спросил Кай.

— Увидишь, — буркнул первый. — Что встал, идёшь или тебе помочь?

— Эй, ну что терять? — Кирион ухмыльнулся.

Кай качнул головой и громко повторил:

— Кто вас послал?

Это не просто грабители, не инквизиторы. Отправить их могли только знавшие его — и явно это был кто-то из Канавы. Свои бы вышли сами.

— Хватит болтать, — прорычал первый, хватая Кая за куртку.

Второй предостерегающе крикнул:

— Дейн!

Но тот уже занёс руку для мощной оплеухи, и Кай сразу отключился. Он очнулся на несколько секунд, услышал шипение:

— А что нам велели сделать? Нельзя так следить! Как мы его понесём?

Затем снова почувствовал тычок, и всё померкло.





Эль склонилась над Каем. Он уже пришёл в себя, но забылся сном. Хотелось разбудить его, поговорить, да побыстрее, и пусть всё расскажет и придумает что-нибудь!

Вместо этого девушка поправила ему одеяло, натянув до самого подбородка, чтобы скрыть свежие рубцы и ожоги. Неизвестно что Каю пришлось пережить в Чёрном доме и какой ценой он сбежал. Пусть отдыхает.

Он проспал весь день и всю ночь. Эль осторожно заглянула в комнату, и парень быстро вскочил с кровати, точно боль и усталость разом прошли за ночь. Он был раздет по пояс, и девушка уставилась на отметины на его плечах, груди и животе, а он — на неё. Молчание длилось не меньше минуты. Эль не выдержала первой.

— Кай! — робко воскликнула она, делая несколько шагов по комнате.

— Я жду, — холодно ответил он.

Эль со вздохом присела в кресло напротив кровати. Сначала те двое вырубили его. Потом Кай проснулся — уже в «Трёх желудях», и увидел перед собой Эль, которую весь город считал пропавшей, а отец даже назначил награду тому, кто найдет его «дочь». Да, Кай имел право отвечать холодно.

Рейн говорил, что брату всегда требовалось время — тот сам поймёт, что надо, оттает. Лучше не задавать вопросов первым, тогда он сам все расскажет. Эль надеялась, что сейчас будет также: Кай примет, что она сделала, и поддержит. Его ледяное спокойствие пугало не меньше ужасов Канавы, но парень был последним, кто ещё остался от той «семьи».

Кай не садился, продолжая смотреть тяжелым испытывающим взглядом. Девушка с той же робостью начала:

— Извини, что ты оказался здесь так. Это Дейн и Дун, они, — Эль помолчала и честно закончила: — Тупые. Я просила, чтобы они провели тебя, а они…

С виноватым взглядом она забралась в кресло с ногами и, поджав их, положила руки на колени.

— Ну хватит, — откликнулся Леми, закатывая глаза. — Что-то он ни разу не извинился за свою грубость. Опять будешь растекаться лужицей перед каждым?

— Это люди Дара Крейна, — быстро сказала Эль и посмотрела на Кая, ожидая его реакции.

Тот не выглядел удивленным — скрывал чувства или ему было всё равно?

— Да, я догадался, — сухо ответил парень. — Мы же в «Трёх желудях», которые я ему продал, черт возьми. Эль, хватит ходить вокруг да около. Я — не Рейн, меня не надо беречь. Так как ты здесь оказалась?

Эль вздохнула. С момента побега из дома прошло семнадцать дней, и не лучшие это были дни. Ей казалось, что она смогла стать кем-то другим — тем, кто давно рвался наружу, умел выпускать коготки и сам был сродни демону. Но стоило увидеть Кая, знакомого по той, домашней жизни, и Эль снова превратилась в прежнюю забитую девчонку.

— Ой ли? — Леми лукаво улыбнулся. — Разве люди меняются? А может, просто становятся собой?

Эль ещё раз вздохнула и уже с большей уверенностью, прямо глядя на Кая, начала:

— После того, как ты написал, мы с Адайн пошли в кабинет к отцу. Там мы нашли записку от Вира, и она побежала предупредить тебя.

При этих словах Кай весь вытянулся, на лице отразилась мука.

— Через несколько часов вернулся отец, а вместе с ним были два практика из Первого отделения. Я сбежала от них. Думала, в «Трёх желудях» будет хоть кто-нибудь, но мне сказали, что дом продали.

Эль передёрнула плечами и отвела взгляд. Тогда она верила, что со всем справится. Пошла в Канаву, чтобы спрятаться, но там она также была одна, без денег, знакомых и понимания, как выжить. Девушка побродила по улицам и уснула прямо на лестнице какого-то дома. Проснулась она от вонючего дыхания и жадной руки, которая водила по телу и уже тянулась под юбку.

Эль до сих пор не понимала, как убежала, но вернулась опять к «Трём желудям» — со слезами, соплями и жалким видом, в надежде, что рано или поздно там появится хоть кто-нибудь: может, Адайн или Каю удалось остаться на свободе, и где-то ведь Ката, и те четверо из Крысиного совета…

Она так и сидела под стенами, прижимая коленки к груди, всё смотрела, как из дома выносили вещи, и ждала. Но дождалась совсем другого. Дар Крейн по одному ему известной причине решил подойти к бродяжке и заговорить с ней.

Каю этого знать не стоило. Никому не стоило. Эль продолжила:

— Я решила ждать, вдруг придёт кто-нибудь из Крысиного совета, но не было никого. Я подумала: ты бы не продал «Три желудя» знати — да и не купили бы они их.

Кай скрестил руки, на лице появилось недовольство, но он промолчал.

— Это кто-то из Канавы, значит, он может знать, где другие. Вот только выяснилось, что покупателем был не просто кто-то из Канавы, а Дар Крейн.

Кай сразу нахмурился, Эль поняла почему: в её словах слышалось уважение.

Иногда девушке казалось, что Дар был демоном в человеческом обличье. Он не заставлял людей, нет, но делал так, что они сами предлагали то, что ему нужно. Вот и единственную цену, которая его устраивала, Эль назвала сама. Они заключили сделку, и как бы девушка не хотела избежать своей части уговора, она не могла не признать: Дар умен и на него можно положиться.

Эль скомкано закончила:

— Дар согласился помочь мне. Мы попытались забрать Рейна из больницы, но не успели, и… — она вздрогнула и посмотрела на Леми.

Демон перестал улыбаться и ухмыляться и подобрался поближе, точно их тоже могли разлучить.

— Сегодня — это всё Дар. Он думал, что, если начнется хаос, внимание к королю ослабнет, но не вышло. Рейна быстро увели, мы не успели забрать его. Зато я нашла тебя, теперь ты здесь.

Кай усмехнулся:

— Вот так возвращение домой.

Он опустился на смятую постель и уже более спокойным тёплым взглядом посмотрел на девушку.

— А мы неплохо тебя воспитали. Но скажи мне, каким местом ты получила поддержку Крейна? Я его знаю. Королём Канавы могут стать только ублюдки — на меня посмотри. За его помощь надо немало заплатить.

Эль ответила яростным взглядом и вздёрнула подбородок:

— А как ты выбрался из Черного дома?

Они снова уставились друг на друга — повисло тягостное молчание. Постепенно из взглядов исчезли злость и лёд. Эль и Кай одинаково улыбнулись: самыми уголками губ, но с поминанием. Оба сделали или пообещали что-то, что противоречило всему. И что это было у Кая, Эль хотела не знать ещё сильнее, чем забыть про своё обещание.

— Кай, что нам делать? — тихо спросила Эль.

Он уверенно, без запинки ответил:

— Я собираю Крысиный совет. Всех, кто ещё остался. Мне надо найти Коли, Ксолью и Антонию. Киро поймали, когда он устроил пожар в Чёрном доме. Где Ката, я не знаю. Но будь она в безопасности, уже пришла бы. Мы соберёмся и пойдём за Рейном и Адайн. Я ещё не знаю как, но я придумаю. А потом мы выпустим Совету кишки.

Кай улыбнулся довольно и хищно, как охотник, который вышел на след добычи. Эль хотела того же, что и он, но всё равно его слова казались чужими — уж точно не для неё. Она ведь не сможет так, как они. «Надо смочь», — Эль на секунду сжала руки в кулаки и сразу разжала.

Кай встал.

— Я не останусь здесь. Ты со мной?

— Но ты же дома, ты сам сказал!

Эль с надеждой посмотрела на парня. Она не могла так просто уйти от Дара, но и оставлять Кая тоже не хотела.

— Дома? — холодно переспросил Кай. — Какой это к черту дом? «Три желудя» больше нет — они не мои. Нет уж, я не останусь. Есть у меня ещё места, — на лице появилось проказливое выражение.

Распахнулась дверь, на пороге появился Дар. С лёгкой улыбкой на лице он прошёл в центр комнаты со словами:

— Ну здравствуй, крысёныш. Вернулся в любимую нору?

Эль убрала ноги с кресла и выпрямилась. Крейн даже не посмотрел на неё, но ей всё равно стало неловко в его присутствии.

Дар был в рубашке с закатанными рукавами, и светлая ткань резко контрастировала с его тёмными татуировками. Как всегда, он был гладко выбрит, а весь его облик так и дышал энергичностью и силой. Хотя Эль подслушала, что ночь у него была не из лёгких — он столкнулся с другой бандой из Канавы.

Кай замер напротив Дара — лицом к лицу.

— Не переживай, торгаш, я скоро уйду. У крыс может быть несколько нор, знаешь ли.

Эль тоже встала, хотя не знала зачем — ну что она, разнимать их будет, что ли? Рядом с ними она почувствовала себя ещё меньше и слабее. Леми скривился, и Эль сказала, пытаясь вложить в голос все остатки уверенности:

— Никому не надо никуда уходить, мы все заодно! Кай, ты же хочешь спасти Рейна. А ты, Дар, обещал помочь.

Кай рассмеялся:

— Что я слышу!

Эль уперла руки в бока и переспросила:

— Что?

— Я обещал помочь тебе, — Дар скосил взгляд в сторону Эль и голосом выделил последнее слово.

— Да, мне, но Каю ещё важнее спасти Рейна. Он мне — друг, поэтому мы будем заодно.

Эль повыше задрала подбородок, хотя хотелось снова сесть в кресло и забраться в него с ногами, чтобы стать как можно меньше. Вздумала строить из себя хозяйку положения!

Дар скрестил руки на груди и холодно спросил:

— Это что, я слышу приказ в твоём голосе?

Кай поддержал его:

— Думаешь, мне нужна чья-то помощь? Вы уже дважды облажались!

Леми требовательно посмотрел на Эль. Девушка сделала глубокий вдох, ещё на несколько шагов подошла к Дару и Каю и тихо ответила:

— Да плевать мне на вашу вражду. Кай, речь идёт о твоём брате. Поумерь свою гордость. А ты, — Эль ткнула пальцем в грудь Дара, и сама не поверила, что так сделала. — Обещал мне помочь. И если я тебе нужна, ты сдержишь своё обещание.

Дар наклонился к Эль так, что между их лицами оставалось всего сантиметра два, если не меньше. Только сейчас она заметила, что у него не зелёные глаза, а скорее болотные.

— Конечно ты мне нужна, милая моя. Я сдержу своё обещание, не бойся.

Кай уставился на них. Дар рассмеялся:

— Что же, ты не рассказала о своём требовании? — он взял Эль за лицо. Прикосновение было холодным, но мягким. — Не рассказала, как зашла ко мне, подняла свой красивый подбородок повыше и крикнула: «Женись на мне!»

Даже Леми стушевался и уставился в пол. Эль сделала шаг назад и ответила, глядя Дару в глаза:

— Не рассказала, но так всё и было. Да, вот моя часть уговора.

Дар всё мерил сделками — он не привык получать что-то из дружбы и любви и, казалось, искренне верил, что для всего есть своя цена. Вот и Эль оставалось только предложить подходящую цену в обмен на желаемое.

Среди рассказов слуг, шепотков в Канаве, старых разговоров в «Трёх желудях» она нашла главное — Дар оказался сыном Крейна У-Дрисана, хотя тот не признавал его. Дар не говорил этого, но девушка явственно видела: он отчаянно рвался наверх, чтобы доказать отцу — он не хуже его, а ещё — отомстить.

Эль могла стать ступенькой для этого. Да, мать Дара была шлюхой, но шлюхой с Ири — это давало ему возможность жениться по западным традициям и взять себе букву рода избранницы. Если Дар станет «Я», то положением сравняется с отцом.

Оставалось всего одно препятствие: Нол Я-Эльмон.

Эль сделала шаг к Каю.

— Ты прав, вы хорошо меня воспитали. Я тоже способна на многое ради своей семьи, и я не знаю, на какое обещание не пойду, чтобы спасти Рейна, Адайн или даже тебя. А как ты сбежал, Кай?

Он только покачал головой.

— Как же Рейн?

— Избавьте меня от этого, — Дар закатил глаза и направился к выходу.

Уже на пороге он добавил, обернувшись:

— Можешь уйти, я не держу. Но я тебя везде найду, когда придёт время выполнять твою часть сделки, и ты это знаешь.

Это не было угрозой, Эль не почувствовала страха от слов Крейна. Просто факт, и она не сомневалась в нём: он её найдёт, и никто уже не освободит от обещания.

Кай уселся в кресло и пытливым взглядом посмотрел на Эль. Она замерла напротив него и уверенно ответила:

— Я знаю, что твой брат стоит любых обещаний. Я хочу видеть его живым и свободным, и я буду стараться, как могу.

Кай кивнул — то ли соглашался с Эль, то ли думал о чём-то своём.

— Так ты со мной? — теперь этот вопрос задала она.

Кай поднялся.

— Я с тобой, но если ты думаешь, что я стану просить Крейна о помощи — ошибаешься. Я справлюсь сам.

— Куда ты?

— Домой, — Кай ухмыльнулся.

— К отцу? — удивилась Эль.

Кай громко рассмеялся:

— Нет, в моё первое «домой».

Эль опустила руки и, слабо улыбнувшись, покачала головой. А все-таки Кай такой же, как Рейн. Не сильно-то братья отличались друг от друга, как бы не пытались спорить с этим. И оба, если что-то решили, были готовы взвалить на себя всю тяжесть мира. Но одинаковые ли слова им требовались, чтобы понять, они не одни?

— Так ты идёшь? Или что, теперь тут твой «дом»? — Кай скривился.

— Я тоже хочу домой, — тихо, по-детски растерянно ответила Эль.

А был ли у неё этот дом когда-нибудь? Особняк, где она не получила ничего, кроме презрения отца? Пансионат, где попытки угодить сменились насмешками? Грязная нора Рейна? Да, в норе было счастливее всего, да всё равно в неё уже не вернуться.

— Но я приду вечером, только скажи куда, — уже увереннее закончила девушка.

Она чувствовала, что стоит поговорить с Даром. Если вот так просто уйти, он уже не поможет, но сполна потребует выполнения обещания.

Кай кивнул:

— Жду в Крысином совете. Ты заслужила место.

Эль не поняла, было это насмешкой или искренней похвалой.

— Плевать! — громко воскликнул Леми.

Да, плевать. Не нужно ей одобрение Кая. И ничьё уже не нужно. Может медленно, но она училась справляться сама.





Глава 5. Встреча





— Не люблю мосты, — пробурчал Дар, переходя через канал в старой части города.

Эль только что залюбовалась изящным узором по обе стороны ограды, и слова Крейна показались скорее насмешкой, чем правдой. Мужчина решил сопровождать Эль до места, где укрылся Кай, и пока они шли по Лицу, то один, то другой пытался начать разговор, однако диалог между ними никак не складывался.

— Почему? — осторожно спросила девушка.

Она не могла нащупать границы, после которой стоило замолчать. Крейн то отмахивался от её вопросов, то был чересчур откровенен — в том, где ответ не подразумевал ничего хорошего. Он словно напоказ бросал правду, говоря: «На, смотрите, какой я».

Иногда Эль представляла, что они с Даром — соперники, которые обходят арену по краю и пристально наблюдают друг за другом. Только она пыталась разглядеть предел допустимого для себя, а он — на что способна девушка, когда же испугается.

— Меня в детстве столкнули с моста. Надеялись, утону.

Эль вздрогнула. После каждого рассказа о Канаве ей всё больше казалось, что Рейн был прав, говоря, что она бы не выжила в Таре. Она, какой была в детстве или даже пару месяцев назад, точно не справилась бы.

— Кто? — Эль быстро посмотрела на прищурившегося Дара и сразу сосредоточила взгляд на каменной дорожке.

Он всегда щурился, когда был готов преподнести грязную правду.

— Кто-то из мужиков матери. Не помню который. В шесть я был жутким плаксой, и он сказал, что мой плач действует ему на нервы, у него не встает. Он пообещал, что отведёт меня за булочками с корицей, и столкнул на ближайшем мосту. Но я выплыл, а когда добрался до дома, мы с тем мужиком заключили мою первую сделку: молчание в обмен на жизнь.

Эль захотелось дотронуться до плеча Дара, сказать что-то ласковое, но она побоялась это сделать. Да и не принял бы он никаких слов, не поверил, что доброту могут дать просто так. Та сделка оказалась для него решающей. Мальчик усвоил единственный урок, который ему преподали: хочешь что-то получить — дай что-то взамен, и по этому же уроку он жил всю жизнь.

Они свернули на липовую аллею, которая отделяла старинный Прин от делового Тома, тянувшегося с северо-запада на юго-восток. Ухоженные деревья стояли по обе стороны, и в воздухе приятно пахло свежестью. Ветер гонял по дорожке опавшие листья. Издалека доносился шум паромобилей, голоса, но на аллее никого не было, и после вечно шумной Канавы она выглядела приятно тихой и спокойной.

— А твоя мама, — Эль замолчала, тут же пожалев, что начала. Вопросы об этой женщине казались слишком личными и грязными.

Дар словно понял её мысли:

— Все обычно спрашивают, как она стала шлюхой — тебе это интересно?

Эль молчала, вглядываясь в бурый камень под ногами.

— Обычная история. Влюбилась в ублюдка, который её обрюхатил и бросил. Родители выгнали из дома. Родила, попыталась найти работу. Вообще-то у неё было образование, и она хотела устроиться домашней учительницей, но в приличные семьи из-за ребенка её не брали, а в Канаве от учения толку мало.

Дар провёл рукой по коротко стриженым тёмным волосам и с сомнением произнёс:

— Мой дед держал скобяную лавку. Сложись иначе, я бы вступил в торговую гильдию и продолжил его дело.

— Моё детство тоже было нелегким.

Липовая аллея кончилась, впереди показались улицы серого суетливого Тома. Воздух запах машинным маслом, а ещё бумагой и почему-то порохом.

— Надо же! — Дар фыркнул. — Что, меня это должно утешить?

— Нет! — торопливо воскликнула Эль, ступая на дорогу. — Я только хотела поделиться…

Мелькнуло синее пятно, послышался гудок — затем резкий толчок.

Дыхание перехватило, Эль уставилась вслед паромобилю — казалось, он проехал всего сантиметрах в десяти. Ещё слышались проклятья водителя. Несколько прохожих остановились, затем, перешептываясь, продолжили путь.

— Во имя Яра, — прошептала Эль и перевела взгляд на Дара. Руку саднило после резкого рывка, но он крепко держал её, как родитель — ребёнка.

— Что, поделилась, достаточно? — зло выговорил он, встряхивая девушку. — Связался же с идиоткой, ты вообще смотришь, куда идешь?

— Я… Я…

Эль не договорила. Она ещё видела перед собой блестящий бок паромобиля, выкрашенный синим, снова слышала гудок и проклятья водителя. Если бы ещё чуть-чуть… Если бы Дара не было рядом… Эль обхватила себя руками и беспомощно посмотрела на него.

Крейн по-прежнему злился:

— Куда ты бежишь? Не знаешь правил — сиди дома. Полезла же!

Заметив испуганный взгляд Эль, он смягчился:

— Вот мышонок глупый. Идём, — он взял её за руку и повёл за собой.

Леми встал рядом плечом к плечу. Только на той стороне дороги Эль потихоньку начала успокаиваться.

— Нам ещё далеко? — спросила она.

Хотелось сесть, поглубже вдохнуть, вытянуть ноги и немного посидеть, закрыв глаза.

— Это на границе Тома и Сины — минут пятнадцать осталось. Два моста через каналы и две дороги — мы же справимся? — Дар чуть улыбнулся.

Эль вздрогнула и сделала крошечный шаг к нему поближе. Никаких дорог, нет уж.

Леми выпрямился и с вызовом спросил:

— Ну что, мы теперь не только людей, но и города бояться будем?

— Справимся, — ответила Эль таким голосом, словно речь шла не о мостах и дорогах, а о чём-то большем.

Дальше путь проходил в молчании. Ветер становился всё сильнее. Дар, взглянув на Эль, провёл рукой по своему пальто из тонкой черной шерсти и спросил:

— У тебя ведь нет ничего, да? Я дам денег, купи что-нибудь. Холодает.

Эль начала краснеть. Она знала, что это по приказу Дара его слуги принесли ей одежду — скромную, поношенную, зато чистую и целую. Этим он как бы ставил девушку в один ряд со своими служанками.

Но сейчас в его словах слышалось что-то большее. Эль боялась этого — у них было деловое соглашение, торговая сделка с уже оговорёнными условиями. А что потребуется за ещё одну помощь? Лучше бы Дар по-прежнему относил её к прислуге и не пытался сделать больше обещанного.

— Сама виновата, — Леми скрестил руки на тощей груди. — Нечего было лезть к нему с разговорами. А вообще, ему просто стыдно ходить рядом с тобой — посмотри на себя!

Эль с сомнением оглядела тёмное поношенное платье и лёгкую курточку и ответила:

— Спасибо, не стоит. Я сама справлюсь.

Дар вздохнул.

— Ты что там себе надумала? Если уж я связался с тобой, будь добра выглядеть опрятно. У меня тоже есть вкусы, знаешь ли, и постоянно смотреть на тебя в лохмотьях я не хочу. Это сделка, забыла? Уродца я в жены не возьму, из какого бы он рода не был.

Эль вспыхнула:

— Тогда я тоже хочу уточнить свои условия!

— Ну давай.

— Это будет целый список. Я предоставлю его в письменном виде, — буркнула Эль.

— Денег на бумагу и чернила дать?

Эль прожигающим взглядом уставилась на Дара. Он только хохотнул и ускорил шаг.





«Домом» Кая оказалась старая каменная башня на границе Тома и Сины — жилого района, из тех, что «поприличнее», не как Тара. Дом стоял в заброшенной части, и к нему вплотную подступали деревья и кусты — чужие просто так не полезут. Рядом высились руины второй башни.

Третий этаж перекрыли — Кай сказал, там прогнил пол. Первые два занимали кельи, где прежде жили служители церковного ордена, пока тех не переселили после разрушения соседней башни.

Одну из келий Кай занял под свой кабинет. В другой был арсенал — парень решил, что Эль не стоит туда ходить, хотя ей хотелось посмотреть. В остальных уже устроились Коли, Киро, Ксолья и Антония.

Они собрались в кабинете Кая и тесно расселись на старых колченогих стульях. Стол ему заменяла дверь, лежащая на кирпичах. По сравнению с собраниями в «Трёх желудях» с их роскошью, слугами и удобствами эта встреча казалась нелепой пародией.

Хотя Крысиный совет остался прежним. Кай уже был гладко выбрит и где-то раздобыл коричневый жилет и рубашку из тонкой красивой ткани — совсем как те, которые он носил прежде. Снова в нём виделся тот непрошибаемый уверенный парень, всегда знающий, что делать.

Коли и Антония были такими спокойными, что одного взгляда на них было достаточно, чтобы тоже успокоиться. Киро и Ксолья одинаково озирались и ерзали на стульях, но это были не нервные движения — скорее, им срочно хотелось сделать что-нибудь.

Все пятеро встретили Дара враждебными взглядами.

— Вот так пополнение, — проговорил Киро и щёлкнул пальцами — показалась искра огня и тут же исчезла. Эль завороженно проследила за ней.

— А это парнишка, который дружит с огнём? Наслышан, наслышан. Но мне доносили, что тебя схватили.

Эль вздохнула. Дар сам был немногим старше собравшихся, а вёл себя! Ей подумалось, что сложись чуточку иначе, он мог стать такой же частью Крысиного совета.

— Не меня, как видишь.

Киро посмотрел на Коли, сидящего с равнодушным видом, а Кай бросил многозначительный взгляд на Киро, словно за ответом черноволосого скрывалось что-то большее.

Антония провела рукой по медным волосам, заплетённым в длинную косу, и с достоинством ответила:

— Я была бы рада узнать, как вы все оказались здесь, но давайте не будем терять время: как нам спасти Адайн и Кату?

— Ты знаешь, что с Катой? — быстро спросил Кай.

Антония кивнула:

— От неё пришло письмо. Оно было написано кем-то другим, но с её подписью. Ката предупредила про Вира. Мы, — рьёрданка указала рукой на подругу и братьев. — сразу ушли и спрятались здесь.

— Хорошо, Вир не знает о башне, тут мы в безопасности — хотя бы пока, — Кай потёр виски и устало вздохнул. — Ката писала ещё что-нибудь? Где это письмо?

Ксолья шустро вскочила:

— Оно лежит у нас, я принесу.

Пока девушки не было, Антония с сомнением спросила:

— Кай, а зачем нам все это? Ради чего мы рискуем?

Киро опередил его с ответом:

— А почему бы и нет? Что нам терять? Я лучше сдохну, пытаясь, чем так и помру в грязи и нищете.

Девушка презрительно поморщилась:

— Такие, как ты, на любой стороне найдут грязь.

Киро насупился, несколько раз щёлкнул пальцами — снова и снова появлялась искра пламени.

Кай ударил ладонями по столу — дверь от резкого удара едва не перевернулась — и обвёл присутствующих строгим взглядом.

— У меня простое условие: или заткнитесь и идите за мной, или выметайтесь.

Он замолчал, недовольно посмотрел в сторону — наверное, туда, где стоял его демон — и добавил:

— Я не буду подбирать для вас цель. Ваш решать стоит дело риска или нет. Богатства или славы мы за него не получим — это точно.

Тихонько зашла Ксолья, положила письмо перед Каем и скользнула на своё место. Он продолжал:

— Моё дело простое: я хочу вернуть свою семью. А чего хотите вы — спросите себя сами и решите оставаться или нет. Не надо играть в героев, если вы боитесь — уходите.

Эль не знала, хочет она осуждающе вздыхать или улыбаться. И вроде бы Кай говорил так, как никогда прежде — честно и искренне признавался в том, как ему важны Рейн, Адайн, Ката, и в то же время каждое его слово сквозило пренебрежением и могло распугать последних союзников.

— Скажи что-нибудь. Рейн бы сказал, — тихо произнёс Леми.

Эль испуганно посмотрела на него. А что тут сказать? Ну кто её слушать станет? Посмеются только! Но демон был прав. И Рейн, и Адайн стоили того, чтобы побороться со страхом и заговорить.

Девушка поднялась и с осторожностью посмотрела на каждого — ухмылок или пренебрежения пока не было, только удивление.

— Мне всегда казалось, что я проживаю жизнь зря, — на щеках появился румянец. Как же глупо звучало! — Вместе с вами я научилась смотреть иначе. И всё, что я поняла, главное — всегда бороться. Неважно за что: за жизнь, за себя, за свободу или правду — каждый выбирает своё «во имя». Я не знаю, как справиться с самим Советом — мне страшно думать об этом. Сейчас мне хочется только побороться за своих друзей и вернуть их. Но ещё я знаю, что этого будет мало. И дело не в том, что нас начнут искать. Нам ведь не нравится наша жизнь, так? Кто-то всё потерял, а кто-то не имел изначально.

Эль посмотрела сначала на Кая, затем на Дара. Лица обоих казались непроницаемыми масками.

— Ни потерянное, ни отнятое уже не вернуть, но можно получить что-то взамен. Так чего вы хотите: дальше терять и подбирать сброшенные со стола крошки или рискнуть?

Эль села и быстро отвела взгляд. Она не хотела видеть лица других — наверняка, они уже ухмыляются. Конечно, она говорила так, словно читала вычурный текст из книги Яра, а может Арейна или Орина — разве такие слова нужны тем, кто пришёл из Канавы?

Антония вздохнула и ворчливо ответила:

— Слышала я уже такое. Ни к чему хорошему такие речи не приводят. Лучше идти в обход, чем пытаться пробить стену головой.

Ксолья сердито посмотрела на подругу:

— И сколько мы уже так идём? Когда мы бежали с Рьёрда, были уверены, что начнём жизнь в Лице не хуже. И что же? Всё, что мы нашли — это дыру с клопами в Таре. Я уже не могу так жить! Наш единственный способ выбраться из Канавы — рискнуть. Я хочу подобраться к Совету, потому что у него есть деньги, и это всё, что мне нужно. Вот вам моя цель.

Эль заметила, что Кай перестал слушать разговор. Он взял письмо Каты и взглядом пробежал по строчкам. Губы искривила ухмылка.

— Мы хотели жить честно, — холодно заметила Антония.

— Забрать то, что Совет взял у нас — это честно! — отрезала Ксолья и сердито тряхнула головой. — Если бы мы отказались от этого обещания, мы бы уже давно сидели с миллионом киринов!

Эль посмотрела на Леми, ища его поддержки, вздохнула и быстро проговорила:

— Я устала быть пустым местом. Наверное, мне нужен не результат, а сама эта борьба. Не важно, чего мы хотим — способ есть, вот он, хватайтесь. Заткнитесь и идите следом или выметайтесь. Кай прав.

Дар громко рассмеялся. Его смех подхватил Кай, следом — Киро. Коли только улыбнулся уголками губ. Ксолья хихикнула, прикрыв рот рукой. Антония осталась сдержанной.

Сначала Эль беспокойно дернулась: над ней опять смеялись! Но потом вгляделась и увидела, что это был более лёгкий смех, и сама заулыбалась.

— Ну нет, если домашняя девчонка собралась на войну, я не отступлю, — Киро принял серьёзный вид, но глаза так и выдавали желание смеяться.

— Ладно, — Кай успокоился первым и строго произнёс: — Нам нужно спасать остальных. Это почерк Нелана Э-Стерма — дружка Вира из Инквизиции. Если он за Кату написал письмо с предупреждением, он тоже не знал, что задумал профессор.

Кай опять сжал виски и уже тише добавил, как бы размышляя вслух:

— Если бы они были в порядке, дали бы нам знать. Вир что-то сделал, но что? Где они могли спрятаться? Или куда он их упрятал?

Помолчав, парень скомандовал:

— Ксолья, Антония, проберитесь в дом Э-Стерма и понаблюдайте за слугами. Если ничего не получится узнать, придите в дом и спросите его. Попробуйте расспросить, как давно он уехал и говорил ли, куда собрался, — Кай помолчал и добавил. — Я боюсь, что их тоже упрятали в Чёрный дом. Вир смог сделать так, чтобы меня арестовали — без помощи Нелана. Кто-то отдал приказ Д-Арвилю из Третьего отделения, но над ним стоит всего один.

Эль прижала руку к лицу и покачала головой. Кай что, говорил про Ригарда В-Бреймона? Чтобы Вир добрался да самого главы Инквизиции? Да не могло быть!

— Да могло быть, — хмыкнул Леми и скрестил руки.

На какие жертвы Вир пошёл, чтобы перетянуть на свою сторону советника? И на что ещё желание отомстить могло его толкнуть?

Сердце забилось сильнее. А ведь Рейн теперь такой же. На что готов он без голоса Аста? Эль крепко сжала складку платья. Надо его забрать, забрать как можно скорее, чего бы это ни стоило.

— Ты про…? — Дар не договорил. Кай кивнул.

Крейн улыбнулся в ответ:

— А ваша борьба нравится мне все больше. Так и до моего отца доберетесь — я буду рад.

Улыбка вышла скорее печальной, чем весёлой. Кай продолжил, глядя на девушек с Рьёрда:

— Послезавтра утром я буду ждать от вас сведения. Узнайте, где Ката, любой ценой, и мы пойдём за ней. Вам понадобится помощь?

— Я готов пойти, — Коли впервые подал голос. Он сразу оживился, точно только и ждал возможности, чтобы что-то сделать ради других.

— Нет, — отрезал Кай. — Крысам легче проникнуть внутрь. Но ты будешь рядом, на случай, если кто-то следит за домом.

Коли яростно закивал. Эль с жалостью посмотрела на парня. Он так походил на Киро чертами лица, фигурой, но они казались совсем разными. Киро был ярким — он сам напоминал огонь, которым управлял. А Коли, несмотря на весь свой внушительный рост, крепкое телосложение, больше походил на бесцветную тень. Да и то эта тень проявлялась, только когда в ней нуждались. Коли напомнил Эль её саму. Может, родители тоже считали его пустым местом? Но почему тогда Киро вырос другим? Ей захотелось поговорить с ним — вдруг, ему не хватало тех же слов, что ей самой?

Кай продолжал:

— Я должен найти Адайн.

— Я помогу, — быстро откликнулся Киро.

Кай посмотрел на него и плотно сжал губы.

— Хочешь ты этого или нет, — в голосе Киро послышалась угроза.

— Ну а что ты раньше не пошёл за ней? — громко спросил Кай, громче, чем полагалось.

— Я не знал, — Киро явно смутился. Он щёлкнул пальцами раз. — У нас было только предупреждение от Каты, но мы не знали, что с вами. — Щёлкнул другой — снова показалась искра. — Ты сам не знаешь, что с ней! — щёлкнул вновь.

Парни вцепились друг в друга взглядами. Эль напряженно наблюдала за ними, ожидая, что сейчас они по-настоящему схватятся.

— Зато я знаю, что не оставлю её с ублюдком Я-Эльмоном. А ещё знаю, что она бы не осталась там по своей воле. Я заберу её.

Дар положил ногу на ногу, откинулся на спинку стула и лениво спросил:

— Хотите кое-что расскажу?

Кай и Киро со злостью уставились на него.

— Не всегда нужно рыскать по городу — иногда достаточно послушать, — Дар замолчал.

— Говори, торгаш! — грубо крикнул Кай.

— В Лице уже все, кроме вас, конечно, знают, что два сильнейших рода решили объединиться. Племянница Нола Я-Эльмона выходит за сына Крейна У-Дрисана. Говорят, родители хотят потратить на свадьбу по триста тысяч киринов каждый.

Кай, положив руки на стол, медленно поднялся и уставился на Дара:

— И ты молчал, тварь?

— Но-но-но, крысёныш, поосторожнее со словами. Я обещал помочь с Рейном, а про другие ваши семейные дела речи не шло.

— Не надо! — быстро воскликнула Эль, требовательно смотря на Кая. Она призвала на помощь всю свою силу и с настойчивостью сказала: — Вы можете грызться на улицах Канавы, но не здесь. Кай, извини, но в нашем договоре речь действительно шла только о Рейне.

Эль почувствовала смущение. Конечно, она помнила про подругу и хотела спасти её. Но она так и не смогла найти цену, чтобы заручиться помощью Дара. Это был настоящий торговец, который измерял каждое слово и жест, и букву её рода он оценил всего в одного человека.

Кай сел, но продолжал испепелять Дара взглядом и сжимать руки.

Эль повернулась к Крейну:

— Да, мы это обсуждали, но я прошу, если ты что-то ещё знаешь, помоги!

Дар притворно вздохнул. В голосе послышалась издевка:

— Если только ты откажешься от «списка», который обещала принести, и примешь мои условия. А ещё нам стоит поторопиться с выполнением твоей части сделки.

Эль вздрогнула. Где-то на краешке сознания у неё всегда оставалась надежда, что обещание не придётся сдерживать. Она думала, что сможет ускользнуть, но как выпутаться из цепких рук Дара — тех рук, которым сама позволила себя взять — не понимала. Или ей помогут выпутаться..?

— Ой, а не ты говорила, что хочешь научиться сама спасать себя? — послышался ехидный голос Леми.

Девушка вздохнула и быстро кивнула.

— Да. Пусть будет так. Помоги.

Дар молча уставился на неё. Эль скривилась и тихо произнесла:

— Тен.

Крейн кивнул. Эль не понимала его: то ли этому слову — подтверждению сделки в торговой гильдии — он действительно придавал такое значение, то ли требовал его с издевкой.

— Тен, — откликнулся он. Остальные в комнате с молчаливым удивлением наблюдали за этой сценой.

— Даже знать ничего не хочу, — буркнул Киро. — Что тебе известно, Крейн?

Дар вздохнул:

— Так и быть, о вежливости напоминать не стану. Ваша Адайн сейчас живёт в доме У-Дрисана. — имя главы торговой гильдии он произнёс с презрением, словно выплевывал его. — Всюду за ней ходит Олвия — младшая дочь Крейна. Все считают, что они — компаньонки, но на самом деле, — он сделал паузу, дольше, чем нужно было, будто специально выдерживал интригу. — она владеет магией крови. У-Дрисан скрывает правду, но я хорошо изучил жизнь сестрички с братишкой.

Дар снова замолчал и едва слышно вздохнул. Эль показалось, что говорить об этой семье ему вовсе не так легко, как он изображает.

— Я-Эльмон явно знает, что Адайн владеет магией, и он нашёл способ усмирить её.

Кай и Киро переглянулись. Эль не поняла, чего в их взглядах больше: ярости или страха за подругу.

— Эта Олвия — настоящий демон. Занозой в заднице считают Дерита, но он — просто избалованный мальчишка. А Олвия — хитрая тварь. И это я говорю, преуменьшая, стараясь уважать женщин, — Дар усмехнулся. — У вас не получится забрать Адайн так просто. Впрочем, у меня, кажется, завалялся подробный план дома У-Дрисана.

Эль переглянулась с Леми. Сейчас Дар напоминал человека, который не просто держал обиду на отца, а был одержим идеей то ли получить его признание, то ли отомстить.

— Я помогу вам и, если надо, найду людей. Мне давно хотелось увести что-то из-под носа отца.

— Так У-Дрисан правда твой отец, как говорят? — Киро скрестил руки.

Дар молча кивнул.

— Хорошо, — решительно ответил Кай. — Я даю нам три дня. За это время мы найдем Кату и заберём Адайн.

— А Рейн? — быстро воскликнула Эль и подалась вперёд, поближе к Каю.

— Мне нужна Адайн, — Кай на секунду замолчал. — и Ката с Неланом. С ними будет проще. Дай мне немного времени.

И что это была за пауза? А что если Кай хотел забрать Адайн больше, чем Рейна? И если спасти удастся только одного, кого он выберет?

— Он имеет право, — тихо ответил Леми, сделав серьёзное лицо. — Ты сама сказала, что вы с Рейном просто нуждались друг в друге, когда никого больше не было. А у них что-то настоящее.

Кай встал.

— Пора за работу, — он посмотрел на дверь. — Дар, Киро, останьтесь. И ты, Эль, — добавил. — Коли, Ксолья, Антония, найдите Кату и Э-Стерма, где бы они не были. — Кай кивнул им. — На этой стороне.

Эль уже слышала любимую поговорку жителей Канавы, и она ей не нравилась. Было в ней что-то обречённое. Они ведь и начали борьбу, чтобы не просто «не сдохнуть и увидеться ещё раз», что означали эти слова, а чтобы зажить настоящей жизнью. Впрочем, пока правда нужно выжить и собраться вместе.





Глава 6. Кровь, земля и огонь




Огромный сад и коридор дома У-Дрисана были заполнены людьми: всюду сновали носильщики, официанты и рабочие. Из комнат доносился звук передвигаемой мебели. Служанки расставляли цветы, драили паркет и собирали последние пылинки. Музыканты настраивали инструменты. С кухни слышалась ругань поваров.

Кай, незамеченный в этой толпе, зашёл в дом, держа перед собой огромный букет.

— А ты ещё куда? — тут же послышался строгий голос одного из тех, кто наблюдал за этим хаосом и криками подгонял подготовку к празднику. — Все цветы уже привезли.

— Уважаемый кир, простите, не все! — Кай попытался придать голосу дрожь. Он низко склонил голову. — Этот букет остался в повозке, позвольте отнести его, — Кай осторожно поднял взгляд и добавил с робостью: — Позвольте отнести. Если кир Сдеран узнает, что мы забыли…

Так звали владельца цветочной лавки, где У-Дрисан заказал цветы к празднику. Сдеран сам приехал, чтобы проконтролировать важный заказ, и постоянно кричал на подчиненных — простой работяга боялся бы подвести такого хозяина.

— Иди в зал, — буркнул слуга.

Кай поклонился. «Налево», — он вспомнил план дома, предоставленный Даром. Осторожно придерживая пахучий букет, парень прошёл по коридору и сразу повернул, точно уже ходил по дому — ещё час назад вместе со всеми носил цветы.

В огромном белом зале, украшенном лепниной и позолотой, было шумно и суетно. Девушки подвязывали зелёные бархатные гардины и весело переговаривались. Слуги заносили стулья и скамьи и расставляли по краям комнаты. На стенах висели зеркала, и из-за них зал казался ещё больше, хотя Кай присмотрелся и понял, что места здесь, на самом деле, было не так уж и много.

— Поставь туда! — скомандовала служанка, заметив Кая.

Он покорно склонил голову и медленно прошёл по залу, цепко оглядываясь.

В другом конце стояла группа из четырёх человек. Пока мужчина в полосатом пиджаке с длинными полами по-хозяйски смотрел по сторонам, девушка в трико капризно спросила:

— А с каких это пор мы берём на такие вечера новичков?

Киро, одетый в жилетку на голое тело, фыркнул. Мужчина живо откликнулся:

— Да этот парень — сам огненный бог, ты бы видела его! Представь: ты висишь на воздушном полотне, а под тобой выдыхают огонь, и твоя жизнь как будто на волоске, ух! У нас такого ещё не было!

Кай поставил в вазу букет и ухмыльнулся. Киро понадобилось меньше дня, чтобы устроиться в цирковую группу, которую пригласил У-Дрисан для выступления. Хозяин не устоял перед его магией и мигом переделал номер, желая поразить всех.

— Мы что, ещё и жизни свои должны доверить ему? — раздался голосок второй девушки в трико.

Кай не слышал ответа, но знал: Киро справится. Когда придёт время, он сожжёт этот дом к чертям. Да и с Олвией, которую Дар ласково назвал «настоящим демоном», магия могла понадобиться.

Не переставая низко держать голову, Кай оставил зал, миновал курительную комнату и вышел в другой коридор, ближе к кухне.

— А дом-то хороший, — послышался насмешливый голос Кириона. — Жаль его сжигать.

Кай пожал плечами. Такое условие поставил Дар Крейн. Это он узнал и про цветочную лавку, и про цирк, дал план — сжечь дом было небольшой платой. Раз уж ему так хотелось посмотреть, как отец лишается его, то пожалуйста.

С кухни донёсся запах пригоревшего мяса, ругань поваров стала громче. Кай зашёл в чулан, заставленный старой посудой, и оставил маленькую щелку. Из одного кармана он достал платок, из другого — флакон с бесцветной жидкостью и нанёс на ткань несколько капель. Появился сладковатый запах. Кай сразу отодвинул её подальше от себя.

Послышались шаги, он выглянул. Слуга в тёмно-зелёной форме бодро шёл по коридору и активно размахивал рукой с пустым серебряным подносом. Это был молодой парень, не старше его самого и примерно такой же комплекции.

Кай снова спрятался, оставив между косяком и дверью расстояние в ладонь. Мелькнула тень — он выскочил из чулана и схватил парня за шею. Тот начал приседать, увлекая за собой, но Кай уже прижал к его носу пахучую ткань. Слуга вцепился в одежду напавшего слабеющей хваткой.

Парень повалился, и Кай подхватил его подмышки. Поднос со звоном упал на пол. Ни голосов, ни шагов не появилось — только по-прежнему доносились споры поваров и стук посуды.

Кай затащил парня в чулан, подобрал поднос и запер дверь. Сначала он стянул с него форму, затем достал из-под своей куртки верёвку и, прислонив слугу к стене, связал по рукам и ногам, а в рот засунул платок.

Переодевшись в непривычную, неудобную ливрею, Кай выглянул — никого — и вышел из чулана. Зажав поднос подмышкой, он направился к лестнице, ведущей на второй этаж, в жилые комнаты.

Стоило подняться на несколько ступеней, как послышался недовольный скрипучий голос:

— Ты куда? Наёмным нельзя наверх! Мне что, пожаловаться киру Джизу на тебя?

Кай обернулся. Мужчина, одетый в такую же тёмно-зелёную форму, как у него, хмурился и строго смотрел — казалось, с его губ вот-вот сорвётся резкое словечко.

Кай склонил голову и ответил спокойным голосом, показывая поднос:

— Я относил кофе кире У-Крейн, а сейчас меня послали забрать кофейник и чашку. Остальные заняты в обоих залах, кир, мне разрешили подняться.

— Наберут же… — пробурчал слуга и махнул рукой.

Кай поклонился ему и быстро поднялся наверх. Из-за дверей доносились шорохи и голоса, в коридоре пахло духами и пудрой. Второй этаж был отдан под гостевые комнаты, и его заняла родня У-Дрисана. Адайн могла жить в них, а могла — на третьем, где располагались комнаты членов семьи.

Кай ускорил шаг и двинулся по коридору, украшенному портретами в золотых рамах и вазами с цветами.

Первые гости должны были приехать уже совсем скоро, и оставалось не так много времени, чтобы закончить приготовления и помешать помолвке Адайн и Дерита — сделать это Кай был готов любой ценой.





— Да, — отозвалась Адайн, едва слушая, что говорила Олвия.

Она сидела в кресле, в комнате, которую ей отвели в доме Крейна У-Дрисана, и напряженно вглядывалась в своё отражение.

По ту сторону сидела какая-то другая девушка: более спокойная, величественная, та, что была своей в доме любого вельможи — Адайн ну никак не узнавала в отражении себя, простую бродяжку с Восьмой. Она могла одеться, как знатная дама, если того требовало дело, но это не было по-настоящему её образом — не стало таким и сейчас.

Тёмно-зелёное платье подчеркивало цвет глаз. Корсет так стягивал грудь, что дышать в нём было тяжело, зато талия казалось такой, словно её можно обхватить ладонями. В вырезе поблескивала серебряная цепочка с кулоном в виде птицы — единственное, что Адайн отказалась снимать, несмотря на все подарки отца.

Олвия стояла позади и расчёсывала ей волосы. Было в движениях рук что-то успокаивающее, словно это старшая сестра или даже мама готовила её на первый в жизни бал.

Хотя бал был не первым, да и не балом вовсе — помолвкой.

Всё внутри разрывалось на две части. Одна кричала: беги, дура! А другая вспоминала о боли и стремилась забиться в самый дальний угол.

— Я слышала, — Олвия перешла на доверительный шепот. — после свадьбы отец подарит вам с Деритом дом на юге Ре-Эста. Тот, с огромным садом. Мы проезжали мимо, помнишь? Ты ещё сказала, что мечтаешь о таком же саде.

Адайн рассеянно кивнула в ответ. Может, она и мечтала о доме с садом, но вовсе не в Ре-Эсте должен был находиться этот дом — и уж точно не стать подарком У-Дрисана к свадьбе.

— Девочка моя, — послышался ласковый голос Кайсы. — Ты рано сдаешься.

Адайн уставилась на своего демона. Да не сдавалась она! Она ещё и свободу вернёт, и покажет всем, но… Но позже. Надо только немного отдохнуть от боли.

Снизу послышалась музыка — оркестр занял свои места и заиграл, приветствуя первых гостей.

— Вы будете хорошей парой, — отражение Олвии в зеркале искренне улыбнулось. Она отложила расчёску и стала забирать волосы Адайн в высокую причёску, открывающую шею. — Я так рада, что мы станем одной семьей!

Адайн перевела взгляд на кровать — её скрывала ширма, но один угол был виден, тот самый, где лежали верёвки, которыми каждую ночь ей связывал руки, и специальные жёсткие перчатки, чтобы она даже на миллиметр не могла сдвинуть пальцы. Если она выйдет за Дерита, как проведёт брачную ночь: также в веревках, связанной? Или под надзором Олвии? Да, вот так хорошая пара!

— И я рада, — откликнулась девушка, стараясь изобразить искреннюю улыбку.

Она дотронулась до кончиков волос, которые до сих пор не выровнялись после того, как их обрезал Рейн, и тут же отняла ладонь. Олвия положила тёплые мягкие руки на плечи Адайн и улыбнулась ещё шире:

— Я всегда мечтала о сестре. Дерит никогда не понимал меня, только смеялся и задирал. Я благодарна Яру, что он привёл тебя к нам.

Адайн осталась неподвижна, но больше всего ей хотелось вскочить — и хоть в окно выпрыгнуть! Но она слишком хорошо помнила шум в ушах, темноту перед глазами, холод и слабость в руках, ногах — и для всего этого Олвии было достаточно пошевелить пальцем.

Девушка взяла в руки заколку с изумрудами и закрепила волосы Адайн.

— А ты успеешь собраться? Давай я сама закончу.

— Я уже готова, — Олвия снисходительно улыбнулась.

Её вид совсем не соответствовал торжеству в честь помолвки брата и подруги: скромный пучок на голове, простое синее платье — девушка больше походила на служанку, чем на дочь самого богатого человека в городе.

«Да уйди ты!» — взмолилась Адайн, но опять изобразила улыбку на лице и взглянула в отражение.

— Там — не ты, — послышался тихий голос Кайсы.

Раздался стук в дверь.

— Да? — откликнулась Олвия.

Осторожно заглянул слуга.

— Кира У-Крейн, гости уже собрались. Вас ожидают.

Адайн встрепенулась. Как же хорошо она знала голос, этот чертов голос — красивый, мелодичный, но в котором все последние годы звенела сталь. Кай заглядывал в комнату, одетый в тёмно-зелёную форму слуги, и спокойным взглядом смотрел на Олвию.

Девушка насторожилась:

— Как тебя зовут? Я не видела тебя раньше.

Кай склонил голову:

— Кира У-Крейн, кир У-Дрисан нанял меня, чтобы я прислуживал сегодня. Он просил позвать вас — остальные слуги заняты приготовлениями к вечеру.

— Передай, что мы скоро спустимся. Иди.

Кай кивнул и исчез за дверью.

— Что-то случилось? — обеспокоенно спросила Олвия. — Ты так посмотрела на него!

Адайн торопливо ответила:

— Он так похож на нашего конюха! На Рьёрде.

Девушка пожала плечами:

— Все слуги на одно лицо.

— Точно, — Адайн рассмеялась, но взгляд остался тревожным.

Что задумал Кай? Ну зачем он пришёл за ней! Им не стоит видеться — если их заметят вместе, сердце опять замедлится, оставляя только темноту, шум и слабость. Или ещё хуже: плохо станет Каю.

Кайса шагнула вперёд, качая головой. Адайн не поняла, что это было: поддержка или осуждение.

Олвия закончила с причёской и наклонилась к девушке, довольно оглядывая результат.

— Посмотри… — начала она, но её перебили громкие крики с улицы:

— Пожар, пожар!

— Горим!

Голосов становилось всё больше, и они смешались в единый хор. Музыка смолкла, уступая место испуганному ропоту и панике. Адайн вскочила. Олвия преградила ей дорогу и предостерегающе подняла руку:

— Ты не должна выходить.

— Олвия! — воскликнула Адайн. — Там пожар!

Она вздрогнула и прижала руки к груди, пытаясь изобразить испуг, но настоящего страха больше не было. Где Кай, там и Киро, и остальные. Этот пожар — не случайность, а огонь приручен, ей нечего бояться. Надо только обойти Олвию.

Девушка покачала головой и с сожалением ответила:

— Извини, но я должна это сделать. За нами придут, надо просто ждать, понимаешь?

Она начала соединять пальцы. Адайн подскочила к ней и вцепилась в рукав:

— Не надо! Это не просто пожар!

Олвия замерла. Адайн выпрямила спину и, помедлив пару секунд, уверенно продолжила:

— За мной пришли, я не останусь. Ты не сделаешь этого.

Девушка нашла взглядом большой раскидистый цветок в горшке в углу комнаты — единственное, что было здесь от земли. Сплетая пальцы, она повторила:

— Я не останусь. Отойди, прошу.

Олвия высоко подняла плечи, точно собралась драться, хотя во взгляде так и сквозила неуверенность. Крики внизу нарастали.

— Не надо, Адайн! Ты делаешь неправильный выбор. Ты нужна своему отцу и нам.

Она сделала шаг к ней и горячо продолжила:

— Я знаю, кто ты. Дети Аша могли наговорить разного, но они неправы! Отец хочет лучшего, поверь. Прошу, я не хочу держать тебя, но мне придётся.

Адайн сжала руку Олвии.

— Идём со мной. Ты же не хочешь всего этого. Мы защитим тебя хоть от У-Дрисана, хоть от Совета, обещаю. Ну же, идём! — она потянула её к выходу. — Ты заслуживаешь другой жизни.

Олвия медленно покачала головой. Адайн сцепила зубы и повела пальцами. Голова разорвалась от боли — она слишком давно не пользовалась магией. Горшок треснул, земля высыпалась на пол, и стебли, превратившись в толстые лианы, как змеи поползли к Олвии.

Девушка просто стояла, глядела на Адайн, приоткрыв рот и хлопая ресницами, и позволила живым путам оплести ноги, но затем резко дёрнула рукой и рассмеялась.

Дыхание перехватило. Адайн упала на колени, держась за сердце. Эта самая рука будто проникла внутрь и схватилась за него, сдавливая всё сильнее.

Олвия наклонилась и прошипела:

— А ты уверена, что я не хочу всего этого?

Адайн хотела что-то ответить, закричать, но губы только дрожали и не могли произнести ни слова. Она не видела, но чувствовала, как краска сходит с лица, а сердце начинает биться всё медленнее.

— Я бы терпела тебя и дальше, да ты решила, что уйдёшь от меня. Ну нет. Ошиблась, милая.

Олвия наклонилась так, что между ними оставалось всего несколько сантиметров. Адайн смотрела в эти карие, почти чёрные глаза, из последних сил пыталась держаться прямо, чтобы вцепиться в девушку, но руки, ноги будто стали из ваты — в них не было сил даже для шевеления пальцем.

— Ты… — с трудом прошептала Адайн.

Олвия опять ответила смехом:

— Кто я? Демон? Меня так даже мать называла, не удивишь. Я же сказала, что ты нужна нам — вернее, твой папаша. Будешь сидеть, пока я не позволю встать, а не позволю — так и останешься валяться у меня в ногах, ясно?

Она сделала шаг в сторону и с презрением в голосе добавила:

— И как такая выжила в Канаве? Я думала, с тобой поинтереснее будет.

Адайн услышала, как позади распахнулась дверь. Она попыталась повернуть голову, но тело не подчинялось, хотя всё внутри кричало: это точно Кай, надо двигаться, что-то делать!

Олвия резко сжала второй кулак, так крепко, что костяшки пальцев побелели. Дыхание вошедшего сделалось громким, прерывистым, будто он пробежал километры, затем раздался глухой стон и звук упавшего револьвера.

«Нет!» — Адайн была готова кричать, но получилось только захрипеть.

Послышались ещё шаги, а через секунду по ковру пробежала дорожка искр. Олвию окружил огонь, край юбки начал тлеть, девушка, опустив руки, подскочила на месте.

Адайн почувствовала ещё большую слабость и упала рядом.

— Быстрее, — сквозь пелену донёсся голос — это был Киро.

Девушка положила перед лицом ладонь, тяжело выдохнула и оттолкнулась.

Послышался ледяной смех Олвии. С кривой ухмылкой она шагнула через огонь и уставилась на Киро, проводя рукой по воздуху сверху вниз:

— Что, думаешь, такие фокусы напугают меня?

Парень сжался, лицо побелело, но пальцы он по-прежнему держал скрещёнными. Пламя взметнулось хлыстом и потянулось к Олвии. Адайн сжала ладони, стебли снова ожили и поползли по полу. Смех Олвии зазвучал громче, она резко разжала руки. Тело точно опалило огнём, а внутри стало так легко-легко. Мысли поплыли, на лице появилась глупая улыбка — такая же была у Киро.

Кай, ещё бледный, метнулся со своего места, схватил со стола заколку, прыгнул на Олвию и вонзил девушке в глаз. Раздался истошный крик.

Адайн упала на четвереньки и локтями и коленями почувствовала твёрдый пол — руки и ноги теперь слушались её, а сердце замедлило ритм.

Лицо Кая напоминало ледяную маску — он снова был тем ублюдком из Канавы, готовым на все. Парень подскочил к Адайн:

— Быстрее! — крикнул он и потянул её к окну. — Киро, сожги её к чертям вместе с домом!

Ириец кивнул и прижал кулак к основанию ладони. По полу послушно заплясали искорки, разгораясь всё сильнее.

Кай уже замер на подоконнике и протянул ей руку, как снова схватился за сердце. Олвия зашевелила пальцами. Адайн подскочила к ней, оскалившись:

— Думаешь, ты здесь главная сука? На, смотри, как выживают в Канаве.

Адайн бросила быстрый взгляд в зеркало. Волосы растрепались, платье сбилось и приоткрыло одно плечо, лицо побледнело. Она снова видела себя: отчаянную бродяжку с Восьмой — это и было правдой.

Стебли поползли по Олвии, зажали рот, как кляп, маленькими отростками проникли под кожу, забрались в нос, уши. Лицо перекосилось — казалось, девушка совсем не чувствовала боли, только дикую ярость.

— Киро, — она кивнула парню, и тот со счастливой ухмылкой выбежал в коридор, касаясь руками стен. На них остались огненные полосы, и пламя жадно потянулось вверх, опаляя всё невыносимым жаром.

Девушка взобралась на подоконник следом за Каем. Когда они перескочили на ту сторону забора, дом У-Дрисана вовсю полыхал. Хотелось кричать, что это было настоящее счастье, и казалось, вместе с домом сгорал весь недавний страх.





Глава 7. Хорошее время




На самом деле, это было хорошее время. Если не задумываться о том, что сейчас с Адайн, Каем, Неланом, Рейном, Эль, Ката чувствовала что-то, похожее на покой.

Её привели в камеру в Чёрном доме на минус первом этаже. Это была небольшая комнатушка два на два, но чистая и тихая, с криво сколоченной кроватью и умывальником. К ней заходили всего три раза в день — с завтраком, обедом и ужином, и в этом-то и заключался покой.

Ката выпрямилась на кровати, отложила книгу. Она потеряла счёт времени — вроде бы прошло недели две, может, немного больше. Зато, когда должны были принести еду, она научилась угадывать безошибочно. Как раз приближалось время ужина.

Девушка смяла уголок странички и сразу распрямила, затем снова согнула, поправила. Временами ей становилось стыдно, что она называла своё заключение «хорошим временем». Друзья где-то там, угодили в ловушку Вира, и едва ли их ждала судьба, как у неё.

О девушке явно заботились. После того как Ката оказалась в камере, ни один практик не тронул её. А спустя пару дней даже бросили несколько книг — два сборника кирийских сказок. О том, что она до сих пор любила читать сказки, знал только Вир.

Внутренний хронометр снова не подвёл: дверь открылась, показалась светловолосая голова инквизитора — по вечерам всегда приходил он. Это был совсем молодой парнишка, младше её, который чем-то напоминал Кая до того, как тот угодил в Чёрный дом.

Инквизитор молча вошёл в комнату и поставил на кровать поднос со скромным ужином: овощная похлебка и ломоть чёрствого хлеба. Как всегда, парень был хмур, даже печален.

Кате хотелось разгадать, что с ним? Почему он был не как другие в чёрном, которые криво ухмылялись ей и не стеснялись отпускать грязные шуточки? Это любопытство иногда подталкивал заговорить с ним.

— Как там, на улице? — с улыбкой спросила девушка.

— Ещё тепло, — буркнул инквизитор.

— Может быть, я хоть зиму увижу… — Ката вздохнула и посмотрела на парня, ожидая его реакции. Он застыл, уставившись в ответ так, точно видел перед собой монстра.

— Ты же из Детей Аша! — с презрением воскликнул он.

«Не выпустят», — Ката вздрогнула. Может, об Инквизиции она знала немногое, но этого было достаточно, чтобы понять: если кому-то нужно, пленника продержат месяцами, годами, пока тот не сойдёт с ума или не наложит на себя руки.

— Кто сказал? — Ката печально улыбнулась. — У меня даже демона нет!

— Как это демона нет? — юноша застыл и уставился на неё. В глазах мелькнул интерес.

Ката взглянула на дверь, оставшуюся приоткрытой, затем на него, снова на дверь. Хотелось вскочить, толкнуть, побежать!

Но дальше-то что?

Он сильнее. Он дотронется. Скрутит руки, повалит на пол, схватит за волосы. Как все делали тогда. Нет.

Кату передёрнуло, и чтобы ответить спокойно, ей сначала пришлось справиться с приступом тошноты:

— Я с Гоата. Мы не потомки ни Яра, ни его соратников. Мы заселили остров ещё до них.

Парень воскликнул:

— Не важно! Раз ты здесь, ты — одна из них, и лучше тебе помолчать!

В его словах не было слышно ни капли уверенности. Он скорее напоминал ребёнка, которого родители научили отвечать, как надо, и тот покорно повторял за ними.

— Может и одна… — губы Каты тронула легкая улыбка. — Спасибо.

Она взяла с кровати поднос и поставила на колени. Мальчишка выглядел возмущённым, будто она сказала грубость.

Внезапно он вскрикнул — взгляд Каты переместился к полу. За ногу его укусила крыса и вцепилась по-собачьи. Пока он тряс ступнёй, вторая крыса быстро заскочила на ногу парня, поднимаясь всё выше и выше, затем бросилась в лицо.

Инквизитор закричал, неловко замахал руками, но зверёк не отпускал. Вскочив, Ката вылила похлёбку на пол. Парень сделал шаг в сторону, заскользил по полу и рухнул.

Девушка вдохнула поглубже, подскочила к нему, схватила за волосы — они оказались совсем мягкими, шелковистыми, как у ребёнка, и это прикосновение не вызывало неприязни, — и стукнула головой об пол. Инквизитор затих, Ката быстро приложила пальцы к жилке на шее — сердце билось.

Крысы отбежали. Губы парня были разорваны в кровь, щеки покрывали мелкие укусы.

Животные переглянулись и поджали лапы. Они начали одновременно расти. Шерсть укорачивалась, пока не исчезла вовсе, но только не на голове. Девушки выгнулись — не по-человечески, а как гибкие крысы, затем выпрямились.

— Лаар Семиликий! — прошептала Ката.

— Опять мы здесь, — Ксолья улыбнулась бодрой улыбкой. — Ты в порядке?

Антония наклонилась к инквизитору и вытянула из кармана ключи

— Да, — быстро ответила Ката и смущенно отвела взгляд — магия меняла тела девушек, но на одежду она не распространялась. — Но как вы здесь..?

— Быстрее, уходим! — скомандовала Антония и перекинула косы вперёд, прикрывая грудь. — У нас не так много времени.

Рьёрданка протянула руку Кате, и та сразу шагнула к выходу, отодвигаясь от этой руки.

— Ну же!

— Мне нужно найти Нелана!

Ксолья с готовностью откликнулась:

— Да, мы заберём вас вместе, не переживай. Мы уже знаем, где он.

Антония передала подруге ключи, снова превратилась в крысу и побежала по коридору. Ксолья заперла замок и махнула рукой, зовя за собой. Ката на секунду задержалась, с жалостью посмотрев на дверь, за которой остался раненый парень, и кинулась следом.

Может, в камере было и спокойно, и безлюдно — то самое «хорошее время», но оно было неправильным.

— Где Нелан? — спросила Ката как можно тише. Коридор встретил абсолютной тишиной, и даже дыхание в таком безмолвии казалось слишком громким.

— На минус третьем, — шепотом откликнулась Ксолья. — Там камеры сторожат, но один ушёл спать. Ты отвлечёшь второго охранника, а мы его уберем, хорошо?

Ката закивала, но взгляд, которым она смотрела в спину девушки, выдавал её растерянность. А как она отвлечёт? А если до неё опять дотронутся?

«Ради…» — попыталась она себя подбодрить и не смогла закончить.

Они быстро спустились на минус третий и замерли у лестницы на повороте в коридор. Ката вздохнула. Ноги уже отвыкли от ходьбы и быстро отяжелели от усталости.

Ксолья подбодрила:

— Эй, не бойся. Это же ради лучшей жизни, помнишь? Отвлеки его, — она ткнула рукой в сторону.

За поворотом слышались шаги — сначала удалялись, затем приближались. Ката осторожно выглянула, увидела спину инквизитора и сразу спряталась. Две крысы уставились на неё чёрными глазками.

Ката сделал ещё один глубокий вдох и вышла в коридор. Заслышав шаги, охранник сразу обернулся.

— Помогите, — жалобно пропищала Ката и махнул рукой в сторону лестницы. — Там… Там…

— А… — инквизитор растерялся.

Две крысы прыгнули, ловко взобрались по его штанам, куртке и вцепились в лицо. Мужчина истошно закричал. Ката вжала голову в плечи.

Пока одна крыса продолжала его кусать, вторая отпрыгнула в сторону и за несколько секунд приняла человеческий облик. Антония вцепилась в инквизитора, увлекая на пол, и сжала шею. Глаза выпучились, он захрипел. Попытался скинуть девушку, но движения становились всё слабее, слабее, пока не затихли.

Ката боялась шевельнуться.

Она ни разу не ходила ни с Каем, ни с Адайн по «делам». И чётко, отчаянно и ясно Ката поняла, что так она не могла и не хотела жить. Может, её приняли в Крысиный совет, но вступила девушка в него не из-за себя — из-за другого. Это не было правильным. И все, чего сейчас хотелось — побыстрее сбежать, спрятаться, а ещё лучше избавиться от воспоминаний обо всем, что произошло здесь!

Одна из крысок подбежала к запертой двери и поднялась на задние лапки, смешно пошевелив носом. Ката схватилась за тяжёлый засов, руки мигом вспотели и заскользили. Антония встала рядом, помогая.

Из камеры ударил запах нечистот. Тусклая лампа выхватывала крошечный участок камеры — там на куче сгнившей соломы сидел Нелан.

— Во имя Яра! — воскликнул он, увидев её.

— Во имя Лаара Семиликого, — прошептала Ката. Губы разом задрожали, а в уголках глаз защипало.

Нелан шагнул к ней и остановился, точно не зная, что делать дальше. Ката сделала ответный шаг, подняла руки и прижалась к его груди. Он осторожно обнял её.

«Во имя Лаара Семиликого…» — снова пронеслось в голове. Она же никогда никого не обнимала подобным образом. Видела, как мама обнимала так отца, а ещё Лана — Радана, с которым гуляла, пока родителей не было. Или Адайн — Кая, но ещё тогда, давно. И отчаянно захотелось, чтобы и у неё это было не в последний раз.

— Кхм, я рада за вас, но пора уходить, — послышался строгий голос Антонии.

Нелан поднял на неё голову. Кате захотелось встать перед ним и закрыть от наготы девушки.

— Наверх, быстрее! — с большей настойчивостью проговорила Антония.

Нелан качнул головой:

— Это опасно, после ужина начинается осмотр. Выйдем через низ.

— Через низ? — девушка замерла, опустив взгляд туда, где в тени притаилась вторая крыса.

С лестницы донеслись голоса:

— … Опять, — закончил кто-то.

Судя по шагам — двое.

Нелан схватил Кату и Антонию за руки, увлекая внутрь, и прикрыл дверь. Послышался возглас, затем всё стихло. Нелан указал девушкам на угол, быстро стянул с себя рубаху и встал у двери. Ката так сильно прижалась к стене, точно пыталась слиться с ней. Антония превратилась и шмыгнула в тень.

Дверь распахнулась. Две крысы выбежали быстрее, чем появился человек — из коридора послышались крики и писк.

Второй инквизитор, сжимая в левой руке кинжал, осторожно ступил в камеру. Нелан натянул рубаху как верёвку, перекинул её через предплечье зашедшего и, потянув в сторону, резко ударил ребром ладони по запястью, где были сухожилия.

Тот начал терять равновесие и выронил нож. Выпустив один конец рубахи, Э-Стерм скакнул за спину инквизитора и закинул правый локоть ему на плечо. Он с силой надавил, заставляя опуститься, затем перекинул через шею рубаху и прижал к себе.

Инквизитор схватил Нелана за руки и телом потянулся в сторону — тот стал наклоняться следом.

Ката подскочила к инквизитору и что было сил ткнула пальцем в глаз. Тот сразу ослабил хватку, а Нелан успел выпрямиться и перехватить посильнее — и всё тянул, тянул, тянул на себя, пока мужчина не задохнулся.

Ката так и стояла прямо перед ним — мёртвым телом с перекосившимся лицом. Она помогла убить человека. И это оказалось хуже хоть тысячи прикосновений чужих рук.

Нелан выбежал в коридор, дёрнув Кату за собой.

Второй инквизитор лежал на полу, но ещё шевелился. По лицу текла кровь.

— Туда! — скомандовал Нелан и потянул девушку в сторону от лестницы, дальше по коридору с камерами.

Через десяток метров он выпустил её руку и одновременно дотронулся до нескольких камней в полу. Открылся люк, показались высокие узкие ступеньки, ведущие в темноту.

— Иди, только осторожно, — Нелан подтолкнул Кату.

Она спускалась, держась за холодные стены, но нога не нащупала новую опору. Девушка полетела вниз. Перед глазами на секунду мелькнул обрыв, но чья-то рука схватила за кромку рубахи и потянула назад. Ката, рухнув на пол, прижалась к нему. Твёрдый. Не упадёт.

Нелан помог подняться. Она облокотилась об его руку и оглядела подземелье.

Мрак разгоняли факелы, висящие на каменных стенах. По одну сторону тянулась линия камер, по другую — обрыв, а ниже — то ли подземная река, то ли озеро — сплошная масса воды.

— Надо нырнуть, — сказал Нелан. — Плыть недолго, река разделена на две части, мы выберемся на той стороне улицы, где можно подняться наверх.

— Я не умею, — вместо нормального голоса послышался писк Каты.

— Кто-нибудь… — из-за двери донёсся слабый крик.

Она же знала этот голос. Столько раз слышала и столько думала о том, как бы слышать его ещё чаще, что не могла ошибиться.

Силы разом вернулись, Ката отскочила от Нелана и бросилась к камере. Дверь казалась сплошным листом металла — ни засова, ни ручки, ни замка. Под самым потолком было крошечное окно. Ката поднялась на носки, вытянула шею, но это проклятое окно как будто становилось только выше!

— Ката! Уходим!

— Помогите! — голос зазвучал сильнее.

Девушка отпрянула. Она ошиблась, это не Вир.

Послышался крысиный писк. Со ступенек, как тень соскочил практик в маске. Ксолья и Антония бросились к нему.

Инквизитор оторвал одну крысы от ноги и отбросил, а другой наступил на хвост. Та жалобно запищала. Он схватил её, глядя с ненавистью — на миг показалось, что он и знал, и понимал всё: про магию, про превращения, даже про то, из-за чего они оказались здесь.

Инквизитор с размаху ударил крысу о дверь и выпустил. Зверек упал, бессильно сложив лапки.

Антония взревела — это был не крысиный, а скорее человеческий крик. Она побежала вперёд и за доли секунды, точно вопреки всем законам магии, превратилась в огромную тигрицу.

С рёвом она поднялась на задние лапы и когтями обрушилась на инквизитора. Он упал, крича, и Антония вцепилась ему в лицо. Затем тигрица повернулась — грудь и морда алели, и с них капала кровь. Она хищно облизнулась, но уже через секунду сникла, сжалась в комок и превратилась.

Девушка прислонилась к стене, схватившись за голову. Адайн рассказывала: те, кто умели менять свои тела, привыкали к одному облику, и каждый новый стоил боли.

Антония со стоном опустилась, подхватила маленькое крысиное тельце, прижала его к груди и с глазами, полными слёз, растерянно произнесла:

— Она же не хотела так жить, мы и начали ради этого.

Ката почувствовала, как у неё тоже подступают слезы. Слова просились наружу, но она боялась говорить.

Это ведь из-за неё.

Это она задержалась, подумав, что слышит знакомый голос.

Голос Вира.

И разом забыла обо всем.

Нелан подбежал к Антонии, схватил за плечи и потянул к реке. Ката сделала к ним несколько шагов, но побоялась поднять взгляд.

— Стоять! — послышался новый крик.

Нелан резким ударом толкнул Кату. Она успела увидеть, что Антония полетела следом, продолжая прижимать тело крысы к груди, как земля и воздух сменились водой.

Девушка, дёрнув ногами, начала загребать руками. «Лаар Семиликий», — звучало в голове так, будто эта мольба принадлежала кому-то другому.

Она же не умеет плавать!

Лана всё смеялась над ней, а Ката так боялась воды, что не могла подойти к морю — даже на корабль едва зашла, когда они покидали Гоат.

Легкие словно начало жечь огнём. Движения становились всё более медленными, слабыми. Ката уже не понимала, плыла ли она вверх, или это только казалось.

Но её потянули в сторону, Ката ударилась грудью обо что-то твёрдое, с трудом разлепила глаза и закашлялась, сплевывая воду. Нелан, подтолкнув девушку, разжал руки и повалился рядом.

Ката поползла вперёд к стене и прижалась к ней. Она дрожала, кашляла и пыталась утереть лицо рукавом длинной рубахи, но та напрочь промокла.

С минуту они стояли, отплёвываясь и переводя дыхание.

— Быстрее, надо идти, — слова Нелана прозвучали эхом и оттолкнулись от сводов.

— Ага, — ответила Антония. Голос казался неживым, словно принадлежал призраку.

Ката сдвинулась вперёд. Под потолком на большом расстоянии друг от друга висели лампы, но свет от них шёл такой тусклый, что уже дальше вытянутой руки всё терялось в тени.

Ката подползла ещё поближе. Антония одну ладонь прижала к груди, точно что-то держала, но в ней ничего не было. Борясь с тошнотой и слабостью, южанка дотронулась до плеча девушки. Антония медленно подняла голову, уставилась на неё, затем, резко дёрнувшись, вскочила.

— Нужно выбраться! Мы должны найти Коли! — прокричала она, и этот крик казался хуже всех слез.

Нелан растерянно посмотрел в одну сторону, в другую, со вздохом пригладил усы и пошёл вперёд, поддерживая Кату. Хотелось верить, что он найдёт путь наверх, но она не чувствовала в себе сил, даже чтобы помолиться за это.

Ката всё брела, брела, опираясь на Нелана, иногда спотыкалась и уже перестала пытаться держать голову прямо. Он медленно выпустил её и шагнул влево.

Сначала послышался лязг, затем темноту разогнал свет. Ката с удовольствием вдохнула прохладный ночной воздух, в нём чувствовалось, что недавно прошёл дождь. Уже через секунду он принёс холод — девушка покрылась гусиной кожей, зубы выбили дрожь.

Нелан стоял на короткой лестнице, высунув голову на улицу.

— Никого, быстрее, — скомандовал он и ловко поднялся наверх.

Ката подобралась к лестнице, сжала перекладины и, чувствуя дрожь в руках и ногах, с трудом подтянулась. Нелан сразу подал ей руку, и она крепко ухватилась за него.

Антония подскочила следом. Нелан попытался помочь и ей, но девушка ответила таким яростным взглядом, что он отодвинулся. Выбравшись, она сразу прижала ладони к груди, словно хотела что-то сжать, но у неё по-прежнему ничего не было.

— Я вижу! — Ката ткнула рукой в сторону повозки, запряженной лошадкой — в таких обычно привозили продукты на кухню «Трёх желудей». Рядом маячила светловолосая тень — Коли.

Нелан недоверчиво посмотрел в его сторону, затем кивнул и побежал к повозке.

Под стук колёс по мостовой Ката успела уснуть, а проснулась она только под громкие голоса. Девушка поняла, что во сне упала на плечо Нелана и, поднявшись, смущенно посмотрела на него, но он уже вглядывался в сторону выхода из повозки, словно ждал, что там опять ловушка, и не обратил внимания на этот взгляд.

Они осторожно выбрались. В саду перед старой башней стояли Кай и Адайн рядом с ним, Коли и Киро, Антония, Эль, а рядом с нем почему-то оказался Дар Крейн.

Адайн крикнула что-то непонятное: то ли это был клич радости, то ли визг, то ли проклятье — и подскочила к подруге со счастливой улыбкой. Ката шагнула к ней, медленно подняла руки и обняла. Разом сделалось тихо.

От Адайн пахло яблоками и корицей — она ведь обожала это сочетание! — а кожа у неё была мягкая, прохладная. И вся она показалась такой уютной, спокойной — не та сумасшедшая девчонка из Канавы, а кто-то свой и родной.

Девушки постояли, обнявшись, и одновременно рассмеялись. Ката выпустила Адайн и шагнула к Каю. Он вдруг превратился в смущённого парня и встал, не двигаясь.

Ката первой обняла его и осторожно положила руку на спину. Белая рубашка оказалась из тончайшего хлопка, а серый жилет — из более твёрдой плотной ткани. Кончиками пальцев она почувствовала на нём едва различимые полосы. Ей всегда было интересно, какие на ощупь все эти ткани, на которые Кай тратил столько денег.

Девушка с улыбкой сделала шаг назад. Здесь, с ними, тоже «хорошее время». Но не лучшее.

Смотреть на смерть и убивать, бежать, тонуть или даже блуждать в темноте — все это не её. Она хотела засыпать не в повозке после побега из тюрьмы, а в своей кровати, в своём доме, рядом со своим человеком.

Ката ещё раз оглядела присутствующих. Их жизнь и вся эта борьба — не для неё. Она не справлялась и делала только хуже.

Но как сказать об этом, как уйти, Ката не понимала. И ещё больше она не понимала, как теперь отмыться — не только от тысячи чужих прикосновений, но и от причастности к убийству, и от собственной слабости, из-за которой умерла подруга.





Глава 8. Взорвать всё к чертям




— Ты бы не сидела там, — буркнул Кай, не оборачиваясь.

Адайн пришла в «кабинет» первой, уселась на подоконник за его спиной и уставилась вниз на заросший сад.

Башня прогнила и держалась из последних сил. Любой шаг здесь стоило делать осторожно и уж тем более не залезать на старый подоконник. Но о «доме» не знал Вир, а местные обходили руины стороной, считая их нехорошими — это уже давало укрытию огромное преимущество.

— Это почему? — в голосе Адайн мигом зазвучал вызов.

Кай улыбнулся. Никакой Чёрный дом и все эти ублюдки из великих родов не справились с ней. Он пониже наклонился к карте, чтобы девушка не увидела его улыбку.

— Опять! — сердито крикнул Кирион.

— Ты меня отвлекаешь. Сядь передо мной.

— Можно же сказать, что боишься за неё и хочешь смотреть. В чём проблема, а? — голос Кириона стал ещё более злым.

Кай вздохнул и посильнее нажал карандашом на карту, прочерчивая путь от нужного дома до башни.

Не знал он, в чём проблема. Наверное, он сам был этой проблемой.

— Догадался, — прошипел Кирион. — Теперь давай решать её.

Адайн зашевелилась. Кай так и не обернулся, но был уверен, что девушка скорчила ему гримаску. Она села на стул напротив и скрестила руки.

— Так что мы будем делать дальше?

— Остальные придут — расскажу, — Кай поднял голову от карты и более тихим голосом добавил: — Мне понадобится твоя помощь. Ты ведь пойдёшь со мной?

— Куда я денусь, — Адайн чуть улыбнулась.

Кай задержал карандаш над картой и с ещё большим нажимом нанёс жирный штрих. Адайн опять согласилась, стоило ему позвать, даже не зная, о чём он просит. А ведь сейчас просьба противоречила всем её взглядам.

Покачиваясь на стуле, девушка несколько раз шумно вздохнула.

— Всё в порядке? — спросил Кай.

— Спина болит, — буркнула Адайн. — Не мог позаботиться о более мягких матрасах?

Кай ухмыльнулся:

— Вира здесь нет. Не держи спину прямо.

Адайн уставилась на Кая. По ней было видно: речь шла вовсе не об осанке или матрасе.

Кирион с шумом вздохнул:

— Ты помог ей сбежать, но разве этого достаточно? Хватит просить её о помощи. Помоги ей тоже, она нуждается в поддержке.

— Не могу, — откликнулась девушка.

— Тогда облокотись о меня.

Кай ответил с привычной ухмылкой. Он никак не решался сказать всё, как есть, но надеялся, что Адайн поймет: его слова тоже не только об усталой спине.

Девушка явно хотела что-то ответить, но не успела — один за другим заходили члены их увеличившейся «семьи».

Первыми — Ката и Нелан. Девушка сразу юркнула в сторону, но на этот раз спряталась не где-нибудь на подоконнике или за выступом стены, как обычно, а за Неланом, сев немного позади него. Кай видел, что она встревожена или боится чего-то, но за два дня так и не поговорил с ней. Нелан держался настороженно и явно чувствовал себя неловко в окружении Крысиного совета, но старался не подавать виду. Он успел побриться и опять оставил только свои смешные, пшеничного цвета усы. Хотелось ехидно спросить: не из-за них ли Ката решила отказаться от своего «табу» на прикосновения?

Через пару минут появились Киро и Коли, следом скользнула Антония. Все трои были хмурыми и молчаливыми, а девушка — ещё и с опухшими глазами. Вот и познакомился Крысиный Совет с потерями — и сколько их ещё будет? Кай на секунду отвёл взгляд, вспомнив о том, что считал своей виной.

Последней пришла Эль и сразу за ней — Дар Крейн. Кай встретил его хмурым взглядом и спросил:

— И часто ты будешь таскать его сюда?

— Пока Рейн не сядет здесь же, — уверенно ответила Эль, опускаясь на стул рядом с Адайн.

С каждым появлением девушка выглядела всё более уверенной. Ни одежда, ни причёска слабо отличались, но во взгляде, в осанке, даже в чертах лицах что-то неуловимо менялось, делая её на вид всё более смелой и решительной. Что, выросла малышка?

— «Чувствуй себя как дома, спасибо за помощь» — ты это имел в виду? — Дар скрестил руки на груди.

В его лице и лице Эль чувствовалось что-то похожее. То ли форма носа, то ли пухлые губы, то ли что-то, что было внутри, но всё равно прорывалось наружу. Хороша парочка, чёрт возьми. Нашли время для своих договорённостей.

— Нет, обойдёшься.

Адайн с Эль переглянулись. На лицах так и читалось недовольное: «Мальчишки…»

— Ну давай-ка, рассказывай, что ты там придумал, раз моя помощь больше не нужна, а я послушаю.

Почти два дня Кай следил за дворцом и за перемещениями Рейна. Его возили по городу: король посещал больницы, приюты и школы, виделся с первыми лицами государства, как марионетка, которую таскали туда, где её хотели видеть.

Всюду за ним следовал некий Алкерн Мишак. На словах он был камердинером, но сразу стало ясно — его роль куда важнее. Это тот, кто помогал натянуть ниточки от марионетки до кукловода. И если до кукловодов пока добраться не получалось, следовало ухватиться за него.

Кай потёр красные глаза — эти два дня он не спал.

— Вместе с Рейном всегда ходит Алкерн Мишак. Он составляет расписание и сам решает, какими дорогами они поедут.

Кай дотронулся до кармана. Эта информация звучала просто, но стоило недешево. Чертов братец. Вот вернут его — и пусть платит за все расходы. Кирион сразу скривился.

— Нам достаточно узнать, где они поедут, и мы сможем устроить засаду. Об этом Алкерне не сказали ничего хорошего: его не подкупить, угрозами его тоже не проймешь, — Кай ухмыльнулся. — Если бить вслепую. У Алкерна есть сын.

Кай говорил всё с большей ухмылкой, а сам, не отрываясь, следил за Адайн. Она его не поймёт. Не в этот раз.

— Мальчишка пяти лет. Жена Мишака умерла, родители тоже, и это его единственное слабое место.

Адайн напрягла плечи.

— Заберём мальчика, прижмём Алкерна, узнаем, где поедет Рейн, нападём. Все.

— Кай! — строго воскликнула Ката. — Мы не можем похитить ребенка!

— Не можем? — холодно переспросил он, скрещивая на груди руки.

Кай и сам был готов к тому, чтобы сказать эти слова. Он не хотел становиться таким же, как тот, кто искалечил жизнь Адайн и Эль. Да, с мальчишкой ничего не случится: посидит в башне день или два, но… А если нет?

И Адайн не поймёт. Однако что важнее: все эти принципы из прошлого, её мнение или брат, который остался совсем один, в клетке?

Важным было все, однако как найти компромисс, Кай не знал.

Адайн медленно поднялась и, шагнув к столу, упёрла в него руки. Плечи были высоко подняты. Рукава блузы задрались, обнажая тонкие запястья и татуировки: змею вокруг одной руки и крысу на другой. Девушка тихо задала вопрос:

— Так в этом ты просил моей помощи?

Она буквально прожигала взглядом. Кай уставился в ответ, помолчал, затем как можно увереннее сказал:

— Да. Мне нужна твоя помощь — мы просто уведём мальчика за собой.

— Уведём, значит?

Кай опустил руки под стол и сжал кулаки так, что кисти свело от боли. В этой войне не было места детям, но это же из Рейна! Чертов брат со своими чертовыми словами. Раньше Кай легко наплевал бы на всё и забрал мальчишку — любым способом.

— Да, просто уведём, — ответил Кай, чувствуя всё большее желание отвести взгляд от Адайн, от этих зелёных, словно колдовских глаз, которые постоянно притягивали его — но только не сейчас.

— Я знаю, что до похищения детей мы ещё не опускались. Я тоже не хочу этого. Но мы не можем взять дворец штурмом и добраться до Рейна. А он по-прежнему там, ждёт, один, без демона. Я клянусь тебе, с мальчиком ничего не случится. Помоги мне забрать его.

Кай чуть слышно вздохнул, затем с ещё большей уверенностью, даже почти угрозой, добавил:

— Я заберу Рейна любой ценой, ясно? И если для этого нужен мальчишка, пусть так. Если ты не поможешь увести его, я всё равно это сделаю.

Кирион застонал от злости.

— А другими словами не мог сказать, что переживаешь за брата? — крикнул демон.

Адайн выпрямилась и свысока посмотрела на Кая:

— Знаешь, я кое-что вспомнила: меня тоже не похищали, а увели — вот прям как ты хочешь. Я играла в саду, как вдруг увидела за забором мужчину. Он показывал какие-то фокусы с огоньками, и я выбежала к нему. Так ты хочешь сделать? Чтобы я тоже показывала «фокусы», и мальчик пошёл за мной?

«Да», — подумал Кай, но побоялся признаться в этом вслух. Он посмотрел на демона, и тот сразу презрительно скривил губы. Кирион молчал, хотя на лице ясно читалось его любимое: «Опять молчишь, мешок дерьма».

— А как мне ещё забрать Рейна? Что он должен потерять, чтобы страх за него стал сильнее этой чертовой морали? Или кто-то из нас должен?

На секунду на лице Адайн появилась жалость — таким взглядом она смотрела на нищих в Канаве. Затем девушка круто развернулась, села на своё место и с вызовом спросила:

— А если что-то случится? Ты клянешься, что ничего не будет, но если? Что, оставишь его себе? Но это не котёнок с улицы. Или поменяешь с кем-нибудь? Как поменяли меня с Эль?

Дар медленно повернулся к своей «невесте».

— А теперь поподробнее. Так ты — не дочь Я-Эльмона?

Краснея, девушка отвела взгляд:

— Нет.

Кай внимательно посмотрел на неё. А ведь Эль подходила Крысиному совету больше, чем Рейн, наверное, даже больше, чем Ката. Она уже разучилась строить из себя милашку и признала, кем является. И это делало её куда привлекательнее.

Дар скрестил руки на груди и, не теряя спокойного выражения лица, спросил:

— Значит, ты хотела меня обмануть, чтобы я помогал твоему драгоценному Рейну? Интересно… — протянул он с нехорошей ухмылкой.

Адайн посмотрела на него и воскликнула:

— А ты не переживай! Папочка ни за что не признается. Он ведь пятнадцать лет платил Детям Аша. Ух, если Церковь узнает, сколько на эти деньги они сделали зла! И откуда у него вообще столько денег! Нет, он слишком дорожит своим положением.

Кай переглянулся с Кирионом. А это звучало интересно. Такая простая правда могла разом решить их проблемы с Я-Эльмоном.

Помощь Дара уже не требовалась, пусть катится к чертям со своим договором. Только вот Эль ни за что не раскроет правду — обещание ей было дороже, во всяком случае пока. Значит, сначала надо спасти Рейна, и больше у неё не будет поводов цепляться за Крейна.

— Я бы рад поверить вам, но не хочу рисковать. Так не будем терять время, милая моя, — Дар хищно уставился на Эль. Девушка вздрогнула. — В четверг мы поженимся, а в пятницу придём к Я-Эльмону — День покаяния отлично подходит для этого.

Кай передернул плечами. А Дар неглуп, все-таки.

Помнил он эти Дни покаяния — в течение трёх дней в году к главам Церквей выстраивалась целая вереница людей, и каждый должен был признаться в своих грехах. Признайся, уплати церковный налог — ты прощен. Так это работало.

Если Эль и Дар придут к Я-Эльмону, признаются, что вместе сбежали, он будет вынужден простить дочь при всех и принять её назад.

Дар встал, достал кошель из кармана и швырнул его под ноги Эль со словами:

— На, милая моя, купи себе платье на свадьбу.

Девушка отшатнулась и со страхом посмотрела на него — Кай уже видел этот взгляд, так она смотрела на отца.

Кай резко хлопнул по двери, заменявшей стол. Он встал, уперевшись на руки, и исподлобья посмотрел на Дара.

— А я думаю, мы не будем спешить. Эль хочет подумать ещё, ясно?

Дар ответил, глядя не на него, а на девушку:

— Будь она честной, я бы, может, спросил, чего она хочет. Теперь не буду.

Резким шагом он вышел из кабинета.

Адайн отвела взгляд:

— Извини, что сказала. Я не знала, что ты…

Киро перебил её, яростно щелкнув пальцами:

— Если он заставляет тебя, скажи, и я сожгу его к чертям.

Эль вздохнула, задрала подбородок и уверенно ответила:

— Я дала обещание, а Дар уже трижды помог. И я хочу подобраться к отцу, нам это нужно. Я должна согласиться на условия.

Но взгляд и опущенные плечи так и выдавали, что она вовсе не готова к этому.

Кай медленно произнёс:

— Это твой выбор, но если что — скажи, я разберусь с Крейном. Мы в одной стае, ясно?

Эль быстро кивнула. Кай заметил, во взгляде Адайн мелькнула то ли благодарность, то ли одобрение, и расплылся в улыбке, но быстро одёрнул себя и с серьёзным видом продолжил:

— Мы заберём Рейна, — он задержался взглядом на Адайн. Она медленно кивнула. — А потом…

Он замолчал. Что потом — он так и не знал. Иногда казалось: главное забрать всех — другого уже не нужно. А потом он вспоминал Чёрный дом, рассказы Адайн и Каты, думал о том, что сделали с Рейном — и любой план начинал казаться слишком мелким и глупым, чтобы рассчитаться с Советом.

— Почему бы нам просто не взорвать все к чертям? Заложить бочки с порохом в Доме Совета и взорвать этих ублюдков?

Киро воодушевленно улыбнулся и поддержал Кая:

— Или сжечь. Будет сложновато пробраться внутрь, но это всё равно самый легкий план.

— Нет! — воскликнул Нелан и строго, почти как отец всегда, посмотрел на Кая. — Чего вы этим добьётесь?

— И сколькие погибнут? — тихо добавила Ката.

— Как минимум шестеро, — Кай ухмыльнулся.

Он знал, что зря это сказал, но пытался скрыть неловкость. Нелан и Ката задавали верные вопросы, однако он не знал, просто не знал, не мог придумать, как действовать.

Нелан покачал головой и уверенно ответил:

— Я не дам вам этого сделать — или возвращайте меня в Чёрный дом. Самое главное в войне — стратегия. Вы знаете свою цель? И как прийти к ней? Нет, я же вижу.

Кай вздохнул. Это тоже сказано верно. Кай не знал, чего хотел — поквитаться с Советом, а как? Перебить всех? Пытать? Это раньше его согревала мысль о мучениях советников. Сейчас хотелось другого — чтобы его судьба, а также судьбы Адайн и Эль, Рейна и Вира больше не повторялись.

Нелан точно понял эти размышления. Он вздохнул и начал загибать пальцы:

— Нам нужно, чтобы люди изменили своё отношение к демонам — это раз. Чтобы во главе Кирии встала новая власть — это два. И чтобы не было великих и благородных родов — это три.

— А третье-то откуда? — удивилась Адайн.

На лице Нелана появилась смущённая, какая-то даже мальчишеская улыбка, которая совсем не подходила ему.

— Это моё личное желание, а заодно — десяти миллионов кирийцев.

— Радикалы, — пренебрежительно бросил Кай.

— Хорошее желание, — кивнул Киро. — На Ири правит настоящее Народное Собрание, а не как здесь, кучка богатеев, и народ слышат. Там все эти буквы рода значат куда меньше.

Нелан воодушевился и увереннее начал:

— Всё упирается во власть. Если убрать Совет и выбрать новое Народное Собрание, дав право голоса всем слоям, постепенно…

Кай рассмеялся. И когда это его желание отомстить переросло в разговоры о революции? И кому его осуществлять — им восьмерым? Ага!

— А чего ты тогда хочешь? — тихо спросил Кирион, отбросив привычные ухмылки и став серьёзным. — Как защитить других от своей судьбы, не меняя порядок?

— Заткнись, Кай, — грубо бросила Антония.

Все уставились на девушку — она первый раз за последние дни подала голос, а такого тона от неё ещё никто не слышал.

— Ксолья пошла за тобой, потому что устала так жить, а ты пообещал нам шанс. Ну и где он? Стала кишка тонка — скажи. Я слушать эти сопли не хочу. Будете готовы взрывать, жечь, устраивать революции — не важно что, зовите. Мне по-прежнему нужен шанс, ясно? Я хочу получить то, что хотела Ксолья, но если вы не можете это дать…

Девушка быстро вышла из кабинета, хлопнув дверью — на миг показалось, что та вот-вот сорвётся с петель.

Кай посмотрел на Кириона и ответил — скорее ему, чем другим:

— Сначала я верну Рейна. Потом мы придумаем, что делать дальше. Но Совет я всё равно взорву к чертям. Мы ведь когда-то думали, что достаточно устроить хаос? Так я его устрою.

Кай холодно оглядел оставшихся и сцепил руки перед собой. Да, он не знал, каким должен быть мир, но был готов пойти на многое, чтобы дать обещанный шанс каждому.





Глава 9. Мальчишка




Адайн спускалась с лестницы, как вдруг её нагнал Киро.

— Поговорим? — в голосе парня слышалась непривычная робость. От него пахло дымом — такой запах всегда появлялся после того, как он баловался с огнём.

— Лучше исчезни, — буркнула Адайн, как обычно отвечала ему.

Кайса вздохнула — тоже как обычно, когда приходил Киро. Только дело было не в нём. Если кто и заслуживал бурчания, ругани и проклятий — сама Адайн.

— Нет, поговорим! — настойчиво воскликнул черноволосый, беря её за руку, и спустился на несколько ступенек — и всё равно остался выше.

— Мне надо идти, меня Кай ждет! — Адайн попыталась вырваться. Деревянные ступени жалобно скрипнули.

— Подождёт, — раздражённо ответил Киро и щёлкнул пальцами. — Ты мне не говорила, но я ведь знаю всё: и о твоём отце, и о Чёрном доме. Я не знал, где ты, и не пытался искать, думал, вы укрылись в городе. Я не хочу так. Мне нужно, чтобы ты была рядом, всегда.

Адайн вздрогнула. В голове пронеслось: «Меня Кай ждет». Из-за этих слов и случались все проблемы.

Кай был как потайная дверь — стучи не стучи, откроется, только если прошептать кодовое слово про месть. Адайн стало казаться, что она никогда не достанет из-за этой двери того мальчишку, чей мир был велик и прекрасен и не строился на одной только ненависти.

А Киро был рядом, такой весёлый, лёгкий. У него не было ни дверей, ни стен — он казался простым, как открытая книга, как Кай прежде. Они встречались полтора года, да только Адайн так и не смогла выдавить из себя ни капли любви. И когда она увидела Киро с какой-то девкой в постели, это её даже не тронуло.

Тронуло иное: она пыталась заменить одного другим, поиграла с Киро и оставила мучиться чувством вины. И при всех и грубила ему, и проклинала — но на самом деле это было для неё самой, не для него.

Адайн посмотрела на Кайсу. Та кивнула, но девушка так и не поняла к чему это.

Киро улыбнулся открытой честной улыбкой:

— У нас на Ири много поговорок, и недавно я понял одну. Там говорится: я твоё море — морю покоя нет. С тобой ведь так. Ну невозможно не выйти из себя! Но я готов быть самым неспокойным морем, только улыбнись мне снова, прошу.

«Во имя Яра», — беспомощно подумала Адайн, отворачиваясь. Через узкое окно проникали лучи заходящего солнца, и было видно каждую пылинку, которая кружила в воздухе.

— Не отворачивайся. Ты знаешь, что сказать, — подбодрила Кайса.

Девушка кивнула ей. Знала. Она всё ждала от Кая слов, но почему сама не давала их другому?

— Прости, я не могу тебе ничем ответить. И тогда не могла, но боялась признаться. Меня Кай ждёт, понимаешь, в этом дело. Даже если не по-настоящему ждёт, не так, как я хочу. Мне это важнее. Прости.

— Конечно, — Киро вымученно улыбнулся и сделал шаг в сторону, давая пройти.

Адайн потянулась к птичке на шее, но так и не дотронувшись до неё, быстро сбежала вниз, чувствуя на себе огненный взгляд друга.

Может, Киро и напоминал прежнего Кая, и был в сотню раз лучше нынешнего, но тот был нужен ей даже со всеми своими изменениями. Наверное, это слабость, но её Адайн была готова себе позволить.





— Ты меня избегаешь, — не спросила, а уверенно произнесла Адайн.

Она шла следом за Каем по улице: такой узкой, что руки разведи — коснёшься стен. Это была Сина: район для «среднячков», которые жили в чистых добротных домах, но не могли позволить себе слуг.

Он строился также быстро, как Тара, только вместо лачуг вырастали высокие однообразные дома — целые башни, в которых селилось по несколько семей. Осень радовала теплом, и многие открыли окна на кухнях: оттуда доносились запахи супа, мяса и пирогов.

Адайн внимательно вгляделась в походку, положение плеч, но Кай всё так же уверенно пробирался вперёд и ни разу не обернулся на неё.

— Я был занят.

— Ты пошёл на сделку с Даром Крейном, проник в дом У-Дрисана, чтобы забрать меня, а потом не нашёл ни минуты, чтобы поговорить?

Ладно, минуту Кай нашёл. Быстро спросил, что с ней произошло, покивал, поджимая губы, и сбежал.

Нет, что-то здесь не так. Адайн видела, что Рейну удалось «взломать» Кая — тот начал и улыбаться, и дурачиться, и даже слова нашёл, чтобы сказать что-то, близкое к правде. Но вот уже снова вернулся тот хмурый парень, который бесконечно то ли бежал к чему-то, то ли убегал. Что произошло с ним в Чёрном доме на этот раз?

Кайса шла рядом, уверенная и неприступная, но только Адайн посмотрела на неё, та ответила добрым материнским взглядом.

— Как ты выбрался, Кай?

Он опять промолчал.

Они вышли из Сины. По левую руку тянулся Прин, по правую — Том, а между ними — длинный канал, через который были перекинуты мосты, выложенные серым и чёрным камнем. Закат разливался оранжевой краской, над водой поднялся туман, и в этом свете он превратился в красивую дымку.

Кай свернул в Прин. Всё здесь было серым, но это был не мрачный цвет, а скорее изящный, мягкий. Старинные дома казались торжественными, а из-за тумана даже мистическими.

Они двинулись по длинным узким улицам. Адайн залюбовалась всеми этими башенками, шпилями, резными фасадами, которых было так много в старой части Лица.

Через несколько минут Кай подал голос:

— Мне пришлось договориться с Д-Арвилем. Услуга за услугу. Он помог мне бежать.

— Кто помог?! — воскликнув, Адайн обогнала Кая и повернулась к нему лицом. Она шла спиной вперёд, пока он резко не схватил её за руку и не дёрнул в сторону, спасая от столкновения с грузным прохожим. — Зачем ему это?

— Есть зачем, — Кай ухмыльнулся своей привычной ухмылкой. Адайн не удержалась, чтобы не скривиться в ответ.

Кай вдруг опустил плечи и признался:

— В этот раз я не играл в героя и рассказал обо всём куда быстрее. Д-Арвиль хотел знать, что происходит в Инквизиции.

— Но если…

Кай не дал ей договорить:

— Ему нужна власть, он не станет нам мешать. Мы можем хоть на самого Яра пойти войной, если только это освободит Д-Арвилю дорогу.

— Что ты мог предложить ему, Кай? — воскликнула Адайн. — Что стоит такого риска? Он ведь знает, что если об этом станет известно…

Кай тяжело вздохнул — даже скорее простонал. Адайн никогда не слышала от него такого, и ей стало не по себе. Да что он мог предложить, черт возьми, что это за столь высокая цена?

Девушка сделала шаг к Каю, вставая плечом к плечу. Ладони оказались так близко, что почти касались друг друга.

— Ты мне расскажешь?

— Нет.

— Почему?

— Если ты узнаешь, ты не дашь мне это сделать.

Теперь вздохнула Адайн. Идиот! Нельзя сказать? Ну разве есть то, с чем они вдвоём не справятся? Зачем так пугать!

— А если не узнаю, я сейчас же сломаю под тобой мостовую, и ты провалишься в самые недра земли — и лучше тебе мне поверить.

Адайн, точно в подтверждении слов, подняла руку и переплела пальцы. Ладно, до самых недр земли она достать не сможет, но парочкой хлыстов образумит Кая. Будет знать, как молчать с ней.

Он рассмеялся. Появившаяся улыбка была так похожа на ту прежнюю, что девушка сразу опустила руку. Хотелось улыбнуться в ответ, но Кайса сделала шаг вперёд с ледяным взглядом — Адайн сразу успокоилась.

Прин — круг в центре Лица, ограниченный Эстой и каналами — западной стороной касался Рин-Рина. Их отделяло несколько аллей, и они свернули на дорожку, засаженную стройными деревцами. Воздух стал более плотным и сладким.

— Ну а дальше что? — ухмыльнулся Кай. — Так ты тоже ничего не узнаешь.

— Зато других научу, что молчать со мной не стоит!

— Молчать не стоит… — Кай откликнулся эхом.

Он снова поджал губы, взгляд сделался хмурым. Но сам парень осторожно дотронулся до руки Адайн, самым мизинчиком — казалось, это делал кто-то другой, не он. Девушка также аккуратно, словно боясь спугнуть, дотронулась мизинчиком в ответ, и они так и пошли дальше, сцепившись одним пальцем.

К горлу подобрался комок. Так уже было. Совсем давно, когда они только познакомились и поняли, что вдвоём готовы хоть весь Лиц всполошить. А стоило остаться наедине, и те двое сорванцов друг из-за друга сразу теряли землю под ногами, но отчаянно боялись в этом признаться. И тогда они тоже не сказали ничего, только коснулись — рука в руке.

Адайн специально замедлила шаг, чтобы аллеи не кончались, чтобы не заходить в Ре-Эст, и осторожно спросила:

— А что дальше? Чего ты хочешь, Кай?

Он остановился и выпустил руку Адайн, затем качнулся с носка на пятку и медленно, будто на самом деле это немногое для него значило, но отведя взгляд, ответил:

— Спасти брата. Взорвать Совет. Вернуть «Три желудя». И тебя, Адайн.

Девушка вздрогнула. Она столько раз представляла, как Кай говорит что-нибудь подобное, а она отвечает ледяным взором, или смеётся ему в лицо, или просто уходит. Что он, думал, она так всё и будет ждать его годами?

Хорошо.

Да, будет, но не станет размениваться на это грубое «хочу». Сама она ведь хотела другого.

— Девочка моя, — послышался взволнованный шепот Кайса.

Даже её демон вдруг потеряла тот неприступный холодный вид, который всегда напоминал, что нужно быть сильной и держать спину прямо.

Но ведь правда нужно. Шаг вперёд сейчас был бы слабостью, а она сильная — и никто не сможет сказать иначе!

Склонив голову на бок, Адайн ответила:

— Я помогу забрать Рейна. И дров найду столько, чтобы хоть весь Лиц выжечь, если он будет против нас. И «Три желудя» мы вернём. Но… Что ты мне скажешь, чтобы получить последнее?

Кай сжал губы в тонкую линию. На лбу пролегла напряженная складка, в уголках глаз собрались морщинки. Только взгляд был другим — от того мальчишки, что мог хоть на весь мир прокричать о себе, не боясь никого и ничего.

— Я… — начал Кай. Губы дрогнули.

Адайн вздохнула. Опять не скажет. Ну как одолеть всё то, что так изменило его в Чёрном доме? Казалось, что ещё совсем немного, ну вот чуть-чуть — но для последнего шажка ему всегда чего-то не хватало.

— Ты — самый большой идиот на свете, ты про это?

Девушка снисходительно улыбнулась и пошла по аллее, пиная ногами опавшие листья.

— Да, — позади послышался голос Кая. — Спасибо, что всегда приходила.

Адайн схватилась за птичку на шее. Да, ещё чуть-чуть. Она сломает эту преграду.





Адайн и Кай остановились в тени деревьев напротив дома Алкерна Мишака. Это был добротный деревянный дом, выкрашенный тёмно-зелёной краской. Вдоль второго этажа тянулся балкон, который подпирали белёные столбики.

Между этажами вился белый узор, похожий на кружево, и это придавало дому милый вид. Представлялось, что в нём живет большая семья с детьми и внуками, кошками и обязательно собакой. Но Адайн уже знала, что жена Мишака умерла, и в доме жили только он, его сын Малан да пара слуг.

Маленький аккуратный сад окружала невысокая кованая ограда. Адайн это показалось непростительной глупостью — или что, здесь не воруют?

По обеим сторонам шли ряды таких же аккуратных небольших домиков. Всё здесь указывало на то, что на улице жили люди не из благородных родов, но хорошего достатка, почтенные и благоразумные. На ней не было места тем, кто хотел похитить ребенка.

— Ну и что мы будем делать? — сухо спросила Адайн.

В голове крутились обрывки воспоминаний, так похожие на эту картину. Когда ей было пять, они жили в другой части Ре-Эста. Там был маленький сад и деревянный забор. Адайн казалось, что кто-то звал ее, что-то говорил, чтобы она вышла, но она никак не могла вспомнить ни лица, ни слов.

Кай посмотрел на Адайн и осторожно сказал:

— Ты права, я хочу, чтобы ты выманила его. Он должен уйти с нами сам.

Девушка вздохнула. И что это, Кай так пытается сгладить для неё ситуацию? Не похитили, а ушёл сам. Отлично!

Друг достал из кармана часы.

— Семь. После ужина мальчик гуляет в саду, потом его укладывают. Скоро он выйдет.

— Когда ты успел узнать…

Пожимая плечами, Кай снисходительно ответил:

— Рассказали слуги из другого дома.

— Так просто? — воскликнула Адайн. — Они же поняли, что тебе это нужно не из любопытства!

Внутри возникло неприятное чувство, будто она съела что-то несвежее. Неужели кто-то так легко продал информацию о ребенке? А если его задумали убить? Может, и о ней кто-то рассказал также просто? И сколько она стоила: десять киринов, сто, тысячу?

— Всё можно купить, если подобрать цену. — Кай помолчал и добавил. — Мы всегда так делали.

— Не всё, — буркнула Адайн.

Хотелось отвернуться, а ещё лучше — уйти.

— Не всё? — повторила Кайса с вызовом.

Адайн вздрогнула. Нужно решить: она сказала это всерьёз, и сейчас самое время уйти, чтобы доказать Каю — продаётся не всё, не она явно. Или остаться: вступить в сговор с совестью ради Кая и Рейна.

— Обещай, что с ним ничего не случится! — потребовала Адайн. — Что присмотришь за Маланом, даже если мы не заберем Рейна, и вернёшь его домой.

— Обещаю, — быстро ответил Кай.

Он достал сигареты и спички и закурил. Ни взгляд, ни поза не выдавали этого, но Адайн была уверена: нервничает. То ли из-за данного обещания, то ли из-за Рейна, то ли из-за мальчишки — а может, всего сразу?

Прошло несколько минут, из дома выскользнул светловолосый ребёнок. Он что-то прятал в руках и смотрел по сторонам с заговорщицким видом. Адайн и Кай переглянулись и перешли дорогу, затем двинулись вдоль ограды, точно прогуливались.

Малан забрался на скамейку и со счастливым видом посмотрел на кусок белого хлеба с намазанным сверху вареньем, как на настоящее лакомство.

Адайн сделала глубокий вдох и начала складывать пальцы в разных жестах, глядя на землю в метре от мальчика. Он жевал, размазывая варенье по лицу и рукам, и пока не замечал. Только когда цветок сделался неестественно большим, и по саду разлился новый сладкий аромат, он уставился на растение, затем, подняв голову, увидел девушку.

Адайн с улыбкой переплела руки. Неподалеку от мальчика, но уже ближе к ограде, появился ещё один цветок, такой белый, как снег. Малан спрыгнул со скамейки и подошёл, постоянно наклоняясь, чтобы срывать всё новые цветы.

Он встал по ту сторону ограды: в одной руке — хлеб, в другой — букет. Мальчик восхищенно улыбнулся:

— Это ты сделала?

Адайн отвела взгляд. Да что же отец не сказал ему, что с чужими нельзя разговаривать!

— Я, — голос прозвучал тише, чем следовало. Адайн выпрямилась и уже громче добавила: — Хочешь научу?

— Научишь? — Малан спросил с восторгом и прильнул к ограде. — Правда? Я тоже так смогу? А как?

— Выходи, я расскажу, — Адайн протянула мальчику ладонь.

Малан обернулся на дом и спросил:

— А учиться — это долго? Мне через час спать.

— Нет, совсем нет.

Малан ещё раз обернулся, затем положил сорванные цветы на землю и ловко проскользнул между прутьями ограды. Адайн и Кай переглянулись.

— Пойдём? — девушка протянула мальчику руку. Он взялся за неё липкой от варенья ладошкой.

— А куда мы? — спросил Малан через несколько улиц. — Мне нельзя так далеко уходить.

Голос ребенка оставался спокойным, он с интересом оглядывался. Не успели Адайн или Кай ответить, как он снова подал голос:

— А вы — Дети Аша? — тихим таинственным голосом спросил мальчишка и посмотрел сначала на Кая, затем на Адайн.

— Что? — девушка опешила.

— Ну, папа сказал, я не буду слушаться — он отдаст меня Детям Аша. А я… — он поднял обкусанный кусок хлеба и виновато улыбнулся.

— Нет, мы — не они, — ответил Кай, глядя на Адайн. Голос звучал уверенно, но она ясно видела, что он чувствует себя виноватым: перед ней или перед ребёнком? — Мы немного погуляем, и ты вернёшься домой, обещаю. А ещё…

Он не договорил и махнул рукой. Адайн вздохнула. Один мальчишка в обмен на то, чтобы вернуть двух других. Не такими способами она хотела бороться, не такими.





Глава 10. Годовщина




Раз за разом Рейн с силой вонзал вилку в пирог, точно это было не мягкое рассыпчатое тесто, а кусок плоти — желательно одного из советников.

Он сделал глоток кофе и уставился в сторону. Окна малой столовой выходили на сад. Едва минуло пять утра, и дорожки ещё тонули в сумерках. В столовой свет, наоборот, был слишком ярким и нещадно резал глаза. Хотелось убежать и укрыться этими сумерками от всей дворцовой жизни.

Рейн смахнул крошку, прилипшую к рукаву рубашки. На вид одежда была нарочито простой, но белоснежный цвет и тонкая ткань выдавали — носить такую мог только человек из богатых.

И вид рубахи, и ранний час были выбраны не спроста: начинались церковные Дни покаяния, и открывало их всегда признание короля. Да не как у других — преклонив колени перед главой своей Церкви, что-то быстро шепнув и тут же уступив место следующему, а честно, громко, на виду у лицийцев.

— Ага, — буркнул Рейн в ответ на какой-то вопрос Насьи.

Она по-прежнему без умолку болтала с ним каждый день. Рейн уже перестал скрывать своё раздражение, но женщина не замечала этого и всё говорила, говорила, говорила.

Он потянулся к чистым приборам, отполированным так, что в них можно было увидеть себя, как в зеркале. Рейн поймал собственный взгляд серо-голубых глаз и продержал нож перед собой на несколько секунд дольше, чем следовало.

А если бы он пересекся взглядом с Астом, тот бы сразу скрестил руки и буркнул, что Насья не заслуживает такого отношения. А потом, наверное, взъерошил бы волосы и добавил, что весь этот гнев нужно направить на Совет, а не на простую служанку.

Но Аста здесь не было, а сам Рейн считал иначе. Насья с самого начала знала, что для него приготовили, так пусть катится к чертям со своей болтовней. Лицемерка, как все остальные.

Рейн сделал быстрый глоток кофе. Напиток уже остыл, и во рту осталась неприятная горечь

Хотя если бы Аст так сказал, в одном бы демон оказался прав: с Советом тоже нужно что-то делать. Рейн вздохнул и поспешил скрыть этот вздох шумным глотком.

На его грубость со слугами, на колкие замечания на собраниях Совета закрывали глаза, но он знал: это временно. Если он не прекратит, Чёрный дом снова услужливо откроет свои двери, и необходимое «послушание, смирение, молчание» в него вобьют силой.

Рейн по привычке бросил взгляд в сторону, ища поддержки, но так никого и не нашёл.

Устроенный им маленький цирк был единственной отрадой. Он не знал, что делать: за каждым его шагом следили, а слова, сказанные народу, могли не возыметь силы — и что тогда?

Рейн с силой сжал чашку и посмотрел на Насью. Он почувствовал себя ещё более одиноким, чем в первый день без Аста. Тогда теплилась надежда, что за ним придут, спасут. Когда его повезут во дворец — вот же отличный момент! Или перехватят во время шествия к набережной — тоже неплохо, хоть и сложнее. Но никто так и не пришёл.

Только чертовы Дети Аша, которые попытались сорвать коронацию. Совет мог и соврать, но кого ещё винить в случившемся Рейн не знал. Это из-за них люди погибли в давке, а кто-то — ослеп от световых бомб. Из-за них и из-за него, ведь он не знал, что делать, и так ничего и не смог.

А они пришли! Рейн с такой силой потер клеймо, что стало больно.

Видел он их. Точнее, Адайн. Там, на коронации, она сидела вместе с Деритом и какой-то девчонкой, вся такая важная и гордая, улыбалась им, что-то отвечала. Ей понравилась роль дочери великого рода. Ну да, кто захочет возвращаться к жизни бродяжки с Восьмой!

Он ведь попросил их о помощи. Если бы они хотели, нашли бы его и забрали. Но Вир сказал простые и, видимо, верные слова: ради спасения других можно пожертвовать одним. Своего одного они выбрали.

Ну и черт с ними.

— … Годовщина.

— Что? — переспросил Рейн холодным голосом.

Насья сегодня говорила тише, морщины на лице стали глубже. По глазам было видно: не спала всю ночь, может даже плакала. Рейн только сейчас обратил на это внимание и почувствовал какую-то мрачную радость.

— Мадс умер год назад, — ещё тише ответила Насья, понурив голову. — В свой день рождения. Год назад я сидела со своим мальчиком и резала ему именинный пирог, а сегодня…

— Надо же… — протянул Рейн, изображая грусть. — У меня ведь тоже годовщина. Уже восьмой день, как из-за меня во время коронации погибли люди. И восемнадцатый, как я лишился единственного, кто всегда был рядом, — Рейн ахнул и всплеснул руками. — Надо же, обсчитался, это не круглые даты. Но я тебя понимаю. Время ведь ни черта не лечит, только добавляет новую боль, которая перекрывает старую. Ты тоже это заметила?

Насья вздрогнула всем телом и схватилась за спинку стула, стоящего по другую сторону стола. Она смотрела, точно видела перед собой самого черта или Аша. Рейн улыбнулся ей:

— Пирог вкусный, как всегда. А вот кофе должен быть горячим, ясно?

Посмеиваясь, он покинул столовую. В коридоре слуга встретил поклоном и молчаливой тенью двинулся следом.

Рейн пошёл по стеклянной галерее, соединявшей две части замка. По одну сторону тянулись огромные окна, выходящие в сад, по другую — зеркальная стена. Он раз за разом заглядывал в отражение и ловил собственный взгляд. Ну, один так один. А другие пошли к черту.





Глава 11. Будь что будет




Центральная церковь стояла на холме и виднелась из любой части города. Чёрно-белые башни и купол из разноцветного стекла были выше, чем у других, но за исключением этого Центральная выглядела беднее.

В ней не было ярких мозаик и росписей на стенах, как в Северной, куда ходили богачи Ре-Эста. Или древних статуй Яра и Арейна, сделанных ещё при их жизни, как в Восточной. Обителей и огромных садов, как у Западной и Южной.

Наверное, это была та церковь, как её задумывали Яр и Арейн: настоящий аскетизм, где главное — не убранство, а атмосфера. Странно, что Я-Эльмон не извратил её на свой любимый вычурно-богатый лад.

В Центральной благородные киры в скромных белых и черных одеждах заняли все скамьи, но они молчали, лишь изредка позволяя себе благоговейный шепот или молитву. Воздух пропитывали благовония: что-то похожее на ладан и мирт, и ещё мята. Рейн входил с гордо поднятой головой, плотно сжатыми губами, но стоило оказаться внутри, даже он успокоился и перестал оглядываться волком.

После окончания речи Я-Эльмон закрыл Книгу Братьев, лежавшую перед ним на аналое, и отошёл в восточную часть церкви — открытую взглядам белую башню. Сделанная в форме полукруга, она состояла из нескольких секторов. В каждом было высокое, почти до потолка, узкое окно, и свет восходящего солнца яркими оранжевыми пятнами ложился на полу.

Я-Эльмон опустился в простое деревянное кресло. На сиденье услужливо положили стеганое белое покрывало — конечно, вдруг старик занозит свою чертову задницу.

Рейн поднялся со скамьи в первом ряду и прошёл к Я-Эльмону. Он чувствовал на себе десятки взглядов прихожан Центральной Церкви.

В них уже было меньше злости или пренебрежения — не как в первые дни, когда Лиц узнал, кто станет королём, но по-прежнему сквозило неприкрытое любопытство. Рейн все больше ощущал себя цирковой собачкой — хотя это было недалеко от правды.

Он опустился на колени перед главой Церкви. Я-Эльмон протянул ему ладонь с массивными золотыми перстнями. Рейн с неприязнью посмотрел на неё: это была холеная рука человека, который не держал ничего тяжелее пера, светлая, сильная, как у молодого.

Сдерживая тошноту, Рейн быстро поцеловал ладонь, почувствовав прикосновение холодного металла к щеке. Я-Эльмон пошевелил кистью, будто давал разрешение начинать. Это не требовалось, и Рейн понял: Нол напоминал, кто есть кто.

«Ну увидим, кто есть кто», — он держал голову склоненной, и глава не разглядел ухмылки на лице правителя.

— Меня зовут Рейн Л-Арджан, — начал, как требовало покаяние. — Я — сын церковного рода, бывший инквизитор, король Кирии.

Позади послышался слабый шепоток, но Рейн не разобрал, о чём зашепталась толпа.

Он немного приподнял взгляд и заскользил глазами по узорам на белых стенах — это были переплетенные линии, которые закручивались в причудливый узор и издалека напоминали змей.

— Я готов открыть своё сердце здесь, в сводах церкви, перед ликом Великого Яра и попросить прощения перед ним, перед миром, перед Кирией, — Рейн сложил кончики пальцев и прижал ко лбу. Он не помнил, когда последний раз складывал руки в молитвенном жесте по своей воле, но хотел, чтобы этот срок только увеличивался.

Я-Эльмон переменил позу и благосклонно кивнул.

— Рейн Л-Арджан, так будь же честен, и да услышит тебя Великий Яр, и да отпустит твои грехи.

Рейн едва не зарычал от злости. Чертов лицемер со своей продажной Церковью! Озвучить, какой налог должен был оплатить король за отпущение грехов?

А ведь правда, почему бы не озвучить? Рейн бросил быстрый взгляд в сторону — туда, где мог бы стоять Аст и одобрительно кивнуть или хмуро покачать головой.

— На службе Инквизиции я всегда старался ради блага Кирии и короля, — начал он.

Слова для покаяния ему не заготовили — видимо, не хватило лицемерия для этого, — но два дня подряд Алкерн, как бы невзначай, вспоминал церковные традиции и рассказывал, что обычно говорил король Рис.

«Зря», — Рейн снова показал быструю ухмылку — даже скорее оскал. Голос зазвучал негромко, размеренно:

— Но перед ликом Яра я заявляю, что на этой службе мне не раз пришлось творить чёрные дела. Я признаю, что нарушал заповеди. Признаю, что потакал своим желаниям и слушал демона. И я склоняю голову, и нижайше прошу Великого Яра о милости прощения. И перед его ликом вот моё обещание: всеми силами я буду бороться с тьмой внутри, а если дрогну — искуплю свою вину не словом, а делом.

Рейн, продолжая стоять на коленях, развернулся боком — одной стороной к Я-Эльмону, другой — к толпе.

— Перед Яром, перед вами я признаю: моя служба Кирии началась с крови, и в этом моя же вина. И я буду не только просить Яра об искуплении, но и сразу делом докажу решимость своих намерений.

Слова лились сами собой. Рейн знал, что каждое из них звучало так, как было принято говорить королю: приторно и чинно. Та самая цирковая собачка лаяла, как научили. Да только вместо лакомства ответили кнутом, вот она и сбилась.

Рейн снова бросил взгляд в сторону. Аст бы одобрил. Пора начать игру с Советом, и будь что будет.

— Я — Рейн Л-Арджан, король Кирии, заявляю, что буду бороться с тьмой, поселившейся в государстве, — он выразительно посмотрел на Я-Эльмона. Тот сохранил невозмутимый вид, но рука с перстнями дрогнула, металл тихонько звякнул о металл.

— Я не остановлюсь ни перед Детьми Аша, ни перед самим Ашем, ни перед другой силой и встану на защиту Кирии, как было завещано Яром. И я нижайше прошу кира Я-Эльмона о возможности направить сумму налога, который король платит в казну Церкви, семьям погибших и раненых во время коронации.

Голоса: удивленные, поддерживающие, осуждающие — зазвучали громче. Я-Эльмон прищурился — это был хитрый змеиный взгляд — и сквозь зубы ответил:

— Я благодарен Великому Яру, что в столь трудный час он привел к нам сильного и мудрого короля, и благодарен Арейну, что в его роду воспитан столь справедливый сын. Церковь почтёт за честь помочь каждой семье, попавшей в беду. В свою очередь она обещает выделить дополнительные средства нуждающимся, а также словом и делом помочь королю в его борьбе с тёмными силами Детей Аша.

Рейн не скрывал довольной улыбки. Я-Эльмон не мог на глазах у всех отказаться от помощи, предложенной королём, и уж тем более не мог предложить меньше него.

А теперь пора повышать ставки. Терять нечего.

Рейн, опустив голову, продолжил — уже громче, увереннее:

— Признаю я также то, что только начинаю путь и ещё совершаю ошибки. Я склоняю голову перед Яром, перед народом Кирии и заявляю, что мои помыслы — чисты, а дела идут от сердца. Во всём верная моя опора — Совет, но я посмею без согласия большинства просить вас, кир Я-Эльмон, об отмене церковного налога сроком на год.

Рейн быстро поднялся и свысока глянул на главу Церкви. Рука мужчины медленно потянулась к трости, точно он хотел пустить её в дело. Рейн знал: не дотронется при всех, не посмеет. Прижав руки к груди, он сделал шаг к толпе, пристально глядевшей то на него, то на Нола.

— Кир Я-Эльмон, вы верно сказали, что для Кирии настал трудный час. Мы многое пережили, и все: от простых рабочих до благородных киров нуждаются в поддержке Церкви — верного оплота в борьбе с демонами и Детьми Аша. И пусть Совет или вы, кир Я-Эльмон, поправите меня, если я неправ. Но я — Рейн Л-Арджан, король Кирии вижу, как все мы нуждаемся не только в силе слов, но и в силе дела. И я не приказываю, но перед Яром и жителями Лица прошу вас об отмене на год, и да начнёт же Церковь творить своё светлое дело без пошлин, налогов и сборов, как завещали Яр и Арейн.

Я-Эльмон так крепко сжал трость, что пальцы побелели. Он медленно поднялся. В голубых глазах виднелась неприкрытая ярость, но голос остался спокойным. Глава встал рядом с Рейном и ответил, глядя на толпу:

— Жители Лица, мы многие десятилетия жили по одним законам, но, видимо, настала пора выбрать новую дорогу. Король Рейн показывает нам достойный пример, и да поддержит же Церковь его слова. Я обещаю, что его слова будут вынесены на обсуждение Совета, и вместе мы примем правильное решение.

Рейн плотно сжал губы. Примут они правильное решение, как же! Я-Эльмон обвинит В-Бреймона, а может У-Дрисана, или ещё кого, а те — других и ни черта не изменится.

Но это ничего. Это только пока. Он заставит их понервничать, да не просто понервничать — извиваться, как на раскаленной сковороде, и искать лазейку. Но её не будет.





Когда мимо Я-Эльмона прошла вереница людей с признаниями, а первый День Покаяния закончился, снова стемнело. Чертова традиция велела королю безвылазно сидеть в церкви, слушая своих подданных.

По окончанию Рейн торопливо влез в экипаж. Алкерн сел напротив. Кучер и второй слуга забрались на козлы. Стоило лошадям тронуться, камердинер достал из нагрудного кармана небольшую записную книжку в кожаной обложке и ручку и стал что-то отмечать, сверяясь с часами. Он часто так делал, и Рейн подозревал: тот тщательно, в деталях описывал все проступки короля.

Центральную построили немногим южнее площади Яра, где высились дворец и Дом Совета. Между ними было всего минут десять спокойным шагом лошади по прямой улице.

Рейна прижало к стене — карета свернула с широкого проспекта Воинов. Они двигались на юго-запад, к границе Прина и маленького Мыса, который считался «учёным» районом, но его активно занимали торговцы.

— Куда мы? — быстро спросил Рейн, стараясь сохранить лёд в голосе, каким всегда говорил с Алкерном.

— После покаяния вы должны посетить гильдию учёных. Вас пригласили на демонстрацию, — камердинер сделал паузу. — Они называют это телеграф. Кир Л-Арджан, я предупреждал вас ещё в понедельник.

Рейн, кивнув, отвернулся к окну. Лучше бы Алкерн промолчал. Он мог поклясться, что позавчера такого разговора не было. И если от него решили скрыть правду, ничего хорошего ждать не стоило.

Копыта двух лошадок мирно стучали по мостовой. Обычно этот звук успокаивал, но сегодня Рейн чувствовал всё большее возбуждение.

Наверное, это расплата за проступок в Церкви. А может, её задумали даже раньше. И что там будет: опять кнуты, железо или только проповеди? Или приватная беседа с кем-то из Совета? И там — это где? Верить в ложь об учёной гильдии не стоило — дорога в Мыс только что осталась за поворотом.

Видимо, он нащупал предел дозволенного. И если за восемь дней не получилось ничего, кроме как начать правление с трупов и крови, то что изменится? Кто-то во дворце вдруг станет союзником? Или один из Совета захочет поддержать?

Едва ли, но и этого было бы слишком мало. Значит, пора найти другой путь.

— Я должен вам кое-что передать, — начал Алкерн и, отложив записную книжку, потянулся в нагрудный карман.

Рейн оценивающим взглядом посмотрел на камердинера. Вот уж кто явно знал многое. Аккуратный костюм, идеально выбритое лицо, строгий взгляд — всё вызывало ненависть, словно перед ним сидели сами советники.

Рейн быстрым движением схватил записную книжку. Страницы были разделены на две части. Слева — стройные ряды часов и минут, справа — безукоризненно ровные записи, где в это время находился правитель. Следил. И, конечно, доносил Совету.

— Король Рейн! — воскликнул Алкерн. — Что…

Рейн вскочил. Карета качнулась. Он схватил Алкерна за волосы и ударил головой о стенку, затем взял обмякшего мужчину за галстук, перекрутил через шею и потянул на себя, одной ногой уперевшись о скамью.

Рейн холодно смотрел в зелёные глаза, на кривившиеся губы, на судорожные движения рук и чувствовал удовольствие. Да, черт возьми, это будет с каждым из Совета. На лице медленно проступила ухмылка. Сами лишили того, кто мог указать верный путь.

Рейн выпустил Алкерна, и тот мешком повалился на бок. Карета снова качнулась.

Он рывком открыл дверь и выпрыгнул, сгруппировавшись. Мостовая встретила твёрдым ударом. Рейн перекувыркнулся и, оттолкнувшись от земли, бросился по улицам.

Перед глазами замельтешили чёрные точки, а внутри появилось неприятное чувство тошноты. Но сзади слышались крики, лошадиное ржание, и он всё бежал и бежал — на восток, снова в Канаву, и будь что будет.





Глава 12. Замок




На Первой улице совсем не было деревьев, только низкие каменные дома, однообразные до ужаса, с грязными окнами и хлипкими — вот-вот обвалятся — железными балкончиками, где неопрятной грудой лежали сваленные вещи. Точнее, в конце, рядом с дорогой — разбитой колеей, по которой повозки и паромобили проезжали с трудом, — торчал покосившийся, почерневший мёртвый ствол, но это даже деревом нельзя было назвать.

Прячась по закоулкам, Рейн прождал до темноты, затем пошёл на Первую. В окнах горел свет, но улица была пуста. Работяги потихоньку вернулись домой, а остальные вечером не выходили: мало ли кто забредёт из Канавы.

Рейн зябко ежился и постоянно обхватывал себя за плечи, пытаясь согреться, но быстро вспоминал: опасный жест, руки лучше держать наготове. Пальто осталось в карете, а от простой тонкой рубашки тепла шло немного. Он стащил грубую рабочую куртку, но та была так затёрта, что совсем не грела.

Рейн присел перед трухлявым деревом и сунул пальцы в дыру в стволе. Вытянул ключ, быстро поднялся и, оглядываясь, пошёл к своему дому. Он не знал, как сложится, но попросил Кая оплатить комнату и оставить ключ. Ну, хоть на такую просьбу этот мелкий ублюдок откликнулся.

Дом, как всегда, встретил запахами сырости и грязи. Паутина в углу не исчезла, только больше стала. Двери одной квартиры стояли нараспашку — наверное, жильцы съехали.

Рейн шёл медленно, стараясь наступать на те половицы, которые не скрипели. Из-за дверей ещё слышались усталые голоса, а кое-где — смех и даже слёзы. На втором этаже сыростью пахло меньше, вместо этого появились ароматы еды: кислая капуста, картофель и совсем слабо — мясо.

Дверь открылась со скрипом. Воздух внутри стоял тяжёлый, спертый, и Рейн сразу распахнул окно. Комната, кухня, коридор остались такими же, как в день отъезда. Он плюхнулся на кровать, и от покрывала поднялся столбик пыли. Снял ботинки, чулки, вытянул ноги и сразу почувствовал себя лучше.

Посидев так минут пять, Рейн подошёл к столу. На углу лежал тканевый мешочек, перевязанный шёлковой верёвкой. Он развязал его: внутри по-прежнему были три кисти и краски — подарок Эль, который прежде он даже трогать боялся. Казалось, что это — ненастоящее, ну не могут ему что-то подарить, да ещё кто!

Ну и кто — одна из тех, кто так просто закрыл глаза на его просьбу о помощи, из-за кого Аста убили?

Рейн схватился за верёвку и с размаху кинул мешок об стену. Тот упал с глухим звуком. Рейн бросил быстрый взгляд в сторону, где стоял бы Аст. Вещь ведь не виновата, что за ним никто не пришёл. Он протяжно вздохнул и побрёл на кухню.

А может, они все-таки пытались, просто у них не получилось? Рейн снова посмотрел в пустоту. Тогда бы Адайн не пришла на его коронацию.

Он нашёл несколько сухарей и торопливо разжевал, затем, вернувшись в комнату, свернулся на кровати. Опасно здесь оставаться, но за час с ним ничего не случится. Рейн пообещал себе, что проспит ровно столько, затем вернётся в Канаву и найдёт надёжное убежище.





Из дома Рейн вышел часа в четыре или в пять, одетый в чёрные одежды практика. В кармане лежала маска — днём она выручит. В этом виде он чувствовал себя сильнее и быстрее — больше на своём месте, чем когда носил шёлк и ночевал в огромных покоях.

— Вот ты дворняга, всё-таки, — сам себе сказал Рейн, подражая голосу Аста, и взъерошил волосы.

Он быстрым уверенным шагом прошёл Первую, Вторую и свернул на Третью. Она вела на север и шла параллельно Мысу, затем — Рин-Рину, отделённая от них несколькими улицами.

У Совета всего один настоящий противник — Дети Аша. И как говорят инквизиторы: «Лучший союзник — враг твоего врага». Рейн не знал, кто лидер отступников и как к нему подобраться, но решил начать с малого и обойти тех, кто принадлежал Детям, и те дома, где они прятались. Что-то он слышал, ещё будучи практиком, что-то — узнал от Вира или Адайн.

— Ну раз лучше плана нет… — ворчливо протянул Рейн, как сказал бы Аст.

— Нормальный план, — буркнул он себе в ответ. — Мне есть что предложить Детям Аша.

— Ага, и Совет скажет, что ты продался им, как король Рис, и никто уже тебя не послушает.

Рейн помотал головой. Он словно взглянул на себя со стороны и увидел, как выглядит: уставший парень с синяками под глазами, разговаривающий сам с собой. Так он распугает всех, да ещё накличет стражу, которая решит, что он сбежал из дома призрения.

Сжав руки в кулаки, Рейн засунул их в карманы. «Хватит», — решил он. Аста тут нет и не будет. И все эти разговоры с собой — глупость. Он один, и никто уже не подскажет, не укажет, и надеяться надо только на себя.

Между серых домов показалась девушка. Она высоко подняла руки, показывая, что безоружна, и громко крикнула:

— Эй!

Рейн замер. Сбежать от неё или убить не составит труда. Но ночные встречи в Лице не бывали случайны. На того, кого Совет мог нанять для его поисков, она явно не тянула: тощая, нескладная — так кто тогда?

Рейн молчал. Девчонка сделала несколько шагов к нему, и он разглядел её лицо: бледная кожа с миллионом веснушек, обкусанные губы, красные веки — такой было место только на улицах Канавы.

— Я знаю, кто ты, — звонко проговорила девушка.

— Да надо же? — Рейн нахмурился, достал руки из карманов, а правую положил ближе к поясу. Всё оружие он сдал в арсенал Инквизиции, кроме единственного ножа, который купил сам и припрятал в комнате перед уходом, на всякий случай.

— Меня зовут Эйли. Я за тобой.

Или всё-таки она от Совета? Рейн отставил одну ногу назад и немного согнул колени, готовый бежать или бить.

— Тебе помогут в Замке.

«Черт возьми…»

На западе, после «приличных» Рин-Рина и Мыса начиналась первая часть Тары: самая старая, но спокойная — почти не отличишь от обычных жилых районов. За ней шла другая: от Третьей до Двенадцатой улицы — более грязная, смердящая и опасная.

А после следовала та часть, которую даже жители Канавы сторонились. Где пропадали полицейские, гвардейцы и инквизиторы. Бельмо на глазу Совета, от которого он всё хотел избавиться, да не мог. Улицы за Двенадцатой пытались расселить, застроить новыми домами, даже дали пособие живущим там. Но точно по воле магии все попытки оказывались тщетными, и самая отборная грязь Лица собиралась там вновь и вновь.

Центром всего этого был Замок. Он стоял рядом с кладбищем Неприкаянных, и в Канаве болтали, что там бродят призраки, но и полиция, и инквизиторы знали: это настоящий притон, убежище попрошаек, воров и убийц, их царство, где они всегда оказываются сильнее закона.

— Ну и кто я?

— Рейн. Наш король.

— В Замке? — переспросил он, проведя рукой по лицу.

Девчонка в своих лохмотьях выглядела так убого, что он ей верил — она из Замка. Но, черт возьми, кому и зачем он мог там понадобиться?

И если эта Эйли действительно пришла за ним, то как выследила?

— Ты нужен королеве.

Рейн испустил протяжный вздох. Ещё лучше. Не таких союзников он хотел найти!

Главаря нищих прозвали «королём». То ли бродяги — из настоящего уважения, то ли мирные — с презрением. Рейн слышал, что Замком правила какая-то женщина: то ли уже десять, то ли пятнадцать лет — слишком большой срок для той стороны. Про неё болтали многое: и что она принадлежала великому роду, да сбежала, и что это самая красивая женщина во всем Лице, и что на самом деле это переодетый мужчина. А ещё народ приписывал ей все громкие преступления, не раскрытые ни полицией, ни Инквизицией.

— Зачем? — коротко спросил Рейн.

Он снова почувствовал себя псом, который напал на след. Замок — самое грязное и опасное место, это верно, но за ним — огромная сила. И в отличие от Детей Аша, эта сила ещё не перешла ему дорогу. Может, стоило попробовать?

— Поговорить. Ты ей нужен.

Простые короткие ответы вызывали нетерпение, но в то же время нравились Рейну. Это не затейливые лицемерные фразочки, принятые во дворце или у Совета! Лучше так, как в Канаве: грубо, с ругательствами, зато прямо и доходчиво.

Рейн поторопил девушку:

— Рассказывай-ка побыстрее. Я никуда не пойду, пока не скажешь, что там у вас за королева и что ей от меня надо.

— Её зовут Адара, — в голосе послышалось почтение. — Тебя видели на улицах и доложили ей. Она хочет поговорить. Она может помочь, — Эйли помолчала и добавила: — Адара из благородных, но сбежала к нам. Она велела передать, что знает, что с тобой сделали и что тебе нужно.

Рейн встрепенулся. А могла ли она знать? И правда ли была из благородных, или про побег — просто красивая ложь для нищих?

— А почему она послала именно тебя?

— Потому что ты меня знаешь. Ты столкнул меня в канаву, чтобы другой инквизитор не изнасиловал меня, когда вы пришли за моим отцом. Я слышала, что он хотел это.

Сначала Рейн растерялся, потом почувствовал стыд — такой стыд он не испытывал уже давно. И это для Эйли, королевы, всех нищих было благородным поступком — не отдать другому, но самому толкнуть в грязь? Он даже не помнил ни этой девчонки, ни уж тем более её отца! Ну да, сколько их было, таких дел?

— Когда это произошло? — тихо спросил Рейн.

— Четыре года назад.

— А твой отец…?

— На рудниках. Ты пойдёшь со мной? Адара велела привести тебя. Я не могу прийти одна.

Рейн с жалостью посмотрел на Эйли. Сколько ей, лет шестнадцать? Когда отца забрали, она, наверное, осталась одна, а потом угодила в Замок. И чем занималась там? Воровала, просила подаяние, изображая калеку, а может торговала собой?

И всё это — из-за него и чертовой работы в Инквизиции, которую он выбрал сам.

— Пойдём.

Девушка ответила благодарной улыбкой. Начало светать, и он разглядел, что глаза у неё — светло-голубые, почти прозрачные, настоящие льдинки. А ведь её бы отмыть, откормить, приодеть и причесать — стала бы симпатичной девчонкой. Но из-за него и прошлого задания этого уже никогда не произойдёт.

«Произойдёт, если поступишь верно», — Рейн взъерошил волосы. Да знать бы только, как верно.

— А ты правда король? — спросила Эйли с благоговением.

— Да, — Рейн смутился.

Девушка уверенно шла вглубь Канавы. На востоке уже показался краешек солнца, но из-за покосившихся домов, грязи и смрада будто становилось только темнее.

— Если практик стал королём, то я тоже что-то смогу? — голос Эйли зазвучал ещё более звонко.

«Замолчи ты!» — хотелось воскликнуть. После каждого слова девушки Рейн всё сильнее пытался вспомнить то задание, её отца, но никак не мог. И сколько ещё таких, как она?

— Да. Я в тебя верю.

Эйли замерла, уставившись на него. Ну как котёнок с жалобными глазками, который отчаянно просил, чтобы его подобрали.

«Засунь свою веру…» — такой грубостью отреагировал бы Аст. Ну да, этому котёнку не вера его нужна, а настоящие поступки. Только если поступки и были — один, давно и неправильный.

Девушка смутилась и снова пошла вперёд.

— Мне мама говорила: «Если захотеть, можно даже до небес взлететь».

Он не ответил ей.

Канава превратилась в запутанный клубок из переулков, перекрёстков и тупиков. Рейн пытался уследить, как шла Эйли, но даже он, хорошо знающий район, уже запутался и сбился. Казалось, у этих улиц нет никакой системы — дома точно не строились по порядку, а были вставлены в случайное место. Но девушка хорошо различала улицы. Она шла всё быстрее и без раздумий выбирала верное направление.

Чем дальше в Канаву, тем чаще Рейн ловил на себе взгляды. Из щелей и дыр, из-под стен незаметно вылезали безногие, безрукие, хромые, косые, покрытые воняющими язвами или безобразными шрамами. Лохмотья болтались на тощих телах, грязные космы свисали неопрятными паклями.

Рейн повыше поднял воротник куртки, но это не могло укрыть от их зорких, цепких взглядов. Хотелось развернуться, побежать назад, но он знал, что не сделает так: из-за призрачных возможностей, из-за бессилия, из-за Эйли.

Улица закончилась большой площадью с неровной каменной кладкой, состоящей из выбоин и бугров. Ночной туман ещё не ушёл, его разгоняли слабые огоньки, но уже стало понятно: это не просто площадь — руины замка, наверное, большого зала, а камни — остатки стен.

Чуть дальше горел ряд костров, за ними стояли ветхие лачуги. Вокруг грелись люди, а также разговаривали, смеялись и хныкали. Они помогали друг другу: наматывали старые бинты, прилаживали костыли, рисовали уродливые кровавые раны. Три женщины дёргали в разные стороны ребёнка в пелёнках и спорили, кто пойдёт собирать милостыню вместе с ним.

Рейн почувствовал дурноту от стоящего смрада, в котором смешивались пот, кровь, грязь, резкие духи, горелая трава, еда, кислое вино. От всего увиденного хотелось спрятаться, скорее уйти и бежать как можно дальше — да хоть во дворец, только не оставаться здесь!

Заставляя себя не отводить взгляд, Рейн ещё раз осмотрелся. Вот тот самый Замок, который порядочные семьи вспоминали только как страшную присказку для детей, чтобы предостеречь тех от поздних игр. Язва, струп, уродливое пятно на Лице.

Рейн заметил, что к ним приближается женщина. На вид лет тридцати пяти, в молодости она явно была красавицей, хотя и сейчас могла посоперничать со многими.

Высокая и стройная, в длинной юбке с рваными краями и простой тёмной блузе. Светлые волосы свободно ниспадали на плечи. Черты лица — правильные, улыбка — спокойная, взгляд тёмно-зелёных глаз — уверенный. Несмотря на простую одежду и окружение, она держалась легко и с явным достоинством. Такая могла получить титул «королевы».

— Рейн Л-Арджан, я ждала тебя, — сказала женщина. — Меня зовут Адара, и мне есть о чем поговорить с тобой. Прошу, пройдём в мой дом, погода ещё не располагает к уличным разговорам, — она улыбнулась.

Внешность, приятный мягкий голос, правильная речь — всё указывала на то, что слух о побеге Адары из семьи великого или благородного рода был правдой. Рейн перестал обращать внимание на нищих, на смрад и уставился на женщину. Видимо с ней действительно есть о чем поговорить.

— Да, — просто ответил он.

Рейн смутился: а как обращаться к этой женщине, как вести себя с ней? Может, он стал королём, но по-настоящему никогда не был на том месте. Замок не располагал к учтивым разговорам, но в то же время Адара так держалась, что грубить ей или опускаться до речи Канавы просто не хотелось.

Женщина завела его в дом — единственное каменное строение, которое было видно в округе. Он напоминал один из тех, что стояли на Первой: простой, тёмный, но внутри оказался светлее, чище, да и пахло здесь не сыростью, а крепким чаем и сладостью.

Адара провела Рейна до комнаты, освещённой газовыми рожками. Это была простая гостиная: невысокий столик в центре, за ним — несколько кресел под потертыми накидками. Наверное, комната служила одновременно кабинетом: в углу стоял письменный стол со стопкой книг и чернильницей.

Королева прошла по старому выцветшему ковру и, опустившись в кресло, сделала Рейну приглашающий жест, затем скомандовала Эйли, идущей следом:

— Завари нам чай и принеси свежего хлеба с сыром. Устроим ранний завтрак. Справишься?

В голосе слышалась мягкая настойчивость — в семьях великих и благородных именно так старались обращаться со слугами. Рейн чувствовал всё большее любопытство. Он сел напротив женщины, снял куртку и снова внимательно изучил её лицо, стараясь отыскать сходство с кем-то из тех киров, кого он знал.

Адара сначала нахмурила тонкие аккуратные брови, заметив это разглядывание, но затем улыбнулась и с той же мягкой настойчивостью проговорила:

— Итак, Рейн Л-Арджан, король Кирии. Раз Канава манит тебя сильнее дворца, давай поговорим.





Глава 13. Королева




— Поговорим, — сухо откликнулся Рейн.

Слова Адары прозвучали по-деловому скупо, с долей пренебрежения. Этим она сразу напомнила Совет. Рейн решил, что с ней тоже стоит держаться настороже. Женщины бывали опасны не меньше мужчин, и та, которая стала королевой нищих, могла оказаться врагом посильнее многих.

— Так кто вы?

— Давай сначала поговорим, кто ты.

— Ноториэс, инквизитор, король, — Рейн широко улыбнулся, потирая клеймо. — Выбирайте любой ответ.

Он сдвинулся на край кресла, сбив накидку, и продолжил:

— Дальше вы спросите, чего я хочу, так? Вы думаете, что знаете, что со мной произошло. Допустим. Тогда вы должны понимать, что я хочу сгноить весь этот чертов Совет, всю Церковь и Инквизицию. Чтобы люди сами пошли к Дому Совета и подожгли его, — он с улыбкой откинулся на спинку. — Так кто вы, кира Адара? Чего хотите вы?

Женщина опять не ответила на вопросы:

— Так давай сделаем это, Рейн. Давай сгноим Совет, Церковь и Инквизицию, — она улыбнулась мягкой красивой улыбкой, как если бы предлагала попить чаю или звала на прогулку.

— Я-то это сделаю, даже если придётся привязать к себе взрывчатку и так войти в Дом Совета. Я один, мне терять нечего. А вы? Зачем вам это?

Женщина призадумалась, точно решала, можно ли ему довериться. Рейн знал таких: лучше не давать ей время подумать, надо сразу найти болевую точку.

— Что сделал Совет? Вы — из знатного рода, так? Отец попытался отдать замуж за богатенького подонка, и вы сбежали? Нет, слишком мелко. Может, кто-то из великих вас обрюхатил, а родители выкинули ребенка? Или над вами надругались?

По мере того как лицо Адары искажалось и превращалось в маску, наваждение спадало всё сильнее. Никакая это не благородная дама, и настоящего благородства у неё не больше, чем у практика-ноториэса. Рейн был уверен, что она хранит достаточно грязных секретов, а её поступки — поступки обиженной женщины, а не защитницы народа.

Хотя в глубине души хотелось ошибиться. И найти настоящую поддержку, а не как тогда.

С тихим стуком вошла Эйли, поставила на стол между креслами ароматный чай, отдававший чабрецом, и тарелку с белом хлебом и сыром. Рейн тут же схватил ломоть, кинул на него кусок сыра потолще и жадно вцепился зубами.

Эйли уставилась на него. Адара указала рукой на дверь, и девушка, то и дело оборачиваясь на короля, медленно вышла.

Рейн быстро проглотил последний кусок и снова уставился на правительницу Замка.

— Так что с вами произошло?

Она мелодично рассмеялась:

— Не спеши раскрывать мои карты, Рейн.

— Но мои раскрыты. Может, мне и нечего терять, но я не готов слепо доверять людям. Хватит уже, достаточно верил.

— А все ли карты? Расскажи, что с тобой произошло, из-за кого ты стал таким?

Голос Адары зазвучал по-матерински добро и нежно. Она придвинулась к столику и сделала небольшой глоток чая.

— Хорошо, заключим сделку. Сначала вы расскажете, что задумали, а затем я — что со мной произошло на самом деле.

Улыбка Адары перестала быть нежной. Она состроила гримаску и недовольно ответила:

— Не играй в инквизитора, Рейн. Ты оказался здесь из-за меня, и не тебе ставить условия.

— Хорошо, тогда я уйду. Или что, не выпустите? Как мертвец я немногого буду стоить. Возьмёте пленником и попробуете поторговаться с Советом? Но это не поможет его «сгноить». Вам ведь нужен не я, а король Кирии, которого знает народ: и все эти ваши нищие, и знать. Так?

Рейн увидел, как крепко тонкие пальчики Адары сжали ручку чашки. В этом жесте уже не было ничего благородного — только плохо сдерживаемая злость.

Да, инквизиторы говорили верно: враг врага может стать хорошим другом. Но битва закончится, и от дружбы не останется ни следа.

— Хорошо, Рейн. Всё просто. Да, я действительно из великого рода, и я сбежала. В Совете — мой муж, который бил меня и лишил дочери, и любовник, с которым мы хотели уехать, да он не пришёл. Но дело не только в этом. Я всегда знала, что мне строить новый мир.

Рейн уставился на Адару. Из великого рода. Фанатичка. Обиженная женщина. Опасная смесь. Так кто она?!

И кто в Совете — её муж, а кто — любовник? И та дочь?

Он потёр подбородок. Официально дочери были только у Крейна У-Дрисана и Нола Я-Эльмона. Но у главы торговой гильдии был ещё сын, и Адара бы упомянула его. У церковника…

Адара, значит.

— Эстера А-Даран?! — воскликнул Рейн и с такой силой опустил руки на деревянный стол, что чашки подпрыгнули.

Я-Эльмон сказал правду: он действительно не тронул свою жену, но как та сбежала? И кого тогда выдали за погибшую от чахотки девушку? И, выходит, это мать Адайн? Во имя Яра!

Женщина поджала губы и небрежно бросила:

— А ты неглуп, Рейн. И как это Совет не рассмотрел, каков ты.

— Я знаю, где ваша дочь.

— Что?!

— Я расскажу, когда всё узнаю.

Казалось, Адара вот-вот бросится вперёд. Она испепеляла его взглядом и всем своим видом напоминала разъяренную кошку. Рейн вспомнил, как сам постоянно видел в Адайн бродячую кошку, и на лице появилась усмешка. Мать и дочь — одна другой лучше.

Адара сделала глубокий вдох и быстро вернула на лицо спокойную улыбку.

— Ладно, Рейн, раз тебе так хочется узнать историю моей наивной юности, будет тебе история.

Она села в пол-оборота, положила руки на подлокотники и, поглядывая куда-то в сторону, начала:

— Отец ещё в молодости переехал с Рьёрда, но так ничего и не добился. Мы постоянно жили в долгах, однако всё, что он делал — это ждал, когда мне исполнится шестнадцать, и я выйду за кого-нибудь побогаче.

Рейну показалось, что это не он вынудил её — она сама хотела рассказать о себе.

Адара сделала паузу и улыбнулась воспоминаниям:

— Мама была не такой. Она понимала и хотела свободы — и для меня, и для всех. Она была из Детей Аша. Отец стал для неё прикрытием, чтобы проникнуть в круг великих родов.

Рейн потёр виски. Великие и нищие, Дети Аша, родители и дети — всё смешалось в единый клубок, и это ему чертовски не нравилось.

— Отец не обращал на меня внимания, а мама всюду брала с собой. Помню, как я сидела в полутёмных гостиных, слушала эти странные разговоры: о жертве Аша и поисках Яра, о настоящей сущности демонов и, конечно, о народе. Как Совет пытается заткнуть его, как распоряжается чужими судьбами, о вранье и лицемерии. Какой тут брак! Всё, чем я грезила с десяти лет — это революция.

Рейн вспомнил Адайн. Она явно пошла в мать, а не в отца. Такая же упрямица с непоколебимой верой.

Хотя нет. Вера Адайн явно поколебалась. Иначе бы она не сидела там, на первом ряду, и не смотрела на короля без демона холодным бездушным взглядом. От той девчонки, которая клялась весь Лиц разобрать по кирпичику ради одного из них, ничего не осталось.

— Мама относила себя к либеральному крылу, а мне были близки идеи радикалов. Сколько раз мы спорили из-за этого! Но она говорила верно: не важно, какой за тобой стоит род, недостаточно выйти на площадь и начать взывать к революции. Нужно быть кем-то другим, кем-то важным для народа.

Адара повернулась, и Рейн встретился своим взглядом с её — совсем как у хищницы. Кем-то другим, важным — это королём?

— Мама умерла незадолго до моих шестнадцати. Я не знала, что делать без неё. Дети Аша только отмахивались от меня: мала ещё. Тогда я решила, что всё равно продолжу мамино дело, как умею. Я принимала приглашения, ходила на званые ужины, танцы. Осторожно заводила разговоры, искала тех, кому близки наши идеи. Но вот появился Нол Я-Эльмон. Он держался спокойно и молчаливо, но я видела, какого труда ему стоит сдержать себя от криков и грязного слова, от сигар, от тяги к власти и роскоши, от ревности. Мне казалось, что это отличный вариант — сын великого рода, будущий глава Церкви. Его переход на нашу сторону станет моей личной победой, и тогда-то Дети Аша начнут меня уважать, как уважали маму. Я согласилась выйти за Нола, а отец был только рад.

Адара снова посмотрела в сторону. Нахмурившись, она с грозным видом продолжила:

— Но ничего у меня не вышло. Чему нас учит Церковь? Послушание, смирение, молчание. И этот урок она умеет преподавать только через боль. Вот и Нол за каждое слово, которое ему не нравилось, бил меня. Я долго, очень долго верила, что справлюсь с ним, но не вышло. Даже после рождения Эль он не изменился.

Рейн скривил губы. Звучало так, словно она специально родила, чтобы привязать к себе мужа.

— А ведь ему нужно было всего лишь послушать демона. Честно сказать, что он хочет управлять, а не врать о заботе о народе. Признаться, что ему нравятся дорогие перстни, а не ограничивать других. Да лучше бы научился стрелять или фехтовать, хоть это и не положено церковникам, чем вымещал силу на мне и слугах!

Голос Адары зазвучал обиженно. Рейн понял, что не испытывает к женщине жалости. Может, она и заслуживала сочувствия, но в её поступках немногое было лучше поступков Я-Эльмона. Они вступили в сражение на равных.

Адара вздохнула:

— Хорошо. Когда мне было двадцать, я познакомилась с одним юношей. Он был даже младше меня, — на лице появилось мечтательное выражение. — Его уволили из гвардии, и после он никак не мог найти работу. Тогда решил стать наёмником, чтобы побыстрее заработать, сбежать и устроить мне жизнь не хуже, чем в Лице.

Рейн вздрогнул. Был в Совете один наемник…

— Как его звали?

Адара печально улыбнулась.

— Рейн, я же вижу, что ты всё понимаешь.

Он кивнул. Так вот о каких «личных счетах» с Я-Эльмоном говорил В-Бреймон.

Да черт возьми, как все эти нити могли так спутаться! История начиналась с борьбы за лучшее место для себя, а превратилась в разборки между любовниками. Что дальше: незаконнорожденные дети, потерявшиеся братья и сестры, неродные родители?

Хотелось громко выругаться и пролистать от этой сцены — к другой, той, где снова начнутся борьба и месть.

— Мы договорились бежать. Я не знала, что делать с малышкой Эль. Ей едва исполнилось три, она постоянно плакала. Из-за неё нас было легче найти. Но когда я рассказывала о Детях Аша, Эль так улыбалась, — при этих словах Адара сама улыбнулась, а Рейн скривился ещё сильнее. — Я решила, что оставлю её ненадолго, и заберу, когда мы устроимся.

Может, отец и мать Адайн оказались живы, да смысла от них не было.

Ненадолго, ага. Только в жизни так не бывало. Те, кто обещал вернуться, обычно не возвращались, они бежали от прошлого, придумывая сотни оправданий.

— Я ушла, но Ригард не явился. Я не знала, что делать дальше, и позорно вернулась домой.

Рейн постарался вспомнить, что говорил глава Инквизиции о тех счетах. Он сказал:

— В-Бреймон думал, что Я-Эльмон убил вас. Он стал инквизитором, чтобы противостоять ему.

Адара скрестила руки на груди:

— Ему было девятнадцать, когда мы решили сбежать, а в Инквизицию Риг вступил только через семь лет. Что-то долго он собирался с духом. Если хотел отомстить, мог просто убить Нола — он же наёмник! Нет, Риг струсил и передумал бежать.

Рейн кивнул. Это было согласие не со словами Адары, а со своими мыслями. Да, в ней говорила не только фанатичка, воспитанная другой фанатичкой, но и обиженная женщина. В Совете было двое мужчин: первый лишил надежды, второй — любви, — и она лелеяла обиду семнадцать лет. Это страшно, и опасаться Адару стоило не меньше, чем её врагов.

— Нол понял, что я хотела убежать. Он опять поднял на меня руку, но вступилась новая служанка, бедняжка не знала, на что способен Нол. Он… — королева замолчала и поджала губы. С щек исчез румянец. — Не рассчитал сил и убил её. А это могла быть я. Нол запер меня, но я выбралась и сбежала — уже окончательно. На следующий день по городу разнеслось: Эстера А-Даран умерла от чахотки, Нол Я-Эльмон безутешен и скорбит по любимой жене.

Рейн задумался: наверное, глава Церкви, чтобы скрыть своё преступление, выдал служанку за жену. Вот почему по рассказам слуг они видели кровавую рану. Однако деньги для них и для врача не оставили сомнений: это его жена, и она болела чахоткой, раны не было.

— Пусть так, — голос Адары зазвучал холодно. Она откинула волосы назад и посмотрела в глаза Рейну. — Эстера А-Даран умерла, да. Но та, которая осталась, умела выживать. Мне пришлось опуститься до жизни в самой грязной части Лица, но я выбралась. И где-то там сейчас живет Эсси Даран — владелица небольшой лавки, где делают горячий шоколад. А есть Адара, которая от неловкой воровки поднялась до королевы Замка. Но моя любимица — Эста Э-Дар. Ох, эта затейница хранит много секретов. А какая она целеустремленная! Сколько же времени ей понадобилось, чтобы подчинить старых упрямцев из Детей Аша, но она справилась и возглавила их.

Рейн почувствовал, как челюсть медленно поползла вниз. Он уставился на женщину и не знал, что и сказать — слишком много вопросов возникло в голове.

Адара рассмеялась и воскликнула с притворной улыбкой:

— Ах, бедный мой мальчик, ты так взволнован! Ну слушай же. В Замке меня научили воровать. На первые же деньги я купила себе документы на имя Эсси Даран. Накопив небольшой капитал, позволила ей купить лавку и нанять двух работниц. А они и рады: дело идёт неплохо, деньги платятся вовремя, но хозяйка появляется редко, да и тогда молча оглядится и сразу уйдет.

В голосе Адары зазвучала гордость. Рейн впервые почувствовал уважение к ней. Да, она была фанатичкой, плохой женой и ещё более ужасной матерью, женщиной, помешанной на своей обиде. Но она умела выживать, умела выбираться из ловушки лучше любой крысы. Она упала туда, где не был даже Рейн, но поднялась — да не в одной жизни, в трёх.

— Эсси не целеустремленная, она ценит покой и стабильность. Адара оказалась побойчее. Замок — королевство со своей знатью и народом. Адаре пришлось поднять настоящее восстание, чтобы стать правительницей. Тем более поводы были: бывший король брал уж слишком большой налог со своих подданных.

— Зачем? — воскликнул Рейн. — Какой прок от этого места?

Адара отхлебнула уже остывший чай и ответила с улыбкой.

— Сила бывает разной, Рейн. У меня нет гвардии, практиков или церковного воинствующего ордена в своём распоряжении. Моя армия другая: тихая, незаметная и готовая даже на самоубийство, ведь терять ей нечего. Такие воины стоят не меньше, поверь.

Рейн почувствовал страх. Хотелось встретиться взглядом с Астом и попросить у него совета. Он хотел борьбы, но вместе с ней — свободы и доверия. А эти красивые руки, как и жадные лапы Совета, только бы взяли поводок да ухватили посильнее. Лай-не лай на такого хозяина, сила будет у него. И если он примет условия Адары, так и останется цепным псом, который бросается вперёд по команде.

— Эста понравилась бы тебе, Рейн. Ей пришлось сложнее всего, — Адара вздохнула. — Я по-прежнему горела делом и хотела вернуться к Детям Аша, но они бы мне не поверили: слишком много всего случилось. К ним могла присоединиться Эсси, но у неё не было знатного происхождения, и эти упрямцы никогда бы не позволили ей возглавить крыло. Тогда я вспомнила о своём друге детства. Он оказался так мил, что согласился помочь с документами и взять простую девушку в жены. Так Эста Дар стала Эстой Э-Дар. Отец решил, что мой милый друг взял в жены служанку и лишил наследства. Он не знал, что мы оба с шестнадцати грезили переменами в Кирии, и что этот поступок для него важнее мнения отца.

Рейн скрестил руки. Знал он одного из Детей Аша из рода Э. Черт возьми, ну хоть сейчас-то пусть он ошибётся!

— И как зовут вашего «милого друга»?

— Это не важно, — Адара улыбнулась. — Эсте понадобилось много времени. Только в начале этого года она возглавила Детей Аша. И теперь самое время сбросить маски

Рейн провёл рукой по лицу. «Спасибо за доверие, черт возьми».

Послышался тихий стук, затем в комнату заглянула Эйли.

— Дерек принёс послание от Монка, — она протянула запечатанный конверт. — Ещё он передал, что гвардия вышла на улицы патрулировать город вместе с полицейскими, а инквизиторы вынюхивают в Канаве и Сине.

Адара взяла конверт и выразительно посмотрела на Рейна.

Видимо, вчера Совет пытался справиться без шумихи, а сегодня решил собрать все силы. Зачем? Король мог не появляться на людях и день, и два, и больше — это бы не вызвало вопросов.

Он вздрогнул. Советники опять скажут, что король продался Детям Аша. Или что те похитили его. В любом случае шестёрка останется святошами. И все эти гвардейцы, инквизиторы и полиция — не просто так. Совет понял, что Рейн готов начать войну и решил ударить первым. Он будет выслеживать, пока не превратит короля в испуганного загнанного пса.

Нет уж. Д-Арвиль тогда сказал верно: он не сторожевой пес, а охотничий. Ему охотиться.

Адара распечатал конверт и глазами пробежалась по серой, низкого качества бумаге. Она взмахнула рукой, и Эйли, взяв с письменного стола ручку и чистый лист, услужливо подала ей.

— Подожди пару минут, Рейн, мне нужно ответить. Моё королевство требует внимания, — улыбнувшись, Адара начала торопливо писать. Рейн попытался заглянуть в текст, но женщина так положила руку, что не было видно ни строчки.

Он снова подумал о королеве.

Итак, в этом году она возглавила Детей Аша и не стала откладывать мечту о переменах. Но можно ли на них положиться? Между консерваторами, либералами и радикалами не было единого мнения, все ли её поддержат? Наверняка нет, иначе бы она начала действовать раньше. Что ей помешало: отсутствие денег, плана, нужного количества сил?

— Что ещё слышно из города? — спросила Адара, не поднимая голову от бумаги.

Эйли перечисляла, загибая пальцы.

— На юге из канала достали труп. Перерезали горло. Думают, это Замок.

Адара кивнула.

— Один из королей Канавы сегодня женится.

— Кто?

— Дар Крейн.

Рейн сразу насторожился. Может, про «Три желудя» тоже что-то скажут или про его владельца.

— На ком?

Эйли пожала плечами:

— Это неизвестно, он скрывает. Тильда видела рядом с ним благородную девушку, — она загнула третий палец и продолжила: — Ночью с кондитерской фабрики украли сахар. Всех работников уже допрашивают. Жун говорит, они вот-вот поднимут бунт.

— Сахар, — Адара задумалась и посмотрела на Эйли. — Необычный выбор, надо разобраться.

— Что мне сделать? — с готовностью откликнулась служанка.

— Ничего, — королева ответила снисходительной улыбкой и вернулась к письму.

— Порвалось, — девушка ткнула рукой в Рейна. Он задумался и не сразу понял, что та говорила ему. — На куртке.

Рейн взял за рукав и разглядел дыру около сантиметра. Раньше на этом месте была заплатка.

— Я могу зашить.

— Спасибо, не надо, — Рейн смутился.

— Да, молодец, зашей, — скомандовала Адара. — Ты будешь помогать Рейну также, как мне. Теперь это твоя работа.

Эйли робко протянула ему руки.

— Черт возьми, — буркнул Рейн и передал Эйли куртку.

Закончив и отдав письмо, королева спросила:

— Итак, Рейн, должно быть, ты не терял время и придумал, какой вопрос мне задать.

— Так что вы собираетесь делать?

— Революцию, Рейн.

Он ухмыльнулся.

— Как? Что, я выйду на площадь и обращусь к народу? Думаете, меня послушают?

Адара снисходительно ему улыбнулась, совсем до этого — для Эйли.

— Нет, не послушают. Ты будешь символом. Король, который сбежал от Совета после того, как узнал его страшные тайны. Или так: король, который не смог молчать. Рейн, что ты знаешь о революциях?

Он осторожно ответил:

— Ничего.

Снова та снисходительная улыбка. Рейн почувствовал злость.

— В Ленгерне революция случилась десять лет назад. Она началась зимой с восстания рабочих на заводе. Выдалась зима с холодами, каких давно не было. Столица оказалась не готова. Дров и продовольствия не хватало. Ленгернийцы вышли на улицы… В Кимчии прошлый год был неурожайным. Люди начали голодать. Они выбрали послов и отправили к императрице просить помощи. Ещё до того, как они вернулись, разнёсся слух, что правительница ответила: «Если хлеба нет, пусть едят торты». Кимчийцы вышли на улицы… Всегда нужен повод, понимаешь? Спусковой крючок, как на ружье. И наше дело — создать такой повод. Слова короля не могут стать им, они только подводят итог. Нужна ситуация — здесь и сейчас, которая гнетёт и не даёт жить.

— И какую ситуацию мы создадим? — хмуро спросил Рейн. Если она нужна, выходит, народу скоро станет ещё хуже.

Адара коварно улыбнулась:

— О, Совет сам всё сделает. Достаточно небольшой помощи, просто подтолкнуть людей в нужную сторону. В этом мне помогут нищие, агитаторы Детей Аша и ты.

— А что дальше? Ситуация будет, но кто позаботится о народе? Вы? Но вы даже о дочери не позаботились.

Адара вздрогнула. Лицо стало гримасой, но всего на доли секунды — и вот уже она снова превратилась в уверенную и решительную королеву.

— Я пыталась вернуть Эль, как только нашла место, где мы могли спокойно жить. Я познакомилась с людьми, которые пообещали забрать её. Они меня предали, — она сморщилась. — Это были радикалы, и им оказалось важнее заставить Нола платить. Эль сбежала, а я так и не смогла найти её.

— Вы ни разу не спросили, где она. Сразу начали о революции.

Адара выпрямилась ещё сильнее и холодно ответила:

— Если моя дочь жива, уверена, она меня поймёт. Она — такой же народ, о котором я забочусь. Совет унижает и обманывает её так же, как других. На первом месте должно стоять наше дело, после — всё остальное.

Рейн вздохнул, потирая клеймо. Да, Адайн поняла бы. И Кай, и Эль, и Ката с Виром. Они тоже выбрали дело.

Наверное, это правильно. Если быть на той стороне, которая выбирает, а не на той, которая оказывается «остальным».

— Так ты со мной, Рейн? — настойчиво спросила Адара.

Он потёр клеймо сильнее. Как никогда захотелось, чтобы Аст был рядом. Уж он бы знал, что сказать.

Адара была единственной, кто мог протянуть ему руку, кто хотел того же. Так что останавливало от простого «да»? Рейн сам не мог понять: то ли он опять боялся стать тем, кем могли пожертвовать, то ли думал не о революции — только о мести.

А демон помог бы разобраться в своих желаниях и чувствах.

Рейн взъерошил волосы. «Ну же, что как тряпка!» — подумал он с настойчивостью и представил недовольное лицо Аста.

Адара насмешливо фыркнула:

— Можешь говорить с собой вслух. Так, кажется, размышляют те, у кого нет демона?

Рейн ответил злобным взглядом. А лицо-то её проглядывало всё больше. Он не нуждался в сочувствии, но и отвечать смешками она не имела права.

— Если кто и разговаривает с собой вслух — тому место в доме призрения. Я знаю, что демон — это определённая зона разума, но он не может думать и чувствовать больше самого человека. Я остался прежним, и мне не нужен демон, чтобы понимать, чего я хочу.

«Нужен», — хотелось жалобно перебить самого себя. Рейн мотнул головой.

Нет. Он справится сам, даже в одиночестве. Должен справиться.

Как он там раньше думал? Чтобы мальчишку больше не повели по коридорам Чёрного дома за то, что он попытался стоять за себя. Чтобы другого мальчишку не пытали из-за смелых идей. Чтобы какую-нибудь девчонку не забрали из дома и не бросили на улицах Канавы, а другая не осталась одна, на чужом месте. И чтобы ни у кого больше не вырвали душу и сердце разом.

Ага. Все эти мальчишки и девчонки выросли такими же лицемерами и убийцами — немногим лучше Совета. И правильным решением было одно: отобрать у них дело, которое они задумали, и самому перегрызть глотку Совету.

— Так чего же ты хочешь? — Адара, прищурившись, посмотрела на Рейна, будто пыталась досмотреться до глубин души. Он уставился в ответ.

«Фанатичная сука», — Рейн вынес вердикт. Она — из Детей Аша. Их лидер — тот, кто похищал детей и молчал, подобно Совету. Якобы ждал момент, да продолжал десятилетиями спокойно смотреть. И также жестоко шёл по головам.

Хотелось разорвать всех: Совет, Детей Аша… Для них не было места в мире — больше не было. Но напасть сразу на обоих не удастся — надо на время принять чью-то сторону. Из двух ублюдков выбрать одного, которому он позволит застегнуть поводок на шее.

— Я… — начал Рейн и неожиданно замолчал, повернув голову — с улицы послышались крики.

Адара недовольно поморщилась и подошла к окну. Несколько секунд она простояла, вглядываясь, затем выбежала из комнаты. Рейн не стал смотреть — сразу бросился следом.

По коридору, через дверь, во двор. Эйли лежала на земле, постанывая. Рядом валялась куртка Рейна и нитки. В грудь девушки вцепился небольшой зверек, похожий на горностая или ласку, но с шерстью покороче. Двое «калек» пытались снять его, однако животное крепко вцепилось когтями и зубами.

Рейн ещё не успел добежать до Эйли и достать нож, как зверёк стал слабеть — его оторвали от груди и отбросили в сторону. Он слабо шевельнулся и уже не встал.

— Черт возьми! — прорычал Рейн, подскочив к Эйли. Он не посмел коснуться её, только взглянул в красивые синие глаза-льдинки.

— Это что, крыса? — слабо прошептала девушка.

«Калеки» помогли встать. Она повисла на их руках. Кофта на груди была разорвана, сквозь прорези виднелись глубокие царапины и укусы.

— Отведите её к Эльде, она перевяжет раны, — приказала Адара.

С оханьем Эйли попыталась наклониться, чтобы поднять куртку Рейна. Он осторожно взял её за руку и твердо сказал:

— Пожалуйста, иди перевязать раны. Для меня это важно.

Эйли смущенно опустила взгляд. «Калеки» повели девушка вглубь скопления лачуг.

Адара и Рейн уставились друг на друга.

— Всего несколько часов, так? — спросила королева.

Рейн кивнул, смотря вслед Эйли. Да, её уже никто не отмоет, не откормит и не приоденет. Не увидит, что она, в общем-то, симпатичная девчонка, не заметит этих красивых льдистых глаз. И теперь точно — из-за него.

Рейн ткнул зверька носком ботинка. Мёртв.

Это был лакка — тварь с южного материка Нангри. Их продавали только на Чёрном рынке — они могли стать оружием более опасным, чем все шпаги и ружья.

Подобно псу, лакки по запаху выслеживали цель, кусали его и отравляли смертоносным ядом. Тот появлялся при определённом образе питания и стоил зверькам жизни. Передав яд, они умирали сами, жертва — только через шесть часов. Идеальное убийство.

Животные с трудом переносили климат Кирии, а их воспитание и содержание требовали огромных трат. Во всём Лице этих тварей было не больше десятка, и они принадлежали Инквизиции, используемые для поиска или убийства наиболее важных жертв.

Видимо Совет понял, что не смог приручить пса и решил, что тот не усидит на цепи — легче его убить. Да только вещь с запахом Рейна оказалась у другого, и лакка напал не на того.

У Эйли было всего шесть часов и ни минутой больше. В Кирии не существовало противоядия, замедлить действие яда тоже не мог никто. Хотелось взреветь, раскрушить что-нибудь, врезать кулаком по морде, разораться самыми грязными словами.

А на её месте должен быть он. Из-за чертова Совета, этих лицемерных скотов. И у них — не один лакка.

Рейн быстро бросил:

— Если лакка здесь, инквизиторы могут прийти. Я ухожу. Я уже достаточно испортил.

— Нет! — уверенно воскликнула Адара, перегородив ему дорогу. — Ты нам нужен, Рейн. Ты не должен уходить.

— Чтобы ещё кто-нибудь умер из-за меня? — Рейн беспомощно развел руками. — Эйли же не виновата.

— Не виновата. Но так случилось, и это уже не исправить.

«Сука», — холодно подумал Рейн.

— Если ты не хочешь, чтобы Совет продолжал бесчинствовать, ты останешься.

Рейн посмотрел в сторону, куда ушла Эйли с «калеками», затем на худое тельце лакки.

— Ты ведь знаешь, что в одиночку не справишься. Ты прав, можно обмотаться взрывчаткой и взорвать Дом Совета. Но мёртвые не бывают счастливы — им всё равно. Ты этого хочешь? Неужели ты не представляешь свою жизнь, когда не будет Совета, когда ты избавишься от клейма ноториэса?

Рейн вспомнил дом под крышей из красной черепицы. Не хотелось ему больше в этот дом. Те, кого он назвал кирпичиками в фундаменте, оказались самым ненадежным материалом.

Да так рассыпалась, что кирпичи летели и задевали всех. И кто-то за это должен заплатить.

— Ну так что, Рейн? Революция?

Зелёные глаза Адары стали ярче, точно колдовские болотные огни. Таким глазам он уже поверил раз, и ни к чему хорошему это не привело. Но теперь ему было по-настоящему нечего терять.

— Революция, — Рейн уверенно кивнул.

Пёс так пёс. Он снова сменит хозяина и сядет на цепь. Но это ничего. Главное, что ему покажут направление, где притаилась добыча. И сначала он перегрызёт ей горло, а потом цепь, на которой уже так долго сидит.





Глава 14. Западные традиции




— Во имя Яра, — прошептала Эль.

Да, она сама сказала, что готова на свадьбу с Даром, однако её упорно не покидало чувство, что всё происходит не по-настоящему. Девушка знала: стоит сказать хоть слово Каю или Адайн, они помогут, но это будет её слабость — не ради этого она бежала однажды.

— Скажешь — я от тебя уйду, — Леми, презрительно скривив губы, отвернулся.

Эль вздохнула. Если она сбежит от своего обещания, сама будет презирать себя. Хотела найти своё место — вот, получай, научись держать слово.

И как бы не было страшно, Дар по-прежнему оставался единственной надеждой. План Кая провалился, Рейн сбежал, убив Алкерна Мишака. И пусть Антония пообещала найти его, сколько времени ей понадобится? И что ещё случится с Рейном за это время? У Кая было желание, но у Дара — реальные силы.

Передёрнув плечами, Эль закрыла глаза.

Крейн сдержал слово — свадьбу назначили на четверг. Он пришёл утром, забрал всех из башни и привез в дом на окраине Лица. Здание выглядело нежилым, словно его сняли на день-два и наспех обставили, но так это или нет, Дар не ответил — только посмотрел свысока и исчез.

Весь день из сада доносились чужие голоса — его готовили к церемонии. Эль боялась выйти из комнаты, даже просто выглянуть в окно. Ещё слышалось обещание Крейна, казавшееся угрозой: «Всё будет по правилам, милая моя». Она не знала, чего ждать от западных традиций, но думала, что хорошего в них не может быть ничего.

Девушка открыла глаза и снова обвела скромную, с простой обстановкой, но чистую и светлую комнату взглядом. Не так она себе представляла свою свадьбу, совсем не так!

Эль сидела за простым деревянным столом с большим зеркалом. В отражении виднелась Адайн, заплетавшая ей волосы. Девушка была растрепанная и неумытая, но лишь отмахивалась: успеет собраться.

Левую руку Эль опустила вниз. Коли стоял рядом и с сосредоточенным видом рисовал на ней коричневые узоры.

— Так зачем это? — повторила девушка.

Коли не отвечал и молча работал, а Киро только пялился на Адайн и пытался разговорить её. А ведь братья знали о традициях Ири не понаслышке.

— Ну посмотри же внимательнее, — откликнулся Киро.

Эль пригляделась к рисункам. Казалось, не было дела, которое не удавалось Коли. Девушка видела, как метко он стрелял, в башне он занимался ремонтом, а сейчас — выводил аккуратные четкие линии, которые складывались в красивый рисунок луны, солнца и звезд.

— Луна — женский символ, солнце — мужской. На Ири помешаны на традициях, символах и поговорках, привыкай.

— А звёзды?

— А звёзды — это просто красиво, — Киро улыбнулся.

— Почему мужчина переходит в род женщины, а не наоборот?

Эль покосилась на Киро, Адайн тут же сердито воскликнула:

— Не дёргайся!

Она пыталась сделать причёску уже не первый раз, но ничего не выходило. Эль устала сидеть, устала от дёргания волос, но видела, что с Адайн лучше не спорить.

— Эта традиция перешла от местных племен. Ирийцы считали, что женщина и так отдаёт мужчине слишком многое, поэтому он, как защитник, должен перейти в её род.

— Надо же, хоть кто-то это заметил, — ответила Адайн. Она явно хотела добавить что-то ещё, но замолчала, покосившись на Киро.

— Сказал бы я, кто это заметил, — парень раздражённо щёлкнул пальцами, и показалась крошечная искорка пламени.

— А почему жёлтый? — торопливо спросила Эль, чтобы они не поссорились. Свободной рукой она указала на красное платье на кровати, расшитое жёлтой нитью. — Это ведь цвет разлуки.

Эль не подобрала кошелёк, брошенный Даром, и отказалась покупать наряд. Тогда Дар, наверное, специально, чтобы позлить её, затеял цирк с западными традициями. Сам или нет, Крейн продумал всё: утром ей принесли платье и туфли, белье, косметику, украшения, даже для гостей приготовили одежду. Только на ехидный вопрос о служанках он буркнул: «Сами справитесь».

— У нас это цвет весны, гармонии, счастья.

Адайн вдруг бросила расчёску на пол и воскликнула:

— Да иди оно к черту, не умею я!

Коли аккуратно положил кисточку и коричневую краску на стол, подобрал расчёску и спокойно ответил:

— Я помогу.

Киро и Адайн переглянулись. На лице девушки появилось виноватое выражение.

Эль проследила за Коли в зеркале. Мягкими движениями он расчесал ей волосы, сделал косу и вплёл в неё цветы. От этой услужливости, от умения делать всё становилось не по себе — от парня хотелось отшатнуться. В то же время Эль чувствовала к нему острую жалость и всё гадала, как с ним поговорит и какое слово подобрать.

Закончив с волосами и рисунками, Эль переоделась. Свадебное платье Ири было длинным, до пят, и узким, по фигуре, с квадратным декольте и рукавами до локтя — ниже оба предплечья покрывали изящные изображения звёзд, лун и солнц.

Девушка посмотрела на себя в зеркало и снова вздохнула. Она не могла понять: то ли в нём отражалась она, то ли совсем чужой человек. И цвет волос, и черты лица были так знакомы, но прическа, выражение глаз, даже этот наряд словно принадлежали кому-то другому.

Леми тихо спросил:

— Так мы меняемся или становимся собой?

У Эль не было ответа на этот вопрос, и она не знала, какой вариант пришёлся бы ей по душе больше.





Когда с приготовлениями было закончено, уже в сумерках, девушка вышла из дома. Гости собрались на улице полукругом. Вечер выдался тёплым, безветренным — наверное, это были последние хорошие дни осени. В воздухе сладко пахло цветами, а ещё — опавшими листьями.

Стоило сделать шаг, как Эль почувствовала на себе взгляды: шестеро — из Крысиного совета, ещё человек пять — со стороны Дара. Все они были одеты по западным традициям. Девушки — с заплетёнными волосами, в узких светлых платьях, расшитых красной, золотой или серебряной нитью. Мужчины — в длинных, до колен, пиджаках, прямых брюках. Все это казалось таким чужим, нереальным, что хотелось рассмеяться.

По другую сторону сада высилась палатка, державшаяся на четырёх столбах, украшенных цветочными гирляндами. Под ней стоял ирсай — как сказал Киро, так на Ири называли человека, обладающего правом проведения свадебного обряда. Это был совсем старик — лет шестидесяти, не меньше, в тёмно-золотом одеянии. Сцепив руки на животе, он с улыбкой смотрел на Эль и Дара, ожидая, когда они подойдут к нему.

От края палатки тянулась дорожка из лепестков, которая закручивалась и образовывала семь кругов — от самого широкого до узкого — не более метра в диаметре. В центре горел огонь.

В начале дорожки уже ждал Дар. Он смотрел свысока, но выглядел спокойным, непоколебимым — скала, да и только.

Эль вздрогнула и взглянула не на него — на Леми. Надо быть смелой и научиться держать своё слово.

Девушка подошла к Дару и взяла его за руку — на удивление мягкую и податливую. Она уже знала, что первые три круга вести ей.

Эль сделала несколько шагов, Крейн покорно последовал за ней. Она громко произнесла:

— Я клянусь держать тебя за руку и в счастье, и в горести, в лучшем и худшем, в богатстве и бедности.

Эль прошла первый круг, смотря прямо перед собой. По обе стороны дорожки из лепестков стояли хмурый Кай и Адайн с задорным видом, сияющая Ката и спокойный Нелан, Антония, которая всеми силами пыталась удержать на лице улыбку, Киро, нетерпеливо притопывающий ногой, и равнодушный Коли.

Вступив на второй круг, Эль продолжила:

— И перед лицом Яра я обещаю: я буду любить, и не найдётся в мире силы, что разлучит нас с тобой.

Девушка на секунду посмотрела на Дара и, начав третий круг, повторила:

— Я буду любить и идти рука об руку. Всегда.

На четвёртом Дар покрепче перехватил ладонь Эль и встал перед ней. Сейчас уже она пошла позади, уставившись ему в спину, в длинный белоснежный сюртук, расшитый золотой нитью.

— Я клянусь принять твой род, твою семью, твои традиции и любить их, и защищать, и оберегать. И перед лицом Яра я обещаю: я буду любить, и не найдётся в мире силы, что удержит меня. Я буду любить и укрою от бури и шторма. Всегда.

На седьмом круге Эль и Дар встали рука об руку и вместе произнесли:

— Я буду любить, и выбор мой — всегда.

Они замерли напротив друг друга. Из разделял только костер, и от него шёл нещадный жар, но они должны были остановиться как можно ближе друг к другу.

Дар достал из кармана серебряный браслет — простую полоску не больше сантиметра шириной с узором, в котором переплетались солнца и луны. Эль медленно подняла над огнём левую руку, и он надел этот браслет.

Вот и всё. Вместо официальных подписей, как на Рине, простой браслет, а взамен документов — взгляды очевидцев.

Он получил букву великого рода, она — оплатила помощь.

— Это не жертва, а выбор, — прошептал Леми, расправляя плечи.

Ирсай торжественно поднял руку, они подошли к палатке. Старик проговорил, словно обращался к небу, а не к паре или к гостям:

— Я закрепляю слова, сказанные этим мужчиной и этой женщиной, и перед всем миром заявляю: отныне и вовек их руки связаны воедино. Именем Яра я называю вас мужем и женой и заклинаю: любите, живите и да расступится тьма перед вашим огнём.

Дар крепко держал Эль за руку. Он снова повернулся к ней и ехидно прошептал:

— Милая моя, — и легко коснулся губ губами.

«Во имя Яра», — эта мысль едва не превратилась в громкий крик.

— Ну же! — прошипел Леми. — Будь сильной. Это не казнь, в конце концов.

Гости окружили Дара и Эль. Незнакомые мужчины с его стороны отвечали ей только хмурыми кивками. Также Крысиный совет с недоверием смотрел на Крейна. На некоторое время Эль и Дар оказались отделёнными друг от друга. Адайн тут же воскликнула:

— Ты хотела когда-нибудь стать сбежавшей женой?

Эль не сдержала улыбки. Ката с серьёзным лицом прошептала:

— Во имя Лаара Семиликого, не ошибись в своём решении.

После они вернулись в дом. Вместо шумной церемонии с песнями и танцами, как на Рине, их уже поджидал скромный, даже скорее семейный ужин.

Эль села бок о бок с Даром во главе широкого стола. Рядом ходила единственная служанка и то и дело наполняла бокалы гостей. Эль залпом выпила шампанское и сразу скривилась.

— Ты бы не помедленнее, — заметил Дар. — Ты мне трезвая нужна.

Эль вздрогнула и уставилась в тарелку, затем выпила ещё один бокал — торопливо и жадно. Внутри разлилось приятное тепло. Голоса говоривших точно разом приглушило, черты лиц стали менее ясными. И даже эта нелепая свадьба, казалось, произошла не здесь, не сейчас, не с ней.

С беззаботной улыбкой Эль откинулась на спину кресла. Дар стоял в углу комнаты и беседовал с одним из своих гостей. Оба мужчины то и дело хмурились и явно не ладили. Эль только отмахнулась и с любовью посмотрела на всех «своих».

Кай и Адайн сидели рядом. Он крепко сжимал в руках низенький стакан с виски, она держала за ножку бокал с вином и крутила жидкость по стенкам. Они бросали друг другу редкие слова, а когда смотрели — больше с усталостью. Но стоило второму отвернуться, взгляд смотрящего сразу смягчался, а на лице появлялась детская наивная улыбка.

Эль почувствовала жалость: ну что они, неужели нельзя просто поговорить? Чего они ждут, сколько уже моментов упущено? Жизнь — вот же она, и она не становится длиннее, так стоит ли бояться?

— Кто бы говорил, — хихикнул Леми. — Разок честно призналась Рейну — всё, умная да смелая?

Эль зло посмотрела на демона, затем повернулась к гостям. Напротив Кая и Адайн сидели Ката и Нелан. Они выглядели спокойными, уверенными и обменивались нежными взглядами. Эль на миг показалось, что это её родители — каких у неё не было, но каких она представляла в мечтах.

Девушка сделала глоток вина. Оно уже перестало обжигать, теперь во рту чувствовалось приятное послевкусие сладости и ягод.

Пройдёт час, два, три — они все вернутся в башню, разойдутся по своим комнатам. Кто-то в одиночестве, потому что не может найти нужных слов, кто-то вместе. А она?

— Во имя Яра, — прошептала Эль.

Она ведь даже не знала, где будет жить! Вернётся в башню, а может в «Три желудя»? Останется в этом доме? Или уедет к Дару? А если уедет, то что потом?

Эль посмотрела на Леми беспомощным взглядом и отпила ещё вина. Она так хотела получить возможность проявить себя, доказать всем, что тоже что-то может. Да забыла, что помимо шанса нужно просить сами силы — как иначе не струсить и не отступить?

Вернулся Дар. Даже не посмотрев на девушку, он принялся аккуратными движениями резать мясо на тарелке. И с этим человеком навсегда.

Эль снова перевела взгляд на Адайн и Кая. А ведь поговорить — это правда так важно. Она не хотела быть, как они. Девушка с вызовом в голосе спросила Дара:

— Так зачем тебе я?

Сидящий рядом мужчина с жадным интересом уставился на них. Дар прищурился, и тот сразу отвернулся.

— Почему ты так хочешь поквитаться с отцом, что отказываешься от настоящей жены? От законных детей? И берёшь меня? — девушка говорила громче положенного.

Дар положил нож и вилку, вздохнул и посмотрел на Эль таким взглядом, что она сразу неуютно заёрзала в кресле и почувствовала себя меньше. Она сделала большой глоток вина и снова спросила с вызовом:

— Так зачем?

— Поговорить хочешь? — тихо, как будто с угрозой, произнёс Дар.

— Хочу! — громко ответила Эль.

Сразу несколькие посмотрели на них. Дар крепко сжал её запястье и с силой потянул за собой. Он буквально вытолкнул девушку на улицу и, остановившись у выхода, наклонился к её лицу и прошипел:

— Это сделка, забыла? Говорить друг с другом мы не обязаны.

Воздух приятно холодил и освежал, и уверенность потихоньку исчезала. Глядя на Леми, тоже притихшего и замершего на одном месте, она спросила:

— Может и не обязаны, но я хочу знать все условия сделки. Что стоило твоего «всегда»?

Дар снова вцепился в руку Эль и потащил вглубь сада. Ветер разметал лепестки с дорожки, они разнеслись по саду и в темноте казались крупными хлопьями снегами. Девушка зябко поёжилась, но решила не признаваться, что ей прохладно, и не проситься назад.

Остановившись под палаткой, Дар прислонился плечом к столбу, увитому цветами. Он скрестил руки и спросил:

— Ты сама не сказала всей правды, а от меня её ждешь, так, значит?

Эль призвала все силы, чтобы посмотреть в зелёные глаза Дара и не отвести взгляд.

— Да, я не сказала всего. Я хотела спасти друга, понимаешь? Когда речь идёт о жизни и смерти, не думаешь о благородстве или чести. Да, следовало сказать, но у меня не было ничего, чтобы предложить тебе, и я решила рискнуть.

— Ты ведь меня не знала, да и не знаешь даже сейчас. А если бы я убил тебя? Или избил за ложь? Да просто вышвырнул за дверь?

— Но ведь речь шла о моём друге.

Помолчав, Дар опустил руки и начал — сначала негромко, затем жёстко, с напором:

— Знаешь, я так хотел быть на месте парня, ради которого девчонка уходит из дома в Ре-Эсте, идёт против собственного отца, не боится прийти к королю Канавы, даже свободой жертвует ради него! Только вот та девчонка делала это ради себя. А значит, не многого стоило то место.

Эль подняла на Дара взгляд, полный возмущения. Он посмотрел в ответ, как на неразумного ребенка.

— Ну скажи мне, что затеяла всё это от большой любви к Рейну? Или к своим друзьям? И услышав про отца, ты так бесишься, потому что он — язва на теле Кирии, а не твоя собственная рана, да? Я же не слепой. Ты бы уцепилась за любого, кто мог дать тебе шанс.

Эль вздрогнула. Эти слова звучали хуже проклятья и ругани, но Дар был прав. Всё это она затеяла не ради Рейна. Она не любила его. Но хотела доказать и себе, и ему, и всему миру, что не хуже, что тоже что-то может. Ей был нужен не Рейн, а борьба за него — да за любого, лишь бы, наконец, сменить молчание на настоящую жизнь.

Хотя нет. Не мог быть Дар прав.

Эль с надеждой поглядела на Леми. Он же всегда знал всё лучше её самой! Ну чего он не начинает спорить? Не могло же это быть настоящей причиной?

Стало ещё холоднее. Эль передёрнула плечами и обхватила себя руками. Дар со вздохом снял пиджак и протянул ей

— Во имя Яра, ты же хуже ребенка. Такие упрямцы лишь в тринадцать встречаются. Ладно. С тобой разобрались, теперь от меня правду хочешь, значит?

Накинув пиджак на плечи, Эль сделала шаг в сторону от Дара. Ну всё же что это за человек! Нет, не человек — демон. Она совсем, совсем его не понимала. Он же только что смеялся над ней, пытался унизить, а тут вдруг решил поиграть в правду?

— Ну, это не было унижением, — хмыкнул Леми. — Правда не бывает унизительной, но она колется, да.

Дар вздохнул и опустил взгляд. Сейчас он стал казаться младше — мальчишка, который должен признаться родителю в проступке, да боится.

— Дело не в отце, а в правде.

Теперь Эль сделала шаг к Дару и внимательно вгляделась в его лицо.

— Когда мне было одиннадцать, в Лице началась эпидемия чумы. Ты помнишь её?

Эль покачала головой. Дар снисходительно улыбнулся:

— Ну куда тебе. Я тоже заболел. В то же время в город с Лёна приехал врач. Он говорил, что у него есть лекарство, которое может вылечить. У мамы не было денег на него. Да что там, ни у кого из Канавы не было столько. Тогда мама пошла к, — Дар скривился и с презрением закончил: — У-Дрисану. Только она не вернулась. Я до сих пор не знаю, что с ней произошло. Может, он её избил, и она умерла где-то в подворотнях. Или сразу убил и спрятал тело. Я всё ждал её, ждал, а затем попытался дойти до У-Дрисана — нет, скорее доползти.

Эль вздрогнула. Она сделала ещё шажок к Дару и осторожно коснулась его предплечья.

— Я так и подох где-то на улицах Канавы. А очнулся в окружении трупов, в очереди на сжигание. Чума пощадила меня, но, кажется, это был уговор: она ушла в обмен на то, что когда-нибудь я заберу жизнь У-Дрисана. Я хочу сделать это сам и не просто пробраться тайком, а зайти открыто, на равных — не как вползала мать, на коленях и с мольбами. Сначала я узнаю, что он с ней сделал, затем вырву его поганый язык, а после — вырежу сердце.

Эль молчала, не зная, что сказать. Разве Дару нужно сочувствие? Вовсе нет. Или её обещание помочь? Тоже нет. Все, что она должна была, она уже сделала. Дар видел перед собой всего одну цель и упрямо шёл к ней.

Девушка прислонилась по другую сторону столба, провела кончиками пальцев по стеблям и бутонам, обвивающим его, и тихонько проговорила:

— Я знаю, что тебе это неважно, но я хочу помочь, правда. Я не жалею, что сдержала слово.

— Как будто я бы дал тебе выбор, — Дар улыбнулся, и в этой улыбке почудилось что-то лукавое.

— Я думаю, что да, — уверенно ответила Эль.

— Думает она… Не жалеешь, значит. Ты же знаешь, что и на востоке, и на западе традиция одна: после свадьбы муж и жена проводят вместе ночь?

Эль резко выпрямилась. Знала и думала об этом, но… Она посмотрела на Леми, прося помощи.

— Сколько тебе лет вообще? — Дар улыбнулся. — Пятнадцать, шестнадцать? Я детей не трогаю, не бойся.

Эль со вздохом ответила:

— Двадцать, вроде, — девушка понурила плечи. А может и нет. Она ведь даже не знала, когда родилась где, у кого.

— Это меняет дело. Раздевайся.

Эль открыла рот, но так ничего и не могла сказать. Он же только что, ну сам же сказал… Дар расхохотался:

— Во имя Яра, видела бы ты своё лицо! Не переживай, в моём возрасте девушек уже ценят за ум и характер, а не за личико, можешь быть спокойна.

Эль с негодованием посмотрела на Крейна. Да как он может так вести себя с ней! Сам будто был желанным призом. Это сделка!

Леми хитро прищурился:

— А кто-то думал, что понравился ему.

Девушка раздраженно махнула рукой. Всего на секунду же подумала! А с чего тогда Дару быть с ней откровенным? Да и она не такая уж глупая…

Эль скрестила руки на груди и съязвила:

— А ты умеешь делать комплименты, и как ещё за тобой толпы девушек нет?

Дар с улыбкой посмотрел на неё, и Эль сразу отвернулась.

— Что, обиделась? Я не люблю эгоистичных людей, вот и всё.

— Я эгоистичная? — Эль с ещё большим возмущением посмотрела на Дара.

— Есть немного, — Леми шепнул на ухо.

— Опять напомнить, из-за кого ты на самом деле оказалась на этом месте? — Крейн снисходительно улыбнулся. — Едем домой, милая моя. Хоть посмотришь, где я живу — а теперь и ты.

Эль покорно пошла следом, думая об одном: да, ко всему этому её привело желание спасти не Рейна, не друзей — себя из той клетки молчания и смирения, в которую настойчиво пытался упрятать отец. И куда оно приведёт дальше?





Глава 15. Покаяние




Весь Лиц шумел, разговоры шли только об одном: Дети Аша похитили короля. Он покаялся, затем сел в карету… Больше его никто не видел. Это не просто напугало людей, а всколыхнуло и наполнило город недоверчивыми взглядами.

Эль каждый год ходила на покаяние, однако такие толпы видела впервые. Как правило, оно длилось с рассвета до заката, но не в этом году. Огромные вереницы выстраивались далеко за пределами церкви, а люди всё шли и шли: до работы, сбегали во время, приходили после.

Эль и Дар появились около полудня — раньше после двенадцати почти никого не было, но сейчас людей собралось так много, что они окружили Центральную Церковь плотным кольцом. Толпа присмирела, однако стоило очереди сбиться, сразу раздавались недовольные крики.

Они постояли немного, потом Дар заплатил двум мальчишкам, чтобы те держали место за них. Один, постарше, прибежал вечером, когда стемнело, и Эль с Даром вернулись. Заняв место на скамье, они продолжили ждать.

Центральная и Северная Церкви считались самыми богатыми и старинными, и вход туда был «не для всех». Только великие и благородные семьи, а также узкий круг богачей не из знати, могли заходить внутрь.

Эль с удивлением осматривалась: сегодня это правило осталось в прошлом. Вокруг толпились женщины и мужчины в одинаковых одеждах простого края, но по ним всё равно было видно: в одной стороне — знать, в другой — бедняки.

Они держались поодаль, обменивались презрительными взглядами, а между ними ходили церковники и пытались следить за порядком, но это получалось всё хуже и хуже. Даже запахи другие наполнили зал: вместо привычных ладана, мирта и мяты в воздухе тяжело пахло пёстрыми духами и потом.

— Их всё больше, — шепнул Дар.

Эль посмотрела в сторону входа: зашла группа мужчин в скромной, но чистой одежде — они напомнили ей мелких лавочников. Наверное, пришли, как закончился рабочий день — в ту Церковь, которая была ближе.

Девушка снова повернулась к отцу и продолжила смотреть на него тяжёлым, изучающим взглядом. Он держал спину идеально прямой, руки спокойно лежали на подлокотниках деревянного кресла. Глава Церкви сидел с царственным видом и так кивал кающимся, точно в его руках была их жизнь и смерть.

Эль даже разглядела, что сегодня отец надел меньше перстней. Всего один, золотой, с крупным рубином — любимый, от деда.

Людей становилось только больше, но Эль и Дар постепенно пересаживались с одной скамьи на другую, всё ближе к главу.

Позади послышался женский голосок:

— Да защитит великий Яр кира Я-Эльмона, — вздохнула женщина. Эль быстро обернулась на неё: та сложила руки в молитвенном жесте. — Сначала похитили его дочь, затем племянницу. Он несёт тяжелое бремя.

— Да, пусть защитит… — протянул спутник женщины.

Он пренебрежительно скривил губы. Чёрные цвета в одежде и вышитый сокол выдавали — инквизитор. От такого не стоило ждать сочувствия.

— Опять повторяешь чужие байки, — Леми закатил глаза, и Эль поспешила одёрнуть себя. Не ей судить инквизиторов или церковников — да и кого угодно.

Отвернувшись, девушка села поближе к Дару и опустила голову, чтобы никто раньше времени не узнал её.

— Что будем говорить? — спросил Крейн.

Эль посмотрела на Леми. В голове она уже десяток раз прокрутила покаяние перед отцом, но менее страшно от этого не становилось. А если он ответит не так, как она ждала? Если откажется признавать сбежавшую дочь? Или сделает вид, что не поверил, что на самом деле это Дети Аша её надоумили вернуться?

— Не знаю. Ты поможешь мне?

— Конечно, — уверенно ответил Дар, и Эль просияла улыбкой. Он добавил: — Если у тебя не получится, весь мой план провалится.

Улыбка сползла с лица. Ну да, чего это она подумала, что он поможет ради неё самой. Забыла, что ли, с кем имеет дело? Всё это — часть сделки.

Эль не заметила, как подошла очередь. Дар неожиданно схватил её за руку и потянул за собой. Девушка сделала два шага и встретилась с отцом взглядами. Она смотрела только на него, но чувствовала: кто-то из знати тоже узнал её и уставился. Со стороны, где стояли бедняки, по-прежнему доносился шепот, но киры на скамьях попритихли.

Ну так что отец: подаст голос, встанет, закричит или останется холодной статуей?

— Эль, — послышалось от него. Это было искреннее удивление, без злости или пренебрежения.

Она опустилась на колени перед ним, Дар — рядом. Девушка потянулась к руке отца и дотронулась губами до внешней стороны ладони. Она показалась безжизненной — это была не та рука, которая могла так хлестко ударить.

— Перед ликом Яра, — громко начала Эль, чтобы её услышало как можно больше людей. — я признаюсь, что пошла против воли своего отца, но сейчас я пришла, чтобы просить у него прощения.

«Притворяйся так, точно от этого зависит жизнь, лги, как в последний раз» — сказала Адайн вместо напутствия. А жизнь сейчас правда зависела от лжи.

— Отец, — Эль подняла глаза на Я-Эльмона и придвинулась к нему. — Я признаюсь и великому Яру, и тебе: я полюбила этого человека, — она дотронулась до плеча Дара. — и сбежала с ним. Ты предназначал меня другому, но я не могла отдать тебе дочерний долг. Мне бы жизнь стала не мила, если бы этот человек не был не рядом, — Эль посмотрела на Дара и изобразила улыбку. — Не могу я признаться, что любовь моя неправильна, но признаю другое: демон подбил меня на побег, и нет мне прощения, что я ушла. Перед ликом Яра, перед всеми я прошу тебя: прости и благослови наш союз.

Отец медленно поднялся с кресла. Он ещё не выпрямился во весь рост, как Дар быстро начал:

— Перед ликом Яра я признаю, что нарушил законы чести, уведя эту девушку из дома. Перед ликом Яра я признаю, что совершил ошибку, не получив благословения у её отца.

Глава Церкви, расправив плечи, свысока посмотрел на Дара. Тот покорно склонял голову, но голос звучал с той же уверенностью:

— Я прошу прощения за свою неправильную смелость и благословения нашего союза. Я заверяю: эта девушка дороже мне целого мира, и как бы не была сильна моя вера, если я не получу благословение, я раз за разом буду выбирать свои чувства, а не Церковь.

Леми ехидно скривился:

— Ну что, померяемся лицемерием, отец?

Отец подтянул к себе трость и крепко сжал. Лицо исказилось. Эль не поняла: то ли это нога опять разболелась, то ли он был в ярости.

— Эль, дочь моя, — последние слова он выделил голосом. Девушка задрала подбородок, встретилась с отцом взглядом и сразу опустила лицо — так полагалось.

— Мне больно от того, что ты оставила меня. Если бы ты знала, сколько я тебя искал и сколько сил приложил для этого. Моё сердце до сих пор дрожит, — по рядом пронеслись сочувственные вздохи. — Но я рад, что ты жива и вернулась ко мне. Моя Эль.

В голосе послышалась нежность. Девушка гадала: сколько сил понадобилось отцу, чтобы сказать это, глядя не на Адайн, а на неё?

Я-Эльмон взял Эль за руки и помог встать. Она вздрогнула: он никогда не держал её вот так, ладонь к ладони, как отец — дочь. Но это было совсем короткое мгновение — наверное, показалось, прикосновения не было вовсе. Затем он протянул руку Дару и громко сказал:

— Я жду вас дома, дети мои. Мне больно, но я знаю: силён не тот, кто никогда не слушал своего демона, а тот, кто послушал и нашёл в себе силы начать борьбу.

Эль провела рукой по лицу, точно смахивала слезы. Осторожно шагнув к отцу, она обняла его. Послышался горячий шепот:

— Я вас сгною.

Эль отступила, задрала подбородок и холодно посмотрела на Я-Эльмона. С губ просились слова: «Нет, отец, это я тебя сгною», — но она только улыбнулась и, взяв Дара за руку, пошла вместе с ним к выходу под десятками чужих взглядов.





Эль и Дар не пошли в дом Я-Эльмона после покаяния, но приехали туда утром. Слуга проводил их в кабинет, в котором она не была здесь со дня побега. Отец сидел за столом с газетой в руках, перед ним стояла чашка кофе. Круги под глазами выдавали бессонную ночь.

Он аккуратно свернул газету, отложил на край стола и произнёс:

— Так-так-так.

Дар оценивающим взглядом осмотрел его кабинет и, не дожидаясь приглашения, опустился в кресло. Он указал на второе со словами:

— Присядь, милая моя.

Глава Церкви скривился. Девушка села на край кресла. Эль никогда не сидела в этом кабинете — отец не звал её сюда, а если она сама приходила, торопился выпроводить.

Кожа кресла оказалась холодной и неприятной на ощупь — нет, она была высочайшего качества, но всё в этом кабинете вызывало тошноту. Даже запахи кофе и книг, которые прежде казались такими приятными, сегодня стали отвратительными.

— Значит, дурная кровь вернулась и прихватила с собой паршивого щенка.

— А вы не так любезны, кир Я-Эльмон, как о вас говорят. Как хорошо, что я не верю в Церковь, иначе с такой добродетельностью церковников я бы жестоко разочаровался.

Отец смерил Дара уничтожающим взглядом и обратился к Эль:

— Что тебе надо?

— Да у вас деловая хватка, кир Я-Эльмон, — не сдержался Дар.

Эль умоляюще посмотрела на него: ну пусть помолчит! Она знала, что от отца не стоило ждать любезностей — ну и пусть. Главное, доказать ему, что она должна остаться. И не важно, придётся для этого умолять или угрожать. Место рядом с ним ей было необходимо.

— Отец, — начала Эль.

Он сразу скривился.

«Лги, как в последний раз», — вспомнился совет Адайн.

— Ко мне тогда пришла Адайн и предложила сбежать. Мы договорились о встрече, но она не явилась. Я побоялась вернуться домой. Без неё ты бы… — она не закончила и махнула рукой.

«Лги, как в последний раз».

— Но я больше не могу так. Я хочу остаться Я-Нол. Хочу жить нормальной жизнью, я больше не могу скитаться.

Отец скрестил руки, откинулся на спинку кресла и ехидно спросил:

— Ты думала, я в это поверю? Во имя Яра, ты глупее посудомойки даже.

Дар сделал такое же ехидное лицо и сказал:

— Мужчина, от которого бегут и дочь, и племянница, явно тоже не блещет умом.

— Выродок, тебе давали слово?

— Если бы я ждал, когда мне дадут его, я бы до сих пор молчал.

Эль съёжилась под тяжёлым взглядом отца.

— Так что тебе нужно? Думаешь, я приму тебя назад?

— Почему тогда вчера ты не прогнал меня?

— Что гласит третий завет?

Эль быстро откликнулась:

— Дари миру то, что хочешь получить в ответ, и будь с людьми тем, кого хочешь видеть рядом с собой.

— Я должен простить тебя. Ты поняла, какую ошибку допустила, послушав демона, и начала бороться с ним. Ты — моя сила.

Эль хотела что-то сказать, но не нашлась с ответом. Во имя Яра, как столько лицемерия и хитрости могло уживаться в одном человеке? Как его не тошнило от собственной лжи? Неужели вся эта власть, которую давала Церковь, богатство стоили того? Он же из-за этой лжи потерял всех!

— Должен? — горько спросила Эль. — Прошу, отец, будь честен со мной, хоть раз. Что ты делаешь?

— Честен… — протянул отец. — Яр учит нас прощать, и я больше, чем другие, должен следовать его словам. Но я не могу. Хорошо, я буду честен: мой демон силен, и под его влиянием я сделал много ужасных вещей, о которых хочу забыть. Всю жизнь мне приходилось бороться с ним, но не всегда я одерживал верх.

Эль покачала головой. Не демон его подбивал. Не демон был властолюбцем и эгоистом, а он сам. И если свою жестокость отец пытался оправдать борьбой с ним, тогда… Эль не знала, что тогда, да и не хотела знать.

— Сейчас мой демон говорит: «Спусти чертовку с лестницы или выпусти всю эту грязную кровь из неё».

Дар сразу подался вперёд, словно ждал удара Я-Эльмона. Девушка вздрогнула и беспомощно посмотрела на Леми. Она ведь уже давно признала себе, что у неё нет родной семьи, но почему до сих пор было так тяжело слышать все это?

Поднявшись, Эль медленно проговорила:

— Ты мог не любить меня, не замечать — я бы поняла это. Но унижать меня ты не имел права. Кем и где бы я не была рождена, я такая же, как ты. И сейчас ты ничего мне не сделаешь.

Казалось, Я-Эльмон вот-вот рассмеётся ей в лицо. Эль продолжила:

— Не переживай, я не собираюсь жить здесь. Мне только нужна фамилия. Я не хочу жить без имени и положения. И я не буду играть спектаклей, как ты, отец. Я честно сказала, что мне нужно, и также честно обещаю: если при всех ты перестанешь называть меня своей дочерью, я не побоюсь ничего и расскажу всё, что знаю о тебе — а знаю я многое. Жаль, что ты не замечал, когда я была рядом. Отец, — Эль буквально выплюнула последнее слово. Оно показалось ей мерзким, скользким.

Девушка бросила взгляд на Леми и мысленно пообещала: больше она этого слова не скажет — не ему.

Дар поднялся и встал рядом. На лице появилась весёлая улыбка, но взгляд оставался холоден:

— Кстати, я с востока, и теперь моя фамилия — Я-Крейн. Хочешь померяться силами — ну рискни, старик, брось мне вызов. И уж поверь, я позаботился: если со мной или с Эль что-то случится, твои секретики узнают все.

Эль и Дар вышли за дверь. Послышался звон разбитой чашки.

Слуга с испугом посмотрел на кабинет, затем поклонился и чинно произнёс:

— Кира Я-Нол, позвольте проводить вас.

Они дошли до конца коридора, и мужчина с улыбкой спросил:

— Когда нам ждать вас снова, кира Я-Нол?

Эль ответила холодным взглядом. Ещё недавно он, как и другие в доме, не замечал её, повторяя поведение отца. А сейчас расстановка сил могла поменяться, и сразу послышалось угодливое «кира», «ждать».

— Когда надо, — грубо ответила Эль.

Они вышли из дома, Дар громко рассмеялся, девушка улыбнулась следом.

Они справились. Дар получил вход в семьи великих и благородных, она осталась дочерью главы Церкви.

Эль знала высшее общество: киры, удивленные выходкой, скоро начнут звать их на все приёмы Ре-Эста. И теперь нужно закрепиться в этом обществе, чтобы подобраться к Я-Эльмону со всех сторон. Он будет ещё осторожнее, но ничего. Она разоблачит его, а вместе с ним — всю лживую Церковь.





Глава 16. Семья




— Да не знаю я, что с ним делать! — раздраженно буркнул Кай Адайн, пока они поднимались по лестнице. Девушка замерла на несколько ступенек выше:

— Ты мне обещал.

— Я помню, — с ещё большим раздражением ответил Кай, плотно сжимая губы.

Всё полетело к чертям. Алкерн и Рейн не доехали до оговоренного места. Кай с Коли и Киро прождали больше часа, но карета не появилась. Сначала они думали, что Мишак решил отказаться от их договора, но к ночи разузнали: найден труп камердинера, а король исчез.

«Чертов Рейн», — Кай не переставал злиться на него. Нашёл момент для побега! Ещё бы каких-то десять минут, и они бы забрали его. Но нет, этот идиот удумал показать себя! И теперь прятался по норам, как настоящая крыса.

Кай отправил Антонию, Коли и Киро на поиски, но раз за разом они возвращались без результата. Короля не видели, о нём не слышали, точно его правда похитили Дети Аша. Кай даже засомневался, что Мишак был делом рук Рейна. Может, на самом деле похищение? Один черт! Он злился каждую минуту, корил себя за медлительность и не переставал думать, как и где найти брата.

А ещё этот мальчишка Малан. Он без конца плакал. Ката нянчилась с ним, но он всё ревел и просился к отцу.

— Что мне с ним делать? — уже спокойнее спросил Кай. Этот вопрос они не раз обсуждали, но никак не могли прийти к ответу.

Родственников у мальчишки не было. Отвести домой и оставить на волю слуг? Адайн уже разузнала, что про них шла плохая молва: Мишак редко бывал дома, а они не боялись поднять на Малана руку, когда тот капризничал.

Сдать в приют? Адайн прожила там несколько лет и сбежала — жилось в приютах Лица хуже, чем на улицах Тары.

— Позаботиться, — холодно отозвалась Адайн. — Хватит с нас Канавы. Мал не должен вырасти, как я или ты. Ты обещал, помнишь?

«Может, мне его усыновить»? — Кай хотел резко прокричать, но промолчал, только хмурым взглядом уставился в спину Адайн, продолжившей подниматься по лестнице.

— А что, из вас вышла бы хорошая семейка, — язвительно произнёс Кирион, скрещивая руки. — Парень, выгнанный на улицу, и девушка без родителей. Да приёмыш, отец которого умер из-за них.

Кай сжал правую руку в кулак. Хотелось со всей дури ударить по этой противной морде.

— На себя же злишься, — ледяным голосом отозвался Кирион, и это помогло немного успокоиться.

«Я позабочусь», — твёрдо решил Кай. Хуже уже не будет: брат остался без демона и сбежал, плана нет, на шее — пятилетний мальчишка. И всё это дерьмо из-за него самого. Самому и разгребать.

На втором этаже нещадно скрипели половицы, под потолком вилась паутина. Короткий коридор был тёмным и пыльным. Уютной старую башню никто не мог назвать, и лишь Коли и Ката пытались поддержать в ней чистоту и остановить разрушения.

Каю было на это плевать. Он прожил в башне вместе с Адайн несколько летних месяцев после того, как отец выгнал его из дома, и место казалось ему таким же надёжным, какими были для него «Три желудя».

Дверь в кабинет была приоткрыта. На сантиметр, не больше. А Кай ведь закрывал её перед уходом, и никакой сквозняк не мог сдвинуть эту старую тяжелую дверь.

Он положил руку на плечо Адайн, останавливая, и молча указал на кабинет. Девушка кивнула. Прижимаясь к стене, он тихонько подобрался к двери. Адайн с видом хищницы двинулась следом, переплетая пальцы на руках, готовясь нападать или защищаться.

— Вас ещё на лестнице было слышно.

С той стороны послышался голос. Знакомый. Пренебрежительно-насмешливый. Самый противный голос и самый ненавистный.

Кай распахнул дверь и прорычал:

— Я тебя убью, тварь.

Вир сидел за столом на стуле Кая, как ни в чем не бывало. Волосы аккуратно зачесаны. В тёмно-синем безукоризненном пиджаке. Но лице — очки, рядом — лист бумаги. Вир по-хозяйски взял ручку и что-то чиркал.

— Нет! — Адайн уцепилась за плечи Кая. — Что тебе надо?

Голос звенел от напряжения, на лице была неприкрытая злость. И всё же она держала Кая изо всех сил и не хотела подпускать к Виру. Почему — он не мог понять.

— Рад видеть вас, Адайн, Кай.

Вир привычным жестом снял очки и потёр глаза.

Хотелось разломать эти очки и воткнуть дужку прямо в глаз профессора. Заслужил, ублюдок.

— Подожди, — осадил Кирион. — Подумай своей башкой. Что ему здесь надо? Он же не за прощением пришёл.

Кай повёл плечами, сбрасывая руки Адайн. Девушка с хмурым взглядом встала рядом.

— Ты на моём месте, профессор, — зло проговорил Кай, уставившись на Вира. Его не волновало, кто сидел в чертовом кресле, но это было единственное, что он мог сказать, чтобы хоть как-то убавить гнев.

— Извини, Кай, но мне привычнее сидеть по эту сторону стола, — Вир провёл рукой по двери, заменявшей его. — Даже такого, — Он сделал приглашающий жест. — Присаживайтесь, нам нужно о многом поговорить.

Адайн остолбенела — столь растерянного лица Кай давно у неё не видел. Он буквально чувствовал, как всё внутри неё переворачивается и переходит в состояние хаоса.

— Вот так просто? — вскричала девушка. — Вломишься к нам и займёшь место, после всего?

Кай сразу почувствовал себя более хладнокровным и уверенным. Теперь уже настала его очередь сделать к Адайн шаг. Он тонко-тонко коснулся её руки, пытаясь успокоить.

— Да надо же, — ухмыльнулся Кирион. — Как раньше прям.

Кай зыркнул на демона.

Вздохнув, Вир с большей настойчивостью повторил:

— Присаживайтесь. Мне есть что сказать, ты права, Адайн.

Кай первым сел на стул. Он скрестил руки и нахмурился. Рейн сбежал, уже неделю его не могли найти, и тут явился Вир. Совпадение? Нет, явно нет.

Девушка осталась стоять, вцепившись взглядом в профессора.

— Адайн, пожалуйста, сядь. Я буду говорить много и долго. Сначала — о себе и о том, почему принял такое решение. Затем — о твоих родителях.

Адайн и Кай одновременно вздрогнули и переглянулись, подруга опустилась на второй стул, точно потеряла силы. Кай сидел рядом и как будто случайно локтем дотронулся её локтя. Он не хотел, чтобы Вир заметил этот жест, но не мог не коснуться Адайн — он знал, что лучше любых слов на неё действовали прикосновения.

Вир сложил руки перед собой и учительским голосом начал:

— Дети редко понимают родителей, но все поступки те делают из-за желания позаботиться о своих детях.

— Это ты-то родитель? — ухмыльнулся Кай.

— Кай, когда я говорил, что вы — моя семья, я не шутил. И в этом есть кое-что большее. Скоро ты узнаешь.

Кай напрягся. Не нравились ему эти слова. Вир опять что-то замыслил, и это казалось таким ясным, как никогда.

— У нас было дело. Был план. Мы хотели побороться с миром за самих себя. Взять всё, что у нас отняли в детстве, юности и взрослой жизни, и что всегда отказывались давать.

Кай с брезгливостью посмотрел на Вира. Очередные громкие напыщенные слова. Раньше он с готовностью слушал профессора, когда тот раззадоривал речами о мести, а сейчас хотел одного — заткнуть эту пасть, а его самого сбросить с башни.

Вир такой же, как все в Совете. Может, они и оказались по разные стороны, но были сделаны из одного материала.

— И для меня это дело — то, ради чего я готов пойти на всё. Я знаю, что мы должны сокрушить Совет, и что от этого будет лучше всем: простым кирийцам и знатным кирам, а главное — нам самим. Вам. Если бы мы не отказались от плана, Рейн начал бы действовать после коронации, а ложь Совета — потихоньку разваливаться, кусочек за кусочком.

— Да что ты говоришь, — прошипел Кай. — Ну давай, вспомни свои первые дни без демона. Хорошо тебе пришлось? А каково Рейну, как думаешь? И ему — действовать по плану? Ха!

Смерив Кая взглядом, Вир спокойно продолжил:

— Я знаю, что мы все заслуживаем правды и шанса. Я решил остановить вас, чтобы вы не потеряли этот самый шанс. Я признаю, что перешёл границу допустимого. Я должен был поговорить — просто поговорить, — Вир выразительно посмотрел на Кая, будто намекал на что-то, — Но слова иногда даются сложнее поступков. Я начал действовать, чтобы защитить наш план, а вместе с ним — наши надежды.

Хотелось плеваться. Надежды, как же!

Кай искоса глянул на Адайн. Девушка смотрела на профессора, как ребёнок — на нерадивого отца. Её лицо читалось лучше открытой книги: она злилась на Вира, злилась на то, что он сделал с ними, и всё же не могла ничего ответить. Он был для неё семьёй, тем отцом, а заодно и матерью, которых у неё никогда не было. И сколько бы Адайн не говорила, что это Кай стал для неё первым близким человеком, это было не так.

И больше всего сейчас он бы хотел ударить Вира, а лучше — хлестнуть кнутом, да прижечь железом, и оставить такие же безобразные шрамы, как у него. Вся эта ненависть разбивалась о привязанность Адайн.

Кай посмотрел на Кириона. Тот просто пожал плечами:

— Выбирай: ненависть и обиды или семья и доверие. Один раз ты уже выбрал, ну, доволен остался?

— Я защищал не только себя. У меня есть брат, — Вир снова посмотрел на Кая, — Его зовут Ригард В-Бреймон, и всё это мы затеяли с ним. Ещё тогда, девять лет назад. Мы хотели бороться любым способом. Я начал действовать из Канавы, а он — пробираться в Совет.

Кай и Адайн переглянулись. Ещё один с братом, ну конечно, почему бы и нет, черт возьми. Паутина оплетала всё сильнее.

— У Рига не меньше поводов ненавидеть Совет, чем у всех нас. Но главная причина — это ты, Адайн.

Девушка вздрогнула. Кай перевел недоуменный взгляд на неё, на Вира и назад.

— Риг стал циником ещё после того, когда его отца-гвардейца несправедливо осудили и повесили. Но я знаю, что весь этот цинизм разоружила одна женщина — Эстера А-Даран.

Кай опять посмотрел на Адайн, на Вир. Девушка тихим голосом пояснила:

— Это моя, — она замялась, будто не хотела или не могла произнести следующее слово. — мама.

— Они долго встречались. Думали убежать, но она боялась преследования Я-Эльмона и не решалась. Ещё и ты была маленькая — ну куда ей, с крошкой на руках? Но Риг убедил Эстеру. Ему нужны были вы обе. Ты понимаешь почему, Адайн?

— Нет! — выкрикнула девушка, мотая головой.

Но она понимала. Кай взял Адайн за руку и ответил кривой ухмылкой на удивлённый взгляд Вира. Он тоже понимал и ни черта не верил профессору.

Кай переглянулся с Кирионом. А если это правда? Тогда ему надо выбрать жертву: родители или надежды на Адайн. И при любом выборе он тоже оставался жертвой.

— Не может… — Адайн не договорила и снова закачала головой.

— Почему не может? — всё тем же спокойным, ровным голосом спросил Вир. — Эстера родила в семнадцать. Ригу тогда было шестнадцать. Оба в самом расцвете сил.

Адайн вырвала свою ладонь у Кая и обеими руками ухватилась за серебряную птичку на шее.

— Заткнись, я не хочу это слышать!

Она обвела Вира и Кая безумным взглядом и расхохоталась:

— Мой отец — Ригард В-Бреймон, глава Инквизиции, это ты хочешь сказать, да? А Нол Я-Эльмон — обманутый муж, да?

«Мой отец — Ригард В-Бреймон», — повторил Кай про себя. И всё бы ничего, если бы это не была цена свободы Д-Арвиля.

Его условие оказалось простым. Он выпустит Кая, всего на тридцать дней. И за этот месяц он убьёт В-Бреймона, затем Энтон «поймает» убийцу и казнит. Станет героем в глазах инквизиторов, и его выберут новым главой.

Это был единственный ключ к свободе, Кай согласился. Он мысленно брыкался и фыркал, насмехался над собой, но знал — это правильное решение. Слишком многие дорогие люди зависели от его свободы.

И он бы поверил, что сбежит, справится, но… Д-Арвиль был таким же ублюдком из Канавы, как Кай. Он знал, где остановились мать и Агни, где жил отец. И угрожал, что с ними расправятся: не важно, сбежит Кай или убьёт Энтона. Глава мог блефовать, да, но проверять Кай не хотел.

Сначала он думал, что сумеет и родителей защитить, и Рейна найти, и спасти свой Крысиный совет. Но прошло четырнадцать дней из тридцати — и ни черта он не продвинулся.

— Да, — Вир кивнул. — Ты — дочь Рига, а значит, моя племянница. Я не просто так называл нас семьёй.

Кай задержал дыхание. Его выбор невелик, и не важно врёт Вир или говорит правду.

Убить В-Бреймона. Лишить Адайн отца. Умереть как преступник.

Не убивать В-Бреймона. Рискнуть родителями и получить Третье отделение в преследователи.

Попробовать переиграть Д-Арвиля. Отличный вариант, но ни один план в оставшиеся две недели он уложить не мог.

Отчаянно захотелось налить виски, сжать стакан покрепче и осушить одним большим глотком.

— Как давно ты это знаешь? — быстро спросил Кай. — Почему раньше не сказал?

— С тех пор, как начал искать настоящую дочь Я-Эльмона. Тогда всё сложилось. Риг долго искал тебя, Адайн. После того как Я-Эльмон убил Эстеру, он хотел забрать тебя.

— Убил? — голос Адайн снова перешёл на шёпот.

— Да. Она попыталась сбежать с тобой и Ригом, но Я-Эльмон не позволил ей этого.

Кай накрыл ладонью руки Адайн и осторожно отвел от птички на цепочке. Она дрогнула, но покорно опустила их.

— Почему ты не сказал раньше? — настойчиво повторила Кай.

Если бы это была правда, Вир сразу ответил на второй вопрос. Нет, профессор никогда не забывал их — только если не хотел отвечать.

— Риг просил. Он боялся. Он ведь не смог найти тебя.

— А почему сейчас ты это говоришь тогда? — голос Адайн зазвучал увереннее. Она придвинулась к Каю и, подняв голову, уставилась на Вира.

Профессор снисходительно улыбнулся:

— Потому что мы все на волоске. Он больше не готов упускать момент. Не бывает ведь слишком рано или слишком поздно. Есть то, что хочется сказать или сделать — значит, не надо медлить. Риг хочет поговорить с тобой, со своей дочерью, пока есть шанс.

Адайн помолчала и звонко воскликнула:

— Ну а если так, почему он позволил Я-Эльмону отдать меня Первому отделению?

Вир замешкался с ответом. Кай подался вперёд. Вот же — это пауза говорила лучше всяких слов.

— Потому что это было безопаснее, чем оставлять тебя с Я-Эльмоном. Он уже давно подозревал, — профессор сделал виноватое лицо. — ещё до моей записки.

— До записки! — горестно воскликнула Адайн. — Что же у меня есть: мама умерла, отец — убийца, дядя — лгун и предатель, тот, кого утром считала отцом — лицемер. Вот это мне везет!

Она покачала головой и вздохнула, затем быстро, как клятву, произнесла:

— Мой отец — Лиц, а мать — Канава. Мне не нужен никто из вас.

Адайн слабо сжала руку Кая, и он едва не расплылся в улыбке. Казалось, это невидимый сигнал «кроме тебя».

— Лучше прямо спроси, — буркнул Кирион. — Если не испугаешься.

Кай поднялся и сурово посмотрел на Вира.

— Убирайся к чертям. Мы тебе не верим, и ты здесь лишний. И молись, чтобы я тебя не увидел больше.

Вир остался неподвижен. Кай сделал шаг к нему, и тут же в руку вцепилась Адайн.

— Не надо. Я тебе верю, Вир, — Кай остолбенел. — но ты здесь правда лишний. Кем бы мне не были ты, В-Бреймон, Я-Эльмон — вы мне не нужны. У меня другая семья. Уходи, мы тебя не тронем, но запомни: ты сам сделал всё, чтобы не быть частью семьи.

Вир быстро поднялся:

— Говорят, люди связаны с демонами чёрными нитями. У меня эти нити разорвали, но я знаю, что есть и другие: красные, которыми люди связаны друг с другом. Мы — семья, и я забочусь о вас. Вы поймёте это.

Адайн ослабила хватку, и Кай сделал ещё один шаг к Виру. Профессор молча вышел. Кай — следом. Не надо, чтобы он кого-то увидел или с кем-то заговорил.

Они миновали коридор, спустились на первый этаж, вышли в сад, и с каждым шагом Вира Кай все сильнее чувствовал: его появление неспроста, и ни к чему хорошему это не приведёт.

Выпроводив Вира, Кай вернулся. Адайн оставалась на стуле, уперев в сиденье руки и высоко подняв плечи. Она посмотрела на него:

— Мы ведь хотели бороться с ними, а как мне теперь это сделать?

На это и был расчёт Вира. Всё, что ему требовалось — поселить сомнения в душе Адайн. Так он разом сделал безоружными и её, и Кая.

Парень пристально посмотрел на Адайн. Как убедить подругу, что Вир солгал? Что у него было, кроме собственных догадок и интуиции? Кай вздохнул. Оставшиеся шестнадцать дней будут сложнее. Но чего ещё ожидать от дней, которые отделяли от смерти — вопрос лишь чьей.





Глава 17. Высшее общество




— Во имя Яра, какие же они противные! — с чувством сказала Эль.

Приглашения не заставили себя ждать. Новость о том, что дочь главы Церкви не была похищена — нет, она сбежала с простолюдином, женилась по западным традициям и дала ему своё имя, — мигом облетела весь Лиц.

Сначала письма сыпались в дом отца, а затем, когда прознали, где живут Дар и Эль — в их особняк. Это был старинный дом в Томе, рядом с биржей, построенный в те времена, когда биржевые работники жили около работы, а не в жилых районах. Даже это стало вызовом для окружающих! Не в Ре-Эсте, как благородные киры, не в Канаве, как простолюдины, не в Сине, как средний класс, даже не в Мысе, как некоторые торговцы — в Томе, ха!

— Полностью согласен, — Дар улыбнулся.

В отличие от Эль, он выглядел спокойным, точно уже сотню раз был на таких приёмах.

Девушка неуютно поёжилась. Даже красивое бежевое платье, изящные туфли на каблуках, рубиновое украшение на шее — всё это казалось чужим. То ли она отвыкла от такой жизни, то ли никогда её не знала по-настоящему.

Мимо скользили девушки, юноши в масках. По стенкам сидели более взрослые: матери и отцы, старшие сестры. Пока ровесники Эль вовсю хохотали, танцевали, жеманничали и улыбались, более взрослые сидели со степенным видом и благосклонно кивали то одному, то второму. И те, и другие вели невидимые сражения — каждый своими методами.

— Вот так маскарад, — хмыкнул Леми.

Эль согласно кивнула. Последний раз на таком большом празднике она была ещё весной, когда отец устроил вечер для церковников и инквизиторов. Казалось, с тех пор прошли годы, и она, наконец, научилась читать, что скрывалось между всех этих лицемерных слов.

Старшие заключали соглашения, плели интриги. Младшие вытаскивали правду, боролись за внимание более благородных, более богатых и также плели интриги. Только совсем маленькие, лет по четырнадцать-пятнадцать, кто впервые вышел свет, вовсю веселились, но и они, натыкаясь на хмурые взгляды матушек, смирнели и вспоминали роль, которую им велели играть.

Отец был прав, когда говорил, что настоящая политика в Лице велась не в Доме Совета, а на званых вечерах.

Эль поправила маску и взяла Дара под руку, как положено. Они подошли к столу с напитками, он протянул ей бокал с шампанским. Оно ударило в нос и легко пробежало по внутренностям, как порыв тёплого ветерка.

— Не спеши, — Дар снова улыбнулся. — Когда это благородные девицы так быстро пили?

— Я не спешу, — Эль смутилась и отставила бокал.

К ним приближалась Мирта, портившая жизнь все годы в пансионате и подбившая поспорить на свидание с практиком. Как у других, на ней была маска на пол-лица, но Эль легко узнала её: по непокорным рыжим волосам, настолько ярким, что просто не верилось в существование такого цвета, и тяжелому волевому подбородку.

Девушки сердечно пожали друг другу руки. Мирта сразу взяла Эль под локоть и с нежной улыбкой воскликнула:

— Ах, Эль, как же я рада видеть тебя! Дик С-Исайд совсем не умеет устраивать вечера, — она наморщилась. — Ну что за тон, созывать всех посреди недели! Да ещё и кого! Одни торговцы — что он, заключать сделки прямо сейчас собрался? Хорошо, что вы здесь!

Не давая ответить ни слова, Мирта бросила требовательный взгляд на неё, затем на Дара:

— Эль, ты представишь нас?

Девушка заметила, что рыжая смотрела на Крейна, как опытная хищница. Он не спешил следовать правилам: стоял прямой, убрав руки за спину и улыбался пренебрежительной улыбкой.

— Спрячь его подальше от неё, мало ли что, — Леми скривился над плечом рыжей.

— Мирта, позволь представить моего мужа Дара Я-Крейна. Дар, это Мирта А-Лансал. Мы вместе учились.

Девушка присела и склонила голову, но заметив, что Дар остался стоять, не поклонился, быстро выпрямилась. На лице появилось недовольство. Он, точно спохватившись, опустил корпус на пару сантиметров — не так, как положено, — и торопливо воскликнул:

— Кира А-Лансал, простите мою медлительность. Я не привык к подобным вечерам.

Эль уставилась на Дара. Что он творит! Они должны стать в обществе своими, а как это сделать, если не играть по правилам?

— Кир Я-Крейн, правда ли, что вы не принадлежите великим и благородным родам?

Выпустив локоть Эль, Мирта сделала едва заметный шаг к Дару и посмотрела на него тем же взглядом хищницы.

— Верно, кира А-Лансал. Если вы услышите, что я рос на улицах Канавы, то знайте: это чистая правда.

Мирта так и засияла от удовольствия. Эль вздрогнула. Стоит рыжей сделать шаг в сторону, как она тут же разнесёт слова Дара по всему залу.

— Чем же вы занимаетесь, кир Я-Крейн?

— Я торговец.

— Вы состоите в торговой гильдии?

— Нет. Мои товары не требуют членства в гильдии.

Улыбка на лице Мирты стала ещё шире. Эль не сомневалась: она поняла, что имел в виду Дар и на какие товары намекал.

Вернее, она сама толком не понимала, чем занимался муж, но догадывалась, что это была контрабанда, а ещё, возможно, наркотики. От Кая и Адайн она однажды слышала, что Дар держал в руках всю торговлю в Канаве, и каждый, кто пытался открывать хоть булочную, должен был сначала получить его разрешение.

— Кир Я-Крейн, вы не боитесь говорить мне об этом? — Мирта лукаво улыбнулась, склонив голову на бок.

— Ну что вы. Разве таким глазам можно не доверять?

Эль вздёрнула подбородок и яростно поглядела на Дара. Если он сейчас же не замолчит..!

— Ну и что тогда? — улыбнулся Леми. — Лучше бы сама вспомнила, что умеешь говорить. Это же она тебя хочет задеть.

Эль передёрнула плечами и шагнула к Дару, подхватывая его под руку.

— Как же я была рада видеть тебя, Мирта! — с чувством воскликнула Эль. — Надеюсь, мы встретимся вновь. Нам пора идти, я вижу, как нас зовет моя тётушка.

Подхватив со столика бокал с шампанским, Эль потянула Дара за собой.

— Тётушка, значит? — спросил он, когда они перешли зал, где было темнее из-за дыма сигар и трубок, тише, так как музыканты остались за дверью, а к запаху табака примешивались ароматы виски. В основном здесь собрались мужчины. Одни сидели тесными кружками и разговаривали, другие — играли в карты и возбужденно кричали.

— А что ты начал говорить! — возмутилась Эль. — Где твои манеры? Да за такие слова и поведение нас больше не позовут ни в один приличный дом!

Дар наклонился к Эль. Зелёные глаза поблескивали в прорезях черной маски и казались особенно яркими.

— Милая моя, о каких манерах ты говоришь? Я вырос в Канаве, меня воспитывала мать-шлюха.

Эль смутилась, но не отвела взгляд.

— Если ты не хочешь остаться в Канаве, чтобы добраться до отца, тебе нужно место в обществе. Давай попробуем. Мне тоже не хочется всем им кланяться и кивать, но сейчас это необходимо.

Дар не ответил и прошёл назад в большой зал.

— Я этим и занимаюсь, — сказал он на ухо, когда Эль догнала его. — Всё это ваше «общество» — просто звериная стая. Если мы не будем кусать в ответ, нас загрызут. Им нужен вызов, ты ведь сама это говорила. Они позвали нас, чтобы поглазеть на непокорную дочку главы Церкви да её избранника из Канавы. Так будем ими. Если мы окажемся как все, перестанем интересовать.

Дар прав. Эль чётко понимала это и боялась согласиться с ним. Она хотела показать, чего стоит, но, когда это потребовалось сделать на самом деле, появился страх. Все они так долго не замечали, или хотели использовать, или насмехались — и ей бросить вызов каждому?

— Да, — просто ответил Леми.

Демон был серьёзен, как никогда. Он как будто разом стал старше и выше, и даже непокорные рыжие вихры легли более опрятно.

Вдруг Дар схватил Эль за руку и напряженно посмотрел куда-то в зал. Было в этом жесте что-то мальчишеское, как у ребенка, который испугался и попытался покрепче уцепиться за мать. Девушка проследила за его взглядом, но не поняла, кто привлек внимание Дара — там, куда он смотрел, стояла обычная пёстрая компания молодежи в масках.

— Ты кого-то узнал? — Эль напряглась.

Отпустив её, Дар выпрямился. Рукой потянулся к маске — то ли хотел снять, то ли поправить, чтобы остаться неузнанным — но ладонь замерла на середине пути.

— Да всего лишь братец с сестричкой, — прозвучал холодный ответ.

Эль снова уставилась в сторону компании, стоящей у столика с напитками. Трое парней, три девушки. Один из них действительно и ростом, и телосложением, и цветом волос походил на Дерита У-Крейна, но бронзовая маска не давала узнать его по-настоящему.

— Ты уверен?

— Да, — ещё более холодно ответил Дар. — Думаешь, я не узнаю эту злую суку, которая пошла в отца?

Эль вздрогнула. Адайн говорила, что они убили Олвию. Выходит…? Во имя Яра!

Рядом с Деритом стояла девушка в необычной серой маске — та закрывала всю правую половину лица, даже глаз. Одета она была в простое синее платье, тёмные волосы — в косе, на груди, на руках — ни одного украшения Сестра Дерита казалась такой обычной, но чудилось в её маске что-то зловещее и отталкивающее.

С Олвией Эль не была знакома: все знали, что девушка избегала общества. Почему У-Дрисан не выводил единственную дочь в свет, хотя той уже пора было подумать о браке, оставалось загадкой. Зато об Олвии Эль хорошо знала от Адайн. И Дар не оскорблял девушку, а говорил правду. За этой серой скромной внешностью пряталась жестокая лгунья.

Вопрос так и просился с губ, но Эль не решилась задать его. Дар, как будто читая мысли, усмехнулся и пояснил:

— Когда я попытался разузнать, как живёт отец, я устроил двоих к нему в дом. Эта тварь своей магией убила одного из них. Просто сжала руки, и его сердце остановилось.

Эль вздрогнула. Дар пожирал взглядом Дерита и Олвию.

— Ты хочешь подойти к ним? — спросила она.

— Я не знаю, — Дар растерялся — Эль впервые увидела его таким растерянным.

— Надо это сделать, — девушка постаралась вложить в голос всю решительность, на какую была способна. — Если ты хочешь прийти в дом отца, мы можем подобраться к нему через его детей. Надо сделать так, чтобы не позвать нас они просто не могли.

Леми торжественно захлопал в ладоши.

— Молодец, девочка! — закричал он с лихой улыбкой. — Надо уметь быть сильной и за себя, и за другого, если тот сделал шаг назад!

Эль взяла Дара под руку.

— Пойдём, — она улыбнулась как можно искреннее, хотя всё внутри сжималось и переворачивалось. Дерит опять будет ухмыляться. Его дружки тоже. А на что способна Олвия!

Девушка сделала несколько быстрых глотков шампанского, поставила бокал на стол и потянула Дара за собой. Он прижал маску к носу, хотя она сидела идеально, и с едва слышным вздохом пошёл рядом — этот вздох было видно только по приподнявшейся груди.

Стоило сделать несколько шагов навстречу, как Дерит заметил их и, повернувшись, торжественно развёл руки:

— Милая Эль, как же я рад видеть тебя живой! Известие, что Дети Аша похитили тебя, напугало весь город. Живой, — У-Крейн глянул на Дара. — и счастливой.

Последовали вежливые приветствия и знакомства. Все, кроме Дерита и Олвии, были незнакомы Эль — сплошь из семей торговцев и промышленников.

Дерит спросил:

— Милая Эль, быть может, Адайн тоже сбежала с любимым? Или же её действительно похитили Дети Аша?

Олвия метнула на Дерита взгляд и отвернулась в сторону. Ни уголки губ, ни руки не дёрнулись, показывая, что произошло.

Эль вспомнила рассказ Адайн и ещё раз вздрогнула: вот почему маска скрывала ни верхнюю часть лица, ни его полностью — лишь половину и вместе с глазницей, где была пустота. И если хоть четверть сказанного про Олвию правда, сам Яр теперь не остановит её. И сейчас один неправильный ответ — Эль приведёт опасность к себе, к Адайн, к Каю, а может ко всем сразу.

— Хотела бы я верить, что это так, но Адайн действительно похитили. Тебе ли…

«Не знать, ты был там» — не закончила Эль, прикусив язык. В Лице говорили о другом: разнёсся слух, что помолвку перенесли из-за внезапного пожара в особняке, а Адайн похитили, когда та возвращалась домой.

— … не знать лучше других, ведь речь идёт о твоей избраннице, — закончила девушка. — Кир У-Дрисан помогает с поисками, и мы горячо благодарны вашей семье за это.

— Да, — откликнулся Дерит.

Захотелось видеть его лицо, какое оно сейчас: недовольное, хмурое, а может ехидное? Из-за поступка Адайн ему нужно было поддерживать легенду о потере невесты и своей печали, а У-Дрисану — изображать сочувствие и «помогать» старому другу Я-Эльмону в поисках племянницы.

Эль почувствовала острое желание отвернуться, а лучше убежать от всего. Сколько же лжи в Лице! Правду коверкали, искажали слухами и перекраивали так, как было выгодно.

Светленькая Тала поторопилась сменить тему:

— Чем вы занимаетесь?

— Я — торговец, — опять ответил Дар.

— Напомните вашу фамилию, — Дерит сделал паузу. Улыбки не было видно, но Эль могла поклясться, что он ехидно ухмылялся. — до брака? О вас не слышали в гильдии.

Эль напряглась. О сыне Крейна У-Дрисана из Канавы слухи ходили уже годами. Его конкуренты постоянно поддерживали их, чтобы бросить тень на главу гильдии. И Дерит, и Олвия не могли не знать о сплетнях — а может, даже слышали о «брате» от отца.

Если Дар назовет фамилию, оба У-Крейна поймут, что он не спроста оказался здесь. Если промолчит, её всё равно узнают.

— Крейн. Дар Крейн. Должно быть, вы слышали, что моё имя связывают с именем вашего отца.

Музыканты по-прежнему играли, но среди компании воцарилась тишина, все только стали переглядываться друг с другом — все, кроме Дара и Эль. Он, явно наслаждаясь этим эффектом, продолжил:

— Видимо, нет в Лице двух одинаковых имен, — Дар всплеснул руками, кончики губ разъехались в обманчиво мягкой и шутливой улыбке.

Ланс, брат Талы, снял маску, показывая совсем молодое, почти мальчишеское лицо, и рассмеялся:

— Наслышан. Отец упоминает вас чаще, чем великого Яра. Потрепали вы ему нервы, заключив в прошлом году договор с новым правительством Кимчии. А он всё верил, что императрица удержит за собой трон.

Дар улыбнулся.

— О, оно охотнее идёт навстречу тому, кто сам из народа, как и они. А кто-то же должен импортировать их табак. По всему миру катятся революции, короли складывают короны, а знать подводят к стене для расстрела. Что же дальше будет с нами?

Дерит прищурил глаза:

— Уж не хотите ли вы сказать, кир Я-Крейн, что ждёте в Кирии революции?

— Ну что вы, кир У-Крейн, Кирия всегда будет оплотом спокойствия и мира, ведь она находится под защитой великого Яра и Совета.

Ланс доверительно шепнул:

— Мы часто спорим с отцом, но я думаю, что нужно дать народу больше прав и свобод, и уменьшить налоги. Слишком много стачек происходит. Наша фабрика снизила производительность почти на пятнадцать процентов — рабочие просто отказываются выходить!

Радс тоже снял маску и скривился:

— Урежьте зарплаты. Начнут голодать — сами попросятся на работу. Не надо было идти навстречу профсоюзам и вводить пособия для семей с детьми. Ни к чему хорошему это не привело! Раньше было спокойнее.

— Раньше, — снова подала голос Тала, сердито тряхнув головой. — Как будто вы знаете, как было! Оставьте вы свои дела, мы что, для этого здесь? — девушка с улыбкой повернулась к Дару и Эль. — Кир Я-Крейн, кира Я-Нол, я буду рада пригласить вас на маленький дружеский ужин к нам в пятницу. Мне хочется больше узнать о вашем побеге, — она заговорщицки подмигнула.

Эль и Дар быстро переглянулись.

— Почтём за честь, кира Ю-Дин, — улыбнулась девушка. — Прошу простить, нам надо идти — я вижу, как мне машет моя тётушка. А вы же знаете их, этих тётушек, — Эль сморщила носик, точно была не рада уйти, но не могла остаться.

Опять последовал обмен поклонами и кивками. Эль услышала тихий голос Олвии:

— До скорой встречи, кир Я-Крейн, кира Я-Нол.

Он казался совсем бесцветным, но было ясно — Олвия всё понимала, может, понимала даже больше, чем Дерит, и согласилась принять вызов.

Но думать об этом сейчас совершенно не хотелось. Эль легко подцепила со столика новый бокал с шампанским, и они прошли сначала танцевальный зал, затем — курительную комнату и вышли в длинную галерею, увитую цветами. Остановившись, Дар громко рассмеялся:

— Опять твоя тетушка! Когда же я с ней познакомлюсь?

— Ах, не знаю, она постоянно зовёт меня и тут же исчезает!

Эль рассмеялась в ответ и сделала глоток шампанского. Становилось всё легче, и этот огромный неуютный дом, чужие люди, платье с неудобным корсетом уже не были в тягость. Хотелось улыбаться, глупо хихикать и шутить про тетушку.

Дар сделался серьёзнее и сдержанно сказал:

— Спасибо, что поддержала.

Эль смутилась. Сказать: «Пожалуйста»? Сделать вид, что она ничего не сделала? Отшутиться? Но шутки разом перестали приходить в голову. Она уже не понимала: они продолжают выполнять условия сделки или действительно стараются помочь друг другу — каждый в своём.

— Ты тоже меня поддерживаешь, — осторожно ответила Эль.

Им ведь не нужно быть врагами. И дело не в сделках, они же не такие разные, так почему им не стать друзьями? Если объединиться, по-настоящему объединиться, они достигнут своего гораздо быстрее.

— А чего своего? — Леми подал голос. — Ты хоть знаешь, чего хочешь дальше? Ну найдётся Рейн, а потом?

Эль сделала ещё один глоток, чтобы заглушить голос демона. Да, она не знала. Ей был не важен результат, просто хотелось действовать — здесь и сейчас. Не прятаться по углам, как раньше, а встать в центре зала, и честно и открыто заговорить, не боясь чужих взглядов и слов. Ей хотелось вырвать свой страх, и она чувствовала себя готовой согласиться на любые авантюры, которые предложат — лишь бы предлагали.

— Я же при всех пообещал оберегать тебя, что мне ещё остаётся, — Дар улыбнулся. Эль не поняла: то ли это была насмешка, то ли что-то искреннее.

Точно чувствуя её недавние мысли, он сделал шаг и наклонился к ней. Рука обвила талию — таким простым, быстрым и уверенным жестом.

«Во имя Яра», — с губ едва не сорвался испуганный шепот. Почему он настолько близко? Они так не договаривались!

Эль быстро подняла бокал и ткнула им в лицо Дара, едва не задев его нос и губы.

— Шампанского? — пискнула она.

Дар хмыкнул:

— Ты бы пила поменьше. Это уже третий, четвертый? — он расплылся в коварной улыбке. — Или, наоборот, побольше.

Эль покраснела. И как с таким человеком общаться! Нет, никакой дружбы с ним не может быть — только сделки.

Дар выпрямился и с видом хитрого дельца произнёс:

— Одно дело на сегодня мы закончили — скоро принесут новые приглашения. Поэтому перейдём к другому. Я знаю, где Рейн.

Эль уставилась на него. Он знал?! Знал и молчал так долго? Вся легкость от шампанского разом выветрилась, вернув хмурое лицо и настороженный взгляд.

— Когда ты узнал?

Дар равнодушно пожал плечами:

— Кажется, утром.

— Ты должен был сказать мне сразу! Где Рейн?

— Тебя не удивляет, что я искал его, хотя свою часть сделки уже выполнил?

Эль пропустила это мимо ушей. Она высоко подняла подбородок и настойчиво воскликнула:

— Те две попытки не удались, это мы не обговаривали! Говори, где Рейн?

— Говори… — протянул Дар и скрестил руки. Из-под рукавов пиджака и белоснежной рубашки показались края тёмных татуировок. — Так звучит твое «спасибо» за то, что я безвозмездно хотел помочь?

— Ты же знаешь, что это для меня важно! Ты должен был сразу сказать! Ты такой же, как они! — Эль сердито ткнула рукой в сторону двери в зал.

Глаза Дара мигом сузились. Он холодно ответил:

— Я ничего не должен тебе больше, милая моя. Я помог — помог уже три раза, больше, чем обещал. Ты дала мне своё имя. Мы в расчете.

— Скажи, где Рейн!

— А что ты дашь мне взамен?

— Взамен? — Эль растерялась.

Она сделала ошибку. С Даром стоило быть осторожнее и следить за словами. Может, он и вёл себя не лучше других, но… Леми закончил за неё, ответив жестко, со всей строгостью:

— Но ты не лучше. Хватит требовать. Сделай сама что-нибудь.

Дар облокотился об стену. Фонарики, спрятанные в цветах, подсветили его лицо и сделали более суровым и жестким — то ли это была игра света, то ли он действительно был по-настоящему зол.

— Да, взамен. Мы заключили одну сделку — обязательства выполнены. Теперь я готов к новой сделке, и у меня есть что предложить. А у тебя?

— Что ты хочешь?

— А ты сама предложи что-нибудь.

— Ты торговец, — Эль повторила тон Дара, каким он эти слова сказал Мирте. — Ты и назови цену.

— До этого ты предлагала неплохие условия.

Дар опять навис над ней. Эль прижала руки к груди, а локти — к бокам и уставилась на него. Не мог же он намекать на такую цену!

Дар расхохотался:

— Какая же ты смешная, когда боишься!

Краска прилила к лицу. Эль сердито уперла руки в бока, подняла подбородок повыше и буркнула:

— Так ты назовёшь свою цену?

— Что-то никак не могу придумать, что же назвать, — Дар притворно всплеснул руками. — Придётся записать тебя в должники, пока сама не назовешь, что готова дать взамен. Только не забывай, что на каждый долг я начисляю проценты, а у тебя и так немногое осталось.

— Хорошо, — медленно проговорила Эль. — Так где Рейн?

— В замке.

— Где?

Дар закатил глаза:

— Вот ребенок же, ты совсем ничего не знаешь, кроме Ре-Эста? Есть в Лице такое местечко — Замок называется. Где живёт всякое отребье.

Эль похолодела. Слышала она о Замке — каждый слышал, но самое плохое. Все знали, что это — клоака, где грабили, насиловали и убивали.

Как Рейн мог оказаться там? Прятался?

— Но зачем… — начала она и не договорила.

— Знаешь, милая, в Замке можно встретить интересных людей. Иногда, падая, лучше добраться до дна и оттолкнуться от него, чем пытаться уцепиться за воздух. Я понимаю Рейна, если тебя интересует мое мнение. Ты не думала, что он не хочет, чтобы вы его нашли? Почему он сам не попытался найти вас? Ты ведь говорила, вы передали ему записку через того дворцового слугу. Почему он тогда всё равно сбежал?

— Может, Рейн тоже нас ищет, откуда ты знаешь!

Дар самодовольно улыбнулся и уже обеими лопатками прислонился к стене. Он уставился в большое окно напротив, обрамленное фонариками и зеленью.

— Поверь, милая моя, я вижу дальше, чем можете видеть все вы. Разве Рейн знает, что вы пытались помочь? Или знает, что с вами было? Нет. Для него вы его бросили. За ним так никто и не пришёл, а он просил. Он остался один, а вы теперь его враги. И единственная поддержка, которую он смог найти, это Замок — такие же отверженные, как он.

Эль обхватила себя руками и поёжилась. Не могло быть так! Рейн бы никогда не решил, что они предали его. Ни она, ни его брат.

— Откуда ты знаешь, — повторила девушка и, почувствовав усталость, тоже прислонилась к стене.

Эль не ждала ответа Дара — она уже поняла, что он прав. Даже самый верящий потеряет веру, когда останется один — без демона, без брата, без друзей. Никто не пришёл, а что было, и то отняли. Она вздрогнула. Во имя Яра, бедный Рейн!

— Как я могу найти его? — Эль повернула голову к Дару. — Помоги мне, пожалуйста. — ещё более торопливым голосом она поправилась: — Давай заключим сделку. Мне нужно найти Рейна. Если придёт Кай, они оба не подберут правильных слов. Это я должна поговорить с Рейном.

— Уверена?

— Да.

— Так и знал. Его приведут завтра. Он не будет знать, к кому идет, поэтому подготовь речь заранее.

Эль не обратила внимание на ехидство. Она расплылась в улыбке и, шагнув к Крейну, протянула ему ладошку.

А все-таки, для него дело не только в сделках — она была уверена. И к этому ершистому парню ещё найдётся ключик. Хотелось стать ему другом по-настоящему. Он заслуживал чего-то хорошего, а не того, что получал через сделки. И для неё дело было тоже не только в них.

— Извини, что я чего-то требовала от тебя, — слова дались на удивление легко. Леми с довольной улыбкой хлопнул в ладоши. — Спасибо, что помогаешь, без тебя мне было бы сложно. Я обещаю, что отдам долг, но если понадобится, я помогу без всяких сделок. Тен?

Дар скривился:

— Что, думаешь пронять меня своими словечками? — он сжал её ладошку. — Ладно, получилось. Разок я тебе помогу задаром, убедила. Тен.





Глава 18. Красные нити




Рейн сидел на каменном выступе во дворе Замка и с наслаждением курил. Сигареты — те самые, из Кимчии, с нарисованным кораблём на пачке. Они стоили того, чтобы отказаться от всей придворной жизни и вернуться к нищенским привычкам.

А ещё они хорошо отвлекали. Рейн наблюдал, как кольца дыма таяли в желтоватом свете заката, и всё вокруг постепенно становилось таким неважным.

Попрошайки возвращались с «работы» друг за другом и снимали повязки, стирали нарисованные струпья, синяки, язвы, откладывали костыли.

Этот цирк он наблюдал каждый вечер. Сначала сцена приносила ему какое-то мрачное удовлетворение: он всё запомнит, а потом расскажет чертовому Совету, как живётся здесь, в самом низу, и ткнёт лицом туда, где пахнет не розами, а дерьмом и грязью.

Затем стала тяготить. А сам-то он что сделает, чтобы было лучше? Ну не будет Совета, а нищета куда денется?

Рейн посмотрел в пустоту и сделал ещё одну затяжку. Он с точностью знал, что Аст уверенно ответил бы: «Да, никуда не денется, но мы попробуем уменьшить её количество».

Аста не было, и просился один ответ: «Хватит, напробовался уже». Но Рейн знал, что не хватит. Он не успокоится, пока чертов Совет не будет валяться с распоротым брюхом в луже собственной крови. Ну или не попадет в подвалы Чёрного дома, хотя бы так. Затянувшееся бездействие постепенно сводило с ума. Адара оставила пса на привязи в ожидании команды, но ничего ему не рассказывала, даже не подходила лишний раз.

Рейну казалось, это из-за смерти Эйли: королева боялась, что тоже может пострадать. Он старался гнать эти мысли, но день за днём Адара отказывалась что-то рассказывать и спешила поскорее выпроводить его — другим причинам просто не оставалось места.

— Эй, — послышался грубоватый голос. Старик Эн, переваливаясь с ноги на ногу, подошёл к Рейну. — Велели передать, что тебе надо прийти в Мёртвую гавань. Там с тобой хотят поговорить. Это важно.

Рейн мигом насторожился. Почти неделю он безвылазно сидел в Замке, чтобы его не нашли. И тут вдруг Адара отправляла его куда-то, одного?

— С кем поговорить? — хмуро спросил Рейн.

— С девкой какой-то. Иди давай. Уже пора.

Рейн посмотрел в сторону дома, где жила Адара. Эн перехватил этот взгляд и сердито повторил:

— Иди давай. Тебя ждут.

— Это приказ Адары? — Рейн уставился на старика.

Тот быстро откликнулся:

— Да, её.

Слишком быстрый ответ. Лживый.

Поднявшись, Рейн бросил сигарету, затушил ботинком и пошёл к выходу из Замка. Да, это похоже на западню — может, советники загоняли его в ловушку. Ну и плевать. На поясе по-прежнему висел нож, а значит, он сможет забрать жизнь хоть у кого-нибудь из шавок Совета — уже неплохо. Он знал, что Аст бы не одобрил, и весь опыт практика тоже был против такого решения. Но что ему теперь терять? Жизнь? Ага, это же так важно.

Рейн свернул на север, к Эсте. Мёртвая гавань была самой западной точкой города. Днем оттуда уходили баржи с трупами до острова, где их сжигали. Вечером и по ночам там собирались отбросы Лица. Между Мёртвой и Томом тянулись другие гавани, но их всё равно называли «соседями» и подшучивали, что при неудачной сделке виноватого сразу забросят на баржу.

Рейн старался держаться направления на север, но улицы Канавы в этой части так петляли, что он быстро сбился. Вдруг он замер. Между двумя домами пристроилась тележка, выкрашенная свежей белой краской, на ней — ровные красивые кочаны. Рядом — знакомый старик.

— Эй, мальчик, купишь капусту? — спросил он всё то же.

Рейн расплылся в улыбке и покачал головой.

— Я думал, вы умерли.

Старик возмущённо посмотрел на него:

— С чего бы это?!

Рейн смутился:

— Ну, вы сами сказали, что поняли: умирать не страшно, когда…

Старик ударил рукой по краю тележки и воскликнул:

— Вот молодёжь глупая сейчас! Зачем цепляться к каждому слову? — мужчина смягчился и уже более ласковым голосом продолжил. — Ладно, послушай другой совет — в нём думать меньше надо. В разном возрасте меня вели разные истины. Но кое-что я знал всегда: силы могут оставить или подвести — это нормально, даже боги не всемогущи. Главное, не ругать себя и помнить: ты не один, есть те, кто подхватят.

Рейн мигом обозлился и буркнул:

— Спасибо.

Не один, ага. Один — и не важно, говорить о семье или о демоне. Но это ничего. Теперь его ничто не держит — вот что главное.

Рейн повыше поднял воротник куртки, чтобы скрыть лицо, и с угрюмым видом пошёл к гавани.

Чем ближе к ней, тем осторожнее Рейн начал оглядываться. Он прикидывал, в какую сторону рвануть, если это ловушка, где можно спрятаться, а что использовать в драке.

Но гавань была пуста. Рейн прошёл по простому деревянному причалу и остановился. Он знал, что спиной лучше не стоять, но всё равно стоял, желая стать для кого-то мишенью и почувствовать опасность, снова ввязаться в дело — сделать хоть что-нибудь.

Слева виднелись очертания острова с одинокой башней, где сжигали трупы безымянных нищих. На берегу напротив него рос лес, но он быстро переходил в рощицу, а за ней начинались аккуратные домики. По земельному плану города они относились к Ре-Эсту, но великие и благородные киры упорно не хотели признавать эту часть района, поэтому в ней селились те, кто ради дешёвой земли был готов пойти на сделку с гордостью.

— Рейн, — послышался тоненький женский голос.

Он медленно повернулся.

Лучше бы это была ловушка. Лучше бы перед ним сразу оказались шестёрка Совета, все гвардейцы и инквизиторы мира. Он хотя бы знал, как действовать с ними. А с Эль не знал.

Последний раз он видел её на приёме перед тридцатью днями смирения. Эти полтора месяца явно немногое изменили в жизни девушки.

Эль была одета в тёмно-синюю юбку и аккуратную шерстяную курточку — даже лучше и красивее, чем раньше. Забранные волосы придерживали заколки с маленькими камушками — явно драгоценными. Ну куда она опять лезла! Она, эта девица, воспитанная Ре-Эстом, да здесь, в Мёртвой гавани, где собиралось отребье и трупы сбрасывали горой? Вот же дура!

Девушка уже сделала к нему шаг и раскрыла руки, словно для объятий, но он холодно спросил:

— Да?

Эль сразу остановилась, сделав выражение лица, как у брошенного котёнка. А, всё такая же. Боится, но пытается лезть, куда не надо. Видимо, этого котёнка прохожие мало пинали. Ну, он расскажет, как это происходит.

— Рейн, — снова начала Эль.

Он перебил ее:

— Что ты здесь делаешь?

— Я пришла поговорить!

— Ну говори, — Рейн начал скрещивать руки, но затем опустил их — опасный жест, мало ли кого она привела с собой. Удивляться уже не стоило.

— Может быть, — Эль сделала паузу и уже громче, с требованием в голосе, закончила: — пройдёмся!

— Ну пройдёмся, — усмехнулся Рейн и быстрым шагом прошёл Мертвую гавань, следом — Четвертую, затем выбрался на набережную.

Эль едва поспевала за ним, но он не хотел замедлять шаг. Рейн старался не смотреть на неё и всё внимание сосредоточил на кованой ограде, каменном выступе и песчаном берегу внизу, покрытому ветками, тиной и какими-то обломками.

Они шли молча. Рейн видел, как Эль смущена, как она отчаянно ищет слова, и чувствовал наслаждение от её растерянности. Ну и что она там хочет сказать? Спросить, убили ли Аста? Извиниться, что бросили? Напомнить о плане?

Да пусть идёт к черту со своим планом. Точнее идут. Сама бы Эль не пришла. Даже не нашла бы. Ну и кто его выследил? Кай? Мог бы тогда сам появиться, братишка чертов.

Эль с силой вцепилась в куртку Рейна.

— Да постой же ты! — она посмотрела на него со всей настойчивостью и задрала подбородок повыше, как всегда делала, когда злилась или упрямилась. Раньше это вызывало улыбку. Сейчас Рейн только ухмыльнулся в ответ:

— Ты же хотела пройтись, что не так?

Отпустив куртку, Эль сделала шаг в сторону. Понурив голову, она прошептала — скорее самой себе, а не ему:

— Он был прав…

Рейн не стал слушать девушку и спросил:

— Так зачем ты пришла?

— А почему ты не пришёл к нам?

Ответом был громкий смех. Он даже говорить не хотел. Действительно, почему? Вот так загадка!

Он пошёл дальше по набережной, но уже медленнее. Эль побрела рядом. Отчаянно захотелось остановиться, поймать взгляд карих глаз — он же так давно не видел их, и этих золотых крапинок вокруг зрачков…

Рейн снова уставился на воду. Она казалась серой-серой, только у горизонта её золотило солнце, узкой полоской пробивавшееся из-за густой пелены облаков.

— Как ты сбежал?

Рейн пожал плечами:

— Сделал то, что я умею. Убил.

Эль кивнула, точно знала, кого он убил и зачем.

— А как ты оказался там? — она махнула рукой в сторону узких улиц Канавы, оставшихся позади.

— А как ты оказалась здесь?

Рейн на секунду посмотрел на неё и сразу перевел взгляд на другую сторону — на тёмные конторы Тома, тянувшиеся по правую руку.

— Я пришла за тобой. Пойдём домой.

Эти слова звучали так сладко, и хотелось бы в них верить, да уже не получилось. Не верилось больше в «дом». Ну да, псы же живут в конурах. И нечего заводить их в тёплый дом, чтобы потом снова выкинуть на холод.

— Домой, значит… — на лице опять появилась кривая ухмылка. Рейн опустил воротник куртки, чтобы напомнить Эль о клейме.

— Во имя Яра, прошу, давай поговорим, Рейн!

Он встал перед Эль лицом к солнцу. Облака опустились ещё ниже, так, что между ними и землёй оставалось всего несколько сантиметров. Солнце было алым, и казалось, на горизонте лежала тонкая багряная нить. Как пролившаяся кровь.

— Хорошо, говори.

— Мы хотели помочь, правда! Кай, узнав о побеге, сутками искал тебя.

— Ну и что же помешало?

— Не получилось. Мы пытались, клянусь! После того вечера я сразу попросила Адайн, и она собрала Крысиный совет. Мы хотели помочь! Думали забрать тебя из Чёрного дома…

Рейн взмахнул рукой и грубо перебил девушку:

— Да, хорошо, вы пытались помочь, и я очень благодарен. Можешь передать это всем. Только я никуда не пойду, мне уже не нужен ни этот чертов Крысиный совет, ни ваши планы, ясно? Я знаю, что мне делать.

Эль пристально посмотрела. От этого взгляда хотелось спрятаться — точнее, от всех воспоминаний, которые он вызывал.

— Не знаешь ведь, — уверенно ответила девушка. — Ты когда врешь, всегда немного наклоняешь голову вправо. Ты сам учил, что человек при лжи смотрит в эту сторону.

Рейн не сдержал смеха. Рассказал же на свою голову! Он вдруг вспомнил, что не смеялся уже очень, очень давно, и улыбка сразу померкла.

— Да, ты права, но что не знаю — узнаю, чего не умею — научусь. Вот и всё.

— Кай так говорит обычно.

Рейн насупился и потер клеймо. Что, думает пронять его воспоминаниями? Он тоже много чего говорил, да в нужный момент все вспомнили не его слова, а Вира или, может, Кая.

— Эль, у меня было не лучшее время. Я не хочу возвращаться ни к чему, что связано с ним. Иди домой, пожалуйста.

Чувствуя усталость, Рейн одной рукой оперся об ограду: чёрно-белые ветви и листья соединялись в разных узорах и тянулись всё дальше и дальше. Не хотелось больше ни спорить, ни злиться, ни спрашивать. Просто уйти.

— Аст сейчас… — начала Эль и не договорила.

Рейн кивнул, опять навесив на лицо усмешку.

— Конечно его больше нет. Иначе бы меня не короновали.

— Как ты..?

Она снова не договорила. Что, боялась закончить? Какое продолжение она планировала: как ты без демона, как пережил, как себя чувствуешь, как справляешься? О, ему было что рассказать…

Вместо этого Рейн изобразил улыбку и ответил:

— Я в порядке. Здорово жить, когда ты один и тебе нечего терять.

— Пожалуйста, послушай. Дай мне всего минуту. Я хочу, чтобы ты вернулся. Мы…

— Домой, да? А зачем? На что вам король без короны? План ведь затеяли ради этого. Или вы думаете уговорить меня прийти к Совету с повинной? Или кто-то из вас приведёт меня, пойманного короля, чтобы получить награду?

Эль рассердилась:

— Хватит, Рейн! — она так тряхнула головой, что из прически выбилась прядь. — Ты выслушаешь меня! Мы пытались помочь, правда. Собрался Крысиный совет, и я рассказала…

Наклонившись к девушке, Рейн быстро поцеловал её в лоб и произнёс:

— Я верю, что ты хотела мне помочь. Но я зря надеялся, я один — был, буду. Не надо ничего ждать от меня, пожалуйста. Может, что-то и было, но всё уже вырезали.

— Рейн! — взмолилась Эль.

Он сделал шаг назад и улыбнулся:

— Я правда хотел, чтобы ты была счастлива со мной. И всем другим хотел помочь — вытянуть их. Но… — Рейн махнул рукой. — Иди к себе. Говорил же, не стоит гладить бродячих псов.

Он резко зашагал по набережной.

— Да что ты знаешь о нас? — закричала Эль.

Рейн обернулся с тяжёлым вздохом. А чего он не знал! Он закатил глаза и пробурчал:

— Я видел…

Эль, казалось, даже не нужен был ответ от него. Она выпрямилась, задрала подбородок повыше и с яростью в голосе начала:

— Кай продал «Три жёлудя», чтобы заплатить и вступить в Инквизицию. Он искал тебя, но Вир подставил всех нас. Кая схватили и шестнадцать дней пытали — как тогда, и ты знаешь, каково это!

Рейн вздрогнул. Да не могло же так…

— Адайн тоже схватили. Её били под проповеди церковника, затем отец передал её У-Дрисану, как товар, чтобы она вышла за Дерита, а ещё приставил к ней девчонку, которая владеет магией, она управляла Адайн. Кату и Нелана схватили и тоже отправили в Чёрный дом. Ксолья погибла, когда пыталась спасти их.

Рейн с трудом открыл глаза. Всё это так живо представилось ему. Он как будто сам видел, как Кая снова кололи и жгли, и опять так же каждую минуту звучал удар молота, сводя с ума. Адайн привязали — практик замахнулся кнутом, а церковник рядом с ним открыл Книгу Братьев. А Кату наверняка коснулись, и это было для неё хуже всех пыток.

Это же из-за него, из-за его просьбы о помощи они все оказались там.

Эль опустила подбородок, насупилась и уже тише, но с не меньшей яростью произнесла:

— Отец отправил за мной практиков из Первого отделения, но я сбежала. А куда мне было податься? Какой-то бродяга из Канавы чуть не изнасиловал меня! — девушка вздрогнула. — Но я ведь помнила, что тебя нужно спасти. И я дошла до самого Дара Крейна, лишь бы найти кого-то, кто может помочь! И знал бы ты, чего мне стоили эти дирижабли и взрывы — но мы пытались, пусть и с Астом не успели, понимаешь?

Эль шмыгнула носом и с вызовом посмотрела на Рейна:

— Так что ты там видел?

— Я… — начал Рейн и замолчал.

Он представил ублюдков Я-Эльмона, В-Бреймона, У-Дрисана, и лицо исказила гримаса. Они будут страдать, и сказать, что это просто обещание — сказать слишком мало.

Должно быть, Эль не поняла, для кого это гримаса — шагнув к нему, она обняла его за талию, положила голову на грудь и горячо зашептала:

— Я знаю, что тебе сложно. У тебя больше нет голоса, который скажет, как правильно. Но ведь у тебя есть мы. Вспомни, ты должен знать — говорят не только про чёрные нити, которые связывают человека и его демона, но и про красные — между всеми нами. Они ведь по-прежнему опутывают тебя и ведут к нам, так прошу, не отстраняйся. Ты не один, правда.

Рейн до скрежета сжал челюсти и уставился в землю тяжёлым взглядом.

Они пытались его спасти.

Он был им нужен, так нужен, что они не побоялись продолжить борьбу, даже вернувшись из заключения в Чёрном доме.

Он не один. И снова пора подумать не только о мести, но и о других — о семье. Чертовы красные нити. Как они могли оказаться прочнее всего?

— Я… — снова начал Рейн и обнял Эль в ответ.

И это — та девчонка, которую он хотел использовать ради работы в Инквизиции, которая несмело поглядывала в сторону своего демона и каждый раз сжималась в комок, стоило услышать от отца лишнее слово? Она смогла достать из глубин всё, что он так тщательно пытался запрятать, и напомнила, что было важно.

— Где Кай? Отведи меня к нему, — попросил Рейн.

Эль взяла его за руку и повела все дальше на юг и запад, к границе Тома и Сины. Они так и держались — ладонь в ладони, но в этом жесте не было ничего любовного. Рейн чувствовал себя ребёнком, который потерялся в толпе, но вот мать нашла его и повела домой.

— Где вы сейчас живете? — он не сразу решился нарушить приятное молчание.

Эль помедлила с ответом.

— В башне. Это один из «домов» Кая. Лет двадцать назад там жили прислужники церковного ордена, а потом их переселили дальше на север.

Рейн улыбнулся. Похоже на Кая. Он всегда любил старые дома, в особенности те, что повыше, с крышей, откуда открывался вид на город.

— Вас много?

Эль кивнула:

— Кай, Адайн, Ката, Нелан. Ещё Киро и Коли. Они братья, с Ири. Киро владеет магией, как Адайн, но управляет огнём, — Рейн присвистнул. — И Антония. Это она тогда превратилась в крысу и помогла Каю сбежать. Ещё была Ксолья, но… — Эль голосом споткнулась на слове и печально повторила: — Была.

Рейн вздохнул. Не хотелось думать, про кого ещё скажут в прошедшем времени, когда всё закончится.

Эль не сразу нашла в темноте нужную тропу. Они пробрались через заросли и попали в заброшенный сад. Кусты разрослись так, что походили на настоящие стены. Кое-где ещё цвели цветы, хотя их сезон уже прошёл. Наверное, Адайн постаралась.

Башня казалась старой, будто держалась из последних сил. В нескольких окнах приветливо горели огоньки. На чердаке, в проёме выломанного окна, Рейн увидел два силуэта: Кай и Адайн. Они сидели, прислонившись к стенам по разные стороны, и пели какую-то дурацкую песню.

Рейн запрокинул голову, уставился на них и улыбнулся во весь рот. Два голоса переплетались и уносились вдаль, и Рейн не видел лиц, но так четко слышал, что это были не те Кай и Адайн, которых он знал, а смешной лохматый мальчишка и смелая бродяжка с Восьмой.

— Ну поднимись же к ним! — Эль улыбнулась и подтолкнула Рейна.

Он забежал на первый этаж, поднялся на второй. И вдруг послышался выстрел.





Глава 19. Твёрдая земля под ногами




Кай так крепко стискивал ручку, что кисть свело судорогой. На бумаге расплылось чернильное пятно. Он скомкал её, кинул на пол и взял чистый лист.

— Что, не по зубам работёнка? — ухмыльнулся Кирион.

Кай скривился. Да, таким заниматься ему не приходилось.

Вместо шестнадцати дней оставалось уже четырнадцать. В поисках Рейна они ни черта не продвинулись, и Кай взялся за то, чтобы расставить ловушки для тех, до кого мог добраться. Для этого снова пришлось идти к Дару Крейну, а ещё дотянуться до самого Лёна.

Он нашёл своего «должника», который мог помочь спрятать мать и Агни от рук Д-Арвиля, если тот действительно был готов убить их при отказе Кая от выполнения условий договора. И чтобы они поверили этому «должнику», для них нужно было написать письмо с предупреждением.

А чертовы слова никак не давались.

Что, признаться, что они с Рейном вляпались в историю? И заодно напугать, чтобы они решили вернуться домой? Ага. И так странно, что мать ещё не в Лице — это Рейн или отец её убедили остаться?

Может, изобразить заботу и соврать?

Кай вздохнул. Не умел он писать писем.

— Как будто вслух мог бы сказать, — на лице Кириона висела та же противная ухмылка. Кай не ответил ему.

А если за оставшееся время они так и не найдут Рейна? Парень закинул руки за голову и уставился в потемневший потолок кабинета.

Он понимал, что ему нестрашно умирать. Слишком много раз уже думал, что вот-вот умрет. Его больше пугало, что он так и не увидит, не скажет…

Парень бросил на Кириона смущенный взгляд. В подтверждение того, что это была верная мысль, демон стёр с лица ухмылку и ответил спокойным твёрдым голосом:.

— Я знаю, что ты сможешь.

Кай передёрнул плечами. Что-то хорошее он слышал от демона всего раз третий или четвертый — и всегда это указывало на то, что он в дерьме.

— Или слабо? — в голосе Кириона снова зазвучал вызов, с хитрой улыбкой он подобрался поближе.

Кай громко хмыкнул и придвинул к себе лист бумаги.

Если он так и не успеет увидеть Рейна, может, его найдёт другой? И передаст письмо?

Быстро написав: «Привет, чертов братец», он ухмыльнулся, отодвинул лист и взялся за чистый. Хватит откладывать, надо позаботиться о матери. А с Рейном он ещё успеет поговорить.

На этот раз слова пошли легче и быстрее. Строки выходили неровными, конец получался выше начала — зато мать поверит, что это Кай, он всегда так писал. И если Рейн говорил правду, и она действительно перечитывала его детские стишки, она увидит и пойдёт, куда скажут.

Когда Кай уже заканчивал, пришла Адайн. Она села к нему полубоком, закинула ногу на ногу и сказала:

— Тебя опять сутки не было. Что ты придумал на этот раз?

Девушка казалась непривычно спокойной, но взгляд у неё был такой, словно она что-то затаила.

— Ну что, опять молча посмотришь и ухмыльнёшься? — Кирион мигом разозлился.

Кай вышел из-за стола и сел на край — поближе к Адайн, но ещё в полуметре от неё.

— Чего мы ждем, Кай? Что нам делать? Мы в этой чертовой башне уже почти две недели, а так ничего и не сделали.

Кай сжал правую руку в кулак. А то он не знал, сколько времени прошло! Все ждали от него плана, но любой шаг заканчивался ничем. И он бы хотел предложить всем то, про что каждый скажет: «Да, мы должны сделать именно это!», да подходящего предложения не было.

Стараясь сдержать злость, Кай как можно спокойнее ответил:

— Ты же знаешь, Адайн. Дар и Эль занимаются возвращением в общество — нам нужен кто-то свой среди высших. Нелан собирает дружков из Детей Аша. Антония, Киро и Коли ищут Рейна.

— А я? Почему я ничего не делаю? — Адайн яростно воскликнула и надула губы. — Что я, по-твоему, не могу тоже искать Рейна? Или вернуться к отцу? — девушка замолчала и скривилась. — К любому из них. Я бы могла узнать что-то!

— Ну что, скажешь, почему она осталась без дела? — ядовито спросил Кирион.

Не скажет. Не поймёт она этого. Даже если он рассыпется тысячей слов о любви и признается, что боится за неё — не поймёт. Но это было так, и больше всего Кай боялся, что Адайн опять схватят, а он не успеет забрать её.

— Ты могла бы вернуться, — Кай медленно кивнул. — Но ты мне нужна, — он немного помедлил и уточнил: — Здесь. Весь Лиц уверен, что племянницу Я-Эльмона похитили Дети Аша. Пока эта ложь ему на руку, но давай подождём — в нужный момент это станет оружием против него.

— А когда настанет этот момент? Кай, почему ты ничего не рассказываешь мне? Что ты задумал?

«Просто выжить», — с горечью подумал он, но не сказал этого вслух. Он не мог ничего рассказать, потому что планы менялись изо дня в день. Менялись, срываясь снова и снова.

Ему нужен был Рейн — брат сбежал и не спешил сделать шаг навстречу. Он мог подобраться к Виру, а через него выйти на В-Бреймона — убить одного из Совета, но из-за Адайн он не мог этого сделать.

— А если сказать? — в голосе Кириона послышалась надежда. — Разве она выберет не тебя, а его?

Не выберет. Но Кай не хотел, чтобы она оказалась перед таким условием. Кирион скривился:

— Нашёл время играть во влюблённого героя.

— Я ведь вижу, что ты что-то скрываешь от меня.

Кай не смог ответить.

— Я привыкла, что ты молчишь со мной о многом. Но не молчи о деле. Это ведь и меня касается. Мы же вместе начинали, так не уходи в другую сторону.

Кай снова промолчал. Адайн вскочила и зло прошипела:

— Вы с Рейном — два идиота. Вечно думаете, что вы одни, что надо всё делать самим, и из-за этого попадаете в дерьмо! Разве семья не для того и есть, чтобы с ней стать сильнее и сделать больше?

Кай напрягся, точно перед решающим ударом. Чертовы слова, чертовы признания. В голове их так много: от громких и хлестких до сладко-приторных, как в дешёвом спектакле, — но стоило подойти моменту, когда надо произнести их вслух, разом опускалась невидимая преграда.

Кай взял Адайн за руку и потянул вверх.

— Пойдём, я расскажу.

Девушка ответила удивленным и недоверчивым взглядом, но кивнула.

— Что это? — она глянула на лист с приветом для чертова братца.

— Ничего, — буркнул Кай, свернул бумагу и спрятал в карман.

По одному признанию за раз. Об этом можно промолчать.

Кай повёл Адайн на крышу. Коли потихоньку заканчивал с ремонтом и с осторожностью уже можно было забраться наверх. Кай перепрыгнул через первые две отсутствующие ступеньки и протянул девушке руку.

Сначала они поднялись на третий этаж. Кай оглядел тёмный коридор с улыбкой Тогда, в далекие летние месяцы, они с Адайн жили в одной из этих келий. Казалось, что это были совсем другие люди, но так хотелось вернуть именно их.

Затем прошли узкую закрученную лестницу и пробрались на чердак, заваленный старой мебелью. Окно было выломано, и комната сразу встретила приятным покалыванием холода. С облегчением вдохнув полной грудью, Кай подошёл к окну.

С высоты заброшенный сад, отделявший башню от всего мира, казался совсем узкой зелёной полосой. Его окружало огромное количество крыш, которые лезли друг на друга, теснились, прятались или стремились перерасти. Черепица, медь, свинец, солома чередовались. Между крышами выглядывали водосточные трубы, флюгера, бельевые верёвки, деревья.

Дальше, за Синой, начинались поля со снятым урожаем. Иногда между ними жались скромные домики.

Некрасиво, на самом деле. Но на крышах Кай всегда чувствовал себя свободнее. Наверное, потому что ещё в детстве любил улизнуть из дома и забраться повыше. И там-то, наконец, можно было забыть о бесконечных нравоучениях, побоях и правилах.

— Тебе не холодно? — спросил Кай.

— О, ради того, чтобы услышать от тебя правду, я и не такое готова потерпеть

Девушка села на подоконник, спиной к пустоте, так, что закатное солнце оказалось позади неё и превратило волосы в золото. Улыбаясь, Кай сел рядом и неторопливо начал:

— Я ещё никому не рассказывал, как сбежал из Чёрного дома, но я и не сбегал. Меня отпустили.

Адайн удивленно распахнула глаза, но промолчала.

— Мы с Д-Арвилем заключили сделку. Он подкинул мне ключ в обмен на то, что я убью его соперника.

— Это ведь не всё? — в голосе Адайн послышался испуг. Она попыталась заглянуть Каю в лицо, но он отвернулся.

— Потом Д-Арвиль сделает вид, что нашёл убийцу, чтобы заслужить поддержку других инквизиторов. Он хочет стать главой, поэтому убрать мне надо В-Бреймона. И если я не сделаю это за тридцать дней свободы, не признаюсь в совершенном или убью Д-Арвиля — убьют моих родителей.

— Кай, черт возьми, зачем ты согласился? — девушка всплеснула руками. — Это же самоубийство!

— Но ведь вы все были в опасности. И Рейн.

— Во имя Яра, Кай! — закричала Адайн и тесно прижалась к нему боком. — Почему ты не рассказал мне? Сколько у нас ещё времени?

— Меньше половины.

Адайн вздрогнула, но решительно ответила:

— Ты ведь знаешь, что я хоть весь Лиц сожгу, чтобы остановить это?

Кай сжал её ладошку.

— Конечно знаю. Но мне нужно найти Рейна сначала. Это главное, понимаешь? С Д-Арвилем я справлюсь. У меня есть план.

Кирион посмотрел с жалостью. Да, настоящего плана не было. Он не мог успеть сразу все, да и не знал как.

Адайн продолжала бушевать:

— А ты всё равно идиот! Если бы ты сказал раньше! Во имя Яра, ну почему ты молчал, думаешь, я бы оставила тебя и не помогла?

Кай пересел напротив, на сиденье, оставшееся то ли от кресла, то ли от стула, и строго посмотрел на девушку.

— Мне надо убить В-Бреймона, ты слышала? А если я не смогу защитить родителей? Что мне тогда, убить твоего отца? Ты ведь веришь Виру?

— А ты хочешь стать героем и согласиться на эти условия по-настоящему? Думаешь, я или Рейн оценим, что ты пошёл на виселицу ради нас? Нет уж, я тебя проклинать буду, и на любой из сторон ты у меня тогда попляшешь! Иди к черту, нашёл время геройствовать! Это была хитрость. Ты обманул Д-Арвиля, ты не сделаешь, как ему надо. Мы его переиграем, ясно?

Кай молча смотрел на Адайн и не знал, что ответить. Он чувствовал себя слабым. Хотелось вот так вот сидеть, смотреть, вспоминать каждую её улыбку — но особенно первую для него, ту, лукавую и озорную, когда она приметила мальчишку после драки, — и самому глупо лыбиться.

Кирион наклонился к Каю и прошипел на ухо:

— Всего три слова надо сказать. Первое — «я».

Кай по-прежнему молчал. Адайн закатила глаза.

— Ну а сейчас-то что ты задумал? Что молчишь? Что мы будем делать, скажи уже, дурень!

— Второе — «тебя».

Кай быстро глянул на демона и снова посмотрел на Адайн.

— Я, — начал он.

— Третье — «лю…» Ну, мешок ты с дерьмом, ответь ей.

— … знаю, что мы справимся. Нам всего-то надо одолеть шестёрку из Совета, Вира, Д-Арвиля, а также Церковь, Инквизицию и гвардию. Ну и оказаться сильнее денег торговой гильдии, — Кай закончил без насмешки: — Но ты права, вместе мы переиграем всех. Как там, с семьей мы сильнее, да?

Кирион отвернулся с тяжёлым вздохом.

Адайн фыркнула:

— Смотрите как заговорил. Кажется, таких слов я не слышала уже года три. Признавайтесь, где настоящий Кай? — она посмотрела в одну сторону, в другую.

Парень почувствовал прилив сил — вернее слов и тем же уверенным тоном, даже с вызовом, продолжил:

— Да, я много чего не говорил. А если что и говорил, то ничего хорошего. И я правда много раз успел ошибиться. Я хочу исправить все это. Наверное, в первый раз в Чёрном доме из меня выбили что-то важное, но во второй вбили это назад.

— Что, мысли о смерти через тридцать дней разговорили тебя? — Адайн снова фыркнула, но по исчезнувшему с щек румянцу, по увеличившимся зрачкам Кай видел, что она взволнована и за словами прячет своё смущение.

Кирион повернулся и с интересом спросил:

— Это что же, не всё потеряно? Что, накопил силёнок, скажешь?

Кай с вызовом посмотрел на демона. Да, скажет. Не важно, впереди у него один день, неделя, год или ещё целая жизнь — ответа не узнать, поэтому лучше жить так, чтобы не оставалось несказанных слов и несовершенных поступков.

— Да, разговорили. Я сам не знал, что столько хочу сказать, — Кай улыбнулся.

Адайн вздрогнула — то ли от холода, то ли от удивления. Он снова сел к ней на подоконник, но стоило подняться, слова вдруг исчезли. Кай открыл рот и так и закрыл, ничего не сказав.

— А я уж обрадовался, — Кирион скривился.

Адайн, словно поняв его паузу, воскликнула:

— Свалился же на мою голову! И зачем ты стал таскаться за мной по всей Канаве!

— Я?! Это ты за мной таскалась, я даже Рейну жаловался на тебя!

Они уставились друг на друга и через секунду одновременно рассмеялись.

— Я тоже хочу кое-что сказать, — Адайн придвинулась к Каю. — Я это уже говорила, но скажу вновь и вновь, если надо. Когда меня поймали и сдали в приют, мне пришлось научиться драться за еду — просто, чтобы оставить её себе. Потом, когда сбежала — научиться воровать и попрошайничать. Я правда не верила, что новый день наступит. У меня были «друзья», но если бы что-то случилось, последний кусок хлеба или последний кирин они оставили бы себе. А с тобой было не так.

Кай поджал губы. Хотелось улыбаться во все лицо, но он боялся показывать эту улыбку, точно мог ей спугнуть — не девушку, а свои собственные слова, которые снова потихоньку подбирались.

— Это ты за мной таскался, — сказала Адайн с настойчивостью и улыбнулась. — но я сама не заметила, как мне захотелось, чтобы ты приходил снова и снова. С тобой было не страшно. Ты всегда шёл за мной, куда бы я не звала, даже когда знал, что за это отец побьёт тебя. Ты стал моей твёрдой землёй под ногами, и мне уже было не страшно ходить, я знала: новый день придёт. Я не отдам свою землю ни Д-Арвилю, ни Совету, ни самими Яру и Ашу.

— Это ты моя твёрдая земля под ногами. Мы с Рейном постоянно взбирались на деревья, балконы, крыши, когда хотели сбежать от отца. Я полюбил чердак этой башни и крышу, потому что здесь забывал, что меня выгнали из дома. Затем — крышу «Трёх желудей». Там исчезали все ужасы Чёрного дома. Только я почему-то не разглядел, что твоё присутствие действовало на меня лучше всех крыш. Я не хочу больше прятаться по ним. Пора спуститься и дойти до всего, что я хотел забыть или чего боялся. И я дойду, ведь у меня ровная твёрдая земля под ногами.

Адайн улыбнулась, но уголки губ подрагивали.

— Ладно, это стоило того, чтобы подождать. Но больше не повторяйся, — она помолчала и добавила. — Жаль, что нельзя остаться здесь навсегда.

Кай рассмеялся. С него, казалось, спало проклятье или тяжёлый сон, и он почувствовал себя гораздо легче, спокойнее, а ещё — моложе, словно и правда не было ни долгой погони за мечтой о мести, ни Чёрного дома.

Какой же Рейн чёрт, всё-таки! Явился со своими словами и советами! Да, он стоил того, чтобы каждый из четырнадцати дней посвятить его поиску и помощи. Надо не просто «дойти до всего», но и раздать долги. А Рейну он задолжал немало.

— Почему нельзя? Мы прожили тут почти всё лето. И сейчас живём. Нам ведь здесь хорошо.

— Вот ещё. Я не смогу долго жить в доме с таким ужасным садом. Хочу, чтобы было красиво.

Кай рассмеялся:

— Ну что, розами здесь всё засадить? Сама же можешь вырастить их.

— Не хочу сама. Да, розы. Будут цветы — будем жить здесь.

Кай с улыбкой покачал головой. Адайн такая Адайн! Из крайности в крайность, ото льда — к огню. Ну как он мог назвать её твёрдой землей под ногами? Нет, с ней спокойным не быть.

— А помнишь… — девушка хитро улыбнулась. — Сколько нам тогда было, по тринадцать? Мы шлялись по улицам Сины, — она ткнула рукой в сторону крыш. — и в одном из дворов была свадьба. Мы хотели стащить кусок праздничного пирога, но нас поймали. А все были так пьяны, что мы пообещали спеть, если нас отпустят, и ведь отпустили же!

Кай с улыбкой провёл рукой по волосам. Это всё Адайн, он просто вставил несколько слов. Тогда, в тринадцать, она так часто пела или напевала, что он быстро запомнил все её песни. А ту, со свадьбы, даже раз или два слышал от неё уже после Чёрного дома, когда ему стало не до музыки.

— Ну, давай же! — воскликнула Адайн. — Мы — звук и тишина, — пропела она. — солнце и луна…

Кирион хмыкнул и скрестил руки на груди:

— Я просил тебя сказать, но теперь нужно спеть, ясно?

— … неотделимы.

Тихо откликнулся Кай. Он смущенно посмотрел вниз: нет ли кого, не слышали ли их.

Адайн все продолжала петь какие-то дурацкие песни — почти орала, так, что, уже, наверное, все переполошились. Кай сначала с неохотой, потом громче и громче, так и уставившись на эту милую лукавую улыбку, чарующие зелёные глаза, вторил голосу девушки.

Вдруг Адайн замолчала. Кай решил, что она устала. Улыбаясь, он покосился на демона, вспомнил те три чертовых слова, про которые тот говорил, и начал:

— Я тебя…

Но Адайн во все глаза уставилась куда-то в сумерки. Кай проследил за её взглядом. Стемнело, и он с трудом рассмотрел несколько теней, которые быстро подбирались к саду. Один, два, три… Всего десять, совсем рядом. Фигуры в чёрной одежде и полумасках двигались по саду бесшумно и слаженно.

Инквизиторы В-Бреймона. На следующий день после того, как башню нашёл Вир. Он предал вновь.





Глава 20. Помогу




Эль стояла в саду, не зная, что делать: то ли идти в башню, к остальным, то ли вернуться домой, в Том. Ей всё время казалось, её осуждают: за сдержанное обещание Дару, за приёмы, что живёт в богатстве, а не как они, в старой башне.

И за то, что так ничего и не сделала. Она единственная осталась на свободе, но подумала только о Рейне — да и с ним два раза провалилась.

— Ой дурёха, — Леми скривился. — Они не из тех, кто станет сдерживать себя в словах. Бесила бы их — давно бы узнала. Иди наверх и вместе со всеми радуйся возвращению Рейна. Ты такая же, как они.

Качнувшись с носка на пятку, Эль огляделась.

Рейн ещё не знал, где она живёт и с кем. Как объяснить ему это?

— Как-как, — Леми ехидно улыбнулся. — Извини, я просто искала кого спасти, чтобы показать, что я не хуже. А нравится мне уже другой.

Эль начала краснеть, недовольно упёрла руки в бока, чтобы высказать этому рыжему, а затем опустила их.

Дар ведь не мог оказаться прав, она не эгоистка. Это всё — не ради себя. Так было бы неправильно.

Но так и было. Каждое действие наполняло жизнью, и ощущение, что она что-то делает ради общего дела, что она не ненужная вещь, пьянило лучше любого шампанского. Хотелось быть наравне со всеми, нет, делать даже больше их! Силы точно копились годами, а сейчас отчаянно хотели найти применение.

— Эх, глупышка, — в голосе демона послышалась забота. — Лучше бы цель достойную нашла. Ничего не стоит делать просто так, иначе вся жизнь будет впустую.

И вдруг раздался выстрел.

Эль никогда не слышала выстрелов, но знала — это он. Громкий, горячий. До дрожи в коленках и бешеного взгляда.

Она упала на землю и поползла к кустам. «Во имя Яра», — едва не вырвалось, но девушка с силой сжала губы, стараясь даже не дышать.

Это Я-Эльмон. Ему не нужна такая «дочь», и он опять отправил практиков Первого отделения за ней.

Эль забивалась всё дальше в кусты, с силой прижимаясь к земле. Она умоляюще смотрела на башню: ну выстрел же слышали, к ней придут, помогут!

— Там, — раздался приглушенный мужской голос и шаги двух пар ног. Одни стали отдаляться, а другие приближаться.

Эль закрыла глаза, стараясь слиться с кустом, но за плечи ухватили цепкие руки и потянули на себя. Она упёрлась ногами в землю, вцепилась в ветви, царапая ладони, и неизвестный ослабил тягу — всего на секунду. И вот уже она увидела лицо в черной полумаске — совсем близко, так близко, что в том, что дальше, можно было не сомневаться.





Адайн и Кай переглянулись и кивнули друг другу. Они знали, что делать — не впервой.

Только они сбежали на второй этаж, раздался выстрел. Ещё один обмен взглядами — беспокойными и испуганными. Кого..?

Кай первым заскочил в комнату, которую он прозвал арсеналом. Всего несколько деревянных полок и крючков, где лежали ружья, револьверы, ножи, пара старинных мечей и две бомбы, когда-то сделанные Виром. Парень схватил в одну руку огнестрел, в другую — нож. Адайн взяла маленький кинжальчик — главное оружие всегда было при ней.

Итак. Тех десять — опытных вооруженных инквизиторов. Их — трое. Остальные должны вот-вот вернуться, но рассчитывать не стоило.

— Ты найди Кату, я — вниз, — скомандовал Кай, на секунду задержал руку Адайн в своей и сказал привычные слова, как всегда перед делом. — На этой стороне.

Кивнув, девушка бросилась по коридору.

Кай выскочил в сад — на пороге башни уже лежал труп в чёрной одежде и маске с перерезанным горлом. Кто мог..?

Девять против троих. Бывало и хуже.

В глубине, у изгороди, угадывалось движение. Кай двинулся вдоль башни, по краю сада.

Мелькнула тень. Скакнув вперёд, он одной рукой обхватил инквизитора поперек туловища, а второй быстро перерезал горло. Ладони стало горячо. Парень тщательно вытер её и лезвие прямо о пиджак, оставляя некрасивый кровавый след.

Восемь против троих.

Силуэт у изгороди становился всё чётче — человек тянул кого-то вперёд, а тот упирался и цеплялся за куст. Они сблизились — лицо к лицу, в руке инквизитора появился нож. Сделав большой прыжок, Кай вонзил лезвие в бок.

Глаза незнакомца выпучились, с губ, скрытых чёрной маской, сорвался крик, но он всё равно сделал шаг и попытался достать до локтя. Кай провернул в ране остриё, инквизитор упал на колени, прижимая руки к боку и животу, затем повалился на траву.

— Во имя Яра, — послышался слишком высокий, тонкий голос.

Вытащив нож, Кай протянул руку Эль — она так побледнела и казалось, вот-вот упадёт. Вцепившись в его ладонь, девушка затряслась и быстро зашептала:

— Кай, Рейн здесь, я его нашла, он пришёл.

Он остановил её взмахом руки. Слишком громко, дура! Но… Черт возьми, ну вовремя, конечно! Улыбка всё равно расплылась на лице, и мысли об осторожности разом вылетели из головы.

Рейн здесь — брат здесь. Он жив. И они скоро увидятся. Надо только кое-кого убить. Осталось всего шестеро.

— Быстрее, в башню, спрячешься в подвале.

Кай дотронулся рукой до спины Эль, подталкивая её. Он оглядывался, но больше ни одна тень не показывала себя — будто и не было всего до.

Они забежали в башню, в отдалении слышалось два женских голоса, спорящих друг с другом. Один — Адайн, второй — незнакомый. «Не Ката», — взволнованно подумал Кай. Он уже слышал этот голос, но где…

В доме У-Дрисана.

Его дочь, та сумасшедшая сука. И она жива.

Тело само начало разворачиваться — быстрее, к Адайн, помочь ей!

Эль тихонько вздохнула, и Кай замер. Ей он тоже нужен. Она без него не справится. «Черт возьми», — хотелось прокричать и бросить какое-нибудь грязное проклятье, но вместо этого Кай подтолкнул Эль к кухне.

Он всё теснее прижимал её к стене, прикрывая спиной. Вокруг никого не было, даже женские голоса стихли, но тревога только усилилась. Из десятерых осталось шестеро, и они где-то затаились. А может, где-то ждали и другие?

Кай завел девушку в кухню, повесил на пояс кинжал и с силой потянул за дверцы шкафа, прячущего вход в подвал. Эль закричала, он резко дернулся, но по плечу уже пробежала горячая волна.

Царапнул кинжал, и рука нападавшего по инерции прошла вперёд. Ухватившись за неё, Кай потянул влево, подминая противника под себя — его ладонь разжалась, и нож выпал. Вместе они рухнули на дощатый пол. Инквизитор, сжав пальцы, ударил в основание шеи. К горлу тут же подступила, в глазах помутилось.

Кай не видел мужчину, но чувствовал, как тот всем весом опустился на него. Он попытался зацепиться своей ногой за его, но практик сжал шею и всё давил, давил, давил…

Нападавший неожиданно захрипел, и хватка ослабла. Кай взялся за его плечи, обхватил коленями, рванулся — и оказался сверху. Схватив с пояса кинжал, парень быстрым движением вонзил лезвие в бок инквизитора, под рёбра.

Но это был не первый удар — из шеи у того уже торчал нож. Совсем маленький, тот, которым они резали хлеб, хотя он не подходил даже для этого.

Кай вскочил и уставился на Эль. Девушка, побледнев ещё больше, плотно поджимала губы, но подбородок был так задран, что открывалась вся шея, а глаза казались разъяренными, как у дикой кошки.

Хотелось посмеяться, одобрительно хлопнуть по плечу, шутливо сказать: «С первым разом» …

Оттащив тело под стол, Кай указал рукой на подвал.

— Надо спрятаться, — после цепких рук инквизитора голос прозвучал хрипло.

Кай вытащил нож из горла мужчины и протянул его Эль. Девушка с отвращением посмотрела на лезвие.

— На, пригодится. Ты же научилась им пользоваться.

— Я…

— Быстрее, вниз! — скомандовал Кай. Эль дрожащими пальцами схватилась за рукоятку, затем её шаги застучали по ступенькам.

Он закрыл дверцы. Ещё пятеро и та сумасшедшая сука.





Адайн прижала руки к деревянному полу и, сжав пальцы, тихонько постучала. Голова сразу отозвалась болью и покалыванием в висках. Но дерево откликнулось тоже. По нему будто прошла рябь, как по воде. Этого не было видно, только чувствовалось. Импульс шёл всё дальше, дальше и не находил препятствий. Никого.

Низко склоняясь к полу, Адайн пошла вперёд, к комнате Каты.

— Так, так, так, — послышался громкий голос.

Девушка не сдержала дрожи. Та сука жива.

Резко повернувшись, Адайн сразу одну руку положила на землю, на другой переплела пальцы. Деревянный пол заходил ходуном, словно началось землетрясение.

Олвия с лихим смехом подпрыгнула и тоже сжала пальцы — вместе с этим сжалось сердце. В груди закололо, и эта боль передалась шее и рукам, отдалась под лопатками. На спине и лбу выступил пот, голова закружилась, заплясали чёрные мушки перед глазами.

Девушка слегка разжала сжатые пальцы, и Адайн упала на колени, но боль отступила, а воздуха разом стало больше. Бродяжка подняла голову и уставилась на Олвию — ещё не в силах встать, но уже зная, что будет, и готовясь.

В правой глазнице гостьи поблескивал глаз — неестественно белый, с криво смотрящим зрачком. Рукава, точно специально, были слишком короткими, не по размеру, и на коже виднелись коричневые следы от ожогов.

— Что так смотришь, сбился? — Олвия пальцем ткнула в глаз и поправила его. — Так лучше?

«Бешеная сука».

— Ты справишься, всегда справлялась, — отозвалась Кайса. Она была собрана и смотрела твёрдым волевым взглядом.

— Ну что, белобрысая, я за тобой. Ты мне задолжала.

— Что, денег на нормальный глаз не хватило? Хочешь забрать проценты?

Лицо Олвии перекосилось. Она снова сжала пальцы, и Адайн вся прогнулась и застонала — казалась, кровь вскипела, и вместе с этим пришла дикая боль. Хватка ослабла. Адайн с тяжёлым дыханием рухнула на пол. Ладони нащупали шершавый деревянный пол — это придало сил.

— А на равных — слабо? — как можно громче выкрикнула она, но слова больше напоминали последний шепот тяжело больного. Девушка приподнялась на дрожащих руках и снова опустилась, сердце бешено застучало. — Пойдём на улицу?

— Ах, я забыла, ты неполноценная. Тебе же без подручных средств никак. Ну да, не зря говорят, что высшая магия достаётся лишь сильным.

«Сука», — снова подумала Адайн. Тогда, после побега от семьи У, она несколько мгновений жалела Олвию. Думала, что ей пришлось такой быть, это отец заставил. И она могла бы перейти на их сторону, её только нужно подтолкнуть.

И подтолкнуть Олвию действительно стоило, но не в их сторону, а в яму, утыканную кольями. Это была самая злая тварь, которую знала Адайн, такую даже Канава не могла воспитать — наверное, лишь Ре-Эст.

— Что, подбираешь слова для ругательства? — тонкие губы исказила ухмылка.

Ничего, совсем ничего уже не было в ней от той милой забитой девчонки, которую заставляли быть стражницей и применять магию. Это не жертва — жертвами становились те, кто не слушал её.

— О, зачем? Ты же и так сама всё знаешь про себя. Я думаю, как ты такой стала? Мать больше любила сына, отец не замечал умницу-дочь и признавал лишь наследника — ах, бедная девочка озлобилась на весь мир, так?

У-Крейн рассмеялась.

— Не переживай, такими рождаются, а не становятся. Глупышка-мама всегда боялась магии и называла меня монстром, а отец вот понял. Я помогала ему. А теперь поднимайся. На равных, значит, хочешь? Попробуй.

Олвия распрямила ладони. Дыхание восстанавливалось, сердечный ритм приходил в норму. Адайн приподнялась на локтях, согнула и поставила одну ногу, другую, оттолкнулась от пола. Её мутило, стены поплыли, но девушка кое-как изобразила ухмылку:

— Пойдём, подруга. Если я задолжала, я отплачу.

Гостья встала рядом, будто правда была подругой, и они вместе пошли к выходу. Олвия снова превратилась в ту милую девчонку и начала болтать:

— Если бы ты знала, как сложно ориентироваться, когда у тебя всего один глаз, — она говорила таким тоном, как если бы рассказывала о пустяках: вкусном ужине, новом платье или очередном ухажере. — Я просыпаюсь и думаю, что соринка в глазу мешает. Но мне это кажется, ведь нет глаза — нет соринки. А потом боль напоминает.

Крадучись, из-за поворота коридора показался инквизитор в чёрном. Адайн скрестила пальцы, но Олвия одной рукой подхватила её под локоть и крепко прижала к себе.

— Ирт, делай своё дело, я просто болтаю со старой подругой.

Нижнюю часть лица мужчины скрывала маска, но по глазам было ясно — недоволен. Что не дают остаться? Самому разобраться? Командуют?

— Так инквизиторы все-таки служат торгашам? — Адайн изобразила на лице заинтересованную улыбку.

У-Дрисан с силой потащила её вперёд.

— Что, нравятся грубые мужчины? — Адайн опять показала ухмылку.

— Осторожнее, — предупредила Кайса, но девушка не стала слушать демона.

Может, магия Олвии сильнее, но в словах ей не победить. Пусть злится — злость ослабляет. Вот единственный шанс — в бою они не будут на равных, это было ясно с самого начала.

— Любишь их подчинять или сама хочешь подчиняться? Мне вот по нраву мужчины, которые кажутся наглыми и злыми, а на деле — милые мальчишки.

— Заткнись! — прошипела Олвия, выталкивая девушку в сад.

— Ясно, с инквизиторами ничего не получилось, — Адайн вздохнула с притворным сочувствием. — Как хоть ты здесь оказалась? Подруга.

Они отошли на несколько шагов от башни и замерли друг напротив друга.

— О, для меня честь бороться с Детьми Аша, — Олвия ехидно улыбнулась. — Ведь вы угрожаете Кирии, все это знают. Если вас не остановить, миру придёт конец.

— Этому паршивому миру? Да, печально. Только вот дело в том, что паршив он из-за таких, как ты и твоя семья.

Крепко прижав локти к бокам, Адайн быстро складывала руки в разных жестах. Два стебля взметнулись из земли и оплели запястья Олвии, перепутались с пальцами. Она даже не сопротивлялась.

— Это всё?

— Значит, всё-таки любишь по-грубому?

Бродяжка прижала левую руку к земле, на правой скрестила пальцы и медленно повела кисть в сторону. Из одного стебля отделился тоненький росток. Он дорос до предплечья У-Дрисан, но не остановился, а загнулся внутрь, проникая под кожу. Тварь зашипела, но уже через секунду послышался дикий, сумасшедший смех.

— Лучше бы время не теряла.

Она пошевелила только кончиком большого пальца. Грудь разорвало от боли, и Адайн низко склонилась к земле.

«Нет», — хотелось воскликнуть, но сил не было — всё внутри сдавило и не позволяло ни сказать, не шевельнуться.

Так никто не мог. Магия не творилась шевелением пальца. Лишь жестами. Учитель говорил, что это как игра на арфе: магия тоже материальна, и она состоит из нитей, которые тянутся через весь мир — коснись их пальцами, они ответят тебе.

Адайн попыталась пошевелиться, но руки онемели. Стебли безвольно упали. Олвия покачнулась, когда они её отпустили, но быстро выпрямилась и глянула свысока.

— Чему там тебя в Канаве учили? Ты знаешь теорию? Нет, и в этом твоя слабость. А ведь ты могла бы не просто управлять зеленью, — Олвия брезгливо посмотрела на запястье, откуда, подобно игле, торчал отросток, и выдернула его. — да выращивать красивые цветочки.

Она ткнула рукой в ту сторону сада, где росли цветы, созданные магией Адайн. Хватка немного ослабла, и девушка, с облегчением вдохнув, выпрямила спину, как могла, но так и не встала.

— В твоих силах вырастить ядовитые растения, чтобы отравить, или целебные — для спасения. Но ты всё сводишь к силе. Даже я больше знаю, хотя моя магия далека от твоей. Канава, — это прозвучало как приговор.

Адайн оскалилась и прижалась ближе к земле, пытаясь набраться сил. Ласково сжала траву — уже пожелтевшую, жухлую, опустившуюся. Она чувствовала себя такой же, как эта трава.

Олвия сделала шаг назад и, разведя руки в разные стороны, потянулась.

— А вот я всегда учила теорию. Магия — это ведь наука. её не чувствуют, её знают.

Рукам стало горячо, так горячо, что захотелось снять, стянуть с них кожу, лишь бы это дало прохладу. Кровь кипела — уже по-настоящему.

— Мне повезло, что я буду сильной всегда, ведь источник моей силы — внутри каждого человека. И знала бы ты, сколько всего можно сделать с кровью! Я хорошо изучила науку и теперь взялась за открытие новых областей.

На ладонях появлялись царапины, за секунды превращавшиеся в раны, из них текла кровь — густая, горячая. Вместе с этим сердце и дыхание вошли в привычный ритм. Адайн попробовала пошевелить пальцами, но они не слушались — она уже совсем не чувствовала их.

— Ну вот и на что ты теперь способна со своей магией? Или с обычной силой? В Канаве ведь не учат развивать мозги, да? А жаль. Ты многое бы смогла.

Перед глазами стало темнеть, уши заложило.

— Э нет, рано, — голос Олвии донёсся издалека, но через несколько секунд Адайн почувствовала прилив воздуха, и звуки и цвета вернулись.

Руки по-прежнему сводило, но кровь перестала течь.

— Не смей отключаться, — лицо Олвии расплылось в ехидной ухмылке. — Мы же не договорили.

Бродяжка всё старалась держать спину прямо, с силой смотреть в эти холодные глаза, но уже не прятала слёзы. От рук осталась только боль. Она не могла шевелить пальцами, не чувствовала запястий и думала об одном — о ноющей, обжигающей боли, до которой сузился весь мир.

— Весной трава вырастает вновь, — Кайса склонилась над Адайн и протянула к ней руки. Хотелось откликнуться на этот жест, прижаться, как к матери. — Она пробивается даже через камни. Ты продержись до весны, как всегда держалась.

— Ну и что нам делать? — вздохнула Олвия. — Я…

— Назад смотреть почаще, — кто-то грубо рявкнул, по голове Олвии пришёлся мощный удар кулаком, и девушка упала.

Адайн подняла затуманенный взгляд и сначала заметила чёрное клеймо, потом узнала Рейна. Он обхватил её за плечи и сказал:

— Кажется, без меня вы успели влипнуть.

— Не без тебя, а из-за тебя, тупица, — слабо проговорила Адайн, стараясь скрыть от него слёзы и сопли. Она облокотилась о Рейна и с трудом поднялась.

Но это был не конец. К ним приближались трое в чёрном.





Кай выбежал из кухни и бросился в ту часть, откуда до этого слышался голос Адайн. На повороте он замер — совсем рядом раздался крик и сопение. Кричала не Адайн, а Ката.

Парень завернул за угол. Ближайшая дверь была приоткрыта. Он услышал растерянное:

— Мы же на задании…

И разгоряченный ответ:

— Слишком хороша, отвали.

Кай ворвался в комнату, вскинул руку и выстрелил в голову ближайшему инквизитору. Второй, державший Кату за ноги, сразу выпустил ее. Он ещё не успел взяться за оружие, как Кай прыгнул и вонзил нож ему в горло. Стоило достать лезвие, как кровь брызнула в такт последним биениям сердца, пачкая одежду, кровать, стены.

Ката забилась в угол. Кай подошёл к ней, но не стал тянуть ладонь, чтобы не напугать ещё больше.

— Надо что-то сказать, — заметил Кирион, скрещивая руки.

— Пойдём, — выдавил Кай. — Я спрячу тебя в подвале, — он подал ей револьвер. — Держи, тебя больше никто не коснётся.

Ката быстро схватила оружие и прижала к груди. Кай поджал губы. Адайн даже не успела увести подругу. И черт знает, где она сейчас и где Олвия, и какие ещё ублюдки найдут её.

— Идём, быстрее, — поторопил Кай. Он пытался смягчить голос, но вышло плохо. Руки так и просились схватить Кату, самому дотащить её до укрытия и скорее бежать к Адайн.

— Да, — тихо откликнулась южанка и встала.

На лице девушки были одновременно и страх, и недоумение, и брезгливость. Она крепко прижимала руки к груди: то ли думала, что этот жест мог защитить её, то ли боялась лишний раз прикоснуться к чему-то.

Остановившись на пороге, Кай обратился к девушке:

— Не вспоминай, как было раньше. Просто застрели этих ублюдков, если посмеют подойти, ясно?

Ката сквозь стиснутые зубы ответила:

— Ясно.

Кай не понял, было это настоящее согласие или так она пыталась убежать ещё дальше. Он первым вышел в коридор и сделал несколько шагов вперёд, продолжая сжимать нож, затем дал южанке знак идти за ним.

Они добежали до кухни, парень снова открыл дверцы, предостерегающе крикнул:

— Эль! — и пустил Кату.

— Найди уже её! — настойчиво проговорил Кирион, как только Кай закрыл шкаф.

Они с демоном обменялись одинаковыми взглядами: наверное, впервые за долгое время без насмешки или недовольства, а просто с надеждой.

Кай уже видел выход, как вдруг перед ним выросли двое инквизиторов. Со вздохом он перехватил нож. Ладно. Будет им. Надо защитить свой дом.





— Эль! — позвала Ката.

— Ката! — сразу откликнулась Эль.

В подвале было так темно, что казалось, это Кай закрыл не дверь, а крышку гроба. Воздух был душный, спертый. Воняло чем-то приторно сладким — может, какой зверек забежал, умер и уже начал разлагаться.

Ката нашла руку Эль и крепко сжала. Девушки обнялись. Сразу стало спокойнее. Воспоминания о холодных липких руках, чужих руках, отошли на шаг назад.

Южанка подумала о Лане: старшая сестра всегда обнимала её, когда Ката, заслышав грозу, визжала и пыталась спрятаться. Рядом с Эль возникали такие же чувство, как с Ланой: было… Тихо, что ли. Точно все грозы разом успокаивались.

— Я убила человека, — прошептала подруга на ухо.

— Меня чуть не изнасиловали.

Девушки ещё теснее прижались друг к другу и вместе повернули голову туда, где вроде была дверь — вокруг осталась только тьма, и они могли лишь догадываться, что где находится в подвале.

— Инквизитор едва не задушил Кая, мне надо было что-то сделать, — сказала Эль так, будто подыскивала себе оправдание. Голос дрожал. Ката чувствовала, что девушка высоко подняла плечи.

— Ты всё правильно сделала, — ответила она, переходя на шепот. — А я ничего не хочу делать, понимаешь? Я хочу жить так, чтобы просто не оказываться в таких ситуациях.

Эль сделала шаг в сторону.

— Но как тогда? Мы же не можем оставить всё, как есть! Ты знаешь, что творит Совет.

«Это не моё!» — Ката хотела кричать. Ей казалось, что она не смела повысить голос уже долгие годы, наверное, целое десятилетие — с того момента, как поплыла с Ланой в Инцию и попала к работорговцам. И ей бы хотелось сказать, что она такой же герой, как остальные, что готова сражаться, но это было не так.

— Знаю, — откликнулась Ката. — Я могу протянуть оружие, но сама не готова пользоваться им.

Девушка не видела лица Эль, но ясно ощущала, как та яростно хочет возразить ей.

— Считай меня трусихой, пусть так. Но я знаю, что не все рождаются воинами. Чтобы мир существовал, также нужны врачи, учителя, крестьяне… Моё место — где-то среди них, а не у воинов. Я могу грубить, угрожать, но мне это тяжелее любых слов!

— Ты хочешь вернуться домой?

— Эль, над нами толпа инквизиторов, которая пытается убить наших друзей! И раз я здесь, а не среди них, наравне, не помогаю, то что? Конечно, я хочу домой! Только мой дом уже не на Гоате. Но и не здесь, и не в «Трёх желудях».

«В гостиной», — хотелось ответить с надеждой, но Ката не решилась на это. Она с улыбкой вспомнила светлую комнату в доме Нелана, кошку, Аиту с её пирогами. Но когда всё закончится, может ли она рассчитывать на это?

Нет, ведь Нелан понимал её друзей куда лучше, чем даже она.

— Я не считаю тебя трусихой, просто мне нужно другое. Я долго слышала, что я — тот самый врач, учитель или крестьянин. Сейчас я пытаюсь сделать всё, лишь бы стать воином. Может, это не моё, и я горько пожалею. Но важно не то, какой дорогой я пойду, а кто выбрал её для меня.

Ката не ответила.

По ощущениям прошло минут десять, может больше — без цвета, без звука мир стирался. Дверь начала открываться медленно, со скрипом. На ступени попала полоска света всего в сантиметр, но она становилась всё больше, и вот в проёме показались двое.

Ката, чувствуя дрожь в руках, подняла револьвер, который дал Кай. Когда-то Вир объяснил ей, как таким пользоваться, и она даже пару раз стреляла в воздух. На словах и на тренировке всё было просто: жми — и готово. Но почему-то пальцы вдруг онемели, казалось, оружие вот-вот выпадет.

— Выходите, милые, — послышался насмешливый голос правого инквизитора.

Ката и Эль не двинулись. Южанка заметила, что в руках подруга сжимала нож — тот, которым они резали хлеб.

— Ладно, давай, вытаскивай их, — скомандовал правый.

Левый замешкался и с явным смущением начал осторожно спускаться.

— Стой! — Ката с криком дёрнула револьвером вверх-вниз.

Мужчина рассмеялся.

— Ну, давай, тащи их.

Второй инквизитор сделал ещё несколько шагов. Раздался оглушительный выстрел. Тело Каты повело назад. Эль зажала уши.

Девушка вспомнила, чему ещё учил Вир: в узких закрытых пространствах стрелять не стоило.

Пуля пролетела над плечом спускавшегося, попав в стену, и тот замер. Взгляд сделался пристальным, парень уставился на Эль, а та и южанка — на него.

Эти светлые волосы и наивные зелёные глаза Ката помнила ещё по Чёрному дому. Но лицо изменилось: его покрывали мелкие короткие шрамы, оставленные множеством укусов.

— Эль, — послышался тихий голосок парня.

— Анрейк? — откликнулась девушка, делая крошечный шаг вперёд.

— Ты её знаешь? — зашипел второй инквизитор. — Сказал же, тащи их сюда!

Анрейк не двинулся. Теперь он пристально смотрел на Кату.

— Так ты из них, все-таки?

Второй инквизитор побежал вниз по ступеням, но Анрейк перегородил ему дорогу.

— Что ты творишь?

— Это неправильно, — голос у парня дрожал. Он на секунду посмотрел на Эль, затем на старшего. — Она спасла мне жизнь.

— Парень, прикончи их обеих, и я забуду о твоём «помутнении». Давай-ка! У нас приказ, забыл?

— Но я не могу выполнить такой приказ! — с отчаянием воскликнул Анрейк.

Мужчина пожал плечами:

— Зато я могу. А ты пойдёшь под трибунал.

Старший ребром ладони ударил Анрейка по запястью, тот, сморщившись, сразу опустил руку. Инквизитор шагнул по лестнице, но парень быстрым, хорошо заученным движением вонзил нож ему в спину и, подхватив тело, осторожно положил на ступени.

Анрейк дёрнулся всем телом и быстро стянул маску. Он оказался совсем молодым, лет восемнадцати. Такой смешной юнец с пушком на щеках и над губой. А в глазах — настоящий страх.

Выпрямившись, Анрейк уставился на Эль и Кату, они — на него.

— Скажите, что вы не из Детей Аша, — взмолился он.

— А ты скажи, что ты не из инквизиторов, — с вызовом ответила Эль.

Она продолжала крепко сжимать нож и упрямо задирать подбородок, точно до сих пор не доверяла парню и вот-вот ждала нападения.

Анрейк посмотрел на тело, на неё, снова на тело — и снова на девушку.

— Видимо уже нет.

— Мы сами по себе, — тихонько проговорила Ката и поднялась на первую ступеньку.

Она не знала, кому сейчас успокоение требуется больше: ей самой, Эль или парню.

— Анрейк, помоги нам! — настойчиво воскликнула Эль. — Там и Рейн, и Кай, и Адайн, и мы должны помочь им! Как остановить инквизиторов? Сколько вас?

Парень сделал глубокий вдох.

— Я помогу.

Поравнявшись с ним, Ката протянула руку к его плечу. Вспомнились те холодные, скользкие прикосновения чужих, и к горлу подступила тошнота, усиленная видом убитого, через которого пришлось переступить, но девушка не убрала ладонь, а дотронулась до Анрейка.

Послышалось более уверенное:

— Я помогу вам.





Глава 21. Выбор




Рейн глянул на лестницу вниз, вверх и помчался на первый этаж, затем по коридору в сад. Выстрел прозвучал там, где осталась Эль. А Кай — прохвост, он постоит за себя. Просто нужно ещё немного подождать, и они увидятся.

Только Рейн взял нож, как справа метнулась тень. Он отбил руку с занесённым кинжалом и отскочил в сторону, вставая боком. Одинаковыми жестами они подняли оружие и стали обходить друг друга по кругу. Рейн резко сменил направление — противник сразу скользнул в ту же сторону.

Маска на лице, чёрная одежда и нашивка Третьего отделения. Рейн почувствовал себя увереннее: он знал, как действовали эти ублюдки. И если уже прозвучали выстрелы, то было понятно: отряд пришёл на зачистку и не будет жалеть никого.

Проблема заключалась в том, что инквизиторы закончили одну школу и могли предвидеть каждое действие друг друга. А главной задачей сейчас было убить первым, пока не появился второй, третий… Пока не послышались новые выстрелы, пока не ранили остальных.

Практик сделал резкий прыжок в сторону и затем сразу вперёд, выставив нож. Быстро разорвать дистанцию, схватить свободной рукой, другой несколько раз ткнуть ножом в бок или живот — этот простой, уличный приём называли «швейная машинка».

— Д-Арвиль! — выкрикнул Рейн.

Инквизитор на доли секунды, на чертовы доли секунды замешкался — Рейн шагнул вперёд с левой ноги, сдвигаясь с линии нападения, предплечьем отбил руку мужчины, схватил его за кисть и правой ногой ударил в пах. Тот согнулся, невольно опустив лицо.

Рейн вернулся в исходное положение, выкрутил руку соперника и потянул к левой стопе, бросая мужчину его на траву. «Рычаг» — приёму учили ещё на первых занятиях. Рейн выкрутил кисть практика до конца и коленом прижал его локоть к земле, затем резанул ножом по горлу.

Быстрым движением он похлопал по поясу и куртке — револьвера не было, только нож. Плохо. Стянув с инквизитора маску, надел на себя.

«Четыре года», — вспомнил Рейн, поднялся и нырнул в тень башни.

Прижавшись к стене, он изучающим взглядом оглядывая сад. Эль нигде не было видно, как и не было тела.

Обычно на такие задания ходило человек пять-семь. Они просто устраивали резню, не щадя никого. Но здесь было иначе.

Если В-Бреймон знал обо всем Крысином совете и его силах, то на деле понадобилось бы не меньше десяти человек — лучше больше, ведь среди них маги. И это была бы не резня, а выслеживание. Практиков бы отправили по одному и двое охотиться на живущих в башне: втихую подбираться к комнатам, заглядывать во все углы и щели и убивать тихо, без шума.

Тот выстрел мог быть только ошибкой — инквизиторы не стали бы так открыто заявлять о себе. Значит, среди практиков и старших Третьего отделения появилось как минимум одно слабое звено.

Рейн лихорадочно перебирал в голове задания, на которых ему пришлось быть. Чертовы четыре года, и теперь он оказался по другую сторону.

Инквизиторам нужно попасть в башню — одного он уже оставил лежать на пороге. Раз остальных у входа ещё нет, видимо, существует второй путь.

Надо найти Адайн и Кая — они знают здесь всё, с ними будет легче защищаться.

И Эль. Черт возьми, куда она делась, дура? Лишь бы ума хватило спрятаться!

Король осторожно двинулся по краю. Площадь сада была больше, чем казалось в начале. Рейн смотрел вверх, на деревья, и по сторонам — инквизиторы могли прятаться везде. И если уж им захотелось поиграть в охотников, то не стоило забывать, что он и сам — охотничий пес.

Хрустнули листья под ногами. Рейн замер. Никто не появился. Он пошарил взглядом по земле, прикидывая точки, на которые наступать безопаснее — вернее тише. Среди кучки листвы виднелась верёвка.

Ловушка не была готова до конца. Её требовалось натянуть, но чего могло стоить задеть её, оставалось неясным. Смотря, как сильно инквизиторы остерегались врагов: от детской шалости «натянуть, чтобы запнулись» до привода бомбы в действие.

Наклоняясь к земле, Рейн пошёл в том направлении, куда вела верёвка. У края сада, в корнях дерева, копошился парень в чёрном. Он спустил маску — явно не практик, может, даже не инквизитор, — и так чем-то увлекся, что ничего не замечал по сторонам.

Рейн ступал всё более осторожно и медленно. Обойдя незнакомца со спины, он прижал руку к его рту.

— Шевельнешься — убью, — произнёс тихим вкрадчивым голосом и в подтверждение слов легонько ткнул кончиком ножа в бок. — Закричишь — тоже убью. Ты ответишь на мои вопросы, ясно?

Парень не шевелился, но Рейн чувствовал, как у того затрясся подбородок, словно зубы начали выбивать стремительную дробь. Он разжал руку и опустил её пониже, на горло, чувствуя, как ускоренно бьётся пульс гостя.

— Сколько вас?

— П-п-пятнадцать инквизиторов, я и какая-то девушка. Ещё там, за оградой, второй отряд. Кто-то ушёл из башни, они ждут их.

Ясно, не инквизитор. Наняли, чтобы сделал ловушку — странную конструкцию из металла и проводов, стоящую в корнях. Такого Рейн ещё не видел.

А о какой девчонке говорил парень? Женщин не брали в Инквизицию. Иногда нанимали, если на задании могла потребоваться помощь врача, да и то, как правило, отдавали предпочтение мужчинам.

— Кого из инквизиторов ты знаешь?

— З-здесь, з-здесь… — парень всхлипнул.

Рейн тыльной стороной ладони ударил его по щеке.

— Будешь ныть — тоже убью.

Доходяга испустил тяжёлый вздох, но смог собраться и уже без заикания ответил:

— Здесь Ригард В-Бреймон, — лицо Рейна исказила ярость. Вот и попался, сукин сын. Ему не уйти отсюда живым. — Остальные из Третьего отделения. А девушка — она маг. Ей надо кого-то схватить, других магов.

Это про Адайн и парня, владеющего силой огня, Киро. И про крысу Антонию. Если все они в башне, то силы равны.

— Ты знаешь план?

Со стороны дома послышались голоса — два женских, спорящих друг с другом. Рейн стоял спиной и не видел говорящих. Попробовал повернуть голову так, чтобы парень не почувствовал шевеления и не отвлёкся, но никого не увидел.

— За Детьми Аша следили. Они думали, их больше. Всех приказали поймать и убить. Это всё, что я знаю!

Парень нервно вздохнул.

Так. Дети Аша, значит. Инквизиция, да и весь этот чертов Совет, оставались верны своей лжи.

Пятнадцать инквизиторов отправили против восьмерых. А кто-то немало так испугался. Да ещё сам В-Бреймон здесь и маг — про магию в Кирии вовсе не говорили ни слова.

Четыре чертовых года заданий, но среди них не было ни одного похожего на это. Зато были те, в которых на стороне врага оказывался тот, за кем не доглядели, не доследили, и он рушил планы. Сейчас эта роль досталась Рейну, и уж он постарается сыграть её хорошо.

— А еще с ними какой-то зверек, как хорёк, — добавил парень. — Они не рассказали мне зачем.

Опять лакка. Раз он при инквизиторах, он не выслеживал — его просто держали при себе на всякий случай. Значит, надо найти В-Бреймона и убить обеих тварей.

— Отлично, — шепнул Рейн и провел ножом по горлу парня. Он придержал его, осторожно опустил на землю, затем пошарил по поясу и карманам — тоже ничего.

Притянул к себе верёвку, смотал и бросил в кусты. Присел перед незнакомым аппаратом, осмотрел и убрал поглубже в заросли, перевернув. Хотел поднять и бросить, но боялся наделать шума.

Продолжая сжимать нож и пригибаясь, Рейн пошёл на голоса.

Темноволосая девчонка в костюме из штанов и куртки стояла перед Адайн и что-то говорила ей с яростью, с настойчивостью. Бродяжка опустилась на колени, руки были окровавлены. Она упрямо держала спину вверх, но отчётливо виделось — держится из последних сил.

Тело само потянулось к ним, вперёд, но Рейн заставил себя остановиться. Если девчонка смогла поставить Адайн, со всей её магией, на колени, то она была соперником поопаснее инквизиторов. Какой силой она обладала?

Рейн поправил маску и, низко пригибаясь к земле, сделал несколько шагов к ним. Девчонка была увлечена издевательствами и не смотрела по сторонам.

— …Ты способная, — услышал он её голос — холодный и высокомерный. Она нависла над Адайн, как палач перед жертвой, и притворно вздохнула. — Ну и что делать? Я…

— Назад смотреть почаще, — рявкнул Рейн и ударил её кулаком по голове. Девчонка мешком рухнула на землю.

Он помог Адайн подняться. Она была бледной, и вся дрожала. Кожа свисала с ладоней клочьями, а кое-где виднелась голая кость. Всё было в крови, и она продолжала капать, капать, капать…

— Кажется, без меня вы успели влипнуть, — Рейн старался не подать виду, как ему стало страшно.

Девять против пятнадцати — так было в начале. Сейчас — восемь против четырнадцати. А если расклад ещё хуже?

Но кончать с девчонкой-магом Рейн пока не хотел — нужно было узнать у неё, кто она, как появилась в Инквизиции, знал ли Совет о магии.

— Не без тебя, а из-за тебя, тупица, — голос Адайн тоже дрожал.

«Из-за него».

Да, это было так.

Он считал, что остался один, а они пошли ради него так на многое. И если теперь он позволит хоть одному из них умереть от рук инквизиторов…

Адайн вдруг уставилась в сторону. Рейн, продолжая придерживать её, обернулся и сразу столкнулся взглядом с Ригардом В-Бреймон. Он был весь в чёрном, как и двое практиков рядом с ним, но без маски.

Инквизиторы навели револьверы на грудь Рейна. Адайн попыталась пошевелить пальцами, но тут же скривилась от боли и застонала.

Ригард даже не коснулся оружия, хотя Рейн видел два кинжала на поясе и пару револьверов. Этот опытный наёмник не перекладывал обязанности на других. Этот опытный наёмник пришёл убивать сам.

Рейн перехватил Адайн за талию и посадил на землю, затем сделал несколько шагов в сторону. Практики не двигались, но пристально следили за ним и не убирали оружие.

— Вот это встреча! — воскликнул В-Бреймон. — Король Рейн, так вот кто те Дети Аша, которые похитили вас. Какое счастье, что вы живы!

Если бы у Рейна тоже был револьвер, он бы не выстрелил. О нет, это слишком быстро. Хотелось подойти к главе Инквизиции, схватить и что есть сил ударить лицом о камни, ещё и ещё, так, чтобы с каждым разом кровавый след становился всё ярче, чтобы стереть эту лживую улыбку с лица.

— Я жив, а вы все скоро сдохните. Таково королевское слово, — Рейн снял маску, на лице медленно появилась ухмылка.

Практики переглянулись. У одного рука дрогнула, но он сразу поднял револьвер на прежний уровень.

— Всё, кончайте, — приказал В-Бреймон.

— Нет, отец! — закричала Адайн и указала на главу Инквизиции окровавленной рукой.

Тот поднял ладонь, и практики остались на месте. Несколько секунд было по-особому тихо, как перед мощным ударом грома, затем Ригард спросил:

— Что?

Лицо Адайн стало ещё бледнее.

— Вир приходил, я знаю, кто ты!

В-Бреймон скривился. Практики смотрели то на него, то на девушку, то переглядывались друг с другом. Рейн косился по сторонам, пытаясь найти то, что поможет в драке.

— И что он тебе сказал?

— Я знаю, что ты мой настоящий отец, а не Я-Эльмон. Я знаю, что вы с мамой хотели убежать вдвоем.

Один из инквизиторов выпучил глаза от удивления. Руки снова скользнули вниз и вернулись назад.

— Милая девочка, я не твой отец, — голос Ригард зазвучал хлёстко — такого тона Рейн от него ещё не слышал. — Мы познакомились с Эстерой, когда ты уже была. Я бы никогда не стал твоим отцом, ведь она не хотела брать тебя с собой.

Адайн вздрогнула. На лице В-Бреймона ясно читалась злость, но больше — обида.

Рейн измерил взглядом расстояние. До главы — метра четыре, до практиков — три. Не успеет добраться, выстрелы прозвучат раньше.

— Всё… — продолжил Ригард.

Но успеть надо.

Прыгнув, Рейн перекатился по земле, зашёл со спины левого практика и резанул того по голени.

Затем всё смешалось. Послышались выстрелы, и один из них попал в грудь правого инквизитора. Подскочив, Рейн легко вонзил нож в бок левого. В-Бреймон, петляя, бросился к кустам. В сад выскочили ещё четверо в чёрном. Снова послышался выстрел — один из них сразу упал.

Со стороны башни появился пятый инквизитор — это он стрелял в своих.

Рейн сжал в левой руке револьвер, выпавший у практика, правой перехватил нож, затем прыгнул в сторону, к ближайшему в маске. Тот сразу поднял оружие, но Рейн скользнул под его рукой, ударил под колено и выстрелил в затылок.

И вдруг он сам прогнулся вперёд, почувствовав боль в груди.

— Король в Кирии никогда не здравствует, уж извини, — послышался шепот В-Бреймона, и сумерки стали сгущаться. Рейн успел увидеть светлую тень, растрёпанные волосы, а затем победила ночь.





Их было всего трое, умеющих сражаться, и ещё двое, которые сами нуждались в защите. Этот подсчет был верен. Но с количеством инквизиторов Кай ошибся — их пришло не десять. Больше.

На ходу утирая лицо от чужой крови, он выбежал в сад. Адайн сидела на земле, прижимая руки к груди, Рейн стоял рядом, а с ним — трое инквизиторов.

Кай припал на колено, собираясь выстрелить, и тут всё зашевелились. Брат прыгнул вперёд, к одному из практиков, выставив нож. Кай нацелился на второго и нажал спусковой крючок — тот рухнул. Третий, петляя, побежал в сторону.

С главного входа выскочили ещё четверо — все в чёрном. Они бросились врассыпную, чётко зная, как действовать.

Вдруг позади послышался шум — Кай обернулся. Ещё один в маске выскочил с запасного выхода и, будто даже не целясь, выстрелил. Пуля попала ровно в центр лба, и инквизитор на другой стороне упал.

Кай переглянулся со стрелком. Тот мальчишка из Чёрного дома. Анрейк.

Предатель? Или это ловушка для них?

За Анрейком в сад выскочили Ката и Эль. Южанка грозно сжимала револьвер, а вторая девушка продолжала держать хлебный нож.

— Спрячьтесь! — скомандовал Кай, хватая Анрейка за ворот куртки.

Парень захлопал своими наивными глазками:

— Я хочу помочь!

— Он спас нас! — крикнула Эль.

Кай медленно разжал руку и ударил парня по плечу, отгоняя в сторону.

Раздались крики — в сад выскочили ещё четверо.

Черт бы их всех побрал.

Кай бросился вперёд, к Рейну, но успел увидеть, как Анрейк снова играючи направил револьвер — выстрел, и ещё один упал.

Этот чертов братец был совсем рядом. Растрепанные тёмные кудри, всё та же знакомая потрёпанная куртка, маска на лице.

Рейн отскочил в сторону, проскользнул под рукой инквизитора, ударил под ногу, выстрелил сзади в голову.

А затем появилась ещё одна тень — В-Бреймон, совсем рядом.

Он вонзил нож под лопатку Рейна, тот прогнулся и упал.

Кай не сдержал крика и прыгнул вперёд, подминая Ригарда под себя, придавливая к траве и сжимая горло.

В-Бреймон коленом надавил на бедро Кая, и тот проскользнул вниз, к земле, руки разжались. Подскочил второй практик, ударил по голове, и Кай упал, затем по пояснице пришёлся пинок, ещё и ещё.

— Тварь мелкая, — раздалось злобное шипение.

И снова выстрел, пинки прекратились. Кай со стоном поднялся.

По земле метнулась дорожка огня. Киро бежал, на ходу переплетая пальцы — инквизитор вспыхнул пламенем, как спичка, закричал, забил по телу руками, пытаясь сбить пламя. Появился отвратительный запах горелого мяса.

С другой стороны сада возник Коли, спокойный, холодный, с тесаком в руках. Он прыгнул к противнику — лезвие вошло глубоко в бок.

Кай оскалился по-звериному и яростно осмотрелся. В-Бреймона нигде не было: ни среди трупов, ни среди живых.

Коли, Киро и Анрейк дрались с инквизиторами — казалось, тем не было числа. Адайн, бледная, дрожащая, жалась к стене башни. Эль яростно тыкала Олвию подобранным кинжалом в спину и что-то шипела ей. Та нависала над Рейном и переплетала пальцы в причудливых жестах.

Магия крови. Если она нужна, то сердце Рейна ещё бьётся.





Практик из Третьего ударил мальчишку, отчего белобрысый сразу упал, затем несколько раз пнул по пояснице. Ригард отполз от них, подскочил и бросился в тень.

Он схватил с пояса второй нож, другой рукой сжал револьвер, но это казалось уже лишним. Инквизиторов теснили, и глава видел: им не выбраться.

Им — но не ему. Ригард знал свои сильные стороны: он понимал, что нужно простым работягам вроде практиков, и какими словами вдохновить на дело, умел организовывать их и никогда не боялся первым броситься в бой. Но также он знал свои слабости. Ригард не был настоящим лидером. И если дело не задавалось, оставаться до последнего, чтобы умереть со всеми, он не хотел.

Прикрываясь тенью и суматохой, В-Бреймон пробирался к краю сада. В конце концов, этот провал немногое изменит. Совет о его «инициативе» не знал. Это Вир больше настаивал, что с детками стоило покончить — слишком уж они лезли вперёд. Ну, в следующий раз попробуют отловить их по одному. Не страшно. У Инквизиции бывали провалы и напрасные смерти — такова уж работа. Главное, что у неё оставались силы и настойчивость выйти на дело вновь.

— Зачем Вир соврал? — тихонько спросил Дас.

Ригард скривился в ответ на слова демона. Нашёл время спрашивать! Это он с Виром ещё обсудит. В сражении можно использовать любое оружие, верно, но за то, что брат коснулся его воспоминаний, тот ответит.

Во имя Яра, они были слишком похожи!

Ригард не удержался и остановился уже у самой изгороди, чтобы обернуться и найти взглядом ту девчонку. Одинаковые цвет и длина волос. Глаза зелёные, как болото, из которого не то что нельзя выбраться, даже не хочется. Вся такая худенькая и яростная.

И обе были продажными тварями. Мать — обманула его и не пришла. Дочь — выбрала не ту сторону.

Девчонку — даже, скорее, призрак из прошлого, он не увидел — только несколько сражавшихся пар да костры. Посреди лежал Рейн, над ним высилась Олвия и активно скрещивала руки, а позади неё стояла другая девушка — подкидыш Я-Эльмона. Судя по напряжённой позе, по скривленному лицу, в спину У-Крейн упирался нож или револьвер.

Ригард склонился к земле, чтобы его не заметили, и вгляделся.

О магии он знал немногое. Ещё в молодости слышал о разных чудесах, даже пару раз видел, как люди делали странные вещи, но вот так…

Вир предупредил, на что способна Адайн, и единственным контроружием против неё был другой маг. Ригард нашёл одного, но тот порекомендовал обратиться к ней — дочке У-Дрисана. Знал отец или нет, но девушка брала заказы, как наёмница, и успела снискать себе славу в преступном мире. Услышав о задании, она охотно согласилась, но попыталась скрыть свою личность — ага, размечталась. Инквизиция на то и была Инквизицией, чтобы знать больше других.

И эта девчонка оказалась столь слабой, что сдалась даже подкидышу. А вот на спасение Рейна ей силенок, видимо, хватало. Нет уж.

Рейн должен умереть, и понимание этого было сильнее желания спасти свою шкуру. Его смерть могла стать шагом к тому, чтобы развалить Совет.

Ригард запустил руку во внутренний карман куртки и достал сонного лакку. Эти твари всю жизнь тратили только на еду и сон — никакие драки и падения оказались не в силах разбудить зверька. Ригард щёлкнул его по носу, и тот недовольно зашевелил коричневой мордочкой. Тогда он взял животное за шкирку и встряхнул. Лакка уже активнее забарахтался в воздухе.

Ригард поднёс к его носу кинжал, на котором ещё оставалась кровь Рейна, и скомандовал:

— Драш.

«Хватай», как говорили в Нангри.

Зверёк сразу оживился и замотал мордочкой, принюхиваясь. Ригард бросил его на землю, и лакка, быстро перебирая лапками, побежал к Рейну.

Теперь он сделал всё, что мог, и пора было подумать о себе.

Ригард подпрыгнул, ухватился за изгородь, перемахнул на другую сторону и торопливо пошёл по улицам Сины, на ходу стаскивая окровавленную куртку.





Кай сделал несколько шагов к ним — ближе боялся, не хотел видеть лицо Рейна сейчас, в такой миг, которой этот проклятый брат смог допустить. Ну прятался же так долго, вот и ещё бы не приходил, не сегодня!

— Всё, — злобно выкрикнула Олвия. — Если ему помогут в ближайшие два часа, выживет.

Эль снова ткнула её в спину, отгоняя от Рейна. Девушка вдруг извернулась, сжала пальцы, и Эль схватилась за сердце. Кай кинулся к ним.

Под кустом угадывалось шевеление. Остановившись, парень увидел, что, прижимаясь к земле, по траве бежал юркий зверёк.

Кай знал, кто это. Ещё в детстве, когда ему было семь, мальчишка из инквизиторского рода угрожал, что натравит лакку, если Кай не признает, что инквизиторы лучше церковников. Вернувшись домой, он спросил Рейна, кто это. Брат не знал, но перелистал книги отца и нашёл ответ. Вместе они прочитали всё об этих тварях, потом начали искать, кто сможет справиться с лаккой.

Никто. Хищник умирал всегда.

Зверёк принюхался и побежал по траве. Киро мог бы сжечь лакку. Анрейк — застрелить. Но между ним и Рейном оставалось всего…

Метнувшись, Кай упал прямо на брата, и в эту же секунду лакка вцепился ему в плечо, прикрывшее грудь Рейна. Мелкие острые зубки сжимали, подобно капкану. Кай зашарил руками по земле, выискивая оружие, ухватился за тощее тельце, но оно держало стальной хваткой. Лакка разжал челюсти и упал, прикрыв глазки и слабо дёргая лапками.

Кай повалился рядом с Рейном и взглянул на небо густого тёмно-синего цвета. Боль потихоньку начала отступать, но это говорило не о хорошем — о том, что отсчёт пошёл.

Итак, шесть часов. Но важны только первые два, чтобы спасти Рейна и Адайн, и последний, чтобы попрощаться.





Глава 22. Шесть часов




Кай встал сначала на четвереньки, затем выпрямился во весь рост.

Инквизиторы были мертвы или сбежали. Эль, откашливаясь и ещё держась за сердце, ползла по траве к Рейну. Ката склонилась над Адайн. Коли помогал Киро.

— Иди! — настойчиво крикнул Кирион, но за этим криком Кай отчетливо слышал мольбу.

Шесть часов. И больше всего хотелось остаться, но нужно было идти.

Он сделал в сторону шаг, другой и кинулся к башне. Одно плечо было липким от крови — там, где порезал инквизитор. Второе кололо после цепких зубов лакки. На спине выступил пот.

Кай взбежал наверх, в свою комнату. На полу стоял тазик с водой, оставшейся от утреннего умывания, с мыльными разводами.

Он стянул с себя всю одежду, кое-как умылся, замотал раненое плечо тряпкой и оделся, то и дело плотно сжимая губы, чтобы подавить стон. Не сдержался, снова расстегнул рубашку и оглядел вторую руку. В месте укуса появилась чёрная точка, похожая на обычную родинку. От неё потянутся темные нити, и когда они дойдут до сердца, он умрёт — в той книге, что они читали с Рейном, даже был наглядный рисунок.

— Иди! — настойчиво повторил Кирион.

Кай застегнул рубашку, затем — жилет, схватил пальто, деньги, часы и тот клочок бумаги с «Чертов братец». Он выскочил из башни, продрался через заросли и что было сил побежал по улицам, а когда оказался на оживленном проспекте поймал экипаж и назвал адрес в Мысе.

Сев, Кай вытащил из кармана хронометр на длинной цепочке. Маленькая стрелка — на девятке, большая — на шестёрке. Итого, ещё пять с половиной часов.

Он вдруг заметил светловолосую девчонку, бодро вышагивающую вдоль дороги и чему-то улыбающуюся. Кай приник к краю и уставился на неё, но незнакомка быстро исчезла.

Так похожа на Адайн. Как же хотелось, чтобы все эти шесть часов она провела рядом, бок о бок! И она бы пошла с ним. В любом состоянии: раненой, переломанной, едва живой — такой уж у неё характер. Всё или ничего. Если бы Адайн сидела сейчас рядом! Но она бы пошла — знать это уже было хорошо.

— Что ты раньше не поговорил, ты, мешок дерьма? — сердито спросил Кирион и скрестил руки.

Кай только улыбнулся ему. Не хотел. Не считал нужным. А потом явился чертов братец, что-то сломал в нём, и все пошло не так — но вдруг стало верным.

— Приехали, кир, — послышался голос.

Кай кинул несколько монет и спустился. Экипаж остановился перед небольшим домиком, выкрашенным светло-зелёной краской. Гость поднялся и покрутил ручку звонка. С той стороны раздался звон, а через минуту открыла служанка в ярком белом чепце. Женщина не успела сказать ни слова, как Кай шагнул внутрь, оттесняя девушку от входа, и быстро произнёс:

— Мне срочно нужен кир Ц-Рам.

То ли служанка привыкла к странным посетителям хозяина, то ли настойчивое выражение лица убедило её — шумя юбками, она пошла по коридору и дала знак идти следом.

За помощью к Садрасу Ц-Раму Кай обращался всего раза два или три. Пять лет назад на врача завели дело по подозрению в связях с Детьми Аша и проведению запретных экспериментов. Достаточно доказательств на него не собрали, а сам врач никому не мешал, чтобы их «искали» тщательнее, и Ц-Рама отпустили. Однако гильдия учёных посчитала позорным оставить его и исключила, с работы — уволили. Садрас не пропал — он начал «помогать» тем, кто не хотел обращаться в больницу. Его услуги стоили недёшево, но все знали, что Ц-Рам — мастер, он и с той стороны человека вытащит.

Если кто и мог помочь Рейну и Адайн, то только он.





Кай вышел из дома Садраса вместе с ним и его помощницей и взглянул на часы. Ещё четыре часа сорок пять минут.

— Торопитесь? — спросил Ц-Рам, приглаживая бородку. — Мы сами доберёмся до места. Я уже лечил вашу подругу, если она меня узнает, проблем не возникнет. Насчет входа не переживайте — мне открывают даже там, где дверей нет вовсе, — Садрас улыбнулся.

Кай снова посмотрел на часы.

— Нет, кир Ц-Рам, у меня достаточно времени.





Оставив Садраса с помощницей в башне, пока все суетились, Кай снова выскользнул на улицы города. Быстрый взгляд на часы — маленькая стрелка уже коснулась одиннадцати.

Он остановился и запрокинул голову к небу. Воздух приятно холодил легкие. Ветер шумел листьями. Кай любил осень. В детстве ему казалось, это из-за того, что в конце сезона у него день рождения, но затем он понял: потому что осень ему ближе всего.

Обычно на его праздник выпадал снег, и Кая это злило. Сейчас он бы согласился и на метель, и на зной, а осени пусть хоть никогда не будет — лишь бы этот самый день рождения настал. Не настанет. До двадцати почти два месяца, а у него всего шесть часов.

— Хватит ныть! — крикнул Кирион. — Иди!

Фыркнув, Кай пошёл на улице. Видимо, эту вечную ухмылку с лица демона сотрёт только смерть. Ладно.

Кай как мог отодвинул ворот рубашки. Черная ниточка протянулась к ключицам и пыталась добраться до шеи, другая спускалась вниз, к животу.

— Что, жалеть себя собрался? Хотел поиграть в спасателя — так давай до конца.

— Да иди ты к черту, — ответил Кай, но на лице появилась широкая довольная улыбка. Пусть ухмылка у Кириона не сходит до конца. Это ведь его собственная ухмылка, обращенная всему миру.

Кай крепко сжал часы в кармане, но не достал. Просто нужно идти. Кто же знал, что он так долго будет лелеять мысль о том, как перебьёт всех этих чертовых инквизиторов и церковников, а под конец поймёт, что по-настоящему делать что-то он готов только ради двоих человек. И оставалось у него всего два повода, чтобы идти.





Высокое каменное здание с чёрно-белыми башнями было ярко освещено, и рядом с серыми низкими конторами Тома оно выделялось несуразным пятном. Восточная церковь стояла у реки. Ветер гнал воды Эсты, по ту сторону поблескивали огни фабрик и заводов, валил дым.

Кай задержался перед входом, обернувшись на набережную. Сколько же раз он тайком выскальзывал из церкви, пока шло служение, гулял вдоль берега, а потом возвращался под шумок. А теперь вот пришёл сам, по своей воле.

Кай осторожно скользнул внутрь. Шла ночная служба. Рабочие — всего человек сто — на коленях стояли перед церковником, который с важным видом зачитывал отрывок из Книги Братьев. По краям зала горели триста три белые свечи — как прежде, когда Кай ходил на службу вместе с семьей, — и играли причудливыми тенями. Успокаивающе пахло мятой и, вроде, ромашкой. Каменные Яр и Арейн, казалось, взирали на присутствующих недовольно, даже с презрением.

Сразу у входа высилась кафедра, за которой стоял отец. На ней лежал деревянный ящик, куда каждый после службы должен был внести церковный налог.

— Кай? — удивился отец.

Лицо осталось спокойным, но руки дрогнули.

— Здравствуй, отец, — сказал Кай как можно мягче.

— Ты пришёл исповедаться или рассказать, что происходит у вас с Рейном? Или тебе опять нужна моя помощь?

— А у тебя разве есть время нам помогать? — от мягкости в голосе уже не было ни следа. Опять этот холодный взгляд!

— А чего ты хотел? — прошипел Кирион. — Ты пришёл, попросил помощи и исчез. Он растерян. Он боится за вас. Хочешь нормального отца — стань нормальным сыном.

Кай тяжело вздохнул. Оставалось меньше двух часов. Надо попробовать это, хоть раз.

— Когда закончится служба? — как можно мягче спросил Кай и мотнул головой на рабочих.

— Ещё минут десять.

Кай кивнул. Ну да. Вечерних рабочих сгоняли в Церковь после смены. Они упирались, хотели домой, к ужину, к семье, но чертова традиция велела каждому хоть раз в месяц ходить на службу. Не то чтобы за этим следили, но особо яростные силой заставляли своих работников идти или лишали жалования.

— Если тебе что-то нужно, говори сейчас. После службы мне надо убраться.

Кай скривился. Убраться. А когда-то отец в красивой чёрно-белой мантии сам стоял у аналоя, громким звучным голосом читал Книгу Братьев, да не перед рабочими — только перед знатью.

Положив руки на кафедру, Кай внимательно посмотрел на усталое лицо отца. С каждой их встречей в тёмных волосах и бороде у того появлялось все больше серебряных нитей, а плечи опускались ниже. А он ведь был не так стар. Сколько ему, сорок пять вроде?

— Отец, да, я пришёл не просто так. У меня нет времени рассказывать о том, что происходит, но ты мне нужен, — Кай сделал паузу и поджал губы. Прозвучало жалобно, по-детски. — Есть один мальчик. Его зовут Малан. Его родителей убили. Он сейчас у няньки, я заплатил, но Малан не может там остаться навсегда. И в приют я не могу его сдать.

— Потому что..? — спросил отец.

Кай знал, к чему он клонит. Он посмотрел на мужчину прямым честным взглядом и признался:

— Отец Малана умер из-за меня. Это я всё затеял. Помоги ему. Тебе пришлют билеты, уезжай с ним в Эрнодамм, к маме и Агни. Воспитайте его вместе.

— Кай, что ты говоришь! Если мы уедем, это будет похищение. Согласно закону…

— Отец! — сердито воскликнул Кай. — Какой закон? Когда в этом чертовом Лице что-то делали по закону? Помоги Малану, пожалуйста. Я не могу его просто бросить, я обещал. Воспитай мальчика. Ты ведь уже знаешь, какие ошибки не надо допускать. Воспитай лучше, чем меня, хорошо?

Последние слова Кай сказал быстро, с запалом. Отец уставился на него, а он — на отца. Парень сам не знал, что это было: то ли просьба о прощении, то ли раскаяние, то ли надежда.

— Кай, — в голосе отца послышалась боль. — Почему ты так говоришь? Словно прощаешься. Что вы задумали с Рейном?

С поджатыми губами Кай опустил голову. А что ему ответить?

Отец, у твоего старшего сына убили демона?

Отец, твой младший сын умрёт меньше, чем через два часа?

Отец, этого всего бы не было, послушай ты не Церковь, а свою семью?

Но это уже бессмысленно. Что случилось, то случилось. И если осталось два часа, надо идти и делать, и говорить, а не теребить старые раны.

Кай посмотрел на Кириона, ища поддержки. Демон уже начал привычно кривиться, а затем выдавил улыбку и кивнул. Да, надо.

— Я не могу сейчас сказать всего, осталось мало времени. Просто забери Мала и воспитай, пожалуйста. И прости меня. Я знаю, ты прав: «это», — он дотронулся до лопатки, где было большое родимое пятно, которое отец называл знаком Аша, — всегда сидело во мне. Я пытался победить, да не смог. Это всё, — подняв руки, он обвёл взглядом церковный зал. — то, чего мы лишились, из-за меня тоже. Прости, папа.

Лицо отца исказилось. Впервые, наверное, на нём появились настоящие эмоции: сразу и страх, и отчаяние, и ярость.

— Замолчи, Кай! — грубо сказал отец. — Я не хочу слышать такой тон. Ты сейчас же расскажешь мне, что вы задумали, и я помогу вам, ясно?

Кай достал часы из кармана. Маленькая стрелка подползла к двойке. Совсем чуть-чуть. Надо идти. Он уже было открыл рот, чтобы ответить, как церковник замолчал, а рабочие зашевелились. Они поднялись с колен и гуськом пошли к кафедре отца.

Тот сразу подвинул ящик к краю. Первый рабочий с неприязнью посмотрел на него и процедил:

— Король отменил церковный налог. Мы знаем.

Отец выпрямился и строго ответил:

— Он только внёс предложение, но Совет отклонил его. После службы необходимо оплатить налог.

Одной рукой он снова подтолкнул ящик, а другой указал Каю, чтобы тот отошёл в сторону.

— Эй, мужик, зарплату опять задержали. Ну нечем нам заплатить! — послышался голос из толпы.

Другой его поддержал:

— И вообще мы не просили этой вашей службы!

— Обязанность каждого вносить церковный налог закреплена Советом, — строго отчеканил отец.

Кай снова посмотрел на часы — ещё шестьдесят минут. Хотелось в башню, к Адайн, к Рейну, попрощаться, но уйти отсюда он тоже не мог. Не в такой момент.

— Эй, — послышался голос церковника, проводящего службу. — Что происходит?

Вышло ещё несколько служителей — все в одинаковых черно-белых костюмах.

— Сам скажи! — разъярился другой рабочий. — Король отменил налог!

Кай сделал шаг к отцу. Рабочие были сильнее, в большем количестве, они могли бы уйти, и никто их не остановил. Но они не уходили. Искали повод. И сейчас этот повод они видели в ответе его отца, этого проклятого упрямца.

— Указа не было. Уплатите налог и ступайте домой!

Отец поддержал церковника:

— Всего десять киринов. Таков порядок.

— Да нечем нам платить, зарплату не дали!

— Король отменил налог!

— Мы не хотели идти сюда!

Рабочие обступили отца тесным кольцом, а некоторые прошли дальше, к проводящему службу. Тот вернулся за аналой и встал с надменным видом.

Кай переглянулся с Кирионом, посмотрел на часы. Надо идти. Или говорить. И именно слова сейчас могли стать тем шансом, который он когда-то обещал дать своему Крысиному совету. Может, революцию ему уже не повести за собой, но начать он должен.

— Эй! — грубо крикнул Кай. Взгляды рабочих, отца и церковников уставились на него.

Слова никак не вязались. А что, черт возьми, сказать? Кем он себя возомнил? Нашёлся герой!

— Да, черт возьми, — ухмыльнулся Кирион, отвечая в тон мыслям. — Может, с задержкой, но нашёлся.

Кай сделал глубокий вдох. Прежде он тоже умел говорить, говорить легко, не сдерживаясь. Затем кто-то поставил невидимый заслон, но тот ведь почти сломался. Кай вспомнил, как это может быть. Да, у него так и не нашлось таких красивых и складных слов, как у Рейна, или решительных, как у Эль. Даже как у Адайн, настойчивых и колких, тоже не было. Зато нашлись свои: заученные ещё в Ре-Эсте, но с которых Канава содрала всю шелуху.

Надо идти. И говорить.

— Вы что, думаете, они решают, кому платить налог, а кому нет? — Кай махнул рукой на отца. Он пробирался через рабочих к аналою, не переставая говорить: — Они делают, что им скажут — что скажет Совет. Что, не знаете, это он стоит над королём! Пусть тот хоть золотом всех обсыпать пообещает, да кто ему позволит? Если что Совет и готов вам дать, так это кучу дерьма, зато на красивом блюдечке.

Кай подскочил к аналою. Церковник протестующе взмахнул руками, густые брови недовольно сошлись на переносице, а губы презрительно скривились. Кай уставился на это противное красное лицо, на жирное тело, на блеск камня в золотом перстне. Вот такой и была вся эта чертова Церковь.

Кай с силой толкнул мужчину, и тот, нелепо взмахнув руками, упал с возвышения вниз, на спину. Одни рабочие позволили себе только робкую улыбку, другие — настоящую усмешку, а третьи загоготали.

Церковник поднялся, громко дыша, и выкрикнул:

— Я это так не оставлю, отступники!

Он бросился сквозь толпу к выходу.

Кай снова повернулся к рабочим.

— Так вы это хотите, такое блюдечко? — крикнул Кай. Он положил руки на резной, позолоченный аналой. На нём ещё лежала толстая Книга Братьев в переплете из белой кожи. Кай не сдержал дрожи: это чужое место, место отца, не его — мальчишки, который всегда норовил сбежать со службы.

Но это он сейчас стоял перед толпой и вызвался говорить, и сказать надо было также громко, уверенно, с горящим взором, как это делали церковники — и даже ещё громче, увереннее и ярче.

— Эй, что ты предлагаешь?

— Ты вообще кто?

Толпа отозвалась криками. Кай по глазам, по яростным лицам видел — вот они, измученные отчаявшиеся люди, которые уже так устали терпеть, что были готовы поднять головы. Надо лишь показать им, как это сделать.

Только действительно, как?

— Как-нибудь! Жги! — крикнул Кирион и ухмыльнулся. Уже без недовольства, без злобы — с задором.

— Кто я? — воскликнул Кай. — Да хрен какой-то, которого вы можете не слушать.

Толпа отозвалась смешками. Да, слова всё-таки находились. Подобранные в Канаве, услышанные от нищих и работяг — знакомые большинству лицийцев. Близкие даже ему. Но были и другие слова. Высокомерные, громкие — что аж до тошноты. Но он знал их тоже, ведь и Ре-Эст был его частью.

— Но если послушаете, я не скажу, я покажу, что делает Совет.

Кай скинул пальто и быстро расстегнул жилет.

— Ээ… — послышалось в толпе.

Ухмыляясь, он снял рубашку и остался в одних штанах. Обе руки, живот, грудь покрывал чёрный узор, похожий на сеточку вен. Он обошёл сердце стороной, но ненадолго. До конца оставался всего пятьдесят минут, но пока он не кончился, надо было идти или говорить.

— Знаете, что это? Я умру меньше, чем через час, — Кай посмотрел на отца. Краска у того мгновенно ушла с лица, руки затряслись. — Инквизиторы натравили на меня лакку — ту тварь, которой у нас пугают детей. Точнее не на меня. На моего брата. Я прикрыл его, и укусили меня, мне теперь умирать. Почему? Да черт возьми, мой брат — Рейн Л-Арджан, король Кирии. И если вы думаете, что его похитили Дети Аша, то вы клюнули на брехню Совета. Он сбежал, чтобы не играть в игры шестёрки, и за это его решили убить.

Толпа взорвалась криками. Рабочие подходили все ближе, ближе, а их голоса сливались в один. Они махали руками, орали, яростно кривили лица.

Но Кай знал, что этого мало. Люди не посочувствуют другому, даже если это их король. Люди посочувствуют только себе.

— Ну так что дальше, а? — крикнул Кай. — Король Рис хотела донести вам правду — его убили. Теперь король Рейн сбежал, чтобы не обманывать вас — его попытались убить. Может, подумаем, а что это за правда и что за ложь? — последние слова прозвучали ещё громче, с ещё большим вызовом. — Ни черта мы не нужны Совету! Налоги не отменят, а поднимут да придумают новых. Думаете, профсоюз защитит ваши права? Почему тогда зарплаты задерживают каждый месяц? Ничего не изменится, пока мы сами не скажем, что нам нужно!

Среди буйствующих голосов Кай выхватил один вопрос:

— Летом уже подавили бунт, мало что ли?

— Бунт? — прокричал он. — А что даст этот бунт? Бросите работу, помашите плакатами с написанными требованиями, а получив кивок головы от Совета, вернётесь назад, ждать, когда сделают лучше? Да не сделают же ни черта! Надо стоять, пока не дадут желаемое, и ждать его не от Совета, а от тех, кто такой же, кто знает настоящую жизнь!

Крики становились все громче, и Кай уже не справлялся: горло саднило, в голосе появилась хрипотца, но он знал, надо говорить, говорить до конца, даже если до последней минуты.

— Ну так что? Вы так и будете верить в молчаливого бога? — Кай ткнул рукой в статую Яра. — Или выберете веру в себя? Вы, у которых вся жизнь ещё есть, что вы хотите: дальше кормиться с того блюдечка с дерьмом, поданного Советом, или побороться за себя, за семью? А? Может, слова того, кто умрёт через час немного стоят, но я вам скажу: да здравствует революция!

Слова потонули в крике беснующейся толпы, а затем в церковь ворвалась гвардия. Кай увидел, как рабочий схватил с кафедры отца ящик для уплаты налога и швырнул в голову гвардейца. Замелькали кулаки и шпаги, грязные рабочие куртки перемешались с сине-серебряной формой, проклятья перебивались грозными криками.

Кай отскочил в сторону, хватая одежду, и вытянул из кармана пальто часы. Сорок минут. Два его повода, чтобы решиться сказать всё это, уже не услышат, какие ещё у него слова были — те, что он припас только для них.

Сорок минут до конца. Хотелось верить, что это начало революции. Что в последний час он одолел то, что «сидело в нём», и дал всем обещанный шанс.





Глава 23. Та улыбка




Адайн лежала на кровати, прикрыв глаза. Боль ушла, но вместе с ней — все ощущения. Точно ниже запястий ладоней не было вовсе. Девушка приоткрыла глаза и поднесла к лицу руки, обработанные помощницей Ц-Рама. Пальцы обматывали повязки, но даже с ними они казались совсем тонкими — на них почти не осталось кожи, а кое-где и мяса. От них пахло маслом чайного дерева — это был тёплый запах с лёгкой горчинкой.

— Вот и всё, — помощница улыбнулась и встала. — Я помогу доктору Ц-Раму, потом он придёт и скажет, как ухаживать за руками.

— Сколько времени понадобится для заживления? — спросила Ката.

Они с парнем-инквизитором стояли у стены и смотрели на Адайн одинаковыми жалостливыми взглядами.

— Всего несколько дней. Вы же знаете, как работают мази доктора Ц-Рама, — девушка многозначительно улыбнулась.

На самом деле, как они работали, не знал никто, да и не хотел знать — слишком уж много кошмарного болтали про Ц-Рама.

Помощница шмыгнула из комнаты, подхватив чемоданчик с мазями, бинтами и щипцами. Адайн приподнялась на подушках.

— Где Кай? — спросила она сразу.

Ката и инквизитор опять переглянулись. Это переглядывание не понравилось Адайн, она ещё сильнее заерзала, стараясь выпрямиться в кровати, но не касаться ничего руками, и настойчиво повторила:

— Где Кай?

— Ты что-нибудь видела? — осторожно спросила Ката.

Адайн мигом разъярилась:

— Нет, что с Каем, говори!

Парень подал голос:

— Он закрыл Рейна, чтобы того не укусил лакка.

— Что это значит?

— Яд лакки смертелен. У того, кого укусили, есть всего шесть часов.

Адайн уставилась на парня. Чертов инквизитор, что, она должна ему верить?

Ката тем же осторожным голосом поддержала его:

— Это правда, я видела.

Адайн перевела взгляд на Кайсу. Ей не было страшно. Да хрен всем, а не шесть часов. Они придумают что-нибудь.

— Девочка моя, — послышался заботливый голос демона. — Не бойся.

Ха, да она и не боялась! Что, этот ублюдок не выбирался из ситуаций посложнее? Или она не вытаскивала его из такого дерьма, что другим было бы страшно услышать? Нет уж. Пусть катится к чертям каждый, кто ещё скажет про шесть часов.

— Адайн, — тихо произнесла Ката и сделала шаг к ней. Та подскочила на кровати и яростно спросила:

— Так где Кай?

— Я не знаю. Он привёл доктора и сразу ушёл.

Адайн помнила: она на секунду вынырнула из боли, увидела его растрепанные светлые волосы, печальную улыбку — и сразу вернулась назад. Он был здесь. Он пришёл к ней. И решил уйти.

Чертов ублюдок. Не дорос ещё сбегать от неё. Она его даже из-под земли достанет, всегда так было.

Адайн медленно поставила на пол сначала одну ногу, затем другую и скомандовала Кате:

— Помоги мне переодеться. Я иду за Каем.

Голос закружилась, но девушка постаралась выпрямиться, чтобы никто не заметил её состояния.

— Ты же не знаешь, где он!

Инквизитор поддержал ее:

— Противоядия нет, так хоть ты побереги себя!

Адайн тряхнула головой, откидывая волосы назад, и прошлепала босыми пятками по холодному деревянному полу. Руки безвольно висели вдоль тела.

Она уставилась на парня и тихо проговорила:

— Даже если ты решил переметнуться, тебе это не поможет. Молись, чтобы мои руки не зажили, иначе я убью тебя, инквизитор.

Адайн перевела взгляд на Кату и отчеканила:

— Помоги мне переодеться.

— Мы поможем найти Кая, — ответила Ката и посмотрела на инквизитора. Тот быстро кивнул и вышел за дверь.

Пока Ката помогала с одеждой, Адайн всё глядела и глядела на свои руки. Бесполезные куски мяса.

В голове стучало: «Противоядия нет».

А если нет только в Кирии?

Олвия сказала, что маг земли был куда сильнее, чем думала Адайн: он мог выращивать лекарственные и ядовитые растения, спасать и убивать. Но что вырастить, как научиться этому за оставшиеся часы, как вернуть силу чертовым рукам, она не знала.

Девушка снова посмотрела на Кайсу. На самом деле ей было очень страшно, так страшно, как ещё никогда.





Этот чертов ублюдок всегда умел прятаться. Если нужно было уйти от кого-то, Кай никогда не убегал — он безошибочно находил место, в котором получится переждать. Но Адайн хорошо его знала. Было не так много мест, куда Кай мог захотеть пойти в последние шесть часов.

Только вот этого знания с трудом хватало, чтобы успеть.

— Сколько сейчас? — тихо спросила Адайн.

Ката достала часы и столь же тихим голосом ответила:

— Почти три.

Адайн понеслась к зданию Восточной Церкви. Последнее место, на которое она рассчитывала. Может, времени уже не осталось, а может, было всего чуть-чуть.

Несмотря на позднее время, всё вокруг дышало жизнью. Здание окружали гвардейцы. Во двор выносили тела: в одну сторону — в потёртых рабочих куртках, в другую — в сине-серебряной форме. С дальних улиц доносились крики и звон.

«Кай!» — с отчаянием подумала Адайн и рванулась вперёд, прижав бесполезные руки к груди. Ощущения потихоньку возвращались, но это была лишь боль.

Дорогу преградил гвардеец.

— Назад! — рявкнул он.

Адайн отставила ногу и уже стала складывать пальцы в знакомые жесты — с опозданием они отозвались гремучей болью.

— Назад, ты! — повторил гвардеец.

Подскочила Ката. Она встала на цыпочки и что-то зашептала мужчине на ухо. Выражение лица со злого сменилось на участливое. Он во все глаза смотрел на неё и всё больше поворачивался к ней — лицом, к Адайн — спиной.

Девушка обогнула его и бросилась внутрь. Там царил погром: скамейки перевёрнуты, книги разбросаны, повсюду грязь и следы крови.

Адайн огляделась и замерла, не зная, куда дальше. По обе стороны — лестницы, тянущиеся вверх башен.

— Кай! — заорала она.

Показался церковник. Он уставился на неё, испуганное лицо перекосилось.

Адайн озлобленно посмотрела в ответ. И пусть только попробуют вывести её! Последнее место, последние десять минут. Она не уйдёт. И если каменные Яр и Арейн сейчас оживут, даже они не остановят.

Плеча коснулась рука — Адайн резко обернулась.

Чёрные волосы, чёрная борода, равнодушный взгляд — она помнила всё это, помнила с детства. Кай как будто стыдился того, что жил в Ре-Эсте, а подруга — на Восьмой, но ей было плевать, и она всё равно прибегала за ним. И не раз замечала его холодного жесткого отца.

— Пойдём, — отозвался он. Адайн увидела, что руки у него мелко-мелко дрожали, и сама начала дрожать.

Арджан провел её в узкую пустую комнату, больше похожую на чулан. На скамье вытянулся Кай. Он лежал в расстёгнутой рубашке, и она увидела, как от плеч тянулись вены, ставшие тёмными ниточками. С каждой секундой синевы становилось все меньше, а чернота ближе и ближе подбиралась к сердцу.

Отец Кая подержал руку сыну, они обменялись взглядами, одинаково кивнули друг другу, и Арджан вышел, оставив их вдвоём.

Адайн неловко опустилась на колени, протянула перемотанные руки к скамье и сразу опустила.

Чертов, чертов, чертов Кай.

— Извини, я не успел дойти, — прошептал он. — Ну что, теперь уже на другой стороне?

Кай улыбнулся. Адайн давно не видела такой улыбки. Эта была не лихая ухмылка, не пренебрежительная полуулыбка, не хищный оскал — всё, что он носил последние три года. Та добрая, надёжная, если так можно было сказать про улыбку. Та, что очаровала её, когда она увидела двенадцатилетнего мальчишку, выбравшегося из драки.

— Не говори так, ты, ублюдок чертов! — прорычала Адайн.

Да нет уж. Тот мальчишка больше не оставит её. Не посмеет. Она забрала его из Чёрного дома, и хоть у самого черта ещё заберет!

Кай потянулся к Адайн и осторожно коснулся бинтов. Она приподняла руку, чтобы пальцы Кая дотронулись до запястья, где она могла почувствовать прикосновение.

— Ну чего ты? Я столько раз всё портил, не дай мне сделать это ещё раз.

Ну вот же, его голос уже зазвучал сильнее!

Адайн улыбнулась:

— Помолчи-ка. Если тебя кто и убьёт, то это буду я. А сейчас дай мне подумать.

Чертова земля! Чертовы руки! Хотелось рычать от злости, орать, проклинать весь мир. Где вся эта магия, когда она так нужна? Почему, ну почему никто не мог прийти именно сейчас, вот в такой важный момент?

— Ну и что это? — на лице Кая появился хитрая ухмылка. — Может, ещё заплачешь? Иди ты со своей любовью.

Он попытался рассмеяться и сразу схватился за грудь. Чернота почти полностью покрыла эту тощую, костлявую, эту ненавистную грудь и добралась до сердца.

— Оставь её для живых. Иди, Адайн, тебе надо беречь себя, — и снова Кай улыбнулся той мальчишеской улыбкой.

Девушка до боли закусила губу и зло прошипела:

— Сам иди! — она тут же смягчилась и шепнула в ответ: — Куда я от тебя уйду?

Адайн опустилась ещё ближе к Каю. Прямо перед ней чёрные линии продвигались всё дальше, дальше, и до сердца уже оставался всего какой-то сантиметр.

Кай поднял дрожащие руки, обнял Адайн за плечи и прижал к себе. Черная сеточка вен оказалась совсем близко у её лица.

— Извини, что не сказал раньше, — дыхание Кая стало лихорадочным. Грудь тяжело поднималась и опускалась. — Я ведь люблю тебя. Ты была права, это я тогда за тобой везде таскался.

— И тебе нужно было дойти до такого, чтобы сказать? — хотелось громко, с вызовом прокричать эти слова, но Адайн не шелохнулась и прошептала их. — Будто я тебя не люблю, идиот! Это я таскалась за тобой!

Кай рукой указал на груду одежды в углу:

— Там, Рейну, передай, — он сделал быстрый вдох, начал шептать: — Я тебя…

И тут чёрные линии вокруг сердца сомкнулись, по телу Кая прошла дрожь, а на лице застыла та улыбка.

Осторожно выбравшись из его рук, Адайн поднялась. Она снова с силой закусила губу, так, что во рту появился привкус крови. Хотелось проклинать себя долго, самыми грязными словами — за незнание, за бессилие, за эти бесполезные чертовы руки и всю проклятую магию.

Адайн посмотрела на Кайсу и выпрямила спину. Но виновато было не только её бессилие, так будет им всем.





Глава 24. Мятеж




Странные это были дни, тяжёлые и хмурые.

Сначала они переехали. Оказалось, у Кая есть ещё один «дом» — старый, покинутый всеми особняк в той части Ре-Эста, которую знать никак не хотела признать, на берегу напротив Мертвой гавани. В нём постоянно капало, из всех щелей задували ветра, полы нещадно скрипели, а соседями были крысы.

Но дом оказался настоящим подарком от Кая: безопасным, нужным именно сейчас, а ещё — последним. За шесть часов он успел добраться до Дара и попросить для своего Крысиного совета помощи с переездом, с документами и билетами для отца и Малана.

Хотя остались ли они без Кая этим Крысиным советом? Они перебрались вместе, но всё разом стало как-то не так, неспокойно, не на своём месте.

Рейн с трудом садился и только молчал после того, как узнал о брате. Адайн не молчала, но бросалась злыми, хлёсткими словами, постоянно куда-то уходила и возвращалась усталая и ещё более яростная. Ката с Неланом старались держаться спокойно, но и между ними — по взглядам было ясно — что-то не ладилось. Киро хмурился и щёлкал пальцами, показывая искры, а Коли сразу взялся за ремонт дома, но делал всё с особым ожесточением. Антония смотрела по сторонам с надменным видом, и во взгляде ясно читалось: «Я же говорила».

Лишь Анрейк, как и Эль, ходил неприкаянным. Инквизитор не вернулся домой и явно нуждался, чтобы ему кто-то сказал, что он поступил правильно, но желающих не нашлось. Эль сторонилась его и отчаянно думала о том, что она сама может сделать.

У Кая всегда был план. Медленно, оступаясь, но он шёл вперёд. А сейчас всё вдруг стало казаться бессмысленным. Ну продолжат они с Даром ходить по приёмам, чтобы сохранить за собой место среди знати, а толку-то? Для чего оно им?

— А, ну лучше сидеть без дела! — Леми показал Эль язык.

Девушка вздохнула. Конечно нет. Когда Рейн почувствует себя лучше, когда Адайн перестанет убегать от всех, они снова придумают что-нибудь и начнут действовать. Но она сама не должна никого ждать — это было не только их дело, но и её.

Эль быстро переоделась — она больше времени проводила в старом особняке, чем в доме с Даром — и вышла в гостиную, хотя это было сильно сказано. Так они назвали единственную комнату, в которой с потолка не капало.

Диван заменяла длинная деревянная скамья с полосатым покрывалом, накинутым сверху. Ката и Анрейк сидели напротив друг друга и разговаривали. Увидев Эль, парень сразу начал краснеть, как будто она застала его за чем-то личным.

Немного помявшись, девушку подсела рядом и обратилась к нему:

— Мне нужна твоя помощь. Я хочу узнать, что происходит в Лице.

— Это опасно! — тут же воскликнула Ката, с тревогой посмотрев на Эль. — В городе неспокойно сейчас.

— Поэтому я и не хочу идти одна! Но сидеть здесь, сложа руки, тоже неправильно. Сколько ещё времени мы так просидим? Нам нужно знать, что происходит. Услышать, что говорят люди.

— Эль, тебе не стоит туда ходить, — строгим материнским голосом произнесла Ката. — Антония умеет быть незаметной, она сможет услышать что угодно. Или Нелан расскажет, он каждый день встречается с Детьми Аша, ты же знаешь.

— И где они? — с вызовом спросила Эль. — Антонии не нужно это, а Нелан — ты сама понимаешь, почему он так часто уходит? И почему я должна прятаться за другими?

Ката устало вздохнула. Эль знала, что та права: ну куда она решила влезть! Что-то узнает, побродив по улицам? Нет, только неприятностей найдёт! Но сидение на одном месте сводило с ума. Хотелось своими глазами видеть, что происходит, понять это и, может, придумать что-то.

— Хорошо, я пойду с тобой, — откликнулась Ката.

Эль удивленно посмотрела в ответ. Она помнила слова Каты: та не хотела действовать, ей был нужен покой.

— Просто вы все — часть этого покоя, — пояснил Леми. — Чего непонятного, а? О тебе пытаются позаботиться, а ты добровольно лезешь в неприятности!

Эль не поняла, было в голосе демона больше недовольства или озорства. Да, выходить в город сейчас действительно опасно, но она уже не та девочка из Ре-Эста. Она тоже научилась выживать. И если остальные были готовы рисковать собой ради других, то и ей не нужно прятаться по углам.

Поднявшись со скамьи, Эль сделала шаг в сторону.

— Хорошо, идём, но ты не обязана, правда, — Ката помотала головой. Эль перевела взгляд на Анрейка: — А ты?

— Я пойду, — с готовностью откликнулся инквизитор. — только оружие возьму.





Обычно в воскресные дни улицы Лица были полны людей: все куда-то бежали, шумели. Дети, свободные от школ и пансионатов, выбегали играть. Женщины торопились по домашним делам. Рабочие в единственный выходной спешили пропустить по стаканчику. Парочки прогуливались по паркам, сидели за столиками кофеен и ресторанов. Город дышал жизнью и казался ярким и весёлым.

Сегодняшнее воскресенье выдалось другим. Сина опустела. Чем дальше к Прину, тем чаще встречались люди, но они были хмурыми, озлобленными. На стенах и столбах появились агитационные листовки и плакаты, на улицы выходили поэты, громко выкрикивали памфлеты против Совета, но гвардейцы и полицейские спешили расправиться и с тем, и с другим.

— Я знаю, куда нам надо, — тихо сказала Ката, точно боялась нарушить эту мрачную, гнетущую атмосферу. — В «Певчую птицу». Хозяйка всегда в курсе всего и охотно рассказывает о новостях. Днём туда редко заходят, нас даже не заметят.

— Мы вот так просто придём и станем расспрашивать? — недоверчиво спросил Анрейк.

В руках он держал черную инквизиторскую маску и теребил её, не решаясь надеть и не решаясь убрать.

«Идиот», — озлобленно подумала Эль и с неприязнью посмотрела на парня. Встав сзади, Леми зашептал:

— Я тебе сейчас скажу золотую мысль. Нам нравятся люди, на которых мы хотим быть похожи, но не нравятся те, на которых мы уже похожи. Поняла?

Эль вздрогнула. Она не похожа на Анрейка. В отличие от него, она не нуждается, чтобы её действия одобрили. В отличие от него, она никогда не была так верна своей семье, службе и не держалась за воспитание. В отличие от него, она не металась между одним и другим.

Леми громко хмыкнул.

Ладно.

Да, она хотела получить одобрение, чтобы поверить в саму себя, понять, что тоже чего-то стоит. И по-прежнему цеплялась за старую жизнь. И не знала, где её место — в Ре-Эсте среди знати, в Канаве с бродяжками или даже в Томе?

— Я знаю хозяйку «Певчей птицы», раньше я иногда заходила к ней поболтать. У нас, — Ката отвела взгляд и скрестила руки. — похожие судьбы.

Анрейк с интересом спросил:

— А что это за «Певчая птицы»? И чем вы похожи с хозяйкой?

— Это не важно, — буркнула Ката, мгновенно смутившись.

Поняв, что сказал что-то не то, Анрейк покраснел.

— Хорошо, — покладисто ответил он.

Рин-Рин тоже был тихим и опустевшим. Люди заходили, выходили из заведений, но зазывалы уже исчезли, да и сами гости выглядели не довольными или счастливыми, а растерянными, как будто пытались цепляться за старую жизнь, да получалось всё хуже.

«Певчая птица» оказалась то ли рестораном, то ли кабаком. Стены увивала зелень, и между ней выглядывали яркие нарисованные птицы. Под потолком, разукрашенным пёстрыми красками, висели клетки с маленькими птичками. Одна сторону зала занимала огромная сцена с музыкальными инструментами, другую — стойка, за которой сидели трое студентов в форме Лицийского университета и разговаривали с мужчиной, натирающим бокалы.

В дальнем углу официантка убирала стол, то и дело бросая заискивающие взгляды в сторону одного из студентов. Эль и Анрейк сели рядом со сценой, а Ката пошла к девушке.

— Как ты поживаешь? — осторожно спросил инквизитор. — Мы ведь так и не поговорили.

Как она поживает! Эль непонимающим взглядом посмотрела на парня: он спрашивал это всерьёз?

— Я ведь не забыл, как ты спасла меня тогда, — Анрейк робко улыбнулся.

Эль пренебрежительно пожала плечами. Ей было двенадцать, ему — десять. Они пришли вместе с родителями на службу в Северной Церкви. Кто-то из других детей — Эль уже не помнила кто — подбил сбежать и прогуляться вдоль берега. Девочка знала, что если отец узнает, опять ударит, но отставать от других тоже не хотела, чтобы не услышать насмешки в очередной раз.

Они стояли на пирсе, когда мальчишки-церковники заспорили с мальчишками-инквизиторами, и Анрейка толкнули в воду. Он тут же стал захлёбываться, а ему только безжалостно крикнули: «Яр спасёт!» Но Яра рядом не оказалось, а делать что-то было нужно.

— Ты мне ничего не должен. Если ты хочешь вернуться к инквизиторам, сделай это.

Анрейк помедлил с ответом.

— Не хочу. Это не та Инквизиция, к которой меня готовили. Я хотел защищать других, а не жить так, чтобы защищать нужно было от меня.

Эль, краснея, отвела взгляд. Анрейк не заслуживал того, чтобы она так к нему относилась. Он просто родился не в той семье, как она сама. Это не он привёл инквизиторов, не он ранил Адайн, Кая или Рейна. Но он защитил её и Кату, разом выступив и против семьи, и против службы.

Вернулась Ката и села рядом.

— Криста скоро придёт.

Прошло минут десять, прежде чем появилась красивая женщина лет тридцати. Она двигалась как танцовщица, медленно и плавно, чуть покачивая бёдрами. Платье из шёлка, золотые браслеты на руках, ослепительная улыбка — казалось, для Кристы не существовало другого мира, кроме «Певчей птицы», и она в нём решила быть королевой.

Женщина села в пол-оборота, положив одну руку на спинку стула, игриво улыбнулась:

— Что же вас привело сюда? Если вы ищете отдых, то делаете это неправильно. Где шампанское, где вино, где сыр, фрукты?

Ката улыбнулась в ответ:

— Какой тут отдых? Сама знаешь, что происходит.

— А что происходит? — Криста наивно захлопала ресницами. — Отдых нужен всем, вот что я вам скажу! Или ваш вредный мальчишка Кай и несносный Вир опять что-то задумали? Давно их здесь не было.

— Разве Вир ходил сюда? — на лице Каты появилась растерянность.

— Захаживал, — Криста лукаво улыбнулась.

Эль, чувствуя раздражение, поспешила вернуть разговор в нужное русло:

— По всему Лицу идут погромы, вас обошли стороной?

— А ты кто, милая девочка? Я тебя ещё не видела.

Ката торопливо представила друзей.

— Так вас обошли стороной? — настойчиво повторила Эль.

Напрямую спрашивать незнакомку о том, что та знала, девушка побоялась, но откладывать разговор тоже не хотелось. Не нравилась ей ни эта Криста, ни её «Певчая птица», ни весь Рин-Рин. Лучше бы они пошли на площадь и послушали, что болтают в толпе.

— Ага, — насмешливо откликнулся Леми. — Что, думаешь услышать: «Революция начнется завтра в три»? Не бей в лоб, тоньше надо действовать, тоньше.

— Да что же могло случиться? — Криста очаровательно улыбнулась. — Мы находимся на юге района, сюда заходят скромные студенты из Мыса да милые торговцы, чтобы пропустить стаканчик, другой, спеть любимую песню.

В зал ввалилась большая компания из семи человек. Один из мужчин с порога крикнул:

— Открыто, пустите?

— Мы вам рады, — откликнулась Криста и махнула рукой официантке.

Гость улыбнулся:

— Отлично, а то сегодня много что не открылось, все побросали работу.

Эль посмотрела на Кристу взглядом: «О чем я и говорила». Та всплеснула руками:

— Ах, никто в Лице не любит трудиться! Всем лишь бы получить ещё один выходной. Ну ничего, наши двери открыты для всех.

Нахмурившись, Анрейк положил обе руки на стол и цепким взглядом посмотрел на женщину.

— Вы говорите, что к вам заходят лишь торговцы и студенты, но вот у тех двоих, — он кивком головы указал на вошедших. — на груди приколота брошь в виде сокола — символа Инквизиции.

Криста рассмеялась:

— Я всегда рада новым гостям!

— Хорошо, — Анрейк кивнул и продолжил рассуждать. — Он, — инквизитор указал на мужчину за стойкой. — берёт бокал снизу, натирает его и ставит наверх в левую часть. Один раз, когда он так сделал, что-то упало: что-то не слишком большое, но падающее с довольно громким звуком и судя по характеру звука — из стали. Так падают револьверы.

Криста, переменившись в лице, скрестила руки на груди. Анрейк продолжил ещё увереннее:

— Уже лет двадцать во всех ресторанах и кабаках ставят двери, удобные для официантов: те, которые открываются в обе стороны. А у вас дверь тяжелая, из хорошего крепкого дерева. Такую сложно открыть. Зачем же мешать своим сотрудникам? Только если вы хотите помешать кому-то другому. К тому же, дверь явно новая: даже с таким светом видно, что она лакированная и не затёртая.

Эль снова почувствовала укол совести. Анрейк старался помочь, на него можно было опереться. Да, парень постоянно краснел и смущался, редко говорил, но был внимательным и находчивым. «Инквизитор», — подумала Эль с одобрением.

— Так чего или кого вы боитесь, кира Криста? — закончил Анрейк.

Его голос прозвучал более взросло, более строго и отчужденно, чем раньше — как у настоящего инквизитора, привыкшего к пыткам и допросам.

Ещё плотнее скрестив руки, Криста хмуро посмотрела на Кату:

— Так зачем вы пришли?

Девушка вздохнула и честно призналась:

— Криста, у тебя самые «пестрые» гости, сюда приходят со всего Лица. И ты всегда относилось к ним внимательно. Может быть, ты что-то слышала? Вдруг кто-то что-то пытался затеять или обсуждал?

— Сюда приходят отдыхать, а не заговоры плести!

Анрейк снова сделался инквизитором:

— Кира Криста, где же тогда плетут заговоры? Дома? Слишком опасно. На улице? Неудобно. Нет, кира Криста, заговорщики всегда прячутся среди обычных людей, там, где их трудно заметить и услышать. А здесь легко затеряться.

Ката ответила ещё более мягко:

— Криста, пожалуйста, если ты что-то знаешь, расскажи.

— Зачем? Что вы затеяли?

Эль переглянулась с Леми и поторопилась опередить Кату или Анрейка с ответом:

— Смотря что мы узнаем. Но мы в любом случае хотим мира, правда.

Ката поддержала её:

— Дело не в Вире или Кае. Мы пришли сами по себе, и… — она выдохнула и не сдержалась: — Кая убили инквизиторы! — на этих словах Анрейк вздрогнул, но не опустил взгляд. — Это он что-то наговорил рабочим, и те столкнулись с гвардейцами, а потом пошли крушить Том. Всё началось из-за Кая, и нам надо знать, что думают люди. А тебе это известно, я уверена.

— Ката, — строго начала Криста. — Болтать о гостях — одно, есть у меня такой грешок, и я его признаю. Но говорить о мятеже или, — женщина понизила голос. — революции — уже совсем другое. Даже слова сейчас стали опасными. Инквизиторы суют носы за каждую дверь, гвардейцы патрулируют улицы, а полиция не успевает арестовывать подстрекателей.

— Но ведь это не прекратится! — воскликнула Эль. — Нас всегда будут контролировать и стараться прижать. Разве такой жизни мы хотели?

Криста усмехнулась в ответ:

— Юная революционерочка, значит, — она перевела взгляд на Анрейка. — и мальчик с задатками инквизитора. Интересные у тебя друзья теперь, Ката. Помнится, о другом мы с тобой мечтали?

Ката вздрогнула, но ответила решительно:

— Да, о другом, мы хотели мирной жизни, без груза прошлого, без грязи и смерти. Только не мы выбирали время — оно выбрало нас. И раз так случилось, чтобы для нас настала та мирная жизнь, надо хоть раз выйти на битву.

Эль с восторгом и уважением посмотрела на Кату. Вот у кого была настоящая сила, не у неё. Она, начитавшись книг о героическом прошлом, научилась бросаться громкими словами, но не теми, которые доходили до души. Да и жизнь — не книга, недостаточно прочитать про великих героев, чтобы стать одним из них.

— Ну… — протянул Леми. — Ползать ты уже научилась, глядишь, скоро встанешь на ноги — пару раз плюхнешься, но ходить тоже научишься.

Эль не сдержала вздоха. Ну почему у неё такой демон! Хотя его насмешливые фразы действовали сильнее жалости или сочувствия. Этого она себе с лихвой дала ещё в детстве.

— Хорошо, — Криста медленно кивнула. — Возможно, я правда слышала о том, что сейчас болтает народ. Но не здесь! — женщина огляделась и понизила голос. — Поднимемся наверх.

Криста со вздохом встала, делая приглашающий жест к лестнице. Они едва успели подняться на первые ступени, как послышался звон разбитого стекла, на середину зала упал булыжник.

Гости за столиками подскочили, две девицы испуганно заверещали. Студенты одновременно встали, один схватил бутылку, стоящую перед ним, разбил об стол и угрожающе выставил вперёд.

Распахнулась дверь, ворвалось четверо мужчин: в руках они сжимали ножи, на лице застыли ухмылки, а весь вид так и говорил — не мятежники, а бандиты. Они кинулись на гостей, те похватали стулья, ножи со столов, и началась потасовка.

Анрейк взял Кату и Эль под локти и потащил наверх.

— Сюда! — скомандовала Криста, первой врываясь в комнату.

Огромная кровать в центре была завалена шкурами и одеялами. В углу стоял большой стол с зеркалом и всевозможными флакончиками, баночками, коробочками. Сладко пахло духами и цветами.

— Перегородите дверь всем, чем сможете, — крикнул Анрейк, подталкивая девушек внутрь.

— А ты?

— Вниз, надо помочь, — инквизитор побежал по лестнице.

Криста захлопнула дверь, схватила с комода ключ и заперла её, затем бросилась к окну. Эль и Ката переглянулись и вместе сдвинули тумбу ко входу.

— Там же всё громят! — испуганно воскликнула Криста.

С улицы доносилось «Долой церковный налог!», «Совету — казнь!», «Равная оплата — равные права».

— Окно надо закрыть! — крикнула Эль. — Помоги нам!

Криста захлопнула раму и начала помогать с баррикадой из тумбы и стола.

Ни закрытое окно, ни дверь уже не сдерживали громких криков. Казалось, внизу теперь не четверо, а целая толпа, которая орала, бесновалась и крушила.

Тумба и стол затрещали, крики приблизились — к ним ломились с той стороны. По содроганию баррикады было ясно: у гостей есть таран.

— Эй, шлюхи Совета, открывайте! — раздался яростный голос.

Криста, бледнея, сделала шаг назад. Ката метнула на неё такой взгляд, что сразу стало ясно: слова были сказаны не просто так, и та знала, о чём речь.

Эль бросилась к окну. Внизу шла толпа, вооруженная факелами, палками, топорами, ножами. Лозунги становились громче, а вместе с ними — брань. Дальше, в паре улиц, горело здание суда, и площадь казалась одним огромным костром.

— Надо прыгать! — решительно сказала Эль.

Ката подскочила к ней и тоже выглянула в окно:

— Куда, прямо в толпу? Это сумасшествие!

— И здесь оставаться — тоже! Ты ведь знаешь, что они сделают с теми, кого считают шлюхами, — Эль, подняв подбородок повыше, бросила на Кату огненный взгляд и распахнула окно.

Резко запахло горелым, а ещё — кровью. Крики толпы были такими громкими, что хотелось зажать уши и забиться в угол от всех этих проклятий, угроз, жалоб.

Дверь приоткрылась уже на сантиметр, два…

— Слева водосточная труба, — Криста подбежала к окну и высунулась. — Надо только дотянуться до неё. Ну же, у нас нет выбора!

Она первой залезла на подоконник, подхватив юбку, и ловко, как гимнастка, ухватилась за трубу и поползла вниз, безошибочно нащупывая опору ногами.

— Ну же, давай! — крикнула Эль, толкая Кату. — Спустишься и сразу беги!

Девушка забралась, сначала рукой ухватилась за штырь, которым труба крепилась к стене, затем поставила ногу и медленно поползла.

Мебель отлетела в сторону, дверь распахнулась. Эль запрыгнула на подоконник и всем телом потянулась влево. Сзади послышались крики, сопение, угрозы. Не успев крепко взяться за опору, она полетела вниз, кое-как ухватилась за трубу и стала съезжать, обдирая руки до крови.

Толпа едва заметила это — она двигалась мощным потоком, скандируя лозунги и крича. Эль не упала, а сразу понеслась вперёд, подхваченная этим потоком. Вокруг мелькали десятки рук, перекошенных от злости лиц. Со всех сторон напирали и давили.

«Во имя Яра», — взмолилась Эль.

Мятеж начался, но он нёс за собой хаос. И обуздать этот хаос могли только те, кто твёрдо знал, что делать. Но прежде чем узнать, нужно было хотя бы спастись от обезумевшей толпы.





Глава 25. Последний подарок




Адайн проснулась в той же позе, что заснула — обхватив плечи руками и крепко прижимая колени к груди. На секунду она удивилась: она ведь всегда спала на животе. А затем вспомнила. Это было неслучайно. Да и дурного сна не было — только противная обжигающая реальность, которая длилась уже шестой день.

Девушка медленно опустила одну ногу на пол, другую. Ката жаловалась на холодные полы в особняке, куда они переехали, но Адайн холод не ощущала вовсе. Даже сами ноги не чувствовались — земли точно не было, и она не прошла, а проплыла к окну и распахнула его, впуская ветер.

Со двора слышались незнакомые голоса и мерный стук лопат. Девушка выглянула. Садовники в одинаковой тёмно-серой форме переговаривались, копали землю, сажали кусты.

Адайн выскочила, не одевшись, и громко хлопнула дверью. Да кто им разрешил! Пусть катятся к чертям, это её дом — последний подарок Кая, — её сад! Пусть убираются, куда подальше, и никогда, никогда, никогда не подходят ни сюда, ни к ней вообще, и никто!

С босыми ногами, неумытая, в ночной рубашке, Адайн выскочила на улицу, кинулась к садовникам и закричала:

— Пошли прочь! Что вы здесь делаете? Убирайтесь! Это мой сад! Прочь!

Тот, что был постарше и стоял дальше всех, достал из кармана бумагу и, с опаской поглядывая на девушку, подошёл. Он развернул лист, пачкая землей, и сказал:

— У нас особое распоряжение. Кай Л-Арджан оплатил работу. Мы должны посадить двадцать кустов.

Садовник протянул бумагу. Адайн, не взяв её, уставилась на перекопанную землю. Двадцать аккуратных ямок. В восемь уже посадили кусты — да не просто кусты, розы. Как она просила у Кая.

И он выбрал не какие-нибудь, а северные белые розы. Они цвели даже зимой, любую непогоду переносили. И всё у этих дурацких цветов было не так, как у других. Они росли не в мягкой плодородной почве, а в твёрдой, почти как камень, земле.

Адайн сделала назад шаг, другой и кинулась в дом.

Проклятый Кай. Она потеряла его, потеряла их башню, а взамен получила те чертовы розы, о которых просила. Лучше бы цветов в её жизни не было вовсе.





Рейн сидел в саду и наблюдал за садовниками. Они потихоньку заканчивали работу и уже начали собираться.

Розы были красивые. От Кая. Дом этот тоже был красивым. И он — от Кая. Рейн запустил руку в карман, нащупал записку, где было выведено «Привет, чертов братец». Это тоже от Кая.

Всё, что у них было сейчас, осталось от него. От этого самоуверенного парня с вечной ухмылкой и пренебрежительным взглядом, в костюмах с иголочки и тяжёлых ботинках, в которых не убегают, но бьют. И даже бунт, охвативший Лиц, остался от него.

С крыльца, осторожно поглядывая на Рейна, спустилась Эль. Она медленно подошла к нему и напомнила:

— Мы тебя ждем. Ты же сам сказал собраться к двенадцати.

Рейн молча кивнул. Да, сказал. Четыре чертовых дня он провалялся в кровати, пятый — думал, говорил с каждым и собирал сведения, а на шестой решил действовать. Советники сгорят, и быть им недолго.

Он представил эту картину, на лице появилась ухмылка.

— Рейн, пойдём, — повторила Эль настойчивее. — Тебе не стоит столько времени проводить на улице. Доктор Ц-Рам сказал же, что…

— Я помню! — грубо перебил он её.

О, это девчонка дважды попыталась спасти его из лап Совета. Даже в Канаве его смогла отыскать. Напала на Олвию и заставила замедлить его сердечный ритм, чтобы остановить кровотечение. Два дня провела с ним, как верная сиделка. А потом призналась, что вышла замуж за Дара Крейна.

И вроде бы хотелось ей верить, что это была сделка, чтобы помочь ему, но в сердце всё равно засела жгучая обида, и каждый взгляд Эль вызывал только злобу.

Поднявшись, он схватился за бок. Быстрые движения или усилия ещё отзывались болью, даже дышать порой было тяжело, но Рейн точно намеренно не был аккуратен, чтобы почувствовать её. Эта боль отрезвляла. Она отгоняла мысли о Кае, об Асте, об Эль и напоминала о главном: чертов Совет должен пасть.

— Давай помогу? — девушка опять заговорила с осторожностью.

— Я справлюсь, — отрезал Рейн и быстрым шагом пошёл внутрь.

— Рейн! — воскликнула Эль.

Он обернулся.

— Не надо так. Береги себя, пожалуйста. Тебе всё равно есть ради кого это делать. Ты нам нужен. Не как король или инквизитор, или ещё кто, просто ты — какой есть. Ты ведь помнишь пение Кая? Он был счастлив. Он нашёл свою истину. Вот и ты не закрывайся, прошу.

Рейн медленно провёл рукой по волосам.

Да, он помнил. Дом, розы, бунт — всё это было для других. А у него от младшего брата остались лишь дурацкая записка да воспоминание о счастливом голосе. Они даже не увиделись.

— Да что ты знаешь о Кае? — грубо спросил Рейн и зашагал к двери.

Он специально опустил голову, чтобы не видеть, что крышу покрывала чертова красная черепица. Он так хотел вернуться в такой дом, но этого оказалось мало.

Вслед донеслось:

— А ты?

Слова прозвучали хуже и больнее, чем удар хлыста.

Рейн положил руку на бок и сжал, чтобы почувствовать боль. Она снова напомнила, что ни черта жалость уже не вернёт брата, и всё, что остается — их дело. Думать надо о мести, казни, революции, свержении — подходило любое слово.

Его ждали в гостиной. Комната была небольшой, а после того, как в неё набилось десять человек, стала казаться ещё меньше.

Рейн тяжёлым взглядом осмотрел присутствующих и прошёл к креслу у окна. Вчера гостиная пополнилась мебелью — Коли и Киро притащили диван и два кресла. Они были новенькими, обитыми красивым бархатом и явно добытыми не самым честным путем.

Только Рейн сел, как Адайн перекинула ногу через скамейку, уперлась в неё кулаками и, подавшись вперёд, яростно спросила:

— Ну так что?

Бинты с рук уже сняли, на них нарастала кожа, но ладони всё равно казались совсем маленькими и худыми, как у ребенка.

Рейн ещё раз осмотрел присутствующих: Крысиный совет Кая и несколько «залётных». Они ждали, что он предложит им план действий, но хотел бы он сам услышать этот план! Была лишь робкая задумка — нет, скорее авантюра, подобная той, которую когда-то предлагал Вир.

— Ну так сожжем все к чертям, — Рейн ухмыльнулся.

Ката и Эль обменялись тревожными взглядами. Нелан, сидящий рядом с ними на диване, подставил руку под подбородок и уставился на Рейна.

Интересно, каково ему, что он лишился своей должности, что его предал Вир, что он оказался бок о бок с «героями», которые решили поиграть в революционеров? Он ведь был радикалом из Детей Аша, почему не вернулся к ним?

«Почему ты не вернулся?» — сам себя спросил Рейн. У Адары ведь был план, она знала, что делать.

Но он тоже начал понимать это. У него был свой «Совет», и поводов, чтобы снова превращаться в цепного пса, готового ждать команду, больше не осталось. Теперь он сам возглавит стаю.

— Это я могу, — Киро широко улыбнулся и щелкнул пальцами. Появившаяся искра горела секунд пять и погасла.

Рейн взъерошил волосы движением Аста и снова ухмыльнулся.

— После того, как я сбежал из дворца, я кое с кем познакомился и многое узнал о том, как делаются революции.

Он не хотел раньше времени говорить про Адару — этот разговор лучше оставить на потом, для Адайн и Нелана, и, может, ещё Каты.

— Эль, расскажи про мятеж.

Девушка вздрогнула. Рейн снова почувствовал злость. Влезла, куда не просили, вот и получила урок! Хватит уже с них героев, нашёлся один, спаситель чертов. Что, кому-то так хотелось стать следующим?

Рейн понял, что опять схватился за записку Кая в кармане, и с трудом разжал кулак.

— Это была огромная толпа рабочих с семьями. Все остальные попрятались по домам. Требовали казнить Совет, отменить церковный налог, равную оплату, больше прав. Они шли по центру и крушили все, что считали принадлежавшим Совету.

— А потом пришли гвардейцы, и день стал «Кровавым воскресеньем», — добавил Нелан.

— Я слышала про «Риновскую резню», — произнесла Антония.

Рейн кивнул. Это она ему рассказала вчера. А ещё про «Весёлую бойню» — с намеком на район, где это произошло, и «Стальной бунт» — именно рабочие сталелитейного завода выступили в Восточной Церкви против гвардейцев и пошли громить улицы, что продолжалось четыре дня.

— Рабочие и мелкие ремесленники — это меньше половины населения Лица. Из них только одна пятая участвовала в ходе по Рин-Рину и Прину.

Рейн впервые почувствовал радость, что Нелан с ними. Он как будто придавал вес их делу и показывал, что задуманное — не просто месть, а стоящее дело.

— Этого мало, — сказал Рейн. — Нам нужно поднять остальных. В Кимчии революция началась из-за того, что слова императрицы переврали и разнесли по столице, что всколыхнуло народ. Нам нужно сделать то же — распустить слухи.

— Почему просто не убить членов Совета? — быстро воскликнула Адайн. — И ещё пару тварей из знати.

Анрейк, тихо сидящий в углу, с ужасом посмотрел на неё. Адайн скривилась:

— Ну давай, скажи, что думаешь обо мне.

Побледневший парень ответил:

— Это неправильно. Каждый человек заслуживает суда.

— И где же тот судья, который решил, что Совету дозволено творить дерьмо?

— Хватит! — громко прервал их Рейн. — Я никогда не слышал о справедливости от Совета и, значит, не дам ему этого. Если кто-то верит в мирный путь — вперёд, вершите. А я уже выбрал другую дорогу.

Анрейк ответил гордым взглядом, но не ушёл. Щенок! Так и не повзрослел.

— Революция, значит, — послышался насмешливый голос Дара.

Он сидел рядом с Эль. Они переглянулись, но эти взгляды были больше похожи на невидимую схватку. Эль всем своим видом показывала, что готова действовать. Значит, это Дар был против революции. Ну и пусть катится. Рейн его даже не звал.

— Что-то не нравится? — холодно спросил он.

— Революция — это всегда риск для активов.

— Так вали.

— Свалю, когда У-Дрисан умрёт, не переживай.

Рейн и Дар столкнулись взглядами — серо-голубые глаза против зелёных. Король позволил себе улыбку самыми уголками губ. Такие цели он понимал. Может, с торгашом ещё получится договориться. Тем более, сделка могла быть выгодна обеим сторонам.

— Так, — решительно сказал Рейн. — Нам нужны слухи…

— Почему просто не убить всех? — настойчиво повторила Адайн.

— Убийство сейчас вызовет панику, — ответил Нелан. — Мятежи подавят, а шестёрку сделают героями, незаслуженно убитыми. Только часть народа хочет сместить её, а надо, чтобы этого хотел каждый. Тогда убийцы станут героями, а пути назад уже не будет. Но и убийства мало. Нужно подготовить почву.

Рейну оставалось согласно кивнуть. Он продолжил:

— Сначала мы посеем панику. Пустим грязные слухи о том, что делает Совет, а также отправим своих людей, чтобы они кричали о равноправии голосов, о новой избирательной реформе, о свободе слова. Это привлечёт больше сторонников.

— Каких ещё своих людей? — спросил Киро. — Нас?

— Я готов, — быстро откликнулся Коли.

Рейн покачал головой и положил ногу на ногу:

— Нет, это будут Дети Аша и нищие. Среди них есть подстрекатели, который кинут толпе «крючок».

Ката посмотрела на Нелана:

— Ты за этим каждый день ходил к Детям Аша?

Он покачал головой:

— Нет, эту часть плана мы придумали с Рейном только вчера. Нам ещё предстоит поговорить с их лидером. Я ходил к ним, чтобы лучше узнать расстановку сил. Среди них нет единства.

— Ну а что будет после слухов? Когда мы всех убьём? — нетерпеливо воскликнула Адайн.

Анрейк опять уставился на неё, а девушка в ответ показала язык и буркнула:

— Лучше молчи, хороший мальчик, не напрашивайся.

— Мы, — начала Эль. — должны ещё что-то сделать с Советом, разве нет? Если народ будет недоволен, а шестёрка умрет, это не даст повода для настоящих перемен. Уйдут одни, но придут другие. Надо показать, что Совет уже не может управлять, что в нём нет нужды, так?

Нелан одобрительно улыбнулся.

— Ты говоришь верно. Мы должны сделать так, чтобы Совет начал принимать неправильные меры. Он подставит сам себя, и тогда-то придёт время настоящего Народного Собрания.

— Мы должны уничтожить Дом Совета, — начал Рейн.

Адайн его перебила:

— Взорвать всё к чертям, — на лице девушки появилась мука, она схватилась за птичку, висящую на шее.

Киро, сидящий на другом конце скамьи, протянул к ней руку и дотронулся до плеча. Адайн резким движением сбросила её и уставилась на парня, как на врага.

— Мы же не хотели! — воскликнула Ката. — При этом могут пострадать люди!

— Это символ, — с настойчивостью в голосе начал Рейн. — всего, что делал Совет. Взрыв или пожар будет знаком народу, что наступает новое время. Это важно. Революция несёт не только смену власти, но и смену символов.

Ката скрестила руки на груди:

— Это тебе сказали те, с кем ты был после побега из дворца?

— Ката, это так и есть, — Нелан обратился к девушке. — Если мы хотим установить новый порядок, мы должны избавиться от всего, что его символизирует.

— Но люди!

— Вокруг здания нет жилых домов, лишь конторы, а они уже закрыты в большинстве своём. Мы придумаем повод, чтобы как можно меньше людей осталось в этой части города.

— Придумаем повод! — с горечью повторила Ката и отвернулась.

Рейн переглянулся с Неланом. На лицах обоих читалась мрачная решимость. Слишком о многих революциях Рейн узнал, находясь в Замке. В них всегда был символ, и его всегда уничтожали. Казнили королей и императоров, сжигали бастионы и парламенты, рушили целые города.

Революция была не хаосом — настоящей системой со множеством элементов, и определяли её не революционеры, воодушевляющие народ, а огромное количество мельчайших событий.

И Рейну казалось, что он не готов на все это, что не справится. Он — ноториэс и инквизитор, из-за одной авантюры ставший королём. Он уже думал однажды, что переиграл всех, а переиграли его.

«Ну что ты можешь, пёс цепной», — со злостью подумал Рейн о себе. Кай был прав, когда сказал, что старший брат силён в словах, но когда доходит до дела — того нет. И Кай смог: в нужный момент у него нашлись и слова, и поступки. А Рейн не мог. Столько слов сейчас просилось наружу, но кому они были нужны? Все нуждались в действиях.

Рейн с протяжным вздохом откинулся в кресле и взъерошил волосы. Пора смочь. Он обещал Совету демона — будет им демон.

— И следом за Домом сгорит шестёрка, — Рейн хищно улыбнулся.

— В-Бреймона должна убить я! — решительно воскликнула Адайн. — И Вира, и Олвию.

— У-Дрисана оставьте мне, — Дар с ухмылкой скрестил руки.

Ката покачала головой:

— Только я смогу подобраться к Виру.

Нелан удивился:

— Ката…

Девушка прервала его:

— Он предал нас дважды, и он знает, что мы живы. Вир найдет нас и опять обхитрит, поэтому мы должны найти его первыми. Я смогу это. Он подпустит меня, я знаю. И я его убью.

По голосу было слышно, что Ката отчаянно не хотела этого, боялась, но что-то заставляло её делать такой выбор. Что? Или кто?

Адайн рукой ударила по скамейке и прорычала:

— Нет уж. Этот ублюдок мой. Он врал мне, всегда врал, даже в последнюю встречу. Это он натравил инквизиторов. Это из-за него умер Кай!

Рейн прервал девушку:

— Не важно, кто убьёт Вира — мы его прикончим точно. Шестёрка должна умереть вместе, я заманю её в Дом Совета, а потом мы сожжём всё.

— Рейн, мы говорили о другом! — воскликнул Нелан. — Ты ещё остаёшься королём, ты не можешь пойти на это.

Парень ухмыльнулся в ответ. Может, Э-Стерм и решил изображать опытного революционера, да ему видимо было невдомек, что чувствовал другой.

Это Совет придумал правила игры. Это Совет не дал второго шанса на жизнь, когда Рейн был готов исправиться. Это он загнал в самую грязь. Это он привёл к работе в Инквизиции и новым долгам. Это он лишил демона. И это он был виновен в смерти Кая — точно так же, как Вир.

И Рейн был готов сгореть вместе с шестёркой, лишь бы каждый член Совета мучился. Чтобы кожа у них покрывалась волдырями, лопалась, чернела, чтобы легкие разрывались от дыма, чтобы глаза от боли лезли из орбит.

А не получится завести и сжечь — так перебьёт, перестреляет, передушит. Лично, каждого.

— Хватит! — решительно воскликнула Эль, поднимаясь.

Все уставились на неё. Девушка на секунду смутилась, затем привычно подняла подбородок и бойко заговорила:

— Мы все что-то потеряли, но если мы будем думать о том, как бы самому убить тех, кто причастен к этой потере, чего мы добьёмся?

Адайн громко хмыкнула и скрестила руки на груди.

— Это ведь общая борьба. У каждого из нас своя сила. Нет, вернее так: у каждого из нас своё место. Я приблизилась к знати, ты, — Эль указала рукой на Рейна. — знаешь Детей Аша, ты, — она повернулась к Кате. — говоришь, что сможешь добраться до Вира. Почему мы не хотим использовать это? У нас общие враги, и не так важно, кто кого убьёт — важнее, к чему мы придём. Я знаю, вы хотите мстить, — Эль с вызовом посмотрела на Адайн. — но это не обязательно делать своими руками. План наш общий, так пусть каждый сделает то дело, которое даётся ему легче всего. Вы ведь первыми назвали себя семьёй, что изменилось? Почему вы не доверяете друг другу и спорите, кто кого будет убивать? Послушайте себя! Это наша борьба, и вести нам её вместе.

Рейну показалось, что всё внутри опустело — боль, усталость, злость сделали шаг назад и спрятались. Ровно месяц он лелеял мечту о том, как убьёт советников. Вспоминал, чему научился за годы в Инквизиции, затем в деталях и красках представлял, как применяет свои знания на каждом.

Он долго думал, что его оставили, и был готов пойти против тех, кого раньше называл друзьями. И даже узнав, что его не бросили на самом деле, не успел понять по-настоящему — Совет нанёс новый удар и лишил брата.

Но Эль — эта смешная девчонка, которая совсем недавно прятала глаза от своего демона — вдруг смогла найти слова, добравшиеся до самого нутра.

Рейн обвёл взглядом присутствующих. Они нуждались в нём, а он — в них. Все они были сильны по-разному, каждый — в своём. И вместе они стали семьёй: пусть не самой дружной, с вечными ухмылками, хмурыми лицами и недовольно скрещенными руками — но стали же. И вместе они смогут все, даже саму революцию. Только надо на них положиться — так же, как прежде полагался на своего демона.

Рейн вздохнул: одновременно с пренебрежением к самому себе, что какая-то патетичная тирада смогла так заставить прочувствовать, и с лёгкостью — впервые за месяц он ощутил себя по-настоящему уверенным и спокойным. Уже не яростным цепным псом, а свободный зверем, но по-прежнему готовым вести охоту.

— Да, — откликнулась Адайн. Девушка закрыла глаза, на лице отразилась настоящая борьба. По голосу было слышно, что ей нелегко давались слова: — Это наша общая борьба. Тебе, Рейн, не стоит лично убивать каждого. Кирии нужен не король-убийца, а герой. Наш чертов план жив. Поэтому всех убью я, а не ты.

— Хватит! — решительно воскликнул Нелан. — Эль права — мы будем действовать вместе, каждый от той точки, на которой он стоит. Рейн, Совет распустил слух о том, что тебя похитили Дети Аша, и этот же слух должен сыграть против них. Ты нам понадобишься — ты, король Кирии. Тебе не нужно становиться убийцей, ты будешь героем революции.

Рейн скривился. Ещё вчера Нелан говорил об этом. Перебирал старые законы, тыкал в указы и акты, изданные при создании Совета и Народного Собрания. Шестёрка ограничивала короля, но делала это сильнее, чем было закреплено юридически. Его слово ещё имело вес.

Только вместо слов хотелось действовать. Да, всем вместе, но ему-то — ну не разговоры разговаривать, пока другие рискуют!

— Героем революции, — процедил Рейн. — Хорошо, сначала надо начать её. Итак, мы пустим слухи и отправим декламаторов. Когда требования расширятся, а недовольство Советом возрастёт, нужно будет как можно больше народа вывести на улицы.

— И сколькие погибнут, если опять отправят гвардию? — перебила Ката.

— Это революция, — жестко ответил Нелан. — Прежде чем наступает мир, всегда льётся чья-то кровь.

Ката поджала губы и опустила взгляд — казалось, слова Нелана прозвучали для неё хуже оскорбления.

— Значит, нам нужно, чтобы гвардейцы выступили на стороне народа. И полиция. Если у Совета не будет силовой поддержки, он немногое сможет и начнёт совершать всё больше ошибок, которые окончательно подорвут его авторитет в глазах народа. И тогда-то, на пике действий, шестёрка должна погибнуть.

— Вся? — обеспокоенно спросил Анрейк.

Рейн смерил его взглядом и не ответил. Да когда же этот щенок поймет, что оказался на улице, нет вокруг никаких добрых ласковых рук — только те, которые наносят удары. И надо научиться кусаться, чтобы этих ударов не было.

— А что дальше? — холодно спросил Дар. — Революция — это хаос, как вы будете восстанавливать Лиц? Кто встанет во главе королевства? Или это уже будет не королевство?

Рейн ответил таким же холодным взглядом:

— Что, хочешь стать новым главой торговой гильдии?

Дар рассмеялся:

— Упаси Яр от этого. Не все мои дела можно легализовать, а отказываться от них я не намерен. Лучше оставаться свободным торговцем, чем навешивать на себя ответственность за других. Я переживаю за свои активы. Дефолт или инфляция никому не нужны. Если вы знаете, что это.

— Соберём настоящее Народное Собрание, — заговорил Киро, глядя на брата. Тот сразу кивнул в его поддержку. — Как на Ири. Дадим людям всеобщее избирательное право, распределим количество мест в Народном Собрании согласно количеству человек в структуре и проведём выборы.

Рейн с одобрением посмотрел на черноволосого. Он едва поговорил с ним, и тот показался обычным парнем из Канавы: смелым, отчаянным, не слишком умным. Сейчас Киро заговорил со знанием дела, точно опытный политик, который четко знал, как лучше для государства.

Такими же удивленными взглядами на него уставились Нелан, Эль и Дар. Киро усмехнулся в ответ:

— Что, думаете, пока мы с родителями колесили по Ири, книжек не читали и не замечали, как живут люди? Я видел побольше вашего и знаю, о чём говорю.

— Да, — кивнул Коли. — На Ири люди живут лучше.

— Что же вы тогда здесь, а не на западе? — спросил Дар.

— На Ири нас разыскивают, как сектантов и обманщиков, — голос Коли прозвучал тихо, спокойно, и от этого слова парня казались ещё страшнее.

Рейн провёл рукой по лицу. Вот так «семья» у него набралась! Бродяжки, сбежавшие, сектанты, преступники. И ноториэс во главе — то что надо!

Он на миг почувствовал тоску: сюда бы настоящую семью. Мать, отца, Кая и старуху Агни. Но брата убили. Мама со служанкой оставались в Эрнодамме, которого ещё не коснулись волнения. А отец взял мальчика — сына Алкерна и спешно отправился на юг, к жене, воспользовавшись документами, который достал Дар Крейн по просьбе Кая. Рейн только обменялся с отцом парой записок, но так и не увидел.

Вот и всё — настоящая семья оказалась далеко, а найденная состояла из безумцев и авантюристов. Хорошо, да будет так.

— Ну и что мы будем делать? — раздраженно спросила Адайн. — Болтать? Может, ещё чай заварим и стол накроем?

Рейн откинулся на спинку кресла, положил ногу на ногу и вытянул руки, разминая:

— Мы будем дарить подарки.

Все непонимающе уставились на него. Рейн сделал глубокий вдох — авантюра строилась буквально сейчас, из мыслей, появившихся во время разговора — и ухмыльнулся:

— Антония, продолжай наблюдать за городом.

Девушка промолчала и только скользнула по Рейну равнодушным взглядом. Он не понял: то ли она была против, то ли хотела большего — не важно. Ему нужны «глаза» в городе.

— Киро, Коли, нужен порох. Много пороха.

— Всегда готов, — Киро хищно улыбнулся, протянул ладонь, над которой заплясало пламя, и быстро закрыл ее. Огонь исчез, не причинив парню вреда.

Рейн завороженно проследил за этим и, помедлив, продолжил:

— Анрейк, пора возвращаться домой, — парень вздрогнул. — Нужно посеять раздор среди Инквизиции. Все в твоём роде служат в Чёрном доме. Если ты вернёшься и скажешь, что тебя предали свои, потому что ты отказался убивать короля, тебе поверят? Что был ранен и только смог доползти до дома?

— Я не знаю, — Анрейк растерялся.

— Надо, чтобы поверили, и это не обсуждается, — отрезал Рейн и повернулся к Кате. — Ты должна найти Вира и остановить его. Мы обсудим как, — девушка быстро кивнула.

По поджатым губам было ясно — она этого вовсе не хотела, но верила, что должна поступить так.

— Эль, — начал Рейн и с неохотой добавил: — Дар. Пора рассорить Я-Эльмона и У-Дрисана — вместе они слишком сильны. Вам нужно подобраться к торговцу и рассказать то, что настроит его против церковников.

Дар с недовольным лицом скрестил руки на груди.

— Папаша не станет со мной разговаривать, а Эль не сможет оказаться с ним рядом. Нам нужно больше времени.

— Смогу! — решительно воскликнула девушка.

— Главное, чтобы вы пришли к нему или он — к вам. Против традиций У-Дрисан не пойдет. Надо сделать так, чтобы ему при всех пришлось позвать вас к себе или вам — его. Что насчёт роз? — Рейн посмотрел в окно.

Садовники, посадив двадцать кустов, ушли. Хотелось вырвать эти цветы с корнем, чтобы никогда не видеть, но так было нельзя — розы предназначались Адайн. Ему брат оставил только глупую незаконченную записку.

Рейн прижался к подлокотнику, и бок сразу закололо. Не надо думать о Кае — лучше подумать о том, что тот начал, и как это закончить.

— Ну хватит уже, что я должна сделать? — Адайн нетерпеливо придвинулась к Рейну.

— Поговорить с лидером Детей Аша.

Девушка скривилась:

— Я не умею договариваться. Зови, когда дойдёт до убийства шестёрки.

— Адайн, я должен кое-что сказать. Дело в том, что Детей Аша возглавляет твоя мать.

Девушка рассмеялась безумным смехом:

— Два отца было, а теперь ещё мать? Ну, что дальше? Бабка, братья, сестры, дети? Может, вы мне и Кая возродите из мёртвых?

— Её зовут Эста О-Дар — это одно из её имен, — сказал Нелан. — По документам она — моя жена. А я — лидер радикалов.

На этих словах всем стало не до смеха, каким бы тот не был: весёлым, скорбным или безумным.





Глава 26. Фанатичка




Она даже не подняла руки, чтобы обнять.

Адайн вспоминала ту женщину: высокая и стройная, со светлыми волосами и таким упрямым взглядом зелёных глазах — она точно видела себя в зеркале, но старше. И эта самая женщина, со смехом предложившая называть её Эстой или Адарой — на выбор, не подняла рук, чтобы обнять дочь, не оставила тёплой улыбки, не спросила, как той жилось. Даже из вежливости.

Она с холодным расчётом приступила к делу. Каждое слово, сказанное о революции, находило у Эсты живой интерес, но стоило заговорить о себе — женщина тут же возвращалась к прежней теме.

В-Бреймон оказался прав. Эста не хотела забирать дочь, та не была нужна ей. Всё, чем она горела — это дело, и для другого места в её сердце уже не осталось.

— Не надо, — послышался строгий голос Кайсы.

Адайн кивнула и, выпрямив спину, ещё раз нажала на дверной звонок. По ту сторону раздалось требовательное гудение.

Вчера она ходила по грязному вонючему Замку, кишащему нищими и больными. Утром была в старом особняке, высившемся на берегу напротив Мертвой Гавани, которую облюбовали для сходок убийцы и заговорщики. А сейчас явилась в богатый дом посреди Ре-Эста. Да ещё и вместе с королём и беглецом-советником Инквизиции. Ну, что дальше?

Наконец, дверь открылась, и слуга, не переставая кланяться и рассыпаться в любезностях, принял их одежду и проводил в комнату с высоким потолком.

Там собралось человек десять — почти все курили и пили шампанское. Им было за тридцать, мужчин и женщин — поровну. Одетые в тёмные фраки или платья, они походили на собрание клуба высших.

Заметив новых гостей, присутствующие замолчали.

— Рад видеть всех вас, — Нелан, стоящий впереди, поклонился с улыбкой. — Мы давно не собирали наш Совет, но нам есть что обсудить.

С кресла поднялся пузатый мужчина и сердечно протянул советнику руки:

— До нас доходили слухи, что тебя держат в Чёрном доме. Я рад, что они оказались неправдой, и ты среди нас!

Рейн не сдержал насмешки, Адайн скривила лицо. Вот и вся сердечность. Слухи доходили, но узнать, правдивы ли они, что-то сделать, никто не осмелился. Такими они и были — Дети Аша. Болтали в полутёмных гостиных, мнили себя великими мыслителями и свободолюбцами, но когда появлялась настоящая нужда что-то сделать, они разом забывали все свои идеи.

И только Эста, казалось, была не такой. Та, что даже не протянула руки дочери, но с радостью поддержала её слова о революции.

— Какая честь видеть вас, король Рейн Л-Арджан! — воскликнула женщина.

Лицо казалось непроницаемым, и Адайн не поняла, было это насмешкой, или та действительно восприняла встречу за честь. А вот по хмурому лицу Рейна и тяжелому взгляду исподлобья сразу становилось ясно, что слова ему не понравились.

— А это же малышка Адайн! Как ты выросла! — послышался знакомый голос. — Во имя Яра и Аша, как же все мы оказались в одном месте?

Девушка повернулась к женщине, сидящей в кресле у камина. Она не видела её уже лет десять, но та совсем не изменилась.

С пяти до восьми Адайн жила в приюте, потом сбежала, не выдержав постоянных драк с другими детьми, битья нянек, голода. В Канаве жизнь оказалась не более сладкой, но иногда ей всё же встречались добрые люди.

Однажды её заметил на улице и пожалел один учёный. Он отвел девчонку домой, чтобы накормить, но Адайн так легко нашла общий язык с его детьми, что задержалась на несколько месяцев. Это было очень, очень хорошее время.

Учёный оказался из Детей Аша, и они постоянно собирались в его доме. Адайн с замиранием сердца слушала разговоры о демонах, о свободе, и сама загоралась смелыми мечтами — мечтами о таком мире, где нет приютов и Канавы.

В конце концов жена учёного устала терпеть постороннюю девчонку, и Адайн пришлось уйти. Но те Дети Аша, которых она узнала за эти месяцы, подкармливали её, если она осмеливалась подойти к ним, и давали пару киринов.

Слушая Адайн, Ката всегда говорила, что это не настоящая помощь — им нравилось чувствовать себя защитниками слабых, так они росли в своих глазах. Адайн долго отказывалась соглашаться, не согласилась, даже когда никто из Детей Аша не захотел помочь Каю. Но ведь годы шли, а разговоры о бесправии, нищете, угнетении так и оставались просто разговорами. Той девчонке никто не был обязан помогать, это верно, но ведь за словами и обещаниями должно идти дело — а его-то и не было.

И сейчас от них тоже не дождаться помощи. Ни Дети Аша, ни Совет не давали ничего из того, что обещали.

Адайн хотела было ответить, как из соседней комнаты через двустворчатую дверь прошла Эста.

— Я рада, что все собрались, присаживайтесь же, нам есть о чём поговорить.

Она опустилась в кресло с высокой спинкой и положила ногу на ногу. Даже в Замке Эста держалась с видом королевы, но сейчас, надев длинное чёрное платье, забрав волосы, она ещё больше стала походить на неё.

Адайн посмотрела на Кайсу. Демон была похожа на Эсту. Девушке всегда нравилось сравнивать Кайсу с матерью, но больше такого сравнения она не хотела.

Женщина одинаковыми взглядами наградила гостей, Нелана — чуть более тёплым. Адайн не сдержалась и злобно скривила лицо. Иногда лучше вовсе без родителей, чем с такими. Бродяжка с Восьмой была счастливее той, которая оказалась дочерью двух великих родов.

Когда все расселись, Эста громко произнесла:

— Вы знаете, что я не люблю медлить, поэтому я сразу вам скажу: революция началась. То, что мы готовили так долго, начало воплощаться в жизнь.

Адайн и Рейн переглянулись. Они готовили, да… Хотелось заявить: «Это все Кай, Кай, а не ты!» Девушка крепко сцепила руки в замок, стараясь сдержаться от крика.

— Все заводы северо-востока и востока встали. Рабочие отказываются выходить на смены и требуют улучшения условий труда, а также отмены церковного налога. Этого мало. Наша задача сейчас — привлечь на сторону рабочих другие сословия. Мы должны показать, что требования касаются всех, и каждый нуждается в этой борьбе.

Адайн посмотрела на Нелана. Слова Эсты так напоминали всё, что тот говорил, когда они собрались в гостиной. Кто же задумал это первым: Нелан или Эста?

Э-Стерм одной рукой крепко сжимал подлокотник — казалось, что он недоволен словами своего лидера и хочет возразить. Хотя это ещё ни о чем не говорило. Нелану не слишком-то хотелось доверять теперь. Он оказался главой радикалов, но скрывал это — скрывал ото всех, несмотря на важность. Да ещё и муж Эсты, пусть и только по документам. Ну хоть в отцы не лез…

Степенный мужчина в очках торопливо воскликнул:

— Революция — это болезнь. Народ деградирует и делает шаг назад при ней. Мы ввергаем себя в хаос, поддерживая революционные идеи!

— Это Фал К-Даур, — Эста представила мужчину Адайн и Рейну. — Глава консерваторов. А что вы скажете, Мина Б-Неман, глава либералов? — она посмотрела на худенькую женщину, державшуюся в стороне.

С неожиданной решительностью та ответила:

— Революция — это действительно хаос, но кирийцы слишком долго жили с ярмом на шее, чтобы мы упускали шанс! Мы должны укрепить свои позиции в Народном Собрании и выступить решительно против действий Совета. Необходимо сообща выработать новый законопроект, который…

Эста нетерпеливо взмахнула рукой.

— В первую очередь мы должны заняться агитацией. Кир Заман, сколько у нас агитаторов?

Мужчина с хитрым лисьим лицом быстро ответил:

— Достаточно, кира Эста. Но разве мы не будем голосовать «за» и «против»? В наших силах как раздуть огонь революции, так и потушить его. От нас сейчас зависит будущее Кирии, ведь козырные карты у нас на руках, — Заман выразительно посмотрел на Рейна.

Тот, откинувшись в кресле, холодно спросил:

— Давайте называть вещи своими именами. Вы хотите, чтобы король вернулся на сцену и сказал то, что вы решите, так?

Чем холоднее и тише звучал голос Рейна, тем больше огня у него горело внутри — это Адайн подметила, когда он первый раз пришёл в «Три желудя». И сейчас, судя по всему, Рейн был готов сжечь не только Совет, но и всех Детей Аша.

— Кир Рейн, скажите, — послышался осторожный голос Фала К-Даура. — Это правда, что Совет знает, как уничтожить демонов?

— О да, правда. Как же так, вы не знали, что это — главный подарок для каждого короля?

Ещё и язвить начал, значит, у Рейна сейчас не просто всё горит внутри — полыхает, стреляет и взрывается. Адайн осторожно пошевелила пальцами. Они уже обросли кожей, не болели, но магия всё равно давалась с трудом. А лучше быть наготове — помощь могла понадобиться любой из сторон.

— Мне доносили, но я отказывался верить… — упавшим голосом ответил Фал и всплеснул руками.

— Скажите, кир Рейн, что вы почувствовали, когда не увидели своего демона? Как это отразилось на вас?

Кассия, та, знакомая с Адайн, передвинулась на край кресла и с жадным интересом уставилась на Рейна. Эста нахмурилась, но пока не решалась одёрнуть женщину. Адайн тоже сдвинулась — если надо будет, она и одёрнет, и накажет за излишнее любопытство.

Рейн потёр клеймо и улыбнулся:

— Что же вам ответить? Боль. Пустоту. Ненависть. Желание мстить. Этого достаточно или рассказать подробнее?

— Мне были бы интересны медицинские аспекты, — подал голос один из мужчин, которого не представили.

— Довольно! — воскликнула Эста. — Мы собрались для…

На неё как будто не обратили внимания. Кассия уставилась на короля.

— Кир Рейн, как вам удалось сбежать? Как вы вернётесь, когда будет необходимо?

— А будет необходимо? — переспросил Рейн.

— Да, мы… — с меньшей уверенностью начала Кассия.

Её тут же перебил Заман:

— Если бы народ узнал об убийстве демонов! Я редактор «Северного рабочего», мы можем напечатать…

Всё это напомнило цирк. Дети Аша были зрителями, которые думали, что к ним привели двух клоунов, и ждали от них веселья. Ну, будет им.

— Да, напечатайте, давайте! — воскликнула Адайн, подначивая Замана.

Рейн уставился на неё, и девушка попыталась взглядом показать ему, что задумала.

— А ещё нужны листовки! С речью короля! — воодушевленно продолжила она.

Заман приосанился:

— В Сине работает наша подпольная типография, если я…

— Довольно! — перебила Эста. — Мы обсудим агитацию позже!

— Не нужны ни листовки, ни статьи! — воскликнула Мина Б-Неман. — Нам требуется взяться за Народное Собрание! Революция должна идти сверху.

Адайн с жалостью посмотрела на Эсту. От образа холодной королевы не осталось и следа. Не было у той никаких сил. Она стала лидером Детей Аша, но они не принадлежали ей. Женщина могла говорить громко, уверенно, бросаться хлёсткими словами, но их не слышали. Всё, чем она обладала — это решимость, сотканная из обиды и ненависти.

— А у тебя не так? — тихо спросила Кайса.

Адайн вздрогнула. «Не так», — хотелось возразить, но это было неправдой.

— Не стань такой, как она, — в голосе демона послышались то ли просьба, то ли требование. Кайса отвернулась.

— Киры, давайте каждый выскажет своё мнение, — уверенно произнёс Нелан. — Ваши слова действительно важны, только вместе мы найдём правильное решение.

Балаган разом закончился. Гости приосанились, нацепили на лица спокойные улыбки и снова стали теми достойными кирами, похожими на клуб высших. Хотелось плеваться от всего этого.

— Ну что вы, — отозвался Рейн. — Если интересно, спрашивайте. Я ведь король, мне не привыкать выступать. А сколько ещё выступлений впереди! Я охотно расскажу обо всём, что со мной произошло.

— Так кто предлагает голосовать «за» революцию или «против»? — холодно спросила Эста и обвела присутствующих решительным взглядом. — Хотите, чтобы и ваших демонов уничтожили? Вы готовы дальше терпеть то, что творит Совет? Терпеть, что делают с нами, что будут делать с нашими детьми?

Адайн не сдержалась:

— А что будут делать с нашими детьми?

Эста уже открыла рот для ответа, но девушка с ещё большей яростью продолжила:

— Похищать их, чтобы потом требовать выкуп? Нет же, это ведь ваша затея. А может, станут этих детей пускать на свои собрания, чтобы гордиться, что воспитывают будущих революционеров? Нет, это тоже ваша затея. Знаю! Наверное, Совет будет давать беспризорникам по монетке, чтобы мнить себя великими добродетелями, и решит, этого достаточно. Да, Совет так сделает. И не только он.

— Адайн, не смей так говорить! — строго воскликнула Кассия.

— С чего этого? — девушка вскочила. — Если кто и смеет меня воспитывать, так это моя мать. Но, кажется, ей не до того.

Эста тем же холодным голосом ответила:

— Сядь. Если думаешь кого-то удивить словами о том, что ты — моя дочь, попробуй. Но у нас здесь собрание, от которого зависит судьба целого королевства, а не вечер семейных разборок. Так скажи мне, что для тебя важнее: революция или отношения?

«Фанатичка!» — Адайн вцепилась одной рукой в складку платья, стараясь сдержать этот возглас.

Да, «мать» не растила её, и они были совсем незнакомы. Да, Адайн повела себя, как самая последняя дура, когда, услышав о матери, забыла все уроки Канавы и сразу начала мечтать. Но ведь ей просто хотелось перестать быть одинокой бродяжкой с Восьмой, иметь семью и дом, как у всех. И единственный человек, который был всем этим, умер, а мать и отец думали совсем о другом.

— Конечно же революция, — процедила Адайн, садясь.

— Я знала, что ты мыслишь, как я, — Эста улыбнулась.

Адайн кивнула, но кивок был о другом. Она действительно думала также: с уверенностью, решимостью и преданностью. Обе были фанатичками, да. Только вот оказались по разные стороны. Но Адайн чувствовала себя готовой помериться этим фанатизмом, даже если бросить вызов нужно собственной матери.

И дело вовсе не в вере. В людях. Мать и отец стоили друг друга, и ни тому, ни другому больше не было места в жизни.

Нелан заговорил:

— Революция делается для живых, поэтому будем помнить обо всём, что для нас важно, и стараться ради этого. А пока, киры, давайте выскажем своё мнение.

И снова все послушали Э-Стерма. Он был главой радикалов, но вёл себя, как настоящий лидер Детей Аша, и за ним следовали. Адайн с уважением посмотрела на мужчину. Нелан никогда не вызывал у неё симпатии, и лишь рассказы Каты убеждали в том, что он заслуживал этого, но сейчас она искренне была готова согласиться с подругой.

Один за другим Дети Аша высказывались насчёт революции. Когда от большинства прозвучало решительное «да», они начали обсуждать план, но с каждым словом и Адайн, и Рейн становились всё более хмурыми.

Либералка Мина Б-Неман воодушевленно рассуждала:

— …И тогда-то наш король выступит перед Народным Советом с обличительной речью против Совета. Он распустит его и объявит выборы. Если мы займём хотя бы треть мест…

— Ха, — сказал Рейн и замолчал.

Все уставились на него.

План имел право на существование, он был даже хорош по-своёму. Но в нём не нашлось места тому, чего хотел Крысиный совет — только собственные амбиции Детей Аша.

— Ты что-то хочешь сказать? — раздражённо спросила Эста.

— О да, — Рейн сцепил кончики пальцев и поднёс к подбородку. — Сначала я спрошу: где место для меня? Вот там, где кто-то начинает тявкать по вашей команде, это оно, да? А затем я скажу: пошли к черту. Мне больше не нужен поводок на шее, — Рейн встал. — Это моя революция. Это вы мне будете помогать, а не я вам. Сейчас мне нужны слухи, ясно? Не хотите, боитесь не справиться — плевать, сам всё смогу. Не нравятся мои слова — что ж, вставайте в очередь за Советом, прицел я уже наставил.

Рейн повернулся к Адайн:

— Идём, нам пора.

Девушка поднялась и довольно улыбнулась Детям Аша:

— Хорош же, а? Лучше вам выбрать нас.

Рейн протянул ей руку, и Адайн подхватила его под локоть. Под молчание и тяжёлые взгляды они вышли из комнаты плечом к плечу. Когда дверь за ними закрылась, Адайн, не сдержав дрожи, отскочила от Рейна.

Тот же рост, что у Кая. Даже руку положил также: не подпускал слишком близко, но всё равно держал крепко, уверенно. На секунду она поверила, что снова стоит с Каем бок о бок.

Выйдя из дома, девушка остановилась напротив друга и с горечью произнесла:

— Я столько лет верила Детям Аша! Не слушала ни Кая, ни Вира, всё тайком бегала к ним. Думала, что они действительно за народ. Да, они не такие, как Совет, это две разные стороны, но стороны одной монеты, которую достали из кучи дерьма.

Рейн поддержал её:

— Что Совет, что Дети Аша видят во мне цирковую собачку. Скажи одну команду — встанет на задние лапки, скажи другую — залает. Они думают, что знают все команды, а перед ними выдрессированный пёс, но это не так, совсем не так.

— Ну так что мы с ними сделаем? — Адайн лукаво улыбнулась. — Ну же!

Рейн ухмыльнулся:

— Если обе стороны ведут себя, как дерьмо, надо стать третьей стороной и взять лопату побольше, — уже более серьёзным голосом он продолжил. — Я не могу не действовать. Я бы хоть сейчас переубивал всех, но вы правы. Кирии нужен не просто убийца, а защитник. Я ещё король, и я покажу им настоящую революцию.

Рейн возвышался над Адайн, стоя с прямой спиной, решительным взглядом, крепко сжатыми кулаками, и на миг ей сделалось не по себе. Он сможет повести народ за собой, его будут слушать, и он защитит всех, Рейн неслучайно стал королём. А вот она просто бродяжка с Восьмой. Ей уже нет места в Канаве, но и нет среди высших. И сейчас она была готова сражаться из-за мести, из-за революции, а что потом?

— Мы подумаем об этом после победы, — твёрдо сказала Кайса.

Адайн кивнула. Да, пока надо подумать о деле. Если уж она согласилась быть фанатичкой, то пусть этот фанатизм будет посвящен верному делу, а не только мести.





Глава 27. Касаться




— Ты ещё можешь отказаться, — сказал Нелан уже во второй раз.

Ката положила гребень на стол и медленно повернулась к нему.

— Ты тоже можешь.

— Разве? — улыбнувшись, мужчина подошёл к ней.

Ката покосилась на их отражение в зеркале над столом: казалось, люди не могли быть более непохожими, чем они.

— Да. Только ты всё равно так не сделаешь. И я тоже.

Найти Вира не составило труда. Он точно совсем не боялся, что они придут за ним. Внутри, несмотря ни на что, всё равно возникал неприятный холод, стоило подумать о том, чтобы снова увидеть его. Но Ката знала, что это самое неправильное чувство на свете. Надо прийти и всё-таки дотронуться до Витторио, но не как мечтала раньше, а для первого и последнего удара.

Больше всего Ката не хотела сражаться, однако она твёрдо решила, что если для предотвращения новой войны ей нужно выйти на битву, она это сделает.

— Но что дальше? — спросила Ката и как можно более твёрдым взглядом посмотрела на Нелана. — Ведь выборов будет недостаточно, так? Все так и продолжат плести интриги, пытаясь вырвать себе кусочек получше. Мы можем убрать Совет, но не изменим людей так просто.

Этот разговор они начинали уже не первый раз, но так и не смогли закончить его. Ката боялась сказать, что она не хочет, не может больше переживать. Ей нужен покой — и не тот мнимый, который установится после революции, а настоящий, когда не нужно бояться за себя и близких. Когда твёрдо знаешь, что новый день для них настанет.

Но она видела, что Нелан хочет совсем другого. Он и оказался другим. Мужчина оправдывался тем, что согласился возглавить радикалов, чтобы остановить похищения детей, но… Но ведь это было важно, почему он не сказал раньше? И не сказал, что у него есть жена, да не абы кто — сама глава Детей Аша. Мать Адайн, бывшая жена Я-Эльмона, любовница В-Бреймона. Во имя Лаара Семиликого!

«А ты всё сказала?» — сама себя спросила Ката с укором. И она не была честна полностью. Если оба нечестны друг с другом, могло ли у них быть будущее?

— Что дальше… — протянул Нелан и положил руку рядом с ладонью Каты, но не коснулся. — Я скажу прямо: я не вижу никого из Детей Аша во главе Кирии и никого из Совета. И пока длится переходное время, мы должны найти людей, достойных этого. Стычки закончатся, но начнётся война, которую ведут словами и письмами.

— И ты хочешь участвовать в этой войне тоже?

Нелан повернулся к Кате. Светло-зелёные глаза смотрели ласково, по-доброму. Такой взгляд хотелось всегда чувствовать на себе.

— Я не знаю. Но то, что происходит сейчас, я уже не смогу оставить.

Ката вздохнула:

— Помнишь, я спрашивал тебя, почему ты поверил в нас? Дело ведь было в другом. Ты хотел ухватиться сразу за всё: и за идею Вира, и за Детей Аша — что-нибудь да сработает. Лишь бы действовать.

Нелан мягко улыбнулся:

— Да, это так. Я слишком долго боялся сделать. Прикрывался своим родом, обещаниями отцу, но я больше так не хочу. Не только я, мы все слишком долго боялись. Свобода и равенство — вот то, к чему я выбираю стремиться.

Ката передёрнула плечами, словно Нелан сказал что-то ужасное или мерзкое. Наверное, в этот раз разговор завершится. Они скажут, о чём думают. И больше разговоров у них уже не будет.

— Я знаю, что ты хочешь спокойной жизни, — продолжил Нелан и накрыл своей рукой ладонь Каты.

От прикосновения стало тепло, и хотелось молча улыбаться, а не говорить о том, что могло сделать такое касание последним.

— Но со мной не будет спокойно — не сейчас. Я люблю тебя, Ката, правда. Однако я не хочу больше трусить, мне важно продолжить начатое дело. Я готов защищать тебя хоть от всего мира, но себя я больше не буду жалеть, даже ради тебя. Мне важна судьба народа и наши идеи. Сейчас я выбираю это, и тебе решать, понимаешь ты меня или нет.

Ката пошевелила рукой так, чтобы их ладони как можно плотнее соприкоснулись. После тысячи чужих рук на своём теле она вывела для себя простую формулу: если она любит человека, хочет его касаться. Это желание было самым ярким подтверждением из всех возможных.

— Я тоже долго трусила, только у меня был другой страх: я боялась попросить хоть что-нибудь для себя, думала, недостойна ничего. Теперь я тоже больше не хочу жить со своим страхом, я буду выбирать тех людей, которые выбирают меня.

Ката медленно высвободила свою ладонь из руки Нелана и прижала её к груди. Нелан несколько раз кивнул.

— Не забывай, что ты стоишь всего. Что бы я не сказал «до», это остаётся для меня правдой.

Ката вспомнила, как он произнёс так в первый раз — тогда, у него дома, перед Виром, — и не сдержала улыбки. Эти слова не были правдой для Нелана, как бы он не убеждал её, однако стали правдой для другого человека.

— Всего, кроме революции, — Ката сказала это без укора, просто признавая истину и не желая с ней спорить. — Но эти слова правдивы для меня самой. Я больше не буду притворяться. Надеюсь, и ты знаешь, что делаешь.

Ката не сдержалась и положила руки на плечи Нелана. Они простояли так несколько секунд, глядя друг другу в глаза, затем она быстрым шагом вышла из комнаты, из дома.

Всего одна битва. Надо выйти на неё, чтобы не началась война ещё большая. Это тоже шаг к покою.





Ката, стоя на пороге дома В-Бреймона, напряженно озиралась. Волнение подкралось только сейчас. Вир был слишком умен, чтобы так легко показать, где он живёт. Ещё никому не удавалось загнать его в ловушку. Он не то что выбирался из передряг — он даже не попадал в них, умело избегая расставленных капканов.

А она решила, что выследила его, выследила, потому что хорошо знала. Нет, не могло быть так просто. Ката дотронулась до револьвера, скрытого коротким плащом, но уверенности это прикосновение не дало.

Южанка снова собралась звонить, как дверь открылась, на пороге появился Вир, а она так и застыла перед ним с поднятой рукой.

Мужчина, как всегда, был безукоризненно одет, словно находился не дома, а на важном приёме. С задумчивым видом он провёл рукой по заросшей щеке — таким знакомым жестом, тем жестом, которым она сама всегда хотела дотронуться до него — и улыбнулся:

— Рад видеть тебя, Ката. А я думал, сколько же дней понадобится, чтобы ты пришла ко мне? Неделя, значит. Сказать честно, я делал ставку на пять дней.

Ката округлила глаза. Он ждал её. Она думала, что приготовила для него ловушку, но сама угодила в неё.

— Проходи, нам есть о чем поговорить, — Вир сделал шаг в сторону, указывая рукой в коридор.

«Беги или стреляй», — подумала Ката, но вместо этого откинула капюшон с головы и послушно шагнула в дом. Надо понять, что задумал Вир. Он столько раз просил её «пообщаться», чтобы узнать чужие замыслы, а теперь пора ему самому оказаться на месте тех, кого она была вынуждена обманывать.

Ригард В-Бреймон жил в Сине, в обычном доме, как у среднего класса. Он точно специально подчеркивал разницу между собой и Советом и не переезжал в Ре-Эст.

Ката и Вир прошли по коридору, обклеенному простыми бежевыми обоями в полоску. Он открыл дверь и пропустил её в комнату.

Девушка не сдержала грустной улыбки — Вир оставался верен себе и даже здесь успел обустроить кабинет, свой личный замок, где он мог готовить планы нападения. Внутри пахло книгами и крепким кофе. Южанка, с удовольствием вдыхая эти ароматы, села в кресло.

— Так что привело тебя, Ката? — Вир опустился за стол напротив.

— Почему ты ждал меня?

— Как остальные?

— Зачем ты послал инквизиторов?

Вир надел очки и улыбнулся:

— Я не хочу играть в вопросы. Что же, если ты пока не готова говорить, я не буду заставлять тебя и начну первым.

Ката вцепилась в подлокотники. Вир всегда умел убеждать. Надо внимательно слушать его, чтобы разгадать замыслы, но ни за что нельзя поддаваться. Ни в этот раз, ни уже в другой.

— Должно быть, ты теперь знаешь, что Ригард — мой брат. Мы познакомились, будучи взрослыми, но у нас нашлось слишком много общего. Ты знаешь, чего я хочу: для меня важно уничтожить результаты труда Совета, то, что он так тщательно создавал десятилетиями — его ложь. Я не хочу, чтобы кирийцы по-прежнему жили обманутыми и отказывались от своей силы.

«Нет, не правда!» — напомнила себе Ката. Вира гнала вперёд только жажда мести, а не желание помочь народу. Разговоры о равенстве, о правде, о демонах стали прикрытием, которое помогало переманить на свою сторону людей, но они не были настоящими.

— У меня появился план и ради него я был готов на все. Мы все были готовы. И когда возникла угроза для него, я не побоялся сделать, что должен был, даже если речь шла о том, чтобы убрать вас.

Ката не сдержала дрожь.

— Но сначала сбежали вы, а вскоре после коронации Рейн. Я был готов к неожиданностям. План жив, он лишь немного изменился.

— Как изменился? — тихо спросила девушка.

— Зачем ты здесь, Ката?

Она скромно опустила взгляд, тяжело вздыхая. Последняя битва — вернее, последнее притворство.

— Ты же ждал меня. Ты знаешь, почему я здесь.

— А если я ошибаюсь? Расскажи мне.

Ката, склонив голову немного набок, пристально посмотрела на Вира и с чувством воскликнула:

— Я больше не могу так! — она прижала руки к груди. — Я не хочу видеть кровь и не могу переживать смерти. Кай погиб, кто станет следующим? Крысиный совет не знает, что делать дальше. Я не могу там оставаться. Я не хочу погибнуть!

Вир кивнул с таким самодовольным видом, словно давно ждал, что она покажет слабость и прибежит к нему — более сильному, более знающему.

— Ката, здесь тебе не будет спокойнее. Революция началась, и она не остановится.

Девушка вспомнила слова, которые ей повторяли в Орно день за днем: «Каждый мужчина хочет почувствовать себя сильным и особенным, так покажи ему, что он тебе нужен и что ты готова на все ради него». И её учили, как это показывать и что делать, чтобы доказать свои слова, и Ката сотни раз пробовала знания на практике. Прошли годы, она ещё многому научилась, но почему-то только тот урок оказался важен для задуманной битвы.

Девушка сдвинулась на самый край кресла и снизу вверх, подобно слуге, посмотрела на Вира.

— Я знаю, что революция не остановится. Но ты не прав, здесь мне будет спокойно. Здесь, с тобой, понимаешь?

Вир медленным движением снял очки и вздохнул. Его лицо оставалось непроницаемой маской: то ли не верил ей, то ли чувствовал презрение, то ли упивался тем, что она приползла к нему, как он ждал.

— Как ты нашла меня?

Ката вздрогнула, испугавшись перемены темы, и, изобразив робкую улыбку, ответила:

— Проследила за твоим братом — это было единственной зацепкой. Я всегда умела быть незаметной, а ты научил меня следить, помнишь?

— Риг теряет форму, — мужчина покачал головой. Опять непонятно — то ли недовольство, то ли добрая усмешка.

— Вир, я могу помочь! — взмолилась Ката. — Только скажи, что ты знаешь, что делать. Я больше не могу жить, не понимая, что дальше.

Он устало потер глаза:

— Да, я знаю, что делать. Я ведь обещал, что наш план может десяток раз изменится, но он будет жить.

Витторио всегда говорил так, что его слова не вызывали сомнения — он действительно знал, что делать. А было ли это знание у Рейна? У Нелана? Что у них вообще было, кроме сумасшедшей решимости?

Ката снова сжала подлокотники. Нельзя так думать. Вир — предатель. Из-за него умер Кай. Что бы он не задумал, это не могло быть правильным. Тот мужчина, который спас её, остался давно в прошлом, не стоило больше цепляться за него.

— Чем я могу помочь тебе? — Ката голосом выделила последнее слово и улыбнулась Виру.

Всего раз, так давно, что это уже казалось сном, он сказал, что ему нравится её улыбка. Лишь бы это осталось неизменным даже спустя столько времени.

— Ты уже всё сделала, дальше я справлюсь сам. Просто оставайся рядом.

Ката снова улыбнулась, но сердце бешено заколотилось. С Виром всегда было спокойно, и даже сейчас он не ждал, что она будет действовать — ей просто требовалось быть с ним. Он сам предлагал ей покой, который она так искала. Но это был не настоящий покой — до первого слова, противоречащего плану.

Дверь с шумом распахнулась, в проёме появился Ригард В-Бреймон. Он облокотился о косяк и пренебрежительно улыбнулся:

— Прилетела-таки, птичка.

Ката, вздрогнув, сложила руки на коленях.

— Риг, — в голосе Вира послышалась угроза.

Глава Инквизиции был одет в традиционные чёрные цвета. И рубашка, и жилет, и брюки были ладно скроены, но в глаза так и бросалось — не его это образ. По лисьему взгляду, по ухмылке было отчётливо видно, что настоящий В-Бреймон — не лидер инквизиторов, не один из Совета, а обычный убийца. Смелый, сильный, отчаянный — но всё-таки просто убийца, который привык выполнять приказы, а не отдавать их.

— Именем Яра прошу прощения, если я показался грубым, — Ригард притворно вздохнул, прошёл в кабинет и сел во второе кресло, изучающе уставившись на Кату.

Девушка подняла взгляд и призвала все силы, чтобы не отвести его. В-Бреймон потер заросшую тёмной щетиной щеку — таким же движением, как делал это Вир — и сказал:

— Я ещё хотел спросить, насколько уютны камеры Чёрного дома, но да ладно, оставим шутки. Ну что, птичка, расскажи, Рейн умер?

Ката медлила с ответом. Этот вопрос мог быть проверкой — возможно, Ригард и Вир уже знали, что вместо Рейна погиб Кай. Или настоящим, и, если она скажет правду, подставит друзей.

— Нет, — девушка покачала головой. — Умер только Кай.

В-Бреймон развёл руками:

— И такое бывает. Опять этот парнишка все портит.

— Пока всё идет неплохо, — Вир пожал плечами. — Да, король не на нашей стороне, что ж, пусть собирает себе армию и идёт против Совета. Не важно, чьими руками, главное, уничтожить шестёрку.

Вир посмотрел на Кату, словно ждал, что та вот-вот сорвётся и начнёт спорить. И слова отчаянно рвались наружу — неплохо, правда неплохо, а как же смерть Кая? — но ей удалось их пересилить.

— Рейн в ярости после гибели брата, — осторожно начала девушка. — У него нет плана, но он готов голыми руками разорвать каждого из Совета, — она выразительно посмотрела на В-Бреймона и повторила: — Каждого.

Ригард рассмеялся:

— Да пусть попробует, главное, чтобы я успел увидеть падение остальных.

Видимо, того, что план брата опасен для главы Инквизиции, В-Бреймон явно не боялся. Сколько же у него набралось поводов для мести Совету? Или от чего было всё начатое?

— Кто настоящий отец Адайн?

Улыбка медленно сползла с лица Ригарда. Вот он, камень преткновения между братьями.

— Я-Эльмон, конечно, — откликнулся Вир.

— Она что, до сих пор думает, что это могу быть я? — в голосе инквизитора почудился страх.

— Адайн больше не верит никому, поэтому хочет узнать правду у матери. Она знает, что та жива, и нашла её.

В-Бреймон побледнел и с силой ухватился за подлокотники кресла.

Ката изобразила растерянность:

— Её ведь звали Эстера А-Даран, верно? Нелан знает её. Она тоже из Детей Аша. Вы не были знакомы? — спросила она у Вира.

Ригард со свирепым лицом повернулся к брату:

— Так ты знал?

— Нет, — Вир покачал головой. — Разве сейчас это важно? Мы…

— Да, черт возьми, для меня это важно! Я из-за неё — из-за неё и отца — начал всё это. Но если Эстера жива…?

— Что тогда? — быстро спросил Вир. — Откажешься от плана?

Ката внимательно следила за братьями, мысленно улыбаясь. Вир остался прежним. Он мог быть самым заботливым другом, отцом, братом, но только пока это не мешало его собственным интересам. Плану, который он лелеял девять лет, и в угоду которому был готов предать всех.

— Что ты ещё знаешь? — прорычал В-Бреймон. — Ну?

— Я не знал о ней!

— Мы… — начала Ката, но Ригард перебил её:

— Помолчи!

Ката потянулась к револьверу, прикрытому плащом. А зачем спрашивать или пытаться поссорить? Она ведь пришла для другого. Вот же, сразу двое. Если прикончить их, это будет победой в нескольких битвах.

Сначала в Ригарда. Он сильнее и опаснее. Затем в Вира. Просто нажать на курок. Ката обхватила рукоятку.

Резко вскочив, В-Бреймон одной рукой сжал Кату за горло, а другой схватил её за предплечье и отвел руку с оружием в сторону.

— Думала, не замечу?

Ката выпучила глаза и нелепо взмахнула руками, не в силах дотронуться, оттолкнуть.

— Отпусти её! — Вир вскочил.

Ригард немного ослабил хватку.

— Зачем? Не наигрался с этой шлюхой? Она пришла убить тебя!

Одной рукой продолжая сжимать горло, второй В-Бреймон выхватил револьвер и бросил перед Виром на стол.

— На, полюбуйся.

— Кем бы она не была, она моя, ясно, и ты не тронешь её.

Ригард просвистел и, брезгливо сморщившись, сделал шаг назад. Ката с трудом отвела от него взгляд и посмотрела на Вира. Он выпрямился во весь рост и с грозным видом уставился на брата. Губы были сжаты в тонкую нить, и Ката читала на них слова, которые он имел в виду: «Моя шлюха».

Глава Инквизиции опустился в кресло и сцепил руки перед собой.

— Хорошо, давайте обсудим, что это было.

Ката задрожала и воскликнула, глядя на Вира:

— Это же ты мне его дал, сказал, что никто больше не дотронется до меня, если я не захочу! — она отодвинулась в сторону и со страхом посмотрела на В-Бреймона, точно он был всего в сантиметре от неё и угрожал.

— Идём, надо поговорить, — Вир взял очки со стола и указал ей на дверь.

Ката, крепко обхватив себя руками, вышла. Уже у выхода она бросила взгляд на стол, где по-прежнему лежал револьвер, такой же как тот, который подарил Вир.

Она в одном доме с двумя лисами, но битву выиграть всё равно надо — и ещё один секрет у неё оставался.

— Не забудь потом со мной поговорить, — бросил В-Бреймон с угрозой.

— Обязательно, — процедил сквозь зубы Вир.

Он провёл Кату по коридору и открыл последнюю дверь, которая вела в маленькую спальню, заваленную книгами. Хотя слово «заваленная» не подходило комнате. Книги стояли на полу, на шкафах, на кровати ровными стопками одинакового размера.

Вир убрал их со стула, предлагая сесть. Девушка осталась стоять — знала, что если уже сядет, снова посмотрит на Вира снизу вверх, и вся решимость тут же пройдет.

— Ката, так зачем ты здесь?

— Я хочу покоя, правда. У Рейна нет плана, и он делает только хуже, а я устала бояться. С тобой всегда было спокойно, что бы не происходило, мне это нужно.

— Но ты потянулась к револьверу.

— Потому что Ригард был так близко! Я его не знаю, я не могу подпускать, это страшно! — «Одна битва». Ката сделала шаг к Виру. — Я слишком хорошо всё помню. Всего одним рукам я могу позволить коснуться.

Она первой дотронулась до Вира — сначала кончиками пальцев до груди, затем положила всю ладонь. Мужчина вздрогнул и впервые показал на лице растерянность.

— Ката… — начал он и не договорил.

— С тобой спокойно, мне это нужно, — повторила девушка.

Вир осторожно коснулся её талии. Ката робко улыбнулась. Вторую руку он положил ей на затылок и медленно, словно боясь напугать, прижал к себе. На секунду они встретились губами, и Вир, сжав Кату уже сильнее, потянул на кровать.

Они упали на неё, и муэчина стал шарить руками, сбрасывая книги. Он, всегда требующий порядка и строго следующий ему, так безжалостно кидал свои любимые книги, освобождая место для их тел.

Ката не сдержала дрожь — а мог ли покой на самом деле быть здесь, таким? Мог ли Вир измениться?

Он сорвал с неё плащ и отбросил в сторону, прижался губами к шее, дошёл до ключицы и двинулся назад.

— Ката, — прошептал Витторио.

Девушка дёрнулась — там, в плаще, крепясь к внутренней подкладке, остался нож. Единственное, что могло прекратить эти прикосновения и закончить череду предательств.

Южанка сжала бедра Вира коленями, оттолкнулась спиной и прижала его к кровати, садясь сверху. Девушка опустилась к нему — между лицами оставалось не больше сантиметра, — и одной рукой ласково дотронулась до заросшей щеки.

Столько раз она представляла, как касается её, но всегда думала, что щетина у него колючая и жесткая, а та оказалась мягкой и приятной на ощупь. И на секунду до безумия, до исступления захотелось задержать пальцы одной руки — на щеке, а другой обвить шею.

Вместо этого свободной рукой Ката потянулась к полу, пытаясь нащупать плащ. А тот, как предатель, лежал слишком, слишком далеко.

Вир потянул губы вперёд, и она ответила на поцелуй. Сначала тот показался совсем лёгким, будто даже детским, но с каждой секундой становился всё более страстным и жадным. Левой рукой Вир вцепился в волосы Каты, крепко прижимая к себе, а правой начал водить по бедру.

Она уже не могла дотянуться до плаща, никак. А Вир всё касался её, касался, и наваждение уже спало — осталось желание убрать с себя чужие ладони как можно скорее.

Ката потянулась в сторону, нащупала края подушки, затем резко оторвалась от Вира и, перехватив её двумя руками, прижала к лицу мужчины.

Это было единственное прикосновение, которого он заслуживал.

Вир дёрнулся, и девушка навалилась на него всем телом, но тот сильным движением сбросил её и ударил по щеке. Голова мотнулась, как у болванчика.

— Так, значит? — прошипел он. — Я поверил тебе!

«Мы тоже», — пронеслась мысль, но произнести вслух Ката не смогла. Она видела разъярённые, жаждущие глаза Вира и, словно кролик перед удавом, не могла ни сказать, ни шевельнуться.

Вир подтянул её к себе, больно ухватив за бедра, и тогда девушка закричала.

— Что, передумала? — ещё более яростно прошипел он.

Ката попыталась оттолкнуть Вира, но его стройное, гибкое тело оказалось до безумия сильным, он крепко прижимал её к кровати, одной рукой надавливая на запястья, а другой шаря по телу вниз, вверх, влево, вправо — с каждым сантиметром всё больнее и больнее.

Перед глазами появился образ мужчины в красивом тёмно-синем костюме, который, увидев Кату, просто улыбнулся, предложил отдохнуть, а сам взялся за книгу. Наверное, того мужчины на самом деле никогда не существовало. Она выдумала его, как выдумывала себе принца каждая девчонка в борделе, чтобы не сойти с ума, переходя из одних жадных липких рук в другие.

— Нет! — прокричала Ката. — Прошу! Вир!

Он сорвал с неё тёмную блузу, штаны, и руки потянулись вслед за одеждой, но мужчина не дал шелохнуться. На какой-то крошечный сантиметр он отстранился и с безумным взглядом, с горечью в голосе произнёс:

— Я же тебе верил! У меня была только ты!

«А ты — у нас», — сил, чтобы сказать, осталось ещё меньше.

Вир потянулся к ремню на своих брюках. С рук исчезла тяжесть, Ката дёрнулась, пытаясь отползти, но ноги уже не слушались.

Вир схватил её, надавил на плечи и губами прижался к родинке над грудью.

Так делали все, кто был там, в Орно, а ещё в Инции, Эрнодамме и других городах Лёна, куда её отправляли. Все: молодые и старые, худые, толстые, косые, красивые, белые, чёрные, желтокожие. Все, у кого были липкие жадные руки, которые она так долго пыталась забыть.

— Вир… — выдохнула Ката с надеждой, самой безумной надеждой — она же так долго верила ему, в него, так не может…

Вир сделал быстрый резкий рывок, затем двинулся медленно и плавно, как с любимой женщиной, будто ничего до и не было — но лишь на пару секунд.

«Лаар Семиликий», — воззвала Ката, но никто не откликнулся, как никогда не откликался на её сотни и тысячи просьб, каждый день, в течение четырёх лет — и ещё сегодня.

Вир двигался грубо, быстро, хватаясь за волосы, шею, руки, грудь. Ката закрыла глаза, стараясь отгородиться от боли, от этих чужих неприятных прикосновений, от запаха, окружавшего со всех сторон.

Она уже не понимала, кто был над ней — а Вир ли? Воспоминания и явь сплелись в единый тугой комок.

Так же унизительно, как в первый раз, когда чернокожий купец из Нангри заставил опуститься перед ним на колени. Так же больно, как после встречи с губернатором Лёна, отстегавшим плёткой. Так же страшно, как за проступок быть проданной сразу троим. И также обидно, как узнать, что единственный, кого посчитала другом, оплатил ночь, чтобы сделать брату подарок на день рождения.

Вир дёрнулся последний раз, потянул за волосы, заставляя выгнуть спину, и отстранился. Ката отползла от него и вцепилась в простыню.

— Можешь идти, спасибо, — послышался холодный голос Вира.

«Идти», — это простое слово отозвалось болью в каждой клеточке тела. Раньше оно всегда означало свободу — может, всего на пару часов, но всё-таки, а сейчас звучало, как самое страшное в мире проклятье.

Ката на негнущихся ногах встала и проковыляла к одежде, раскиданной по полу. Вир потянулся к тумбе у кровати, что-то взял и бросил. Монеты со звоном ударились о пол, прокатились и упали.

Девушка не сдержала дрожи.

Все эти минуты были в тысячу раз длиннее всех минут на Лёне, а каждое прикосновение — больнее прикосновений. Но и там, и тут не было ничего хуже момента, когда давали деньги — и грязнее его.

Ката потянулась к белью, штанам, блузе, но шнурки и застежки плохо поддавались дрожащим пальцам. Девушка взялась за плащ, нащупывая маленький кинжал, спрятанный в подкладке.

Нет, у неё не было сил. Она — не воин. Она зря вышла на эту битву, и теперь могла только трусливо отползти с поля боя.

С ещё большей дрожью Ката прижала к груди плащ и посмотрела на Вира. Пока она возилась, он уже успел одеться и снова стоял со спокойным лицом, в хорошо сидящем костюме — тот самый «профессор», которого слушали все они, слушали и верили.

— Я больше вас не увижу, — сказал Вир.

Это был не вопрос, а приказ, смешанный с угрозой. Он положил ладонь на ручку двери, нажал на неё, та стала открываться…

Эта битва не должна быть проиграна. Слишком многие в ней полегли — вера, честь, гордость.

Ката запустила руку под плащ и взялась за рукоять — короткую, шершавую на ощупь. Она ещё раз взглянула в карие глаза Вира, затем быстро выхватила кинжал и резким движением ударила в шею, туда, где была артерия — он сам рассказал, куда надо бить.

Маленькое лезвие вошло не глубоко. Вир дёрнулся и потянул к Кате руки.

Эта битва не должна быть проиграна. Она — шаг к спокойствию.

Ката вытащила кинжал и ударила вновь, затем ещё раз. Кровь забила фонтаном в такт сердцебиению, в такт хрипу и стону.

Эта битва не должна быть проиграна. Каждому в ней платить за то, что позволил довериться, но потом это доверие извратил, оплевал и обесчестил.

Ката била снова и снова, пока Вир не упал к её ногам, и тогда она посмотрела на него долгим, оценивающим взглядом, точно видела впервые в жизни. Перекошенное лицо напоминало маску ярости, и ничего в нём уже не было от спокойного достойного мужчины, каким она всегда знала его. Тот был выдуман, а правда — вот она.

Ката аккуратно, как можно тише, прикрыла дверь и, быстро шмыгнув к стене, вжалась в неё. Она ещё чувствовала запах Вира: перед собой, сверху, сбоку и даже снизу. Липкий, тяжёлый, намертво приклеившийся к телу. Хотелось его смыть, а не получится, так содрать вместе с кожей!

Ката медленно сделала шаг в сторону, затем ещё один, пока не уперлась в подоконник. Девушка скинула плащ, испачканный кровью, распахнула окно и забралась наверх. Эта битва — самая позорная в её жизни, самая неприятная, самая жестокая, но и самая нужная — закончилась, и с поля пора бежать как можно быстрее.

Спрыгнув с подоконника, Ката помчалась по улицам Сины, всё ближе к Канаве, а потом вдоль неё, на север.

И во имя Лаара Семиликого, пусть это будет последняя битва, а после она обретёт покой.





Ката тенью скользнула за дверь дома, затем по коридору. Она знала, что все её ждали — вернее, её победы или поражения в битве против Вира. Но чем закончилось сражение, она не могла сказать — не понимала и не могла принять любой итог.

Из гостиной, пятясь спиной вперёд, вышел Анрейк. Вслед ему нёсся разъяренный голос Адайн:

— Лучше отойди от меня!

Он прикрыл дверь, стараясь быть как можно тише, и увидел Кату. Они замерли напротив друг друга — две тени, которые пытались стать ещё более незаметными.

Шрамы на лице парня посветлели, а обеспокоенная улыбка сделала его почти таким же милым, как прежде:

— Что с тобой? Ты в порядке?

Ката открыла рот, чтобы ответить, но так и не сказала ни слова. Усталость и отвращение к себе накатили с новой силой. Она опять чувствовала себя липкой, вонючей и мечтала только о горячей ванной, в которую можно будет полностью забраться и лежать, пока кожа не сделается мягкой и чистой до скрипа.

Но Анрейк всё стоял и ждал ответа. Он тоже не сказал больше ни слова, и от этого покорного молчаливого ожидания делалось ещё неприятнее.

— Как мне достать билет до Гоата? — вопрос, казалось, вырвался сам собой.

И он был, наверное, самым правильным из всего, что Ката сейчас могла спросить или сказать. Она говорила, что не воин, что всего раз сможет выйти на битву, и сдержала своё слово. Теперь настала пора возвращаться домой. Это всё было частью одного: она не спряталась от сражения и теперь решила не прятаться от того, чего хотела на самом деле, даже в угоду другим. Слишком уж долгим было это угождение.

— Сейчас сложно уехать… — растерянно начал Анрейк, но заметив взгляд Каты, он кивнул и уверенно ответил: — Я достану тебе билет. На какой день?

— Как можно быстрее, прошу. Я хочу домой.

— Я тебя понимаю. Ты можешь рассчитывать на меня, я помогу, обещаю.

Кивнув, Ката поплелась по коридору. Вслед донеслось:

— Я могу ещё что-нибудь сделать для тебя?

Ката замерла, а затем медленно повернулась.

— Поставь воду греться, пожалуйста. Как можно больше.

Анрейк ответил странным взглядом: то ли догадался, что с ней произошло, то ли, наоборот, ничего не понял.

Как бы то ни было — плевать. Хватит уже скрываться от всех и, особенно, от самой себя. Кем бы она не была в прошлом, что бы не происходило с ней сейчас — всё это часть одной судьбы. А прятаться от неё — самая глупая на свете затея.





Глава 28. Пора




Рейн пристроился в середину вереницы. Впереди — повозка, затем — люди с большими корзинами в руках. В воздухе смешались запахи овощей, фруктов и рыбы. В начале стояли двое в форме, и один, лениво поглядывая в список, монотонно говорил:

— Ага, ага, ага.

Когда король жил во дворце, такой беспечности не было: каждого, кто поставлял продукты на кухню, тщательно осматривали и проверяли. Даже привозящих стало меньше — не было короля, не было приёмов, а вместе с этим не было необходимости поддерживать во дворце жизнь.

— Ты главное молчи, — сказал Дазар, обернувшись на Рейна.

— Ага, — буркнул тот в ответ.

Дазар был хороший малый. Он не задавал вопросов — просто брал деньги. Киро свел Рейна с ним, и тот без лишних слов назвал цену за то, чтобы провести его ко дворцу, и сразу начал действовать.

Чем ближе они подходили к проверяющему, тем теснее народ сбивался в кучу. Рейн заметил, что на него с любопытством поглядывает девушка, и потянулся рукой к клейму, но вспомнив, что метку скрывала краска, просто поправил капюшон.

— И кого опять посадят на трон? — послышался вопрос от женщины рядом, у ног которой стоял мешок с мукой. — Между прочим, короля-то убили!

— Не надо! — воскликнула другая. — Всё успокоилось, а тут и король, и эти рабочие…

Рейн едва сдержал довольную улыбку. Дети Аша начали свою работу. В газетах появились статьи, сочувствующие молодому погибшему королю. На улицах декламаторы обращались к народу и кричали о бесправии, о неравенстве, о беспределе власти. От одного к другому передавалось: короля убили — никто не произносил «Убил Совет», но это читалось в беспокойных взглядах, чувствовалось по сдавленным голосам и скованным позам.

— Ну, уже дело не только в рабочих, — сказал Дазар. — Торгаши вчера окружили здание гильдии и потребовали снятия таможенных пошлин между городами.

— А крестьяне разграбили поместье кира Фаила М-Рида! Хотели, чтобы он разделил урожай на всех поровну!

Люди живо подхватили обсуждение. То и дело звучали слова про короля, требования, стычки.

— Я слышал, — начал Рейн. — что гвардейцы прямо на месте судили и казнили кого-то из рабочих. Из тех, которые вчера стояли перед бумажной фабрикой Дика С-Исайда и отказались выходить на смену.

— Да, я тоже это слышал! — подхватил кто-то.

Рейну хотелось довольно потереть руки, но левой он держал корзину с яблоками, поэтому просто сунул правую в карман куртки и сжал в кулак. Скоро у Совета не останется ни одной опоры.

— Эй, идём, — поторопил Дазар.

— Имя, — спросил проверяющий.

— Брось, Кул, ты меня каждый день видишь.

Мужчина глянул на Рейна:

— А это кто? Ты сообщил, что с тобой новенький будет?

— Да когда? Жазил напился опять, мне срочно пришлось искать хоть кого-то. Кул, не дури, пропускай. Два года здесь хожу уже.

— Двигайся, не мозоль глаза.

Дазар и Рейн, держа корзины с фруктами, прошли по дорожке до входа и оставили их у стены, рядом с другими продуктами. В конце пустой комнаты, больше похожей на предбанник, стояли две женщины и увлеченно разговаривали

— Бывай, парень. Смотри, не чуди, иначе мне это дорого обойдется. Ну, вернее вам. Я своё спрошу, если что.

Дазар подмигнул и ногой задел корзину. Яблоки разлетелись во все стороны. Уже заходили две женщины с мукой, одной плод попал под ногу, споткнувшись, она полетела на пол. Разговаривающие бросились к ним.

— Да кто вас пустил таких! — зашипела служанка. — Что устроили, а ну собирайте все!

Рейн быстро взял одно яблоко, шагнул поближе к коридору, подхватил следующее. Затем потянулся туда, словно подбирая далеко укатившийся фрукт, а под шумок сделал ещё шаг и рванул вперёд.

Он помчался в правое крыло, к покоям, где вероятность встретить слуг была меньше. Завернув за угол и оглядевшись, Рейн стёр рукавом краску с клейма, снял куртку и затолкал её за цветок в горшке. Он остался в тёмной рубашке и светлом жилете — не слишком по-королевски, но лучше его любимых грубых курток.

По-хорошему, требовалось ещё немного времени, чтобы слухи укрепились в почве и расцвели, но каждый день был на вес золота.

Рейн дотронулся до кармана брюк, где лежала, как сказал Киро, самая совершенная бомба, которую делали мастера Канавы. Она не была достаточно опасной из-за малых размеров, но пару человек могла прикончить. Рейн отчаянно мечтал, чтобы эту бомбу удалось использовать — лучше на самом Совете, но его тупые приспешники тоже подходили.

Рейн крался по коридорам, заглядывал за угол, сразу шёл, не увидев никого, или выжидал, и уже почти добрался до зала, как позади послышалось:

— Кир Л-Арджан!

Он быстро повернулся, сразу хватаясь за револьвер, и увидел Насью. Она стояла с пирогом в руках, со смешно растрепанной черной косой и смотрела в ответ, растерянно хлопая глазами.

— Да вы… — начала она.

Рейн наставил на неё револьвер.

— Заткнись. Скажешь хоть слово — отправлю к Мадсу, ясно?

— Что я сделала? — руки женщины задрожали, и пирог упал, сразу став похожим на кучу дерьма, а блюдо с весёлым звоном разлетелось на кусочки.

«Что?» — хотелось громко выкрикнуть, но Рейн только пренебрежительно улыбнулся. Ничего не сделала, в этом и заключался смысл. Промолчала, когда так отчаянно были нужны слова правды. Если бы он узнал о замыслах Совета насчет Аста хоть на час раньше, успел бы сбежать. Но правды не дал никто — её пришлось искать самому.

Рейн вздохнул. Револьвер, казалось, сам просил выстрелить, и всё же он не мог нажать на курок. Эта была обычная трусливая женщина. Такие будут всегда, ведь страх не победить. Бороться надо с теми, кто этот страх внушает.

— Нет, прошу, — пискнула Насья.

— Заткнись, — повторил Рейн. — Ты меня не видела.

Он помчался дальше по коридору. Малый зал был заперт. Рейн достал из кармана отмычки и, присев, поковырялся в замке — совсем простом и старом, для него хватило пары секунд.

Внутри было так пыльно, что в носу сразу зачесалось. Он подпер ручку креслом, затем распахнул тонкие резные двери, ведущие на балкон — тот самый, откуда последний раз вещал король Рис, — и выскочил наружу.

Площадь Яра, выложенная чёрными и белыми плитами, с высоты второго этажа выглядела как шахматная доска с неровными клетками. Было около восьми утра субботы, но народу собралось достаточно — в этот день члены Советы принимали всех желающих. Здесь были и рабочие, и крестьяне, и торговцы, и люди посолиднее — все с одинаково недовольными усталыми лицами. Отличное время и отличная публика, пора.

Рейн поставил ногу на среднюю часть балкона, рукой зацепился за каменного орла на углу и, поднявшись повыше, прокричал:

— Эй!

Сначала всего один или двое, а затем всё больше и больше людей поворачивали к нему головы и тыкали пальцами. Некоторые сложили руки вместе и прижали ко лбу — то ли приветствовали короля, то ли собрались помолиться, решив, что увидели живого мертвеца.

— Я ведь первый раз здесь, чтобы сказать от себя, не по бумаге, заготовленной Советом! — прокричал Рейн.

Прежде перед народом Лица ему приходилось выступать всего дважды: один раз — после выбора Народным собранием, второй — после коронации. Тогда позади него стояли стража и кто-нибудь из Совета, чтобы следить, чтобы король говорил то, что ему «советовали».

Но теперь пора рвать все поводки.

— Что, думали, я умер? — толпа так близко подошла к балкону, что первым рядам пришлось запрокидывать головы. — Да, Совет хочет, чтобы вы решили, что остались одни. Это его слушок, но он недалеко ушёл от правды.

Толпа взорвалась криком, задние ряды насели на передние. Рейн вздрогнул, вспомнив, сколько человек погибло тогда, в день коронации, из-за давки. Он поднял руку, как это делал король Рис, когда призывал к тишине, и его тоже послушали — так быстро, что Рейн не сразу поверил, что люди слушаются его, ноториэса.

«Короля-ноториэса», — с ухмылкой поправил он сам себя.

— Вместо меня погиб мой брат.

Отец написал в письме, что сказал Кай. Сначала Рейн раз за разом перечитывал момент, где тот говорил: «Мой брат — Рейн Л-Арджан, король Кирии» — и только после разглядел, что Кай же обвинил Совет, и это нельзя упускать. Когда новая молва разнесётся по городу, сказанное Рейном и Каем встретится и даст Совету ещё одну пощечину.

— Его убили инквизиторы, с которыми я проработал четыре года, — Рейн сделал голос тише, толпа ещё теснее сбилась в кучу. — И больше всего мне сейчас хочется просто сесть и оплакать его, ведь мы даже не успели поговорить. Но что это даст и кому сделает лучше? — взревел Рейн, подтягиваясь ещё выше. — Я лишь могу продолжить те слова, которые сказал мой брат в Восточной Церкви. Мы не нужны Совету, а значит, мы сами должны взять то, что нам необходимо. Но я не хочу крови…

«Хочу», — подумал Рейн, сдерживая коварную усмешку.

— … Поэтому я обращаюсь к Совету, — он указал рукой на здание напротив, которое полукругом обнимало площадь. — Хватит прятаться! Созывайте Народное собрание, если считаете своё дело правым, и мы проведём новые выборы. Нам больше не нужны ни вы, ни короли, нам нужны мы сами, и власть будет в наших руках!

В дверь с силой ударили. Спрыгнув, Рейн сжал пальцы в кармане брюк. Примерно на такое время он и рассчитывал, больше не требовалось — достаточно посеять смуту и заявить о себе, а люди подхватят, и шестёрка начнёт делать ошибки.

— Я не буду королём, мне не нужна власть, но я не отдам её, пока Совет находится на верхушке. Это ещё моя страна, мой город, а теперь — моя революция!

Дверь с шумом выбили, в проёме показались стражи. Первый нерешительно застыл на пороге, но следующие тут же толкнули его в спину и заполонили комнату.

«Пора», — Рейн бросил бомбу как можно дальше и перемахнул через ограждение, уцепившись за выступ. Раздался взрыв, балкон задрожал, ладони разжались, он полетел вниз. Тело хорошо помнило предыдущую работу: Рейн, успев сгруппироваться, приземлился на ноги, сразу оттолкнулся от земли и побежал сквозь толпу, которая заходилась криком, хаотично двигалась и цеплялась за него.

Он своё дело на сегодня сделал — теперь пора толпе сделать своё.





Рейн листал Основной Закон. Правее лежал открытый Законник двухсотого года. Юридически второй документ содержал только дополнения, но уже более ста лет Совет при принятии решений всегда ссылался на них, несмотря на второстепенное значение.

Когда на это указывали политические оппоненты, шестёрка умело тасовала факты, но против одного она не могла пойти — слово короля было равнозначно всем голосам Совета. Требовалось лишь, чтобы об этом напомнил сам правитель.

Раздался быстрый стук в дверь, вошла Антония, не став ждать ответа.

— Как здесь темно, — она посмотрела на газовый рожок, слабо освещавший комнату.

— Ага, — откликнулся Рейн и положил руки на стол. — Ты что-то узнала?

Девушка опустилась на низкий табурет в углу с таким величественным видом, будто садилась на трон, а заговорила, словно пришла огласить величайшую новость.

— После того взрыва все, кто был на площади, окружили Дом Совета и потребовали от него созыва Народного Собрания, — Рейн довольно улыбнулся. — Гвардейцы и полиция попытались разогнать народ, но к площади стягивались рабочие, ремесленники, лавочники, даже крестьяне. Опять были убитые с обеих сторон.

Рейн кивнул. Это ожидаемо. Церковь учила, что смирение и послушание всегда давались через боль, но настойчивость и решимость тоже появлялись не просто так.

— В срочном порядке собрался Совет. Собрание длилось три-четыре часа, после него советники объявили о вводе военного положения.

Рейн перегнулся через стол, дрожа от нетерпения. Вот же, ну вот, первая ошибка Совета!

— От их имени выступал В-Бреймон. Я его видела, он выглядел не таким бравым, как обычно, да и растерянным.

Рейн довольно потер руки. Ещё бы Ригард не растерялся. Его умника-брата убили, он остался один, на стороне Совета, против которого ещё недавно хотел выступить — так что же, присоединиться, бежать, мстить? Скоро он запоёт, ещё как запоёт.

— Хорошо. А что лицийцы?

— Гвардия вытеснила всех из Прина, но стычки продолжились на востоке и юге, — помолчав, Антония спросила: — Что дальше, Рейн?

Он потер клеймо и расслабленно откинулся на спинку:

— Новые слухи. Люди не должны отступать, иначе, когда соберётся Народное Собрание, оно не выступит против Совета, что бы я не сказал.

— Значит, новая кровь?

Антония задала вопрос с абсолютно равнодушным лицом. Рейн не понял, действительно ей было всё равно или так она скрывала недовольство, а может радость.

— Да. Это ведь революция. Совет должен показать свою несостоятельность как орган правления, иначе к власти просто придут другие ублюдки.

— И какие будут слухи?

Рейн подставил руку под голову и посмотрел в окно. Контур старого пустого дома напротив терялся в сумерках. Скора ложь — под стать той, которой Совет оплетал Лиц — проникнет на каждую улицу, проберётся в окна и двери и овладеет мыслями всех. Да, шестёрка дала хороший пример, как использовать слова в свою угоду.

— Сама услышишь это на улицах, — Рейн улыбнулся.

За слухи отвечала Адайн, оставшаяся с матерью. Эста злилась, хотела всё сделать по-своёму, но она оказалась между двух огней: с одной стороны — недовольные Дети Аша, с другой — король, заявивший о своих требованиях. Женщина уступила, и по городу поползли слухи, умело распускаемые агитаторами.

— Ну а потом? Когда мы выступим против Совета?

— Всему своё время. Посеем вражду, чтобы они наделали ошибок, и перестреляем по одному, как глупых уток на охоте. Но сначала надо, чтобы народ по-настоящему захотел этих смертей.

Антония кивнула.

— Рейн, ты должен быть там, — девушка махнула в сторону окна. — Я не знаю всего, что вы замыслили, но я вижу, чего хочет народ. Им нужен лидер, сейчас это просто дикая толпа. Если ты хочешь, чтобы люди тебя слушали, тебе мало разок появиться перед ними, взорвать бомбу и исчезнуть. Как ты удержишь власть потом, если будешь также далек, как Совет?

Он усмехнулся:

— А мне надо удержать власть? К черту её. Покончу с Советом, и дело сделано.

— Рейн, думаешь, мы все здесь из-за того, что ненавидим Совет? — Антония с недовольным лицом скрестила руки. — Мы здесь потому, что ненавидим свою жизнь и хотим её изменить. Ты должен не просто дать нам шанс, а защитить его

Рейн привычно ухмыльнулся, но на самом деле слова девушки звучали в унисон тому, что думал он сам. Ему не хотелось быть ни королём, ни политиком — только осуществить революцию, передавив всю эту чертову лицемерную знать, а после отойти как можно дальше и обустроить дом под крышей из красной черепицы. Но какой-то противный голосок внутри раз за разом спрашивал: «А то ли это?», «А это ли надо?», «А смысл?».

И вроде бы внутри разгоралось желание идти дальше, не останавливаться на революции, а по-настоящему изменить Кирию, своими руками, но… Но как, черт возьми, и что, ему, ноториэсу? Будет вещать с высокой трибуны и разглагольствовать о социальных реформах? Смешно представить! Рейн чувствовал себя своим среди огня и хаоса, звенящего оружия и выстрелов, среди криков, ругани, проклятий — как жил последние годы. А громкие речи и шелка не были, да и не могли стать его настоящей жизнью.

Но чьей могли? Кто среди этого хаоса сделает шаг вперёд? У Рейна не нашлось ответов, поэтому он не был там, с народом — чтобы никто не понял, что королю нужен только шум, а мир он оставит строить другим.

Рейн, помедлив, ответил:

— Я не буду давать обещаний, в которых не уверен. Я не знаю, не сгорит ли вся Кирия в этой революции — я не остановлю пламя, если это будет нужно. Но, клянусь, жизнь перевернётся, и тот, кто захочет, сможет изменить судьбу.

Антония кивнула и, перекинув косу на другое плечо, пошла к выходу.

— Будь осторожнее. Тебя ищут, — небрежно бросила она.

— Постой, — Рейн помедлил. — Ты знаешь, сколькие погибли при взрыве?

— Трое и несколько раненых.

— Хорошо. Спасибо, иди.

Рейн откинулся на спинку кресла и посмотрел в пустой угол. Аст стоял бы там, и после слов Антонии взъерошил волосы, недовольно скривился и грубым голосом сказал что-то вроде: «А это того стоило? Зачем был тот цирк? Они просто выполняли приказ».

Да, просто выполняли приказ. Все в этом чертовой Кирии делали так, но нужно было перестать жалеть их и обойти, чтобы добраться до тех, кто эти самые приказы отдавал. Вызов Совету будет стоить ещё множества жизней. Что же, пусть так. Рейн чувствовал себя готовым на эту сделку. Раньше платил он, теперь пора расплачиваться остальным.





Глава 29. Родственники




— Думаешь, они придут? — Эль беспокойно ерзала на стуле.

Дар скривил губы и не ответил. Девушка не знала, хотел он встречи с У-Дрисаном и его семьей или нет, но ей она была нужна. Пришло время разъединить Совет, и первой жертвой выбрали отца. Вернее, не отца — просто Нола Я-Эльмона.

Единственным настоящим соперником в борьбе за власть для него мог стать только Крейн У-Дрисан. Но Церковь и торговая гильдия крепко держались друг за друга и вместе продавливали инквизиторов, учёных, судей, гвардейцев. Рейн хотел зайти сразу с козырей и взяться за лидеров Совета, а Эль охотно поддержала его, ведь решение касалось «отца».

Дело оставалось за малым — встретиться с У-Дрисаном и доказать, что Я-Эльмон уже строит козни за его спиной и хочет захватить власть в свои руки.

На «случайную» встречу и разговор рассчитывать не стоило, поэтому посыльный от Дара и Эль явился во время приема в доме семьи У, вручил огромный букет роз и громко пригласил всех на вечер. Другие гости не оставили без внимания такое приглашение — не явиться для У-Дрисана было невежливым, в обществе начались бы пересуды.

— Вы решили, что дальше? — спросил Дар.

Эль растерянно посмотрела на гостей. Всего собралось человек пятнадцать: это был небольшой вечер для «своих» — самых крупных и знатных торговцев и промышленников Лица. Пока она встречала гостей, мысленно повторяя слова для У-Дрисана, ей казалось, что она занимается настоящим делом, но вопрос Дара застал врасплох.

— У нас с Адайн есть маленький план, — осторожно ответила Эль. — Насчет Е-Мона.

Дар медленно кивнул. Рейн строил план кирпичик за кирпичиком, но он ещё не знал о новой опасности. Девушка, оглядывая комнату, тяжело вздохнула.

Они с Даром сидели в углу гостиной, пока приглашённые с интересом слушали торговца, приехавшего из Ленгерна. Он отлично знал кирийский и с такой живостью рассказывал о своих приключениях, что гости смотрели только на него и задавали всё новые и новые вопросы.

— Но ты мне не скажешь какой, верно?

Эль покачала головой. Эту договоренность тоже можно было назвать сделкой: каждая девушка пообещала сделать то, что хотела другая. Но речь шла об убийстве, и, несмотря на согласие, говорить об условиях не хотелось.

— Да у тебя и так руки нечисты, чего ты, — заметил Леми, тряхнув рыжей головой.

Краснея, девушка недовольно посмотрела на демона. Да, она научилась договариваться, врать, сбегать, но это казалось настоящей мелочью по сравнению с задуманным. А оно было не просто вызовом тому, что так старательно вкладывал в её голову отец и учителя, а всем законам и правилам, морали, но в первую очередь — самой себе.

— А Рейн об этом знает? Ты рассказала ему об Е-Моне?

Эль покраснела ещё больше. Он закопался в книгах и законах, выискивая лазейку, как прижать Совет. Вчера девушка пришла в дом, чтобы поговорить, но друга не оказалось — а после она услышала о взрыве на площади Яра, выступлении короля и военном положении в Лице.

Эль знала, что все это — часть одного, каждый выполнял свою роль, совсем как она предлагала, но всё чаще казалось, что полный план знал только Рейн, а остальным оставалось лишь послушать его или уйти навсегда. От этого становилось не по себе: чем молчаливее был друг, тем темнее дело он замышлял.

Но Эль тоже не хотела сидеть в стороне или соглашаться на грошовые дела. Рейн мог видеть мир по-своёму, но он не делился этим видением, и ей оставалось лишь сделать шаг к тому, как она сама представляла будущее. Даже если речь шла не о «как», а «без кого».

— Революция! — крикнул Леми с лихой улыбкой и щёлкнул пальцами.

Эль тихонько вздохнула. Демон скривился:

— Хватит прикрываться скромностью и добродетелью, ты давно стала другой.

Хотелось громко крикнуть и отмахнуться от демона, но девушка знала, что это было бы ложью. Она увидела другую сторону Лица — ту, где родилась и должна была жить, и защищать её захотела больше, чем лицемерную лживую знать. Эль признавалась себе, что она долго прикрывалась заветами, заученными по книге, и моралью, вычитанной в романах, но теперь была готова выбрать свои правила и сделать решительный шаг.

— Ты до сих пор не сказала? — переспросил Дар.

Эль покачала головой.

— Я знаю, я тебе чужой и не имею права останавливать, что бы ты не задумала, но не заставляй меня волноваться за тебя, я уже слишком стар для этого, хорошо?

— Ты говорил, что тебе не нравятся эгоисты. Что ещё ты бы не смог простить?

Этот вопрос показался Эль неожиданно важным. Она все чаще признавалась себе, что та заученная мораль уже давно перестала вести ее, а грязь и смерть больше не пугали, но мнение Дара вдруг начало волновать. Что бы он не ответил, это не могло стать поводом отступить, но… Но пусть он, пожалуйста, поймёт её!

Дар пожал плечами:

— Я всегда жил бок о бок с ворами, убийцами и шлюхами, меня уже не напугать ничем, но всё упирается в одно: ради чего человек поступает так? Иногда самый ужасный поступок достоин прощения, а иногда за малейшую провинность хочется казнить. К моему возрасту начинаешь понимать, что одни стоят всех твоих принципов, а другие — и крошечного шага не достойны.

Эль, чтобы скрыть растерянность, тряхнула кулачком и воскликнула:

— Хватит про возраст! Разве ты стар? Сколько тебе?

Дар фыркнул:

— И это жена спрашивает своего мужа! Мне двадцать пять, милая моя. В Канаве мужчины редко переживают сорокалетний рубеж, так что я по праву могу называть себя старым.

Слуга с поклоном зашёл в комнату и громко объявил:

— Кир Крейн У-Дрисан, глава торговой гильдии, кир Дерит У-Крейн, кира Олвия У-Крейн.

На несколько секунд воцарилась тишина — все уставились на искусственный глаз девушки.

— Извините, если он сбился, — смущенно проговорила она, пальцем поправляя протез. Зрачок закатился вправо.

Две женщины, жены промышленных магнатов, вздрогнули. У-Дрисан недовольно посмотрел на дочь. Дар, наоборот, стал ещё более спокойным и, раскрыв руки в дружелюбном жесте, шагнул к главе гильдии.

— Кир У-Дрисан, почту за честь принимать вас сегодня. Позвольте представить гостей, думается, вы знакомы не со всеми, — он широко улыбнулся.

Олвия и Дерит подошли к Эль. Гостья сжала ладони хозяйки дома и сердечно проговорила:

— Кира Эль, благодарю вас за приглашение и за прекрасные цветы! Если бы вы знали, как я люблю розы! Жаль только, что шипы у них острые и могут ранить.

Эль, едва сдерживая дрожь, сжала руки Олвии в ответ:

— Кира Олвия, я рада видеть вас сегодня! Я тоже люблю розы, но скажу вам, что шипы украшают их, ведь настоящая красота всегда недосягаема.

Девушки разжали ладони, и каждая сделала шаг назад, словно они были дуэлянтами, которые расходились, чтобы стреляться.

— Конечно же. Тем более вы, я знаю, умеете обращаться с ножом и сможете срезать любые шипы.

Олвия улыбнулась милейшей улыбкой. Эль чувствовала, как кровь отхлынула от щёк, но не понимала почему — то ли от волнения, то ли от магии наёмница.

Во время нападения инквизиторов за неё словно действовал кто-то другой: тот, кто был умнее и решительнее, кто догадался приставить нож к горлу У-Крейн и заставить её замедлить кровотечение Рейна.

— Кира Эль, — Дерит сдержанно кивнул.

Парень казался необычно тихим и будто пришибленным, точно что-то переживал внутри себя.

— Такие не умеют переживать, не беспокойся, — Леми встал позади Дерита, изображая его кислую мину.

— Надеюсь, вскоре мы будем видеться чаще, — Эль ласково улыбнулась. — Я всегда рада видеть добрых друзей у нас дома.

Девушка услышала, как Дар обратился к главе торговой гильдии:

— Кир У-Дрисан, я знаю, вы настоящий ценитель живописи. Я бы хотел показать вам свою коллекцию.

— Охотно, — процедил сквозь зубы У-Дрисан.

Олвия и Дерит одновременно обернулись на отца, затем снова посмотрели на Эль. Она — мягким добрым взглядом, он — равнодушным.

— Как же чудно вы обставили комнату, кира Эль! — девушка ответила такой же ласковой улыбкой. — Не то что башню. К сожалению, тот приём вышел негостеприимным.

«Приём», — со злостью повторила про себя Эль. Хотелось схватить бокал со столика и плеснуть шампанским прямо в лицо этой сучке, а лучше вцепиться в неё, да и выцарапать второй глаз!

— Приём? — удивился Дерит.

Ни Эль, ни Олвия не обратили на парня внимания:

— Да, к сожалению, гости не нашли общий язык. Но, я уверена, если вы вновь посетите нас, кира Олвия, вы приятно удивитесь переменам.

— Я приму ваше приглашение. Пора и мне начать выходить в свет, — гостья рассмеялась легким приятным смехом.

Эль передернула плечами, не удержавшись. Сумасшедшая. Олвия просто сумасшедшая.

— Прошу прощения, я подслушала ваш разговор, — позади раздался женский голос.

Эль обернулась — к ним подошла Рона Ю-Мей.

Её род владел золотыми приисками на юге, и семья была одной из богатейших в Кирии. Для У-Дрисана она стала настоящей язвой. Следовала тому, что начал её отец до смерти, и пыталась навести свои порядки в торговой гильдии. Поговаривали, Рона даже хотела претендовать на место главы. К тому же, она входила в Народное Собрание и там всегда занимала позицию против Совета.

Эль сегодня впервые увидела Рону, но уже решила, что та нравится ей — рассказы о поведении девушки разом поставили её на ступень выше всех этих торгашей и знати.

— Кажется, подслушала даже с самого начала, — Ю-Мей заправила за ухо выбившуюся из прически светлую прядь. — Позвольте вернуться к вашему разговору о цветоводстве. Я согласна, что шипы делают розу недосягаемой, а оттого — красивой, но я замечу, что нет ничего лучше простых уличных цветов, которые пробиваются даже через асфальт, — девушка мелодично рассмеялась. — Впрочем, не слушайте, мои вкусы редко понимают. Кир Дерит, кира Олвия, вас, кажется, зовут друзья, — сказала она так громко, что стоящие неподалеку братья Дик и Триан С-Исайды посмотрели на них.

— Да, — быстро откликнулся Дерит. — Спасибо за тёплый прием, кира Эль.

Он чуть поклонился и с явным облегчением подошёл к С-Исайдом, а Олвия, сохраняя скромный вид, встала за ним.

Рона дружески улыбнулась:

— Кира Я-Нол, если вам не нравится разговор, не бойтесь закончить его.

Девушка подхватила бокал шампанского со столика и легкой походкой подошла к ленгернийцу. Эль с завистью посмотрел вслед худенькой фигурке. Чувствовалась в ней такие сила и решительность, которые Эль хотела бы иметь сама.

Леми скрестил руки:

— Они у тебя будут, когда перестанешь прикрываться своими книжками да заветами. Выпусти меня на волю, а? И мы покажем, у кого коготки.

Эль, стараясь ступать также решительно, как Рона, вышла в коридор. Из-за двери кабинета Дара раздавалось два голоса: его и У-Дрисана. Судя по нетерпеливому тону одного и недовольному — другого, разговор шёл вовсе не о живописи. Да и не об Я-Эльмоне, как было задумано.

Не стучась, девушка решительно распахнула дверь.

— Ну, ну, ну, давай уже! — поторопил Леми.

Дар встретил Эль недовольным взглядом. То ли она пришла быстрее, чем он задумывал, то ли слишком поздно, и момент был упущен. Нет уж!

— Кир У-Дрисан, я бы хотела поговорить о своём отце, — как можно спокойнее и холоднее произнесла Эль, хотя внутри всё так и дрожало.

Поговорить о том человеке, которого она всю жизнь считала отцом. Который не любил, презирал, бил. Который оказался совсем чужим. Я-Эльмон не был обязан любить её, нет, но он предал Церковь и все заветы, о которых столько говорил, и за это пора расплатиться. Он первым назвал её чужой, так будет ему, как для чужого.

— Вы бы договорились сначала, о чем хотите со мной поговорить, — губы Крейна тронула пренебрежительная улыбка.

Дар посмотрел на Эль, и в этом взгляде ясно читалось «Замолчи». Итак, план Рейна против личных замыслов Дара. И ей надо выбрать, на чём стоять — кому быть верной.

— Кир У-Дрисан, вы знали, что мой отец собирает служителей церковных орденов, чтобы те были готовы выступить в нужный момент? Против вас и советников.

Короткая жизнь в Канаве научила: хочешь чего-то добиться — оставайся верным себе. А у Эль была всего одна мечта: выступить против отца, а заодно — всей знати, и доказать, что она — не подкидыш, которого не стоит считать за равного себе, а человек, тоже имеющий силу.

С лица У-Дрисана не исчезала насмешливая улыбка:

— Дети, что вы задумали? Мне не нужны эти игры в песочнице. Увидеть коллекцию живописи я уже не рассчитываю, переходите к делу.

— Дети… — протянул Дар. — Что же вы, кир У-Дрисан, признаете, что были с Нари Сол, и у неё родился сын от вас?

Эль опустилась на диван у стены, в самый угол. Она чувствовала, что если не даст Дару завершить разговор, то он никогда не забудет этого — и можно только догадываться, на что он пойдёт, чтобы отомстить за отнятую возможность.

У-Дрисан закатил глаза:

— Парень, думаешь, я не слышал, о чем болтают? Ты можешь назвать себя хоть сыном самого Яра, но к чему это? Кто из мужчин не следил? Иметь бастарда — это нормально. Такова наша природа.

Лицо Дара оставалось равнодушным, но по тому, как он вцепился в подлокотники кресла, было ясно все, что происходило у него на душе.

— Не следил, так значит? Что ты сделал с моей матерью?! — голос сорвался на крик.

Таким яростным и отчаянным Эль видела Дара впервые. Он казался просто парнем, который осмелился выйти со своим страхом один на один, но не мог сразиться с ним на равных.

— Кир У-Дрисан, — начала Эль. — Я расскажу вам все тайны отца. Вы сможете сделать с ними, что захотите. В обмен мне нужна правда. Что вы сделали с…? — девушка не закончила, в дверь постучали.

Робко зашла Олвия. Следом за ней появился Дерит — беспокойный и явно недовольный действиями сестры.

— Извините, киры, — начала девушка срывающимся голосом. — Отец, тебя долго не было, я волновалась.

— Заходите, — Дар дружелюбно раскрыл руки. — Пора встретиться с родственниками, я давно этого ждал.

Подавшись вперёд, У-Дрисан угрожающе произнёс:

— Успокойся, парень. Мне не за что оправдываться перед тобой. А вот ты слишком часто переходил мне дорогу. Гильдия больше не будет терпеть твои проделки. Мы уничтожим контрабандистов, и это я обещаю.

— Что ты сделал с моей матерью? — повторил Дар уже спокойнее. — Она пошла к тебе просить денег и не вернулась.

— Я её не видел больше двадцати лет!

— Извините, кажется, я знаю ответ на этот вопрос, — снова послышался робкий голос Олвии.

Девушка вошла в комнату и с самым скромным видом сцепила руки за спиной. У-Дрисан встретил дочь холодным взглядом.

— Помолчи. Идите назад и не лезьте в мои дела.

— Но отец! Если речь идёт о том, чтобы помочь человеку, открыв для него правду, разве не должна я быть честной?

У-Дрисан хмуро посмотрел на дочь:

— Иди, Олвия. Мы поговорим дома.

Она покачала головой:

— Извини, отец, но во имя Яра я должна следовать пятому завету: кража — величайшая тяжесть, ибо украсть можно имущество, правду, жизнь, и не бери ты больше, чем готов вынести. И раз я нарушила его, то должна признаться: это я убила ту нищенку.

Дерит, стоявший позади сестры, отшатнулся от неё. У-Дрисан тоже выпучил глаза.

Олвия залепетала:

— Я правда не хотела! Она тогда пришла к нам домой, просила слугу впустить, всё говорила, что её сын умирает. Я только поняла, что она думает, тот мальчик — твой сын, — она испуганно посмотрела на отца, затем перевела взгляд на Дара. — Я побоялась, что она уведет папу, и он забудет о нас. И когда ту женщину выгнали, я убежала из дома и пошла за ней следом. Она потеряла сознание и утонула в канале. Я не хотела, клянусь! Я просто боялась, что папа уйдёт в другую семью!

Голос девушки дрожал, и сама она разом показалась меньше, но по глазам, по ухмылке было ясно: она хотела убить, ещё как хотела.

Все взгляды устремились на Олвию, повисло тяжёлое молчание, которое казалось хуже любых криков и оскорблений.

— Зачем? Что ты сделала, дура? — прошипел У-Дрисан.

Олвия сжалась в комок и дрожащим голосом ответила:

— Я ведь старалась ради нашей семьи, всегда старалась! Даже когда ты мечтал стать главой гильдии, но все были против тебя! Тогда ведь ты сам сказал убить их!

Выпрямившись, девушка холодно рассмеялась:

— Отец, я получше некоторых, — она бросила презрительный взгляд на Дерита. — помню то, чему ты учил нас. Семья превыше всего, я выучила этот урок очень хорошо, уж поверь. Я всегда старалась, когда ты просил, и даже когда ты сам не видел, что я нужна тебе. Но жаль, что ты, несмотря на мою помощь, отказался принимать меня в гильдию. Хотя это ничего, я нашла другой путь. И я клянусь, что всегда буду помогать семье. Ты хорошо воспитал меня.

Дар сначала поджал губы и тихо спросил:

— Ты убила мою мать, потому что боялась, что твой отец уйдёт к другой семье?

Олвия равнодушно пожала плечами:

— Мне было девять. Мама к тому времени умерла, у нас остался только папа. Конечно, я боялась, что и он оставит нас, и была готова на всё. Как меня учили.

— Ясно, — коротко ответил Дар, вскинул руку, которую до этого держал под столом, и выстрелил в У-Дрисана.

Револьвер накрывал металлический цилиндр, и звук вышел негромким, но всё равно достаточно ощутимым. Эль почувствовала жар — то ли от выстрела, то ли от охватившего волнения.

— Ох, кажется, ты была права: твой отец все-таки оставил тебя из-за другой семьи.

Олвия взревела и с исказившимся от ярости лицом сжала правую руку в кулак. Дар, схватившись за сердце, за секунду побледнел. Эль бросилась на Олвию, но Дерит сильным ударом руки врезал ей по щеке, и та, едва удержавшись на ногах, отпрянула назад. Парень скрутил руки сестры и крикнул:

— Не двигайтесь, мы уходим!

Девушка попыталась вырваться, но Дерит крепко ухватился за её пальцы и не давал пошевелить ими. Он выволок Олвию в коридор, оттуда ещё слышались её крики:

— Суки! Я убью вас! Убью каждого! Вы…

Девушка резко смолкла, будто ей зажали рот.

Эль склонилась над Даром. Он был ещё бледен и тяжело дышал, прижимая руки к груди. Мужчина поднял взгляд, полный ненависти, затем посмотрел на У-Дрисана с дыркой в теле и пятном крови, расплывшимся на красивом тёмно-зеленом пиджаке, и процедил:

— Не успеешь, сука.

Эль не нашлась с ответом. Она сама пообещала Адайн сделать это — убить не только У-Крейнов, а всех, кто выступал за старые порядки. Поводов выполнить обещание становилось всё больше.

Наверное, той девчонке, что держалась за прочитанные книги и заветы, действительно не было места в жизни. Дух из неё выколотила тяжелая трость отца. Пусть так. Она ещё докажет, что не нужно иметь имя, чтобы быть человеком и показывать себя — главное, найти силу.





Глава 30. Мать




Адайн одной рукой листала книгу, а другой медленно вела вперёд, заставляя росток проклюнуться через землю, вытянуться вверх и распуститься. Девушка посмотрела на поднявшийся цветок, на картинку — и резко сжала ладонь. Бутон усох, отвалился и упал на пол, к валявшимся листьям, стеблям и цветкам.

Из коридора послышались весёлый женский смех и бравый мужской голос. В этом небольшом домике стены были тоньше бумаги и пропускали каждый звук. Под красивыми коврами прятался старый дощатый пол, а на чердаке капало — зато наверх вела лестница из мрамора.

Мать говорила, что дом ей нужен для поддержания образа Эсты и встреч с Детьми Аша, что жизнь в Замке ей нравится больше. Она разыгрывала спектакль, и от этой лицемерки — ещё одной в семье — хотелось сбежать.

— Сейчас нужно другое, — строго сказала Кайса.

Адайн с унылым лицом кивнула демону. Да, другое. Рейн выступил против Совета, Эль и Дар убили У-Дрисана, а Ката — Вира. Только Адайн осталась в стороне, без дела, как самая последняя трусиха или слабачка.

— У тебя оно есть, — с большим нажимом произнесла Кайса, сохраняя прежнее ледяное выражение лица.

Адайн снова кивнула. Да, отличное дело! Следить за матерью, чтобы Дети Аша не своевольничали.

Девушка отложила томик. Зато и в доме матери в Замке, и здесь было много книг. Среди них Адайн нашла настоящее сокровище — под рисунками чья-то заботливая рука мелким почерком записала «особые» свойства растений. И там нашлось описание замечательного цветка сирия, который мог дать то, что она хотела.

Его-то Адайн и пыталась вырастить. Олвия — эту умная трудолюбивая девочка сказала одну верную вещь: земля — не только лианы да красивые цветочки. И Адайн станет такой же умной трудолюбивой девочкой, чтобы правильно воспользоваться советом. И такой же сукой тоже станет, чтобы со всеми поквитаться.

Дверь бесцеремонно открылась, и на пороге появилась мать.

— Всё читаешь? — поморщилась она. — Я же говорила, что ты нужна мне, твоё присутствие помогло бы уговорить К-Даура быстрее. Этот старый консерватор никак не хотел признавать, что революция началась. Идиот!

Адайн так сжала книгу, что ладони побелели. Эста тоже попадала в список «со всеми поквитаться». Она была такой же, как Совет, и отлично подходила Я-Эльмону. Останься они вместе, из них бы вышла замечательная пара чудовищ.

— Но зачем тебе становиться чудовищем? — на секунду, только на крошечную секунду на лице Кайсы появился страх, смешанный с надеждой, но вот она снова гордо выпрямилась и вернула спокойное выражение.

Сложный это был вопрос. Вырезать сердце хищнику, который охотился на домашний скот, но делал это ради своего пропитания и семьи — правое ли дело? А если ты сам был связан с этим хищником? Если он был отцом, матерью или даже самим миром, в котором ты родился?

— Я же знаю, что тебе хорошо даются переговоры, — скрывая раздражение, ответила Адайн.

Эста хмыкнула и опустилась в кресло напротив. Заходящее солнце оказалось позади неё и превратило волосы в золотое сияние. Она выглядела молодой, цветущей, красивой — настоящим ангелом, каких изображали, рисуя царство Лаара.

Да только ни капли ангельского в ней на самом деле не было. Адайн казалось, она видела мать насквозь, и ничего, ничего у неё не вызывало ни жалости, ни сострадания. И девушка боялась, понимая, как похожа на мать. От схожести хотелось отмыться, как от грязи, но этого было не сделать, даже если скрести кожу до красноты и крови.

— Сделать, — Кайса опять подала голос.

В последние несколько дней демон стала куда более разговорчивой. Раньше Кайса молчала сутками, а сейчас говорила всё чаще — короткими предложениями, больше вопросами, а не ответами, но говорила. И, как всегда, была права.

Да, от наследства можно избавиться — вернее использовать его для лучшего дела. Взять весь свой фанатизм, упрямство и безрассудство и сделать последний шаг. И пусть от него пострадают десятки людей, собственные родители, и пусть многие это осудят, но… Просто верилось, что от этого мир сделается чуточку лучше. Что сбудутся мечты, которая она лелеяла: детей перестанут похищать и менять, станет меньше лжи, а каждый сможет найти ответ на тот дурацкий вопрос из песни: «Что ты здесь делаешь?»

Адайн громко захлопнула книгу. Эста отмахнулась:

— Какие там переговоры.

— Как ты стала лидером Детей Аша?

Женщина с удовольствием подхватила:

— О, я просто была упрямой! Верхушка вела борьбу, но теми же методами, что и десятки лет назад. А мир изменился, в наших руках были уже новые инструменты. Знаешь, слабость мужчин ведь в их силе. Большинство из них не умеют меняться. Они думают, перемены равны тому, что они прогнулись. А женщины не боятся этого, они более ловкие и гибкие. Вот и я ходила из стороны в сторону, слушая, рассказывая, набирая союзников. И когда старый лидер умер, все решили, что, если выберут меня, я буду поддерживать их идеи, ведь мы десятки раз говорили об этом. Вот только у меня был свой план.

Адайн улыбнулась, точно понимала, но так и хотелось скривиться и отвернуться. Где же время, когда она так верила в Детей Аша, видела в них настоящих вольнодумцев, борцов за свободу? И всё думала, что вот вырастет, вот поднимет народ, вот искоренит все беды… Но они оказались пустословами, во главе встал тот, кто добился положения ложью и интригами, а она сама хоть и выросла, да так ничего и не сделала.

Эста продолжала:

— И как же ворчали консерваторы и либералы, когда я отказала им! — она рассмеялась. — Я поддержала радикалов, и мы начали…

Мать замолчала, когда Адайн, не сдержавшись, фыркнула. Начали они! Эста получила власть, но не знала, как ею пользоваться. Может, среди других она и выглядела королевой, да только никто не подчинялся её приказам. Оружие у неё было в другом — оставшись наедине, она заговаривала и мужчин, и женщин, и те вставали на её сторону. Но она не была настоящим лидером — на встречах заговоренные разом забывали о своих обещаниях и снова склоняли мнение в пользу других.

Эста думала, что сделала своего друга Нелана лидером радикалов, чтобы получить надежную опору, но всем было очевидно — никакая эта не опора. Э-Стерм согласился на должность, но и он по-настоящему не верил в Детей Аша, поэтому откликнулся на авантюру Вира.

И для Совета, и для Детей Аша время кончилось. Не должно быть ни одних, ни других. Вот он — тот последний шаг, который надо сделать.

Эста всё не унималась. Так и сияя взглядом, гордо улыбаясь, она продолжала:

— Я ведь говорила, что моя мать тоже была из Детей Аша? Как и её мать. Ты — четвёртая в нашем роду, выбравшая верную сторону, но иначе просто быть не могло, это в крови! — Эста счастливо улыбнулась. — И я горжусь, что ты хочешь подвести черту под нашим делом.

Четвёртая, значит. Род безрассудных фанатичек, и лучше его не продолжать.

— Конечно! — с таким же задором воскликнула Адайн. — Я должна это сделать, я чувствую, что в этом моя судьба!

«А ты так и сиди без дела», — хотелось закончить, но эти слова девушка оставила при себе. Что говорить раз за разом, всё равно мать продолжит упиваться своей ненавистью, но до дела не дойдёт — будет искать тех, кто испачкает руки вместо неё.

Эста улыбнулась. Женщина, интригами ставшая главой Детей Аша, мечтающая пойти против Совета, сейчас вдруг превратилась в радостного доверчивого ребенка, которому протянули игрушку. Он не думал, чего та могла стоить, он только хватался за неё и улыбался во весь рот.

И это — её мать.

Эста частично знала о планах Рейна, слышала, что хотела сделать сама Адайн — ещё неизвестное другим. План мог стоить дочери очень, очень много. Но мать была готова лишь похвалить и отправить в путь — ни заволноваться, ни испугаться, ни пожалеть.

Адайн посмотрела на Кайсу, не скрывая беспомощного взгляда. Так не хватало ощущения твёрдой земли под ногами. Знать, что завтрашний день наступит, и она в нём будет не одна. Но этих «завтрашних» оставалось все меньше, а «одна» уже не могло измениться.

— Судьба? — переспросила мать с долей сомнения. — Разве дело не в твоих друзьях? Точнее в том мальчике, который выступал в Восточной Церкви?

Адайн вздохнула. Мальчик, выступавший в Церкви! Мать всех так мерила — что сделал человек для её планов. У неё не существовало понятий ума, красоты или силы, а была только одна-единственная шкала — по степени помощи делу.

И всё же захотелось сказать правду. Кто-то же в их роду должен уметь быть честным.

— Я всегда знала, что смогу хоть весь Лиц выжечь, чтобы найти того, кто мне дорог.

Мать не переменилась в лице, не дрогнули руки — не поняла намека, или ей было плевать. Ладно.

— А если сейчас убили того, кто был не просто дорог — кого я любила, знаешь, что я сделаю с этим чертовым Лицем? Это ведь не единственное, что у меня отняли. Так пусть хоть не отнимают у других. Может, я смогу сделать шажок к этому.

«Фанатичка», — сама себе вынесла приговор Адайн. Такая глупая, безрассудная и в то же время наивная. Верила она, что сделает лучше, ага!

— Не ругай себя, — сказала Кайса. — Бояться — нормально. Раздели этот страх с другими, станет легче.

«Держи спину прямо», — вспомнилось.

Кивнул, Адайн развалилась в кресле и улыбнулась:

— В конце концов, я обещала Каю, что он от меня никуда не денется, пока я сама не захочу этого. Придётся поискать его тощую задницу даже на той стороне.

Эста то ли издала смешок, то ли закашлялась. Лицо сделалось непривычно серьёзным.

— Я тоже теряла дорогих людей. Если ты чувствуешь, что это нужно, расскажи мне.

Сердце кольнуло. Может, матери стоило дать шанс? Вдруг там, за ненавистью и коварством, пряталось ещё что-то хорошее?

— Нет, расскажи ты, — попросила Адайн. — Ты тогда хотела взять меня с собой? Или хотя бы забрать позднее, когда станет безопасно?

Эста вздохнула:

— Ты опять задаёшь этот вопрос. Да, я правда хотела вернуться за тобой. Просто… — голос матери впервые дрогнул и зазвучал, как у обычной усталой женщины. — Я не могла дать тебе той любви, которая нужна ребенку. Никому не могла, если говорить честно. Все силы я всегда отдавала борьбе.

… И это стала неправильная, извращенная борьба, которая заменила собой семью и друзей.

Адайн сухо кивнула.

Список закончен. Последний шаг нужно сделать. Жаль только, что он станет по-настоящему последним.

— Я тоже готова все силы отдать борьбе, но мне понадобится помощь от тебя.

Эста медленно кивнула.





Глава 31. Король




Дом Совета окружала плотная толпа: разъяренная, дикая, которая вот-вот могла броситься на любого, кто подойдёт к ней. В Лице все чаще слышалось: полицейские расстреляли мужчину, который выступил против владельца завода, женщину, потребовавшую отмены церковного налога, затоптали кони гвардейцев, детей, посмевших просить уменьшения рабочего дня, избили. Таких историй становилось всё больше, слухи мешались с правдой, передавались от одного к другому и доводили людей до крайней точки.

Рейн уже не сдерживал ухмылки. Он не называл это грязной войной — равной. Как Совет пускал слухи о том, что демоны толкают на ложь, предательства, убийства, как умело заговаривал зубы, что только великие и благородные рода достойны власти, так теперь слова стали оружием против него.

Ладно, может, шестёрка — вернее, уже пятёрка — хорошо пряталась, окружила себя охраной, подобраться к ней было не так-то просто, и слова пока оставались единственным оружием, но это ничего. Рейн умел говорить, и сегодня он как никогда чувствовал, что эти самые слова найдутся. Для советников, для всего Народного Собрания, даже для самого себя — найдутся.

Сдвинув плиту в стене, он зажмурился на свет и медленно выбрался из укрытия. Бушующая толпа не покидала площадь Яра в течение дня, и чтобы остаться незамеченным, ему пришлось проникнуть в Дом Совета ещё рано утром, через крышу.

Рейн развёл руки в разные стороны, разминаясь. В этой чертовой дыре он просидел не меньше трех часов — скрючившись, вжав голову в плечи, видя перед собой только каменный мешок.

Король двинулся по коридору, в обеих руках сжимая ножи. Война так война. На ней случайных жертв нет.

«Есть», — закралась в голову противная мысль, такая, которую озвучил бы Аст,

Рейн повыше натянул маску практика и продолжил красться по коридорам Дома Совета, к третьему этажу, где всегда собиралось Народное Собрание. И маска, и простая черная куртка, как у рабочего, и штаны с заплатой были просто маскарадом — может, не совсем нужным, но он чувствовал, что должен прийти именно в таком виде. Слова, которое он собирался сказать, ещё не связались в голове, но Рейн четко знал, что произнести их должен не просто король, а король, который недавно был практиком. Надо напомнить о своём прошлом.

Перед входом в главный зал стояли двое стражей. Смешно! Что, думали они остановят практика? Или надеялись, что эти юнцы надавят на совесть? Ну так, учитывая цену вопроса, её было легко усмирить.

Рейн потер клеймо, прикрытое маской. А ведь ровно пять месяцев, как Д-Арвиль пригласил его на прием к Я-Эльмону! И вдруг словно все это время осталось позади, а он снова был обычным практиком, который прятался в тени и ждал удобного момента, чтобы напасть, убить — выполнить задание любой ценой.

Рейн выскочил из-за поворота, за несколько больших прыжков преодолел расстояние до стражей и левому вонзил нож в правый бок, в печень. Глаза парня округлились, он упал, не успев понять, что произошло — практикам с первых уроков говорили, что удар в печень убивает быстрее, чем в живот или даже в лёгкие.

Второй оказался пошустрее. Он выставил шпагу, какими пользовались лет тридцать назад — скорее, дань традициям, чем настоящее оружие — и попытался нанести удар напрямую. Скользнув вбок, Рейн схватил парня за плечо, завёл его руку наверх и вонзил остриё под лопатку.

Два тела лежали перед ним, и ни топота, ни криков не было слышно — что, больше никого? Рейн приложил ухо к двери, но толстый дуб не пропускал ни единого звука. Ладно, значит, пора королю первым поприветствовать собравшихся, раз его забыли позвать.

Он задержал руку на силуэте птицы, вырезанном на дверях, открыл их настежь и замер в проёме. На него тут же перевели взгляды — больше двухсот человек из Народного Собрания и члены Совета, вальяжно восседавшие в высоких креслах.

Рейн почувствовал предательскую дрожь в коленках и тугой комок в желудке, но всё равно уверенным шагом прошёл внутрь, громко заявив:

— Согласно второй части первой статьи Основного Закона встреча Совета и Народного Собрания объявляется незаконной без присутствия избранного народом короля!

Ответом стали тишина и все те же недоуменные, любопытные или озлобленные взгляды. Казалось, собравшиеся вот-вот взорвутся криком, но что будет в их голосах: признание или ненависть — Рейн не знал и боялся предположить.

Сейчас все зависело от него. От чертовых слов. Сумеет ли он окончательно показать несостоятельность Совета и перетянуть Народное Собрание на свою сторону. Итак…

— Взять его! — воскликнул Я-Эльмон и ударил по полу тростью. — Предатель! Пособник Детей Аша!

С разных сторон послушно двинулись четверо стражей. Вошедший поднял нож и указал кончиком на грудь одного из них.

— Я — Рейн Л-Арджан, король Кирии, приказываю остановиться. Первая часть первой статьи Основного Закона гласит, что король и Совет обладают равной властью. И покуда Народное Собрание выбирает меня, мой голос также силен, как ваш, — Рейн с вызовом посмотрел на Я-Эльмона, затем на В-Бреймона. Других он не брал в расчет — так, шавки, которые подчинялись этим двоим.

Марен П-Арвил, скромно державшийся в стороне, подтвердил:

— Всё верно. Основной Закон сильнее Законника двухсотого года, и голос короля равен шестерым голосам членов Совета. В данном случае пятерым.

— Ещё один король продался! Детям Аша! — послышался голос с трибун, где восседали члены Народного Собрания.

Рейн быстро обернулся, но так и не понял, кто говорил. Со вздохом он опустил нож. Пора разыграть карты, да так, словно в рукавах полно тузов, хотя правда была такова, что козырных карт у него не было — только дикое желание выиграть.

— Хватит водить нас за нос! — послышался громкий и властный голос старухи в судейской мантии. — Мы требуем правды!

— Правды? — громко переспросил Рейн. — Она в том, что я четыре года служил обычным практиком и не мог вырваться из этого, ведь я — ноториэс, — он снял маску и вытянул шею, чтобы каждый мог разглядеть позорное клеймо на щеке. — Я выслеживал, пытал, убивал. Даже до убийства короля Риса дошёл — и всё по указке Совета! — Рейн бросил нож на пол. — Эта указка довела меня до того, что я стал королём. Но я рассказываю историю не о том, как можно подняться, я говорю о потере. Что за потеря? Совет знает, как уничтожить наших демонов, и это-то они сделали со мной!

Народное Собрание взорвалось криками — хотя кричали не все, некоторые остались тихими и начали осторожно переглядываться. Значит, знали, ублюдки.

Главный судья Е-Мик и лидер учёной гильдии И-Ильман явно занервничали. Гвардеец О-Ренек только усмехнулся. В-Бреймон так сильно облокотился на правый край кресла, точно хотел откреститься от Совета, что не с ним. Как же, с ним. Значит, тоже будет страдать.

Я-Эльмон, тяжело опираясь на трость, встал и поднял руку, призывая к тишине. Его не слушали, тогда он заговорил громче, увереннее и легко перекрикнул толпу:

— Это ложь! Я заявляю: наш король продался Детям Аша и начал плести вместе с ними свои грязные интриги! Именем Яра я призываю вас послушать голос разума и взяться за перемены в Кирии с нами! Народ бунтует, но в этом есть наша вина, — Рейн напрягся. Я-Эльмон схватил карту, которую он сам хотел разыграть. — Перед ликом великого Яра я поклялся защищать людей от демонов, но я забыл, что вместе с этим они нуждаются в защите от несправедливости и беззакония. Я призываю вас голосовать против короля-предателя, против власти любого из государей. Их век прошёл. Правитель поднимает революцию, но она несёт за собой только хаос и кровь. Хватит это терпеть! Я призываю снять корону с головы Рейна Л-Арджана и дать людям то, что они просят.

Рейн слушал молча, терпеливо. Внутри, казалось, засел дикий зверь, который отчаянно просился на волю, чтобы вцепиться в Я-Эльмона и перегрызть глотку. Рано ему ещё было выходить наружу. Рейн взъерошил волосы, как это делал Аст, и так же громко и уверенно, как глава Церкви, произнёс:

— Да, век королей прошёл. Я не ищу власти, никогда не искал. Всё, что мне нужно, это правда — как и вам, — он посмотрел на старуху-судью. — Я не знаю демоны — добро или зло, не мне это решать, а каждому для себя. Без своего я не стал ни лучше, ни хуже, но я понял главное. Это, — он ткнул рукой в Я-Эльмона. — самые лицемерные твари, какие живут в Кирии. Я могу хоть догола раздеться, чтобы вы увидели все мои шрамы: оставленными плетями, когда я был мальчишкой и попал в Чёрный дом на перевоспитание, и появившиеся после операции. Моя правда в том, что меня не похищали Дети Аша, я сбежал сам, убив камердинера. Я не боюсь признаться. Я ведь служил практиком — меня научили этому. И такой же правды я жду от Совета, но её нет, никогда не было. Король Рис не предавал нас — он не сговорился с Детьми Аша, а всего лишь пытался защитить свою семью. Не хотел, чтобы их демонов убили также, как у него или у меня. Арлийские наёмники не подходили к Лицу по-настоящему — вам показали спектакль, придуманный У-Дрисаном, В-Бреймоном и Я-Эльмоном. Даже честных выборов короля не было — Инквизиция так много врала, чтобы подкупить избирателей. Да вы сами знаете, ведь это вы делали выбор!

Рейн с вызовом посмотрел на членов Народного Собрания. Они попритихли, растерялись и как-то разом стали меньше, точно дети, понурившие плечи, когда их ругал отец.

Король сделал шаг к Я-Эльмону. Это была битва, чьи речи окажутся сильнее. Каждый давал сопернику выговориться, а сам тем временем набирал все больше и больше новых слов. Отлично. У Рейна собрался хороший запас, и сейчас он был готов пустить их в дело также охотно, как ножи или пули.

Нет, даже охотнее.

Рейн бросил на пол ещё один нож и револьвер, оставшись безоружным.

— Но ведь всему приходит конец, верно? Я больше не практик и не хочу им быть. Королём быть тоже не хочу. И я не тот, за кем стоит следовать — не я со всем своим прошлым. Но я выбираю стать тем, кто показывает правду. И пока ещё корона в моих руках, я требую свержения Совета. Я требую, чтобы власть перешла народу. Я требую общего избирательного права. Я требую роспуска Народного Собрания и новых выборов. Я не зову за собой или к себе. Я зову, чтобы вы посмотрели правде в глаза и приняли решение самостоятельно. Хоть раз.

— Мы не будем слушать тебя, ноториэс! — О-Ренек вскочил. — Выборы такого короля были ошибкой, и пора её исправить! Взять его! — он гневно глянул на четырех гвардейцев, стоявших за спинами советников, и указал им рукой на Рейна.

Они медленно, смотря то Совет, то на короля, двинулись к нему.

Рейн достал из внутреннего кармана куртки корону — обруч в виде соединяющихся птичьих крыльев — и надел. Она была с ним с момента побега, и вот настал момент использовать её. Узнать, как это — быть правителем по-настоящему. На миг.

— Я — король Кирии, избранный членами Совета и Народного Собрания, — громогласно заявил он. — И согласно третьей статье я неприкосновенен, покуда меня не признают виновным.

Гвардейцы неуклюже застыли.

— Признаём! — воскликнул кто-то из Народного Собрания.

— Взять его! По Законнику право гвардии арестовывать короля неоспоримо! Взять! — закричал О-Ренек.

«Истеричка», — с холодным презрением подумал Рейн. Пусть кричит. Это даже на руку. Люди должны видеть, кто стоит во главе Кирии.

Не обращая внимания на О-Ренека, на гвардейцев, на Совет, Рейн встал к ним спиной и вытянул руки в разные стороны:

— Я безоружен. Пусть меня схватят, я не буду сопротивляться. Но если закон ещё остаётся силен, пусть моё слово выступит против слова Совета. Я не ищу власти, я готов сложить корону — вот моя правда. Но пока эта корона на мне, и я требую распустить Народное Собрание и устроить всеобщие выборы.

— История показала, что они приводят к краху целых цивилизаций! — воскликнул И-Ильман.

— Распустить самих себя? — этот вопрос прокатился по рядам с удивлением, насмешкой или страхом.

— Да! Кирия объята революцией, и причина ей — Совет. Народ больше не соглашается жить прежней жизнью, и мы должны дать ему желаемое. Если свобода и равенство останутся пустыми словами, падут все. И вам, киры, решать: виновен я или нет, дать кирийцам требуемое или продолжить отнимать. Но если вы откажетесь слушать, я приведу революцию к каждому дому. Пока я на свободе, — Рейн улыбнулся задорно, словно говорил что-то весёлое. — не важно корона остаётся на моей голове или переходит к другому — я всё равно буду вести за собой и вместе с народом требовать своё. Вот ещё одна моя правда, так решайте, кто правдивее: король или Совет.

Рейн выдохнул. Он ставил на карту всё. Если Народное Собрание проголосует за то, что он должен отказаться от титула, свободным ему из зала не выйти. Но если голоса будут за него, Совету не останется ничего, кроме как сдаться или продолжить борьбу, делая новые и новые ошибки.

Все в Народном Собрании, как один, уставились на Рейна. Он сделал шаг назад и провёл рукой по волосам, чувствуя себя псом, в одиночку выступившим против целой стаи.

Но это была не стая — овечья отара. Настоящие волки сидели позади и такими взглядами прожигали спину, что те казались физически ощутимыми.

Марен П-Арвил выступил вперёд с поднятой рукой, призывая к молчанию. Присутствующие продолжали переглядываться, толкать друг друга плечами, тыкать то на одного из членов Совета, то на Рейна, но попритихли.

— Основной закон девяносто третьего года действительно сильнее Законника двухсотого года. Личность короля остается неприкосновенной, покуда Советом и Народным Собранием или же судейской коллегией не вынесено решение о его вине.

О-Ренек, злобно потрясая кулаками, сел. Рейн шагнул к П-Арвилу и спросил:

— Ввиду наличия взаимных обвинений в силу вступает тринадцатая статья Основного Закона, не так ли?

Марен кивнул. Уголки губ дернулись, точно он хотел улыбнуться, но улыбка на его лице так и не появилась. Он согласился:

— Все верно, король Рейн. Тринадцатая статья говорит, что члены Народного Собрания при наличии спорного вопроса принимают решение самостоятельно, без учета голосов короля или Совета.

Улыбнувшись, Я-Эльмон сел и отставил трость в сторону. Видимо старый дурак решил, что члены Собрания никогда не выступят против советников, ведь именно те посадили их на места. И уж тем более не поддержат короля, который требует роспуска. Размечтался. Может, у Рейна были только слова, но он умел пользоваться ими также, как оружием.

— Я голосую против всех! — послышалось от одного из рьёрданцев.

Марен спокойно продолжил:

— Итак, король Рейн выступает с инициативой свержения Совета, введения всеобщего равенства, роспуска Народного Собрания и новых выборов. Совет выступает с инициативой свержения королевской власти и принятия требований кирийцев. Уважаемые киры! — П-Арвил обратился к Народному собранию. — Сегодня вам предстоит проголосовать и выбрать одну из сторон. Если вы поддержите короля Рейна, на следующем собрании будет вынесен вопрос о роспуске Народного Собрания, организации новой выборной системы и закрытии Совета как органа исполнительной власти. Если вы поддержите Совет, на следующем собрании будет вынесен вопрос о судьбе Кирии как королевства и новых реформах в соответствии с требованиями народа.

Сердце заколотилось сильнее. Рейну показалось, что он сказал недостаточно. П-Арвил так показал ситуацию, что каждому члену Народного Собрания должно было стать ясно: ему выгодно голосовать против короля. Надежда оставалась только на тех, кто искренне хотел лучшего для страны, но…

Да черта с два. Не пройдет у Совета ничего.

Рейн скинул куртку и остался в старой потрепанной рубашке с заплатами на локтях. Он снял корону и положил её на одежду.

— Я знаю, что перед голосованием у вас есть час для принятия решения. Я не тороплю, ведь решается не моя судьба — мне уже давно плевать, что будет со мной, — а будущее всей Кирии. Подумайте, киры. Посмотрите на правду — я действительно не король, а просто практик. Я делаю много плохого — раньше делал, сейчас продолжаю. За мной не нужно идти, я не зову. Но я зову против них — чтобы вы объединились, вспомнили истинную цель Народного Собрания и сами сделали выбор. Ну а нет — революция постучится в ваши двери. Со мной или без меня, но весь восток остановит работу, и экономика рухнет. Ре-Эст сгорит, а вместе с ним — ваши титулы. Власть падёт, но Кирия восстанет — уже без вас. Так решайте, киры. У вас есть целый час. И если вы выйдете из зала, не пугайтесь двух трупов у входа. Это сделал король-ноториэс, которого вы сами избрали по чужой указке. Тот, который просит идти не за собой — только против других, что также убивают, но скрывают это за лицемерным улыбками и сладкими обещаниями, — Рейн повернулся к Совету. — Да, это про вас. Революция пришла за вами.

Рейн ухмыльнулся и первым покинул зал заседаний. Переступив тела стражей, так и лежавших у дверей, он прошёл до конца коридора и сел на подоконник. С громким вздохом, больше похожим на вой, провёл рукой по лицу, закурил. Ноториэс сделал длинную затяжку, лёгкие обожгло дымом, но это была приятная боль.

Он посмотрел на пачку сигарет, зажатую в руке. На квадратной коробочке красовался парусник с гербом Кимчии. Островитяне справились. Они свергли императрицу и установили новую власть. Кирия тоже должна справиться. С ним или без него. Главное, что сделан хоть шаг. Если что, эта чертова жизнь не закончится напрасно.

Из зала заседаний доносились громкие голоса. Рейн поднял ноги на подоконник и придвинулся к окну, стараясь не вслушиваться.

С той стороны тоже раздавались крики — внизу стояла толпа из рабочих, крестьян, среднего класса. Некоторые держали в руках бумажные плакаты с лозунгами, но большая часть просто кричала: «Долой Совет!», «Народу — свободу, Совету — казнь», «Равная оплата — равные права». Рейн заметил, что тон задавал мужчина со смешной козлиной бородкой. Наверное, кто-то из Детей Аша. Они знали, как зажечь толпу.

И всё же огня не хватало. Костер умело сложили, над ним уже появился дымок, но какой-то искры, которая превратила бы его в яркое пламя, ещё не было. Надо дать её. Нет, не так. Надо победить сегодня, и тогда Совет сам бросит зажженную спичку.

Послышался стук каблуков. Светловолосая девушка вышла из зала заседаний, перешагнула трупы и двинулась к Рейну. Тот скривился. И что незнакомке пришлось пережить, что она так легко могла шагнуть через мертвого человека, даже не изменившись в лице? То ли такая же сука, как члены Совета, то ли женщина, повидавшая много дерьма и умевшая с ним справляться.

Вблизи она показалась моложе — ровесница Рейна или около того. Девушка определенно была красива, но лицо делало такое, что мысли об этой красоте разом отходили на задний план — в первую очередь в глаза бросались её уверенность и решимость.

— И как вас таким выбрали в короли? — девушка остановилась у стены и насмешливым взглядом смерила Рейна.

Ясно, сука, достойная Совета. Её голос будет не в его пользу. Ладно. Рейн сделал затяжку, чувствуя сильное желание выдохнуть горький дым ей прямо в лицо, но, сдержавшись, опустил голову вниз, затем посмотрел на девушку.

— Это каким? Оставляющим трупы за собой? Работа такая. Кажется, официально я ещё числюсь среди списка Инквизиторов. Разговорчивым? Церковь научила, когда обязала учить детей бедняков.

— Вы хорошо говорили, — насмешка пропала с лица девушки. Рейн, стараясь не показывать удивления, снова прижал сигарету к губам. — Эти овцы и так пришли на заседание напуганными боями, а тут вы со своим обещанием привести революцию к их домам! — незнакомка рассмеялась красивым мелодичным смехом. — Может, это не видно, но большинство устали от гнёта Совета. Тот слишком много забирает себе и не оставляет ничего другим. Да, вы действительно хорошо говорили. Как и тогда, на выборах короля. Хотя я голосовала не за вас.

— Какая жалость, — буркнул Рейн.

— Говорили хорошо, но не отлично, — девушка посмотрела на него взглядом опытного торговца, оценивающего товар. — Вам не хватит голосов, если вы не примете мою помощь.

Рейн ухмыльнулся. Вот так союзники к нему пришли! Девушка напоминала лисицу, а такие всегда были себе на уме. Они не дружили ни с псами, ни с волками, ни с овцами, а выступали против всех. И явно в свои слова она вложила лести больше, чем искренности.

Рейн молчал. Девчонка скомандовала:

— Ноги уберите, я сяду.

— Испачкаться не боитесь? — он, оценив её платье из белоснежной ткани, издал смешок.

— Я и так по уши в грязи, как и вы. Ноги! — командным голосом повторила девушка.

Рейн выпрямился, она села рядом — между ними осталось расстояние не больше ладони. От незнакомки приятно пахло сладкими цветами. Этот запах совсем не вязался с её образом. Судя по словам, по поведению, ей бы больше подошло что-то терпкое или пряное.

— Меня зовут Рона Ю-Мей. Как вы должны знать, три дня назад умер Крейн У-Дрисан — глава нашей гильдии, — Рейн кивнул.

Эль рассказала ему о произошедшем. Что же, он хотел в первую очередь убрать Я-Эльмона, посеяв раздор в Совете, но такой исход тоже был хорошим. Хотя дети У-Дрисана смолчали об убийстве, и причин, по которым они это сделали, стоило опасаться.

— Гильдия осталась без лидера, её интересы сейчас никто не защищает. Мы и так страдаем из-за революции — торговля в упадке. Я хочу, чтобы борьба закончилась как можно быстрее, и я вижу, что вы способны на это. Даже если Совет на самом деле готов принять требования народа, пока новые законопроекты будут согласованы, гильдия совсем ослабнет, её подвинут свободные торговцы, а также другие структуры. Мы можем просто потерять своё положение.

Рейн пожал плечами:

— Выберите главу поскорее, и пусть он вас защищает, что мешает сделать так?

— Чертовы традиции! — громко и с чувством воскликнула Рона.

Рейн не сдержал улыбки: от образа благородной девушки оставалось все меньше. Наверное, она никогда не заходила в Канаву, но что-то в ней было от её жителей.

— Даже если мы выберем нового главу, его не примут в Совет. Без голоса в правительстве он недолго усидит на своём месте.

— Но ведь… — начал Рейн и рассмеялся. — Вы сами метите в главы, верно? Но Совет никогда не примет девушку. Я — ваш единственный шанс, ведь если его снимут, у вас не будет преград.

Рона деловито начала:

— Да, это так. Мой род идет от Ювея, основателя торговой гильдии, мы всегда возглавляли её, только изредка уступали кому-нибудь из У. Я знаю, что кир У-Дрисан готовил своего сына занять эту должность, уже сейчас все уверены, что его выберут, но я не собираюсь отдавать ему своё наследство!

— Хотите — голосуйте за меня. Зачем этот разговор?

— Мне понадобится ваша поддержка, чтобы стать новым главой. Взамен я сделаю так, что тридцать голосов, которыми обладает торговая гильдия, будут за вас. Ещё два от моего рода и как минимум четыре — от семей благородных, подчиняющихся нам.

Рейн скривился. Это же та же игра, которую вел Совет! Одни заключали соглашение против других и вместе топили более слабого игрока.

Но голоса были ему нужны. Очень.

Рейн не сдержался:

— Что, так рветесь к власти, что готовы поддержать убийцу?

Рона повернула лицо к Рейну, он — к ней. Глаза у девушки были зелёные, как листва весной: светлые, будто даже с желтизной, но яркие.

Она процедила:

— Хватит скалиться, пёс. Я не против тебя и не с тобой, мы просто случайно выбрали бежать в одну сторону.

Рейн опешил: не от резкого тона, не от неожиданной перемены обращения — она называла его псом и сама думала о том же, что было у него в голове.

— Зачем тебе это? — спросил он, тоже отбрасывая вежливость. — Что даст должность главы гильдии? Ещё больше денег? Власть?

Рона опустила взгляд и более высоким голосом ответила:

— Покой. У-Дрисан обманул моего отца, и того обвинили в краже нашей казны, а потом выгнали. А ведь именно он должен был стать новым главой! Я столько лет смотрела, как он сидит за столом, пишет для гильдии одну бумагу за другой, всё что-то советует, предлагает, надеясь, что его восстановят, но… Отомстить у меня уже не получится, но мечты отца я осуществлю.

— А он сам..?

— Да, умер.

— А братья? Кузены? Дяди?

— Наша ветвь рода давно отделилась. Я была одна в семье, как и отец. Больше некому закончить дело, но девушку вряд ли выберут — я сама это знаю. А вы, король Рейн, несёте перемены. Я бы хотела отказаться и попросить чьей-нибудь защиты, но не у кого, да и не могу я, поэтому пришла заключить с вами сделку. Вы поможете мне, а я помогу вам.

Рейн вздохнул. Ещё одна девчонка, которой кто-то из Совета сделал больно. Ну и сколько их таких? «Вся Кирия», — он снова вздохнул.

— Ну так что, король Рейн, вы мне поможете? — Рона посмотрела на него, чуть склонив голову набок.

Было в этом взгляде что-то не от хитрый лисицы, а скорее от милого лисёнка, и Рейн не сдержал улыбки.

— Помогу, — коротко ответил он.

— Тогда тен, — девушка протянула ему ладошку.

— Тен, — Рейн кивнул и сжал руку Роны в ответ.

В детстве конфликт с торговцами казался вечным и таким правильным. И вдруг он стал заключать с ними сделки, которые могли помочь свергнуть Совет. Покупал их голоса в обмен на покровительство.

Девушка спустилась с подоконника и, стуча каблуками по каменному полу, пошла обратно в зал. Рейн только сейчас заметил, что два трупа убрали — он так увлекся девушкой, что потерял всякое внимание. Вернее, увлёкся сделкой.

Он так и сидел на подоконнике до конца часа, иногда встречаясь взглядами с выходящими. Рейн всё ждал, что кто-то из Совета подойдет к нему, начнёт угрожать, но так никто и не приблизился.

Напоследок король закурил и зашёл в зал прямо с зажжённой сигаретой. Его встретили напряженной тишиной и колючими взглядами. Из-за трупов, сказанных слов или курения? Он заволновался, не переиграл ли, но новая затяжка помогла вспомнить: что сделано, то сделано. Зато честно. Не как у этих тварей из Совета.

— Явился, — процедил О-Ренек негромко, но достаточно, чтобы его услышали другие советники и сам Рейн.

Тот не обращая внимания на взгляды, прошёл до середины зала, где сиротливо лежала брошенная куртка, и поднял ее. Оружие и корону убрали — плохой знак.

П-Арвил вышел в зал и заговорил:

— Уважаемые киры, час вы провели в обсуждении насущного вопроса, и теперь вам предстоит решить, кого поддержать: короля Рейна Л-Арджана или Совет. От этого зависит вся судьба Кирии, так делайте же выбор и сердцем, и разумом. Я попрошу тех, кто голосует за Совет, поднять вверх белую карточку, за короля Рейна — черную.

Трибуна, где сидели торговцы, дружно показала чёрные бумажные квадратики. Церковники, сидящие с другого края, мигом ответили белой карточкой. Остальные колебались.

— Ха, — Рейн услышал громкий возглас и увидел Д-Арвиля, избранного одним из тридцати от Инквизиции.

Он уверенным движением поднял Чёрный квадратик. Что, бывший хозяин решил показать псу сахарную косточку и приманить назад? Думал, тот останется благодарен и перегрызет глотку хозяину над хозяином? Перегрызёт, ещё как — обоим.

Чёрные и белые квадраты поочередно мелькали. Рейн попытался считать, но сбился.

— Уважаемы киры, минута подсчета.

Рейн сделал шаг в сторону и смерил расстояние до выхода, затем осмотрел витражные окна, оружие — попроще у стражей и более опасное и современное — у гвардейцев. Шанс сбежать был, но он больше походил на везение.

— Уважаемые киры, — П-Арвил обратился к Народному собранию, затем поочередно посмотрел на Рейна и на членов Совета. — С небольшим перевесом в три голоса поддержана инициатива короля. На следующей встрече будут подняты вопросы изменения структуры власти, роспуска Народного собрания и введения всеобщих выборов. Оно состоится на третий день, в субботу, если большинство не выберут новую дату.

Рейн повернулся к советникам.

— Да будет так, — холодно проговорил Я-Эльмон, впиваясь в него взглядом. Он перехватил трость, точно собирался ударить его, но с места не сдвинулся

— Да будет так, — повторил Рейн.

Сейчас, в этот момент, кажущийся таким хрупким, остались только король и Совет, один против пятерых. Отверженный ноториэс, влезший в авантюру и заканчивающий как революционер, против власти, десятками лет греющей свою чертову задницу на красивых креслах, обманывающей и наживающей богатства.

Теперь слова должны уступить действиям. У него оставалось всего два дня, чтобы перевернуть всю Кирию с ног на голову и показать, что настало новое время. О, это будут прекрасные два дня.





Глава 32. Последний день




Каждое окно в доме светилось. Шумно хлопали двери. По лестницам громко сбегали и поднимались. Голоса слышались отовсюду, то испуганные и нервные, то радостные и возбужденные.

Это был последний вечер перед настоящим делом. Все ниточки вдруг сошлись на одном дне, и стало ясно: пятница, самая середина осени, станет решающей.

Всю среду Совет просидел за переговорами. Один за другим вышли приказы о введении комендантского часа, о наделении гвардейцев и инквизиторов правом судить на месте и о запрете сборищ численностью более тридцати человек. Я-Эльмон выступил перед народом и поклялся, что требования будут услышаны, однако пока волнения продолжаются, в Кирии сохраняется и укрепляется военное положение.

Но Дети Аша не прекращали работать. Слова, сказанные королём, пронеслись по городу ураганом и подбили последние подпорки Совета. А новость о том, что пятерка призвала в Лиц отряд, который сдерживал ирийцев от постоянной борьбы за свободу и был известен особой жестокостью — настоящая новость, а не слух, — стала ещё одной искрой.

Город ответил возведением баррикад и новыми боями. И здесь-то и наступал тот момент, когда следовало взять дело в свои руки и довести его до конца: пустив кровь, согласившись на жертвы и кинув всё это к ногам Совета.

Запыхавшаяся Антония рассказывала:

— Советники Е-Мик, И-Ильман и О-Ренек укрылись в Доме Совета. Говорят, ирийский отряд прибудет уже в субботу и возьмёт город. В-Бреймон прячется в Чёрном доме, готовит инквизиторов, чтобы те убили зачинщиков. Я-Эльмон — в Северной Церкви, созывает церковные отряды, наделенные правом носить оружие. Он воззвал к великим и благородным родам, и те начали собирать верных им людей. Я не знаю, они все так защищены, что даже я не смогла подобраться ближе. Но завтра состоится настоящая бойня, это понятно всем.

Рейн ухмыльнулся. Скоро Совета не будет. А если Народное Собрание откажется самораспуститься, то захлебнется в собственной крови. Впрочем, это не так важно — главное, что ждало пятёрку советников.

— Отлично, — бросил Рейн, взбежал на второй этаж и нос к носу столкнулся с Киро и Коли, которых искал. — Что с порохом? — спросил он, не теряя времени.

— Тридцать бочек чёрного пороха готовы. Этого хватит, чтобы взорвать Дом Совета, повредить дворец и ещё в радиусе шестисот метров выбить окна, — Рейн довольно улыбнулся, но Киро покачал головой. — Но самое ближайшее, где мы смогли их заложить, это в подвале одной конторы, где сдавали помещение. Слишком много гвардейцев, полицейских и обычных людей, нам было не подобраться ближе.

— На какой улице?

— На Дымной.

Рейн потер подбородок. Дымную от Дома Совета отделяло метров пятьсот. Слишком большое расстояние, пороха не хватит, чтобы разрушить нужное здание, но пострадают другие. Ещё и Совет разбрёлся по разным углам и окружил себя охраной, да так, что даже крыса не могла прошмыгнуть.

Черт возьми! Времени не оставалось, а план рушился по кусочкам. Если завтра искры не превратятся в костер, то заново зажечь поленья уже не получится — они станут трухой.

— Киро, твоей магии хватит, чтобы спалить Дом Совета? Что для этого нужно?

Парень провёл рукой по волосам и присвистнул:

— Если бы внутри было несколько бочек пороха. Или много дерева. Даже камень сдаётся огню, но требуется топливо и время.

— А Чёрный дом? Мне казалось, тебе легко это далось?

Киро качнул головой:

— Ты просил поджечь только левую часть здания. Она окружена деревьями — горели скорее они.

Коли сделал шаг вперёд.

— Я бы мог занести бочку пороха внутрь. Если в этот самый момент поджечь её…

— Нет! — воскликнул Киро. — Дом Совета окружен гвардейцами. Тебя расстреляют быстрее, чем ты приблизишься. Да ещё и с бочкой, не смеши!

— Опять вам нужна помощь? — крикнула из другого конца коридора Адайн, вышедшая из комнаты. — Ладно, мне есть что предложить. Рейн, спустимся вниз?

Девушка улыбалась привычной лукавой улыбкой, смотрела твёрдо и решительно, но как будто в ней что-то изменилось. Рейн ещё не понимал что, но знал, эта перемена ему не нравится.

— Хорошо, — кивнул он.

В гостиной Адайн уселась на скамейку и стала водить пальцем по узору покрывала, перекинутого через сиденье. Рейн опустился в кресло у окна, затем снова встал и открыл раму. Ветер пронёсся по комнате, вздымая разбросанные листы бумаги: планы домов, вырезки из Основного Закона, газетные статьи.

— Ты что-то узнала от Детей Аша?

— Только то, что они — трусливые куски дерьма, но ты сам это знаешь.

Рейн усмехнулся. Да уж. Дети отлично знали, как агитировать, но дальше слов у них дело не заходило, строили громоздкие планы, которые не могли быть осуществлены, делились и без того известными «секретами». От них было пользы не больше, чем от уличного бродяжки, готового подхватить любую идею, если за неё пообещают кирин.

— Нам нужно убить пятерку, так? И ещё уничтожить Дом Совета? Трое — уже там. Если твоя часть сработает, до Чёрного дома ты доберёшься сам. Остаётся лишь Я-Эльмон. Я смогу привести отца в Дом Совета, и мы убьём и его, и остальных.

— Как ты это сделаешь? И как ты предлагаешь уничтожить Дом, если порох далеко, а сил Киро недостаточно?

— Киро сможет, я знаю. Ему просто требуется время и топливо, ты сам слышал. Это всё я. Растениями можно удерживать, а ещё они хорошо горят. Мы поговорили с Олвией о магии, — на лице Адайн появилась кривая ухмылка, совсем как у Кая. — Она оказалась права, я могла стать сильнее, но не хотела этого — не видела нужды. Однако подруга открыла мне глаза. Тогда, сразу после Кая, я ни одного дня не позволила себе сидеть. Я кое-чему научилась, и я это сделаю, даже если ты не согласишься.

— Адайн, — медленно начал Рейн. Ему казалось, что девушка не в себе. Она с яростью продолжила:

— Олвия была права, мне не хватало знаний. Когда растёшь в Канаве, но до чтения умных книжек. У нас был один девиз — выживай! Но я ведь упрямая. Я лоб расшибу, а найду или сделаю. И я нашла, а теперь буду делать.

Рейн закрыл окно и сел на скамейку рядом с Адайн. Он ведь когда-то подумал, что все они — этот Крысиный Совет — стали кирпичиками его дома под крышей из красной черепицы. И вот кто-то посмел обрушить часть фундамента, и он с такой силой устремился в погоню, что забыл, что оставшуюся часть нужно подлатать.

Решил, что ему пришлось хуже всех, но другие могли посоревноваться с ним. Адайн столкнулась с предательством, узнала пытки Чёрного дома, потеряла любимого, нашла родителей, которые оказались чудовищами — и ни к кому не пришла даже за самым крошечным словом поддержки. Всё также прямо держала спину, улыбалась, но сейчас — по глазам, по голосу Рейн увидел, как отчаянно она искала, чем бы заткнуть дыру в сердце.

— Давай всё обдумаем, — начал он как можно более мягким голосом. — Расскажи, что ты придумала?

После быстрого сбивчивого объяснения Адайн он тяжело выдохнул и провёл рукой по лицу. Сумасшедшая! Да, план хороший, даже больше того — единственный, который они могли осуществить. И в нём не было лишних жертв — только Совет. Но всё равно это был такой неправильный, безумно неправильный план.

— Нет, — твёрдо сказал Рейн. — А если ты не успеешь? Что тогда?

— А ты не решай за меня, ноториэс!

Адайн воскликнула это с прежней интонацией, с сердитым видом, как раньше, когда они спорили в «Трёх желудях». Будто не было всех этих планов и революций, а обсуждали они на самом дел поход в «Певчую птицу». Но вот девушка вздохнула и сделалась непривычно спокойной и тихой.

— Я знаю, что могу не успеть, но… Я просто не вижу своего будущего, понимаешь? А у других оно есть, и я готова постараться, чтобы дать шанс на него.

— Это из-за Кая? — тихо спросил Рейн.

Девушка развернулась и, неожиданно обхватив его лицо ладонями, приблизилась, словно для поцелуя.

— Ты знаешь, кто я? И кем мне быть? У меня нет этих ответов. Вернуться в Канаву? Зажить как дочь из рода Я? От первого уже устала, а второе никогда не станет моим. Мы ведь начинали, потому что хотели побороться за себя, помнишь? Только я ничего не хотела себе, но мне было важно, чтобы другие не повторяли мою судьбу. И вот он — этот самый шанс. Без моих родителей и Совета миру станет легче. Это не точно, но я верю. А там ты подхватишь, не дашь Кирии вернуться к тому, что было. Поэтому мой риск стоит того.

Адайн отпустила лицо Рейна и улыбнулась.

— Я ведь дочь своих родителей. Фанатизма во мне с лихвой хватает, чему ты удивляешься?

— Я не могу позволить тебе так рисковать, — Адайн ответила насмешливым взглядом. — Да когда я буду на той стороне, Кай мне голову свернёт, если я отпущу тебя!

— А не отпустишь, сверну я! Знаешь, Кай напоследок просил меня беречь себя. Только он забыл, что я этого не умею, совсем не умею. И я не прошу твоего разрешения. Мне не важно, король ты или хоть сам бог. Я знаю, как надо, и я это сделаю.

— Дура ты, — сказал Рейн, но без злости. — Ты делаешь ошибку.

После сегодняшних слов Адайн он впервые увидел, что у них есть немало схожего. И он бы также пошёл на всё, чтобы осуществить свой план — безумную мечту, сотканную из желания мстить и желания сделать лучше. Но ведь в этом и дело! Он был готов на многое, на любую жертву, сделал бы всё сам, и не надо другим рисковать собой!

«Ты не один», — ехидный голосок как будто принадлежал кому-то другому, точно это говорил Аст, по-прежнему стоявший плечом к плечу.

— Ноториэс чертов! — с чувством воскликнула Адайн.

— Бродяжка сумасшедшая!

— Лучше комплимента я от тебя не слышала.

— А ты никогда не была так прозорлива.

Рейн и Адайн улыбнулись друг другу — наверное, впервые настолько теплой улыбкой.

— Я буду думать, как нам выманить Я-Эльмона и уничтожить пятерку без такого риска, ясно?

— Ясно, ясно, — фыркнула Адайн. — Ничего ты не придумаешь лучше.

— Я не могу позволить тебе так рисковать.

— А себе позволяешь! У нас не меньше поводов для этой революции. Мы задумали её раньше, чем ты.

Адайн поднялась.

— Так что помолчи, ноториэс чертов. Делай своё дело — а я сделаю своё. Это ты береги себя, тебе костры тушить.

— Нет уж, — буркнул Рейн, чувствуя злобу на всё и сразу.

Не хотел он отпускать Адайн. Она предложила неправильный, чертовски неправильный план, а ведь это ему суждено расквитаться с Советом. Это он должен рисковать. Не другие.

А «костры тушить» он не хотел. Ему был нужен хаос, чтобы свергнуть Совет и распустить Народное Собрание. А там пусть другие делают шаг вперёд, те умники, которые громко кричат о свободе и равенстве — вот и пора им подумать, как их достичь.

Рейн встал и аккуратно, словно боялся Адайн, приобнял её. Девушка шумно вздохнула. Пока они так стояли, она произнесла:

— Помнишь, ещё летом, когда мы шли среди полей, я сказала, что в тебе есть огонь, если ты захочешь, сам зажжёшь многих? Так сделай это. И мне не мешай. Только вот кому-то гореть, а кому-то светить.

Рейн держал Адайн в руках, и она казалась до того живой, что становилось страшно — будто мотылёк нарочно подлетал к огню, не боясь опалить крылья. Он чувствовал, что не сможет её уберечь, она просто не позволит удержать себя, и от этого становилось физически больно. Он не мог потерять ещё одного человека.

Отстранившись, девушка бросила:

— Поговори с Эль, — и решительным шагом вышла из комнаты.

Рейн, провожая её тяжёлым взглядом, вспомнил ту бешеную девчонку с яростными глазами, которая выскочила на него из шкафа. Такой она и осталась. Разве что сейчас у этой девчонки волосы были покороче да спину она держала ещё более прямо.

Рейн простоял так с минуту, пялясь в коридор, и с тяжёлым сердцем пошёл по дому, выискивая Эль. Поговорить с ней, значит. Ещё одна безумная, которая что-то задумала — то, что ему явно не понравится.

В последнее время Эль всё реже приходила сюда. То ли боялась, что кто-то увидит её, то ли просто не хотела.

Голосок девушки доносился из приоткрытой двери:

— Они не должны были так говорить! — уверенно воскликнула она.

Анрейк ответил ей:

— Как родители — да, не должны. Но всегда они в первую очередь были инквизиторами.

Щеночек подрос и уже превратился в молодого пса. Он вернулся к семье, как велел Рейн, и, словно опытный интриган, начал рассказывать о том, как инквизиторы бросили его раненого после отказа убить короля. Семья осталась не в восторге от его выбора стороны, но честь велела им выступить против В-Бреймона. Хрупкий мир был достигнут после согласия повысить парня до главного инквизитора. Этот маленький спектакль оказался довольно простым и быстрым, но важным для задуманного на завтра.

Рейн, не касаясь двери, боком протиснулся в комнату и замер напротив Эль и Анрейка, сидящих на подоконнике. Парень воскликнул:

— Рейн, я хотел поговорить с тобой!

— Позже. Иди пока.

Эль явно напряглась. Анрейк помедлил, кивнул и вышел.

Рейн сел на его место на подоконнике — в пустой комнате с обшарпанными стенами совсем не было мебели.

— Что-то ещё случилось? — беспокойно спросила Эль.

— Да, бунт превращается в революцию, если ты не заметила.

Эль ответила сердитым взглядом и упрямо задрала подбородок, как всегда делала перед тем, как он слышал что-то не нравящееся ему.

— Об этом я и хотела поговорить! — девушка закачала ногой вперёд-назад. — Рейн, ты ведь знаешь, что недостаточно убить членов Совета и распустить Народное Собрание. Оставшиеся не дадут прийти новой власти.

— Ну, — поторопил Рейн.

— В Ре-Эсте зреет заговор. Несколько великих и благородных родов объединились, чтобы свергнуть Совет, пока тот слаб.

Черт возьми! Хотелось грязно выругаться. Не стоило ждать, что эта кучка киров собиралась прийти к власти, чтобы сделать Кирию лучше — очередные ублюдки, которые буду врать и отбирать. А значит, новые враги, ещё больше жертв.

Эль добавила тихо, совсем шепотом:

— И я должна убить их.

— Что ты должна?

Рейн выпучил глаза. Наверное, ему послышалось.

— Убить их, — так же тихо ответила девушка, затем заговорила уже увереннее. — Ты ведь понимаешь, что народу не передадут власть. Это будет ещё одна версия Совета.

— Подожди, откуда ты знаешь?

— Мы участвуем в заговоре.

— Чего? — Рейн отшатнулся от Эль

Девушка начала торопливо оправдываться:

— Мы влились в общество, как ты и просил, только некоторые всё равно знали, кто мы на самом деле. Что Дар — сын У-Дрисана и хочет мстить, что я тоже настрадалась от отца. А оба они — в Совете. Этот заговор зрел с самых первых дней волнений. К нам с визитом пришёл кир Е-Мон, из судей, начал расспрашивать о прошлом, о замыслах, потом осторожно поделился «слухами», которые ходят в обществе. Весь этот визит казался таким странным, и было видно, Е-Мон что-то замышляет. Мы сделали вид, что эти слухи нам нравятся, и тогда он рассказал, что происходит. Мне ничего не оставалось, кроме как поддержать его, ведь это угроза для нас.

— Почему ты раньше не сказала?!

— Нас не сразу посвятили в детали. Я ждала, когда узнаю больше. И, — девушка скромно отвела взгляд. — я размышляла, как мне остановить заговор. Я смогу это сделать!

Рейн провёл рукой по лицу и резко выдохнул. Во имя Яра! Почему сегодня все сошли с ума? Или они всегда были такими? Убьёт она. Ага. Этот милый котёнок решил вспомнить про коготки, да забыл, что ещё даже мяукать толком не научился.

— Ну давай, — Рейн ухмыльнулся. — расскажи мне, что ты там задумала.

Девушка повернулась к нему лицом, и на секунду они коснулись друг друга коленками. Эль сразу отодвинулась к стене, помолчала, а затем, яростно, с нажимом, рассказала. И это был ещё один неправильный, чертовски неправильный план.

— Ты сдурела? — Рейн уже не сдерживал ярости. — Просто убить толпу народу, серьёзно? Как ты до этого додумалась?

Он ожидал, что Эль вот-вот опустит глаза, что руки у неё дрогнут, но она выдержала его взгляд и ответила неожиданно спокойным голосом

— А скольких убил ты, Рейн? И разве не продолжаешь убивать? Ты говорил, что не будешь жалеть приспешников Совета, но что изменилось сейчас? Или ты жалеешь меня?

— Эль, ты слышишь себя?

— А ты меня, Рейн? Когда ты слушал других по-настоящему? Не делая своих выводов, а пытаясь встать на место говорящего? Я почти двадцать лет считала себя дочерью главы Церкви, и я знаю высшее общество лучше, гораздо лучше тебя. Там люди продаются, как товар, а за наживу каждый готов перегрызть глотку другому. И если это самое общество замыслило заговор, я пойду на всё, чтобы остановить его!

Рейн представил клеймо ноториэса на милом личике Эль, как волнистые линии переплетаются подобно змеям и тянутся от скулы до подбородка. Нет, она не пойдёт на это. Заговорщиков нужно остановить, но не ей.

Эль всё не сдавалась:

— Рейн! Мне всегда рисовали мир чёрно-белым. Яр — хороший, Аш — плохой. Слушать демона — однозначный грех, терпеть — всегда добродетель. В Таре — только плохие люди, в Ре-Эсте — хорошие. Церковь — права, все остальные — нет. Но ведь мир не такой. Вспомни, как выглядит палитра, когда что-то рисуешь. Чистых оттенков сложно добиться, всегда получаются полутона.

Рейн молчал. Конечно, Эль была права, он знал это и не собирался спорить. Мир на самом деле серый, такой же как сам Рейн: то ли о лучшем будущем мечтает, то ли о мести, то ли защищает, то ли убивает — чёрное мешалось с белым и проявлялось по-разному, в зависимости от смотрящего.

Но так хотелось, чтобы хоть кто-то был не таким. Ни чёрным, ни серым, а белым и чистым. Если бы. Та милая добрая девчонка не могла, да и не хотела быть такой для всех. И он ведь сам добавил чёрных красок в её жизнь.

— Я так долго боялась даже слово лишнее сказать. Мне было страшно. Но потом ты начал учить меня, и слов как-то становилось всё больше и больше, пока они не вырвались наружу. Только мне всё равно страшно. Уже от другого: неужели я так искала себя, чтобы найти внутри убийцу? И я им и буду, если делить мир на чёрное и белое. Но как же оттенки? Я не хочу оставаться в стороне, и я готова действовать. Как все вы.

«Дура!» — Рейн со злостью вынес вердикт. Выдумала тут, наговорила! Она не знает, как это — убивать. Начиталась своих книжек, где великий герой уничтожал злодея и становился ещё большим молодцом, но в жизни это так не работало. Есть только ты, труп под ногами да кровь на руках. И сколько их не мой, уже не отмыться.

— Так что же, Рейн, ты боишься ещё нескольких жертв? Даже если это самые гнилые люди на свете? Они замыслили заговор, и я могу его остановить. Я больше не боюсь показаться грубой или жестокой. Ты знаешь, что я хочу сделать, и мне важно, что ты обо мне будешь думать, поэтому я делюсь, но это решённый вопрос. У нас всё готово.

— У нас, — процедил Рейн.

Если бы это касалось Дара и Эль, он бы ударил мужчину, не раздумывая. Но речь шла ещё и про Адайн.

— Да! Кай хотел, чтобы место в высших кругах осталось за мной, и я удержала его. Для чего, как ты думаешь? Следить за отцом? Нет! Он бы поддержал это план!

— Не говори про Кая, — ледяным голосом ответил Рейн. — Ты не знаешь его.

— Знаю. И тебя знаю — ты опять решаешь за других, готовый взвалить на себя целую гору ответственности. А меня больше не надо защищать. Я также уверена, как и ты, и теперь знаю, что раз уж меня подкинули в Ре-Эст, и я увидела его истинное лицо, мне в это лицо и посмотреть последней.

Эль тяжело вздохнула и вдруг положила голову ему на плечо.

— Ну же, Рейн. Почему я не могу стать частью плана? Если посмотреть с чёрно-белой стороны, мы неправы. А если с полутонов, то мы — те, кто верит, что делает как лучше. Я ведь знаю, что у всех нас есть не только обиды на родителей, на судьбу, жажда мести — вера тоже. Та, самая наивная и глупая даже, пожалуй, но я горжусь этой верой. Я больше не боюсь рискнуть, чтобы попробовать сделать что-то стоящее.

— А стоящее ли? — тихо спросил Рейн.

Эль подняла голову и улыбнулась ему.

— Конечно. Оно будет стоящим, если мы дойдём до конца.

До конца, да… И это он-то — инквизиторский пёс, ноториэс — решил поиграть в бога и выбрать, кому жить, а кому умирать, и какой дорогой идти Кирии. И втянул так многих в этот хаос. Рейн провёл рукой по волосам и ухмыльнулся сам себе: «Да, и что?»

— Ладно, — решительно ответил он. — Мы обсудим это через пару часов. Мне надо обдумать план, он слишком рискован для тебя.

Эль, задрав подбородок, сердито начала:

— Я…

Но Рейн уже спрыгнул с подоконника и вышел из комнаты. Так и хотелось по-детски воскликнуть: «Нет я!» Но он вдруг почувствовал, что план никак не собирается воедино — слишком уж в нём много кусочков для него одного.

Рейн прошёл по коридору. За дверью слышались яростные голоса Адайн и Антонии, спорящих, как выманить Я-Эльмона. Внизу громко хлопнула дверь, затем донеслась ругань Киро.

Рейн вернулся в гостиную, на голос Анрейка.

— А вот теперь поговорим, — сказал, тяжело вздыхая.

Рядом с инквизитором сидела Ката. За десять дней Рейн видел её всего пару раз. Девушка словно начала прятаться ото всех, а про случившееся коротко сказала: «Вир мёртв». Рейн догадывался, насколько тяжело ей это далось, попытался расспросить, но она просто ускользнула. И вышла Ката, только когда появился Анрейк.

— Если это подождёт, сначала я бы хотела поговорить с тобой, Рейн, — голос южанки был непривычно тихим, а сама она, сидя на подоконнике, прижималась к стене, точно пыталась слиться — так она вела себя, когда они сидели в «Трёх желудях», и рядом появлялся кто-то посторонний.

Рейн вздохнул. Лишь бы не ещё одна, вдруг решившая изобразить из себя воина!

— Да, давай поговорим, — он опустился в кресло у окна и развернул его к девушке.

— Анрейк, пожалуйста, — попросила Ката.

Парень послушно встал и улыбнулся напоследок:

— В понедельник, в полдень.

— Спасибо, — Ката улыбнулась в ответ.

Анрейк вышел, прикрыв за собой дверь — такую хлипкую, что голоса всё равно были слышны по ту сторону.

— Что в понедельник, в полдень? — насторожился Рейн.

— Корабль.

— Корабль?

— Я уплываю, Рейн. Из-за военного положения гавань закрыли, но многие ждут, что в понедельник его снимут, и уже начали продавать билеты.

Рейн потёр клеймо. Ждут. Военное положение будет снято, если завтра он избавится от Совета, а в субботу распустит Народное Собрание. Люди ещё не знали, изменится что-то или нет, но уже лелеяли надежду.

— Анрейк достал для меня билет.

— Почему сейчас? Ты же столько лет жила в Лице!

Ката передвинулась на край подоконника и наклонилась к Рейну.

— А разве это жизнь была? Ты не знаешь, сколько всего мне пришлось пережить в Эрнодамме, Орно и Лице. Я хочу уехать из Кирии совсем.

Рейн кивнул. Он понимал желание Каты, но принять оказалось куда сложнее, чем понять. Она была частью их странной «семьи», и начинали они тоже вместе.

— Хорошо, — Рейн снова кивнул. — Если тебе нужна моя помощь, скажи.

— Уже хватило, спасибо! — с горечью откликнулась девушка, снова прижимаясь к стене.

— Ката, что случилось?

Она вздохнула, покачивая головой:

— Ничего. Я сама сказала, что Вир мне поверит. Это «спасибо» только себе.

— А он…

Рейн сделал паузу, не зная, стоит ли пытаться разговорить девушку, или она хочет промолчать. Потом он вспомнил, как Ката заволновалась, когда они пришли в «Лес», а Кай начал расспрашивать о её прошлом. Тогда она объяснила ему: «Скажи — и прогонишь любой кошмар». Теперь его черед рассеять страх.

— Он не поверил тебе?

— Поверил сначала. Там был В-Бреймон, Вир даже перед ним защитил меня. Пока я не попробовала убить. Не вышло, и тогда стало не до доверия.

Ката потёрла запястье, и Рейн, приглядевшись, увидел синяки, вившиеся вокруг него подобно браслету. Они уже совсем посветлели, но было ясно: хватали за руки, много и с силой.

Рейн сжал зубы. Вот что происходило, когда начинали рисковать те, кто не должен.

— Да, стало не до доверия, — повторила Ката. — Вир мне напомнил, кто я. Даже киринов отсыпал.

Сначала Рейн не понял.

А затем понял. И отвернулся, ещё сильнее сжимая челюсти.

Ката издала смешок:

— Рейн, ты говоришь, что знаешь настоящую жизнь, ту, что вне дворцов и особняков, но почему тебе так неприятно слышать о ней?

Рейн заставил себя снова посмотреть на Кату. Это из-за него. Это он думал только о чертовом Совете и позволил другому пойти за Виром. И вот результат, и казался он хуже всех трупов, скопившихся на его счету.

— Прости меня. Ты не должна была туда идти. Я знаю, что это я…

— Не надо, Рейн! — тихонько воскликнула Ката. — Я должна была туда пойти и встретиться с Виром. Просто… Скажи мне, зачем это было?

— Вир же предатель!

Ката тяжело вздохнула.

— Я о другом. Тогда скажи, почему, как ты думаешь, Вир предал нас, а меня… — она не договорила.

Рейн растерялся, чувствуя себя глупым мальчишкой, которого учитель оставил после урока, чтобы отчитать.

— Он был помешан на идее мести.

— Он оправдывался, что у него нет демона, который подскажет, как правильно. Скажи мне честно, ты также говорил себе?

— Да, — признался он.

— А теперь ответь, что будет дальше? Ты уничтожишь Совет, распустишь Народное Собрание — месть готова. Начнётся хаос, про который говорил Вир ещё тогда, и кто-то новый возьмёт свой шанс, кто окажется сильнее и хитрее. И что же получается? Как и было задумано, человек без демона совершит свою месть, пустив хаос.

Рейн вздрогнул. Он ведь не был как Вир!

Ответ нашёлся сам: «Пока не был».

— Я…

Ката перебила его:

— Рейн, я не сравниваю вас. Я верю в тебя, правда. Я знаю, что на самом деле ты хочешь лучшего и стараешься бороться за всех нас.

Девушка спустилась с подоконника и дотронулась до его предплечья.

— Несмотря на всё жертвы. Только я слышала, что ты говоришь. И если завтра ты сделаешь всё, что задумал, но закончишь на этом свою борьбу — это будет не борьбой, а поражением. Ты ничего не получишь, кроме десятков трупов. Подумай, что дальше, прошу. Я ведь шла к Виру не для того, чтобы помочь тебе отомстить за демона и за Кая, а чтобы сделать шаг к тому, к чему мы стремились в начале.

Ката отступила в сторону.

— Я поступила, как должна была, но больше не хочу бороться. Это не моя борьба.

— Во имя Яра, Ката… — начал Рейн и не закончил.

Он и правда чувствовал себя мальчишкой перед строгим учителем. Нет, даже не так. Перед матерью, которая увидела сбитые в кровь кулаки и начала объяснить, что хорошо, а что плохо. И обычно родители оказывались правы — это до детей истина доходила лишь спустя годы.

Он не хотел быть таким непонимающим ребёнком, но не мог согласиться: да, ему начинать и ему же заканчивать, тушить костры, строить мир — как бы это не называлось. Нет. Не ноториэсу.

«Да, и что?» — опять вспомнился тот вызов, который он так часто бросал окружающим. Раньше пытался доказать, что такой же, что не хуже, что тоже всего достоин. А как это «достоинство» понадобилось для чего-то хорошего, сразу согласился на прозвище ноториэса.

Рейн залился краской, скрестил руки на груди и впервые не опустил, поддавшись опасному жесту.

А может правда, всё это — тоже ему?

И, может, оправдываться отсутствием Аста тоже хватит? Тот сказал, что всегда будет внутри. А Рейн и сам ведь знал, что демоны были не другим человеком, а своим же сердцем, душой, сознанием, но в обличье и с голосом. И что бы не сделал Совет, это ведь не могло лишить его души по-настоящему.

Рейну показалось, что чья-то рука коснулась его плеча, он быстро обернулся, но рядом никого не было

— Я слышала, что задумали Адайн и Эль. Ты согласен с ними?

— Я уже не знаю, — признался Рейн. — Ты же видишь, к чему приводит риск! И для них это может стоить жизни. Ведь есть я, чтобы рисковать. Я умею, это всегда было моей работой. Я не хочу подставлять других. Но и один не справлюсь — просто не успею всё и сразу. Ты права, как же ты права! — с чувством воскликнул Рейн и провёл рукой по лицу, тяжело выдыхая. — Если я не закончу, — по-настоящему не закончу — немногого мои начинания будут стоить. Новая Кирия — вот главная месть Совету и всем лицемерным ублюдкам и лжецам. Один я не смогу этого.

— … Но так боишься за них, — Ката закончила вместо него. — Или просто не умеешь доверять по-настоящему? Рейн, в Кирии часто говорят, что люди и демоны привязаны чёрными нитями. А у нас дома чаще вспоминают другие — красные, которые тянутся от человека к человеку и ведут их друг к другу. Всё произошедшее стало красными нитями, связавшими нас. Не надо их разрывать.

Рейн сжал ладонь Каты и улыбнулся. Он вспомнил, как сказал: «Революция — это я». Но это было не так. Революцией стали все они. Девушка, верящая до последнего. Отчаянная бродяжка с Восьмой. Девчонка, что искала своё имя. Упрямый мальчишка, который не бежал, а бил. И ноториэс, живущий местью и наивной мечтой.

Это были такие неровные кирпичики, разного размера, цвета, но вместе они стали самым крепким фундаментом дома под крышей из красной черепицы. И даже если сегодня последний день, когда этот дом существует, пусть так — главное, что когда-то он был построен.





Глава 33. Зима




Эль и Адайн стояли в гостиной напротив друг друга. Обе чувствовали, что надо что-то сказать, но не знали что — это ведь могло быть прощанием.

— На, — подруга протянула бутылку из-под вина.

— Это? — Эль растерялась.

— Что, не возьмёшь? — Адайн начала опускать бутылку, и девушка сразу потянулась за ней.

— Я ждала маленький флакончик.

— Как в книгах, да? — ухмыльнулся Леми. — А тут такой подарок!

Эта бутылка словно выбила землю из-под ног. Ещё вчера — да и позавчера, и даже неделю назад — план казался таким простым и правильным. Одна капля — заговор остановлен. Как будто и вовсе другой стал убийцей.

Но так было нельзя ни говорить, ни думать. Это только её решение, и к нему не подталкивал никто — скорее наоборот. Эль уже не понимала, что ей нужно больше: по-настоящему внести вклад в революцию, бросить вызов всей этой знати или просто поквитаться за старые обиды. А может, важным было всё и сразу, и боги так переплели судьбы, чтобы она выполнила каждое дело?

Да нет. Боги так не могли поступить. Убийство было нарушением пятого завета.

— Ну, вроде боги никогда не были особо добры, — заметил Леми, качнувшись с носка на пятку. — или мы не тот мир видели?

Эль со вздохом спросила:

— Это точно сработает?

А ещё у пятой заповеди было окончание, которое трактовали по-разному. «И не бери ты больше, чем можешь вынести». Эль напомнила себе, что решение принято: она остановит заговор и всё вынесет, что бы не потребовалось. Эта та трусливая девчонка, которая вздрагивала от каждого взмаха руки отца, не могла. И она уже в прошлом.

— Ты хочешь знать, проверяла ли я?

— Да.

— Сработает. Я своими руками вырастила целую клумбу сирии, выжала весь сок и дала на пробу.

— Кому? — Эль дрогнула.

— Скажем так, одному плохому человеку, — Адайн со вздохом опустила взгляд. — Не спрашивай, просто поверь, что это одно из самых ядовитых растений. Тут с лихвой хватит на всех заговорщиков. Слава великому Яру, что моя подруга Олвия так умна и поделилась знаниями, — на лице появилась ухмылка — Кай и Рейн ухмылялись также.

— Она придёт, — пообещала Эль.

— Но я сама хотела сделать это! Это было моим делом! — Адайн недовольно скривилась. — Но ты права, мы не спорим, у кого будет больше жертв — мы просто делаем своё.

«Я бы победила», — поняла Эль, бледнея. Хотелось закрыться в своей комнате и обложиться красками, кистями и бумагой — это всегда помогало убежать от страха. Но ведь нельзя прятаться от него всю жизнь.

— Будь осторожна, ладно? — попросила Адайн и протянула ещё одну бутылочку — совсем маленькую, на ладони уместится. — Это если что-то случится.

— Спасибо. И ты будь.

— Не умею, — подруга широко улыбнулась.

Девушки молча переглядывались, не решаясь ни разойтись, ни сказать что-то.

— Снег идёт, — выдавила Адайн.

Эль повернулась к окну. Свет побелел, летела мелкая крошка снега, которая, едва коснувшись земли, тут же таяла. Самая ужасная погода. Эль любила зиму со всеми её холодами и метелями — из-за них и любила, — но только не грязную осень с обманчивым первым снегом.

— Вовремя, — Эль кивнула.

В Кирии праздник зимы отмечали в середине осени. Ходило поверье: если в этот день выпал снег, то год будет удачным.

— Не люблю зиму, — в голосе Адайн послышался каприз.

— А мне нравится. Теплое лето каждый может любить, а зима — она не для всех. Зима… — Эль сделала паузу, подбирая нужное слово. — Более сильная.

Они снова посмотрели в глаза друг другу и одновременно кивнули:

— Нам пора, да? — спросила Эль.

— Конечно пора. Глупости уже болтаем.

Девушки рассмеялись, но как-то невесело, с надрывом, затем обнялись.

— Спасибо, что в детстве заняла моё место, — сказала Адайн со смешком.

— Спасибо, что была рядом и в Канаве, и в Ре-Эсте.

Адайн осталась, а Эль вышла из дома. Хотелось верить, что обе ещё встретятся в той гостиной. Снег ведь выпал вовремя, год будет хорошим для всех.

— У всех своё «хорошо», — тихо откликнулся Леми, понурив рыжую голову.





Ре-Эст всегда был отдельным королевством: со своими королями, знатью и нищими, особыми правилами и законами, иными традициями и взглядами. И пока весь Лиц трясся, поджидая ирийский отряд, или возводил баррикады, киры окружили свои дома охраной, а сами продолжили пировать.

Праздник зимы, независимо от дня недели, по всей Кирии встречали выступлениями, играми и шумными застольями. Ре-Эст не уступил своей любимой привычке, и уже с двенадцати многие дома были украшены огоньками и свечами, а гости подъезжали ко входу один за другим.

Ради очередного спектакля Дар и Эль сняли дом в самом сердце Ре-Эста. Ещё вчера он стоял пустой и тихий, а сегодня утром наполнился весёлым гомоном и шебуршанием.

Нанятые слуги прибрали и украсили комнаты, кухарки приготовили обед и целое море закусок — праздник зимы всегда отмечали с полудня и до позднего вечера, а сделать требовалось всё, чтобы задержать гостей до нужного часа.

Только одна традиция в Ре-Эсте прижилась от остальной части Лица: главный напиток хозяйка дома всегда готовила сама. И это было на руку, ведь Эль владела секретным ингредиентом.

Когда приготовления закончились, и появились первые гости, Дар, поглядывая на них с вальяжным видом, спросил:

— Это же последний приём? Мы оба выполнили свою часть сделки.

Эль шагнула к окну, у которого были расставлены маленькие свечки. Основной свет приглушили, и во всех комнатах царил полумрак.

— Да, — решительно кивнула девушка, на секунду очаровательно улыбнулась проходящему мимо гостю, и, спрятав улыбку, добавила: — Больше никакого Ре-Эста.

Эль не могла правильно оценить, какой смысл вкладывала в большей степени: то ли, что они не будут жить на севере города, то ли, что после сегодняшнего дня район изменится вместе со всем Лицем.

— Кир Я-Крейн, кира Я-Нол.

— Кира Ю-Дин.

Обменявшись поклонами с девушкой, которая сразу скользнула в зал к танцующим, Эль и Дар снова встали напротив друг друга.

— Значит, последняя сделка? — Дар улыбнулся.

Эль почувствовала тоску. Она привыкла к их договорам.

— К договорам, ага, к ним ли? — Леми ехидно ухмыльнулся.

— Видимо да, — Эль улыбнулась в ответ. — Но я ещё не расплатилась за твою помощь. Или это тот раз, который ты обещал помочь без всяких договорённостей?

Дар приподнял брови и удивился:

— Ты забыла, как мы ездили на благотворителей вечер к Ю-Динам? А ведь я был против. Вот моя помощь, ты использовала свой шанс.

Эль не знала, хочет она злиться на него или улыбаться. Вот всегда с ним так!

Дар, вздохнув, сказал непривычно мягким голосом:

— Я спишу с тебя все долги, только не наделай сегодня глупостей, хорошо? Я знаю, что ты уже приняла решение, и не буду пытаться переубедить, и помогу, как обещал, но… Я не хочу становиться вдовцом.

Эль начала краснеть, а на лице сама собой появилась улыбка. Если он действительно готов списать долги…

— Да ну нет, — откликнулся Леми, зевая. — Проходили уже, ты думала об этом, да ошиблась.

Дар почесал затылок и мечтательно улыбнулся:

— Хотя скорое наследство Я-Эльмона могло бы сильно улучшить мои дела.

Эль посмотрела на демона, нацепившего на лицо привычную лихую улыбку, и шагнула к Дару, так близко, что почувствовала его дыхание.

— Не дождёшься. Со мной ничего не случится. И за долги я расплачусь, сегодня же, ясно?

Дар тоже сделал шажок — уже совсем крошечный, ведь теснее некуда. В глазах плясали искорки смеха, но голос стал недовольным:

— Эгоистка, у меня ведь уже планы на наследство появились!

— Кир Я-Крейн, кира Я-Нол! — послышался знакомый голос.

Эль, краснея и злясь, отступила от Дара и кислой улыбкой, приседая меньше, чем полагалось, поприветствовала Нарана Е-Мона. Он стоял вместе с супругой Дьяной Е-Стир, и было в них что-то похожее: оба невысокие, худощавые и с одинаковой скользкой улыбкой.

— Чудесный праздник! — Е-Мон так и светился.

— Как красиво всё украшено! — поддакнула ему жена, разглядывая цветочные гирлянды, висящие под потолком, затем по-деловому спросила: — Сколько гостей вы позвали?

— Сорок человек, — холодно ответил Дар.

— Только своих, ясно, ясно. Нас, знаете ли, ещё звал кир О-Чевал, но у него должно было собраться не меньше двухсот человек, а мы не выносим шумных мероприятий.

Наран, улыбнувшись жене, обратился к Дару:

— Кир Я-Крейн, я хотел обсудить с вами наш благотворительный проект…

Благотворительный проект, значит! Вот как они называли заговор.

— О, конечно, кир Е-Мон, — тем же холодным голосом отозвался Крейн. — Прошу вас, давайте пройдём и обсудим это дело. Вы же знаете, что мы всем сердцем готовы помогать нуждающимся.

Мужчины прошли в курительную комнату. Дьяна подхватила Эль под руку и уверенно повела её по коридору, в следующий зал, точно была хозяйкой дома. Женщина весело щебетала:

— Ах, кира Я-Нол, Наран становится таким несносным на подобных встречах! Всё дела, дела, дела… Но мы-то знаем, что наши мужчины должны ими заниматься, чтобы нам с вами жилось спокойнее, — она заговорщицки подмигнула.

Все дела вёл Е-Мон, но Эль была уверена, что его жена играла в заговоре не меньшую роль, а может даже большую. Эти две скользкие рыбешки, воспользовавшись хаосом и сплетя интриги, собрали вокруг себя целый «косяк». И они-то и стали главной сегодняшней целью.

Леми, вздрогнув, протянул:

— Целью, так назовём? Ладно…

В следующей комнате небольшие группы, в основном из девушек и женщин, рассевшись в креслах и на диванчиках, весело болтали и смеялись. По краям стояли столы с угощениями. По комнате плыл запах апельсинов, корицы и гвоздики — их добавляли в зимнее вино, тот главный напиток, который варила хозяйка дома.

Е-Стир не отказала себе в удовольствии взять бокал. Эль посмотрела на него нервным взглядом, хотя знала, что пока бояться нечего — рано для решающего шага. Не здесь, не сейчас, когда заговорщики сидят бок о бок с обычными гостями, созванными для отвода глаз.

Она тоже потянулась за вином и с удовольствием вдохнула пряный запах, но так и не притронулась к напитку.

Среди сидящих девушка заметила Олвию. Пришла-таки. Ну да, подобная не откажется от очередной игры в подруг.

У-Крейн что-то говорила Тале Ю-Дин, а та с ошарашенным лицом сидела напротив и отодвигалась всё дальше, словно видела перед собой что-то мерзкое.

Эль прожигающим взглядом уставилась в спину Олвии, нахмурилась и сказала Дьяне:

— Извините, кира Е-Стир, я вынуждена вас оставить. Прошу, не держите меня зла, и примите самые искренние заверения в дружбе.

Даже не взглянув на женщину, Эль легко сжала её руку и направилась к девушкам.

Она резко опустила руку на плечо У-Крейн, но та даже не дрогнула, а медленно, с достоинством повернулась, изображая мягкую улыбку.

— Кира Олвия, как же я рада, что вы откликнулись на наше приглашение.

Эль села рядом с ней и так подтолкнула в сторону, что та пошатнулась. Верхняя губа наёмницы дрогнула, казалось, с губ вот-вот сорвётся резкое словечко, но девушка быстро вернула на лицо улыбку:

— Ну конечно же, кира Эль, как я могла пропустить такой праздник! Я всегда так жду первого снега, и для меня счастье встречать его вместе с подругой.

— Я восхищена вашим мужеством. Пережить смерть горячо любимого отца, потерять место главы гильдии… А вы по-прежнему улыбаетесь нам!

— Отца уже не вернуть, это верно, но позвольте заметить, кира Эль, что место главы гильдии будет принадлежать Дериту. Отец готовил его, и он заслуживает этого. Я помогу ему, — Олвия повернулась единственным глазом, и во взгляде была непоколебимая уверенность.

Эль знала, как та могла «помочь».

— Кира У-Крейн, — начала Тала. — Главой гильдии представители рода Ю становились чаще. Многие поддерживают нас и в этот раз.

У-Крейн опустила руку так, чтобы её не было видно. Тала быстро побледнела и потёрла область сердца. Уже тише она добавила:

— Мой отец будет голосовать за Ю-Мей.

— За неё? — насмешливо переспросила Олвия. — За девушку? Раз уж у нас женская компания, то будем честны: никто не признаёт нас равными. Нашу силу не замечают, даже если она превосходит мужскую, — Олвия тихо рассмеялась. — Нас могут признать только за чисто женские умения или за преступные таланты — в Канаве люди более равны. Уж я-то знаю, поверьте мне, — Олвия улыбнулась, и впервые её улыбка показалась грустной.

Тала, продолжая потирать сердце, сказала:

— Каждый получает то, что он заслуживает.

«Не подначивай!» — взмолилась Эль.

— Знаете, кира У-Крейн, мы с моим братом Лансом учились в рьёрданской школе, куда принимают и девушек, и юношей. Нам давали одинаковые знания, даже военную подготовку! Я была лучшим стрелком, и это никто не смел оспорить, и что, что я девушка? Ох этот Рьёрд со своими традициями!

— Да, удивительные традиции, — процедила Олвия. — Но я вас заверяю: будет по-нашему. Кира Эль, кира Ю-Дин, разрешите попрощаться, мне надо найти моего брата.

— Мы ещё увидимся, кира Олвия, — ответила Эль. Это была не просьба, не вопрос — угроза, но прикрытая улыбкой.

Она почувствовала соблазн опрокинуть на платье У-Крейн бокал зимнего вина, но сиюминутное желание слишком дорого стоило. Девушка могла уйти, не дождавшись вечернего подарка, или рассердиться и одним движением кисти остановить сердце.

Эль посмотрела в спину Олвии, как та вышла уверенной походкой. Ничего, не долго ей верить, что «будет по-нашему».

После обеда гости разбрелись по комнатам на отдых, затем снова собрались в большом зале для танцев и игр. Трое музыкантов наигрывали бодрую, стучащую мелодию. Со всех сторон слышались весёлые, но уже усталые голоса.

Эль вздохнула. Пора кончать.

Сжать горло той девчонке из прошлого, которая всё боялась своего голоса. Отдать ей место другой — той, что посмелее. Более уверенной и громкой. Не просто была такой — научилась этому.

Эль оглядела гостей.

А ещё та новая девчонка была более жестокой. Она больше не боялась сделать другим больно, если те обижали её или её близких. Даже если цена этому «больно» — чужая жизнь.

— Это революция, — подначивал Леми. — Ты хотела действовать — ну, покажи себя. Мир не чёрно-белый, чьи слова, а? Бояться надо не поступков, а того, из-за чего их совершают. Это заговор, и в твоих силах его остановить. Хотела быть сильной — будь.

Эль вздохнула и любимым движением задрала подбородок повыше. Она дала знак музыкантам, и те закончили играть, высоко подняла руки над головой, несколько раз хлопнула, привлекая внимание. Сначала затихли и посмотрели на неё стоящие и сидящие ближе всего, затем — следующий ряд и так далее.

Леми встал плечом к плечу. Ну вот, пора. Она ведь всегда говорила, что хочет уметь гордо стоять под чужими взглядами и не бояться заговорить.

— Уважаемые киры! — воскликнула Эль, сияя улыбкой, но коленки предательски дрожали. — В честь праздника зимы мы подготовили для вас небольшой сюрприз, — гости заинтригованно переглядывались, а у Эль спина стала липкой от пота. — Но скажу честно, сюрприз этот разный, и мы сами выбирали, кому что достанется, — по толпе прокатился легкий смешок.

Кому что достанется… Одним — смерть, а другим — факиры и циркачи.

— Мы разделим вас на две группы. Первой понадобятся пальто, — Эль улыбнулась ещё шире. — Нет-нет, мы никого не прогоняем! Пока, — снова смешки среди гостей. — Мы пригласили «Огненный цирк», и он подготовил для вас маленькое представление!

Эль повернулась к окну. В сумерках фигуры циркачей казались неясными тенями. Не было ни искорки, но она знала: стоит Дару вывести «невиновных» гостей на улицу, как сад зажжётся огнями, и среди них по верёвкам, натянутым между деревьями, пойдут акробатки.

— Вторую группу я попрошу пройти в наш зимний уголок, — Эль подмигнула стоящему рядом мужчине.

Слуга открыл дверь, выкрашенную в тон стены так, что за украшениями она была едва заметна. Гости стали вытягивать шеи, заглядывая внутрь. На несколько секунд им открылась комната с сотней маленьких свечей, искусственным снегом и еловыми ветвями, затем мужчина закрыл дверь.

Эль снова подняла руки над головой и хлопнула в ладоши.

— Прошу вас!

Дар и слуги, знающие, кого куда вести, не успели и шагу сделать, как со всех сторон послышалось:

— Хочу увидеть шоу!

— Как красиво, можно мне туда?

— Не разделяйте нас!

— А можно везде побывать?

Гости, не дожидаясь деления, подошли к комнате или направились к выходу.

«Во имя Яра».

И с чего она решила, что её так просто послушают?

Эль опять хлопнула в ладоши и как можно громче воскликнула:

— Уважаемые киры, на этом наш сюрприз не заканчивается, — гости попритихли и снова посмотрели на девушку. — Для каждого из вас мы подготовили свой небольшой подарок. Но мы не справимся, если вы придёте в другую часть раньше времени, — Эль, прижимая руки к груди, легко улыбнулась, будто просила прощения, что не оставляла выбора. — Я попрошу вас дать нам минуту, и мы скажем, кому что достанется первым.

Несколько слуг помогли разделить гостей, затем одна часть двинулась в сад следом за Даром, другая — зашла в комнату.

Сбоку у стены, на столе с белоснежной скатертью, стояли бокалы с зимним вином и немного закусок. Гости разошлись: они с восторженными вздохами трогали искусственный снег, любовались еловыми ветвями в композиции с белыми северными розами, подходили к фигурам серебряного и золотого оленей — символов зимнего праздника.

Эль посмотрела в окно. Сад наполнился восторженными криками. Факиры выдували огонь, который двигался, точно приручённый, а между столбами пламени скакали худенькие, полуодетые циркачки, поражая гибкостью и ловкостью.

— Ну и что же, кира Я-Нол? — послышался капризный голосок Дьяны Е-Стир. — Здесь красиво, но даже из окна вид хорош, а уж что бы мы увидели на улице!

Эль едва сдерживала дрожь. Она не знала, что сказать дальше. Сотню раз в мыслях подводила гостей к этому моменту, но затем все слова терялись.

Последними в комнату зашли Олвия с Деритом. Девушка явно была насторожена и недоверчиво оглядывалась.

Схватив со стола бокал, Эль высоко подняла его.

— Прошу, киры, минуту терпения. Нам есть, чем вас удивить. Пока же давайте поднимем бокалы в честь того, чтобы первый снег не подвёл нас, и следующий год был лучше этого, а все наши страхи и сомнения остались позади!

Несколько гостей взяли бокал и тоже подняли, но большая часть, вглядываясь в представление за окном, не двигалась.

«Дура!» — гневный шепот едва не сорвался с губ. Её никогда не слушали, не слышали — и с чего вдруг должны были послушать сейчас?

— Интересная компания собралась… — задумчиво протянул Е-Мон.

От его вида скользкой рыбешки не осталось ничего — показался хитрый расчетливый делец, который всегда давал верную оценку ситуации.

Эль, изо всех сил удерживая на лице весёлую улыбку, подошла к Е-Мону и игриво спросила:

— Да, интересная. Мы все здесь не просто так. Понимаете почему?

— Так мы… — послышался голос одной из заговорщиц, затем она заметила Олвию и Дерита и резко замолчала.

— Хорошо, не буду мучить вас загадками! — воскликнула Эль. — Но пока давайте же поднимем за грядущую зиму.

Гости брали бокалы, но во взглядах сквозило всё больше недоверия.

«Ну же!» — взмолилась Эль.

А потом она вспомнила, что ей всегда не нравилось в отце и всей Церкви. Они кричали, что нужно быть смиренным, отказывать себе в телесных удовольствиях, думать о возвышенности духа, а сами такими не были. Они не давали ничего, кроме пустых слов, и не показывали примера. А пример был важен.

— Так пусть же зима придёт, будет лучше, а все страхи и сомнения останутся в лете и осени, — повторила Эль, высоко подняла бокал и сделала большой глоток.

Зимнее вино варили и поддерживали в нём постоянную температуру, и сначала жидкость опалила губы приятным теплом, затем прошла по глотке с холодком, точно девушка съела что-то мятное.

Голоса зазвучали более спокойно, появились расслабленные улыбки. Эль, уже не скрывая волнения, жадно вглядывалась, как гости подносили бокалы к губам, жидкость проходила по горлу и как менялись их лица, удивленные холодом во вкусе.

— Необычно, — с сомнением сказала Дьяна. — Что вы туда добавили?

Эль рассмеялась дрожащим смехом.

— Киры, простите меня за это, но рецептом со мной поделилась подруга из Канавы. Ну же, попробуйте ещё раз, что вы чувствуете?

— Что за спектакль, — послышался раздражённый голос, но и та девушка послушно сделала глоток.

— Мята? — спросила другая.

— Мята и апельсиновый настой, я знаю этот вкус!

«Чуть-чуть», — напомнила себе Эль. Последние строки спектакля, и он закончится. Может, даже для неё, если не успеет.

— Успеешь! — прошипел Леми. — Ещё и плюнуть им в лица успеешь!

— Нет, в Канаве не знают ни мяты, ни апельсинов, — Эль покачала головой. — Там ничего из красивой жизни не знают, не то, что вы. Но там умеют учиться и учить.

— Кира Я-Нол, объяснитесь!

— Это не моё имя.

Эль не закончила, как дышать стало тяжело, будто в горло напихали комья снега. Одну руку она положила на грудь, а другой схватилась за стол, пытаясь не упасть.

— Кира Я-Нол! — к ней подскочила девушка и скорчилась, следом — гости один за другим.

Эль затряслась в ознобе. Кожа не просто побледнела — стала идеально белой, как свежевыпавший снег. Всё внутри сжималась от холода, хотелось выбраться из этого тела — ледяного кокона — убежать, лечь у огня, свернувшись, и жадно тянуть к нему руки.

Ноги уже не держали — Эль казалось, она увязла в огромном снежном сугробе, из которого не могла выбраться, и снег всё накрывал, накрывал с головой…Она потянула руки к столу — там под скатертью, на полу, стоял самый драгоценный в мире пузырек — капля огня, которая могла согреть.

За ногу с силой ухватились, оттаскивая назад. Олвия, побледневшая, хрипящая, держала её и медленно, с трудом сводила пальцы друг с другом.

Сердце забилось быстрее, в голове отозвалась пульсация, виски сжало, но на секунду, на самую крошечную секунду это прогнало холод.

Эль лягнула Олвию, попав по челюсти, и сделала рывок вперёд под стол. Белая скатерть накрыла с головой, и казалось, это самый настоящий снег забивался в уши, нос, рот, окружал, давил. Эль сжалась — снег всё подступал, и она чувствовала, что её вот-вот накроет лавина.

Перед глазами она увидела сияющую белизну и наощупь зашарила рукой по полу — по мягкому, только выпавшему снегу. Пальцы сжали льдинку с острыми гранями, обжигающе холодными. Онемевшими руками Эль то ли сняла крышку, то ли отломила кончик льдинки и выпила содержимое — нет, вгрызлась зубами в безжалостный лёд.

Жидкость пробилась через комья снега, забившие горло, и разожгла внутри огонь. Эль повалилась, уже не холода — от жара. Она схватилась за платье, пытаясь оттянуть воротник, чтобы стало хоть на каплю прохладнее. Кожа горела, зудела, и Эль царапала тело, вновь мечтая выбраться — на этот раз из кипящего котла.

Но жар оказался милосерднее холода, он отступал, и возвращались лёгкость дыхания и ощущение своего тела, исчезли белизна и краснота перед глазами.

Ещё держась за горло, Эль выбралась из-под стола. Внутри всё будто выжгли холодом, но боль, да и весь страх, потихоньку отступали.

Она посмотрела на десять… Нет, пятнадцать скорчившихся тел, с перекошенными лицами, выпученными глазами, белоснежной кожей. И это лучшая часть знати Кирии: самые благородные, образованные, богатые. И насколько их превозносили, настолько же они оказались неправы.

— Да здравствует революция, — прошептала девушка, выпрямляясь и переводя взгляд на окно.

Мелкая крошка снега превратилась в крупные хлопья. Эль долго ждала зиму, и та, наконец, пришла. Казалось, вопреки всем законам природы, зима уже не уйдёт никогда.





Глава 34. Так как надо




Адайн поскреблась в дверь и после быстрого ответа вошла в комнату со словами:

— Эй, Киро.

Парень сидел на кровати, скрестив ноги, выпрямив спину и держа руки перед собой. Она сотню раз видела его в этой позе, он сидел так всегда, когда тренировал магию.

Киро и Адайн уставились друг на друга. Он явно знал, зачем девушка пришла, а та понимала, какой услышит ответ: правильный, конечно же правильный, но дастся он через боль для обоих.

— Киро, ты меня не подведёшь? — тихо спросила Адайн.

Парень попытался отшутиться:

— Так-так, а где настоящая Адайн? Ты настолько тихо даже во сне не разговариваешь!

Девушка со вздохом прошла до кровати и села напротив. Не хотелось ничего, что было раньше. Да и к чему кричать, если уже все, кому надо, услышали?

— Ты ведь всё сделаешь? — переспросила Адайн.

Понурив плечи, друг прижался спиной к стене.

— Ты просишь меня сжечь Дом Совета — я пойду радостью. Там будет Совет — ура! Там будет твоя мать — что ж, если ты этого хочешь, тогда тоже ура. Но ещё там будешь ты, а шансы выбраться из горящего дома ничтожно малы. Поверь, я знаю, как действует огонь! Дым забьётся в лёгкие быстрее, чем доберётся пламя.

Адайн это знала, прекрасно знала. И если раньше на любую опасность она была готова накинуться с громким криком, то сейчас хотелось встретить её коротким равнодушным кивком и только. Шансы ничтожно малы, значит? Что же, пусть так. Цена — гибель Совета и конец тирании. Всего лишь в обмен на жизнь одной жалкой бродяжки с Восьмой. Почему бы и нет? Впрочем, той бродяжке часто везло, и земля могла оказаться сильнее любого огня.

— Ты ведь знаешь, что ты мне нужна, — добавил Киро. — Как я могу так рисковать тобой?

Девушка сердито тряхнула головой:

— Это что, ты испугался? Или не веришь в меня?

Черноволосый ответил серьёзным, задумчивым взглядом — так он обычно смотрел перед тем, как они начинали ругаться. Девушке всегда становилось не по себе, казалось, это уже был не Киро — беглец с Ири, сделавший улицы Канавы своим домом, а тот, чью роль его заставляли играть родители. Сам Аш: мудрый, сильный, жёсткий бог.

— Легко говорить о смелости, когда речь заходит о чужих страхах. Ты боишься кого-нибудь потерять?

— Нет, уже нет.

— А себя?

— Тоже нет.

Нельзя было потерять то, чего никогда не было. Для всего мира она стала просто бродяжкой. В приюте на это ответили наказаниями и битьём. На улицах — презрением и молчанием. И даже та компания, которая учила врать и обманывать, ценила только за «бродяжность» и ничего больше не пыталась увидеть.

Казалось, Вир что-то разглядел. Принял домой, как отец, помогал, заботился. Но нет, он увидел подменыша из Ре-Эста — не могло это быть настоящей ролью, и бродяжка по-прежнему выходила на первый план.

Зато разглядел Кай. Он не давал оценок, принимал всё и со своей наивной улыбкой слепо шёл за ней даже по самым тёмным улицам Канавы. С ним было не страшно признаться, что она заплутала, потерялась или устала. Он понимал. Поэтому затем следом идти по улицам, с той же наивной улыбкой, начала уже она.

Киро, казалось, тоже что-то разглядел. Но нет, и ему нравилась та «бродяжка» — отчаянная, смелая, настоящий огонь, к которому он тянулся во всём.

— Это неправильно, — сказал Киро с тем же ужасным взглядом, слишком серьёзным и пристальным. — Даже если сейчас тебе кажется, что землю выбили из-под ног, ты ещё сможешь найти её и крепко встать. Обрести себя никогда не поздно. Не надо рисковать.

— Заткнись, Киро! — грубо бросила Адайн. — Вот эти все свои слова оставь при себе, хорошо? Если ты хоть раз по-настоящему слушал, то помнил бы, что единственной моей мечтой было, чтобы никто не жил, как я: со всеми этими приютами, побегами, подменами, грошами и презрением, — парень хотел что-то сказать, но Адайн с ещё большей яростью перебила его: — Молчи! Знаю я, скажешь сейчас, это неправильная мечта — даже не мечта вовсе, она ведь не конкретная, неизмеримая, да и вообще непонятая. Плевать! Мечтаю, о чём хочу, и делаю, как могу, ясно?

Киро смотрел тяжёлым, немигающим взглядом. Адайн выдохнула и уже спокойнее сказала:

— Да, я верю, что без Совета будет лучше. Шестёрка заперла зверей в клетку, избивала, морила голодом, и конечно те начали скалиться на каждую мелькавшую тень. Но если убрать кнуты и тех, кто их держал, звери перестанут рычать и вспомнят, кем были рождены. Что, звучит слишком вычурно? Ну и пускай. Я просто верю, что люди справятся, ясно? Им нужен шанс, и мы дадим его. Так ты поможешь мне?

Киро молчал, тогда Адайн взяла его за руку и сказала — снова тихим спокойным голосом, настоящим:

— Я знаю, что ты не струсил. Наоборот, я прошу тебя о такой смелости, на которую не каждый способен, но которая у тебя есть.

— А если я скажу, что мы ещё можем сбежать? Революция свершится — не важно с нами или без нас. Мы начнём заново и построим всё, что захотим.

Кайса тяжело вздохнула. Выпустив руку Киро, Адайн поднялась.

— Я не умею строить. И бежать я тоже не умею. Ты знаешь где я буду, во сколько, так решай. Но я всё равно попытаюсь, без тебя или с тобой, ясно?

— Я с тобой, — тяжёлым голосом ответил Киро.

Адайн решительным шагом вышла из комнаты, и эти слова настигли её уже на пороге. Она не остановилась, не обернулась, но они слышались ещё долго. Было в них что-то от клятвы или обещания, но они звучали, как надо.





Дом Совета окружила толпа. Люди размахивали огромными плакатами с призывами, кричали лозунги. Гвардейцы, охранявшие заседавших советников, уже не решались остановить протестующих — столько ярости было в их голосах и взглядах, — и жались к стенам здания, как пугливые птенцы.

Адайн с матерью стояли, прячась за спинами толпы, вместе со всеми кричали «Новая власть — новая жизнь!», «Хижинам мир — дворцам война!», «Один народ — одни права!», поджидая нужного момента.

Повинуясь неслышимой команде, толпа стала подбираться к Дому Совета всё ближе. Гвардейцы подняли оружие выше, послышались угрозы, но люди, разделившись на две части, окружили их плотным кольцом и увлекли в сторону. Между этими частями образовался узкий коридор.

— Ты справишься, как всегда справлялась, — послышался ободряющий голос Кайсы.

Женщины переглянулись и, одновременно сорвавшись с места, ворвались в Дом. Толпа, заметив это, снова послушно разбрелась и продолжила кричать лозунги и потрясать плакатами.

Пока план шёл гладко. Дети Аша окружили здание сразу после прибытия членов Советов и не давали им уйти. Также, когда надо будет, они исчезнут.

В холле, выложенном мрамором и украшенном статуями первых советников, поджидали трое гвардейцев в серо-голубых суконных мундирах.

— Долой Совет! — закричала Эста и выстрелила из револьвера.

Адайн не успела поднять оружие, как двое гвардейцев уже скрутили их и опустили на колени, до боли надавливая на плечи. Грубые руки заскользили по телу, обыскивая.

— В четвёртую комнату! — скомандовал третий. — Допросить их!

Адайн не видела лиц, но почувствовала, что державшие их замешкались — только на пару секунд, затем с силой подняли и потащили по коридору.

Что же, пока всё шло так, как надо.

Их отвели в маленький зал и усадили на стулья. Четвёртый гвардеец, увидев их, встрепенулся.

— Это не по уставу! — воскликнул он. — Мы должны отвести их в…

Один из троицы согласно закивал, но отдававший приказы рявкнул:

— У нас военное положение, сейчас действуют другие законы! Люди, окружившие Дом, не выпустят — или будет кровь. Мы не можем этого допустить.

Наклонившись к Адайн, он оценивающе посмотрел на неё. На Эсту пока не обращали внимание — что, думали, более молоденькая окажется трусливее и всё расскажет? Ну да, так и будет.

— Ублюдки! — крикнула мать. — Вы ответите перед народом!

Она напоминала дикую кошку, которую загнали в угол, и та шипела и махала острыми коготками. Как и велела роль.

Приказывающий ещё ниже наклонил лицо к Адайн, глядя прямо в глаза. Девушка вздрогнула всем телом, отвернулась и прошептала:

— Прошу, отпустите, меня заставили!

— Так, значит, — протянул гвардеец, снял с пояса саблю и ткнул остриём в грудь Адайн. — Ну давай, рассказывай, что там тебе «приказали» делать.

Адайн взвизгнула:

— Прошу, не надо! Меня правда заставили! Меня похитили месяц назад, это всё они, Дети Аша! — она бросила испуганный взгляд на Эсту. — Я Адайн, племянница кира Нола Я-Эльмона. Прошу, поверьте! Я не хотела ничего плохого, они мне угрожали!

Гвардеец, опустив саблю, выпрямился и скомандовал:

— Эту — уберите, — он указал на Эсту.

Другой рывком поднял женщину со стула и, толкая перед собой, вывел. Приказывающий ногой подтянул к себе стул и сел, положив саблю на колени.

— Ну рассказывай, девочка, — он провёл рукой по пышным усам, словно расправлял их.

Кайса с ободряющей улыбкой прошептала:

— Давай.

«Притворяйся, притворяйся так, точно от этого зависит жизнь, лги, как в последний раз».

Наверное, сейчас действительно последний раз. Адайн всхлипнула.

— Они похитили меня прямо во время помолвки. Сначала дня три или четыре — не знаю точно, я сбилась со счёта — держали в каком-то подвале, не давали еды, и я там была совершенно одна! А потом привели к ней, — девушка кивком головы указала на опустевший стул матери. — Она спрашивала, что я думаю насчёт Совета, и Кирии, и моего дяди… Пожалуйста, поверьте мне! Я знала, чего они хотят, и так и отвечала! Тогда они начали выпускать меня из подвала, а когда совсем поверили, сказали, что хотят убить всех из Совета! И сказали, что только я смогу подобраться к дяде и должна сама убить его!

Адайн тряслась всё сильнее, изображая истерику. Из глаз потекли настоящие слёзы, и слова стали прерывистыми, со всхлипами.

— А почему мы должны верить, что ты — не одна из них?

Справедливый вопрос. Эту карту было сложно побить.

Адайн медленно подняла на гвардейца взгляд и подалась к нему, сложив руки на груди.

— Прошу вас, позовите кира Нола Я-Эльмона, он скажет, кто я!

На лице мужчины появилось растерянное выражение.

— Если это так, мы не… — начал другой и не закончил.

— Доложи генералу О-Ренеку. Ему решать.

Кивнув, второй вышел.

— Кого из Детей Аша ты знаешь? — спросил усатый гвардеец.

Адайн залепетала, называя вымышленные имена. Она смотрела на мужчину умоляющим взглядом, хлопала ресницами, глубоко вдыхала, так, чтобы грудь высоко вздымалась.

— Свалились на нашу голову, — он отошёл, бурча себе под нос.

Минут через пять явились гвардеец и Ньяр О-Ренек. Красивый мундир с эполетами был затасканным, как если бы его не снимали несколько дней, а под глазами главы гвардии залегли тёмные круги. Советник выглядел озлобленным и в то же время ошарашенным, словно его ударили мешком по голове, а он никак не мог поверить, что это сделали с ним.

Гвардейцы в комнате, положив руки на плечи, поклонились. Тот, что раньше отдавал приказы, залебезил:

— Генерал О-Ренек, разрешите доложить. Мы схватили двух Детей Аша, которые проникли в Дом с целью убийства членов Совета. Одна из них — в соседней комнате, вторая — вот, — он указал рукой на Адайн. — Она говорит, что является племянницей кира Я-Эльмона.

Ньяр, хмурясь и поджимая губы, подошёл к девушке и вгляделся в лицо.

«Притворяйся, притворяйся так, точно от этого зависит жизнь, лги, как в последний раз».

— Кир О-Ренек, прошу, мы же знакомы с вами! — взмолилась Адайн. — Вспомните вечер у кира У-Дрисана в честь первого дня осени! Меня похитили, клянусь именем Яра! Вы ведь были приглашены на мою помолвку и знаете, что Дети Аша забрали меня, и это они устроили пожар! Прошу вас!

Крики за окном становились всё громче, казалось, орали не на улице, а в соседнем помещении. Как и надо. Разыгрываемое представление было расписано по минутам, и пока каждый актёр шёл точно по хронометру.

— Да, это она, — О-Ренек с явной неохотой кивнул и обратился к гвардейцам, поглядывая в окно. — Приведите обоих в зал заседаний и свяжите, мы сами с ними поговорим.

— Генерал, у нас нет верёвок, — растерялся один из подчинённых.

— Значит достань ремень из брюк, идиот, и свяжи им руки! Ведите обеих, — скомандовал советник.

Он первым вышел из комнаты. Адайн, подталкивая, повели следом. Отдающий приказы замешкался — расстегнув мундир, он начал вытаскивать ремень.

Увидев процессию, Симан И-Ильман и Парен Е-Мик одновременно вздрогнули. Оба были бледны, с такими же синяками под глазами, как у О-Ренека. Все трое явно растеряли свою уверенность и уже не чувствовали власти.

«Не то что папаша», — со злостью подумала Адайн, а сама постаралась сделать ещё более жалкий вид. Она знала, что отец последние дни или прятался в Ре-Эсте, или проповедовал в Церкви, собирая остатки верящих. Вот уж кто не терял власть и знал, как за неё уцепиться. Оставалось только разыграть последний акт и встретиться с ним.

Гвардейцы усадили Адайн в кресло и ремнём привязали руки к подлокотникам.

— Прошу, мне больно! — взмолилась девушка, но узлы не ослабили.

Следом ввели Эсту. На щеке алел след — то ли от пощечины, то ли от кулака. Взгляд у неё был, как у настоящей безумицы — ничего не осталось от того образа холодной спокойной королевы, которая правила Замком и Детьми Аша.

— Симан, ты узнаёшь меня? — Эста брыкнулась, выглядывая из-за плеча гвардейца, но тот сразу усадил её назад и продолжил привязывать.

— Э… — послышалось протяжное от главы учёных.

Он сделался задумчивым и начал яростно наглаживать козлиную бородку, затем выдохнул:

— Эстера! Но ведь…

Гвардеец отошёл. Мать тряхнула головой, отбрасывая волосы с лица, и улыбнулась во весь рот:

— Здравствуй, старый друг. Двадцать лет назад ты был так решителен и вместе со мной мечтал о новом мире, и что же с тобой стало? Купился на деньги? Власть поманила?

Мать не говорила, что знала ещё одного из Совета. Это могло стать козырем, а могло испортить всю игру.

Е-Мик, прищурившись, уставился на Симана. В глазах ясно читался вопрос, но пока главный судья молчал.

— Все уйдите! — скомандовал О-Ренек гвардейцем, которые смотрели то на Эсту, то на И-Ильмана.

Когда те вышли, Ньяр рявкнул:

— Симан, что происходит, чёрт возьми? Откуда ты знаешь Детей Аша?

На худом лице главы учёной гильдии медленно проступила краска. Он снял очки и заикающимся голосом ответил:

— В юности мы все подвержены шальным идеям…

— Шальные идеи, так значит? — рассмеялась Эста. — А вот меня за них Нол «убил»!

— Молчи, тварь! — крикнул О-Ренек, бегая беспокойным взглядом по сторонам.

Ситуация всё больше ускользала из их рук. Лиц охватила революция. Тот последний, кто знал, что делать, бросил троицу. Дом окружила толпа, через которую было не прорваться без крови. И тут ещё двое гостей: женщина — призрак из прошлого и ревущая девчонка. О да, ситуация не просто ускользала из их рук, она взяла в руки башмак, и сама начала раздавать удары.

Девушка сдерживала себя, и тогда улыбнулась Кайса — той лукавой улыбкой, которую так редко можно было увидеть на лице демона, но так часто — у самой Адайн.

— Прошу вас, — пискнула она, вжимая голову в плечи и стараясь выдавить ещё больше слезинок. — Прошу, позовите моего дядю, он скажет, что я ни в чём не виновата!

Эста ухмыльнулась:

— Да, да, позовите. Я буду рада встретиться со своим мужем лицом к лицу.

Столько злобы было в её голосе, глаза блестели, рот перекосился — то ли та мстящая женщина вырвалась наружу, то ли Эста так хорошо играла, чтобы запутать советников и не оставить им выбора.

— Итак, — холодно проговорил Е-Мик, выглядевший самым спокойным. — Ты, Симан, значит в прошлом принадлежал Детям Аша. А вы, — он перевёл взгляд на Эсту. — как я понимаю, Эстера А-Даран, которую объявили погибшей. Занятно, занятно. Наслышан о вас. Ваш отец поднял шум, дело дошло до суда, но вина Нола не была доказана.

— Ещё бы. Я ведь осталась жива, как видите. Впрочем, спросите его, чьё тело отдали вместо моего. Как умерла та девушка, которую назвали мной. Кто в этом виноват.

— Эстера, — Симан протянул к ней руки и быстро опустил, отвернувшись.

— Что, Симан? Хочешь вспомнить прошлые клятвы и присоединиться к Детям Аша вновь?

— Довольно! — воскликнул О-Ренек. — Детьми Аша должна заниматься Инквизиция. Мы передадим вас в руки Ригарда В-Бреймона.

— Да, давайте! Ещё один старый знакомый! Рассказать вам, сколько родинок на его теле? Я ведь каждую знаю. Или вам интереснее, как сын гвардейца стал сначала наёмником, а потом — инквизитором? Я всё знаю! — Эста рассмеялась безумным смехом, и Адайн не сдержала дрожи.

Кайса подобралась совсем близко и прошептала.

— Девочка моя, ты справишься.

— Прошу, прошу, прошу! — Адайн начала раскачиваться вперёд-назад, насколько позволял ремень. — Приведите кира Я-Эльмона, приведите моего дядю! Он скажет, что я не виновата, он всё знает, умоляю!

— Ха, — коротко отозвалась Эста и с презрительным видом отвернулась ото всех.

— Во имя Яра! — воскликнул Е-Мик. — Если этих двух мы передадим Ригарду, Нол с нас шкуру сдерёт. Мы должны сообщить ему.

— Ага, сейчас проведём их через эту толпу и доставим прямо к нему домой, — буркнул О-Ренек, подходя к окну.

— Мой секретарь позовёт Нола, — решил Парен. — Он совсем мальчишка, причём из безродных. Толпа такого не тронет. Кровь нам ни к чему, а твоих гвардейцев не пропустят.

— Прошу, прошу, прошу, — молила Адайн визгливым голосом.

— Заткнись! — вскричал О-Ренек, скакнул к её креслу, навис с угрожающим видом, уже поднял руку и опустил, оглянувшись на И-Ильмана и Е-Мика как мальчишка, проверявший, не заметили ли его шалости.

— Давайте уже хоть кого-нибудь, я готова говорить! — опять крикнула Эста. — Или хоть ты, Симан, поговори со мной, ну же, давай вспомним прошлое!

— Во имя Яра, Ньяр, пусть их выведут, — взмолился И-Ильман и закрыл лицо руками.

От этого вида хотелось плеваться. Тряпка. Вот это Совет! На одной стороне — лицемеры и лгуны, на другой — трусы и слабаки.

О-Ренек открыл дверь, отдал приказ поджидающим гвардейцев, и те переместили Адайн и Эсту в соседний зал, подхватив вместе с креслами.

Оставшись вдвоём, они одновременно тяжело вздохнули. Мать улыбнулась — уже более спокойно и холодно и шепотом произнесла:

— Всё по плану!

— Почему ты не сказала, что знаешь И-Ильмана?

Эста равнодушно пожала плечами:

— Разве это важно для тебя? Всё идёт так, как надо.

«Нет!» — хотелось процедить, но Адайн только отвела взгляд, качнув головой.

Да, план шёл, как надо: они попали внутрь здания, их привели к советникам, один из них узнал Адайн, и они даже приняли верное решение позвать Я-Эльмона. Но всё остальное — вся жизнь — было не таким, как надо.

— Тише. Я знаю, что ты справишься. Мы будем держать спину прямо, — Кайса ласково дотронулась до щеки Адайн, та ничего не почувствовала, но ответила благодарным взглядом.

Мать — сумасшедшая фанатичка, отдавшая душу в угоду идеям и ненависти. Отец — лицемерный ублюдок, живущий лишь мечтой о власти и наживе. Их ребёнку нечего было наследовать — ничего хорошего. Так пусть же не удивляются.

Адайн чувствовала всё большую решимость, но происходящее казалось таким чертовски неправильным. И ключом, чтобы исправить эту «неправильность» — пусть уже не у неё, у других — было убийство Совета и лидера Детей Аша. И, может, уже другая девчонка останется в семье, её не будут передавать, как игрушку, и ей не придётся играть чужую роль и кричать, лишь бы заметили, лишь бы перекричать презрение.

Прошло не меньше часа. Руки саднило от туго снятого ремня. Адайн, пытаясь ослабить давление, смогла на пару миллиметров сдвинуть его, увидела красную полоску кожи, но легче от этого не стало. Ноги затекли, и даже плечи стремились опуститься вниз, но девушка всё заставляла себя держать спину прямо.

Кайса продолжала стоять рядом подобно статуе, и от близости, которая не получалось ощутить физически, было куда спокойнее, чем от присутствия матери, сидящей в метре.

Наконец, пришли гвардейцы и опять вместе с креслами затащили назад.

Я-Эльмон явился — этот огромный гордец и лицемер оказался столь же огромным дураком. Так умело загонял всех в свои сети, отбирал, а теперь сам попался, поддавшись… Чему? Это ведь не могло быть любовью, просто не могло. А если и было — то и любовью озлобленной и эгоистичной.

Адайн смотрела на бледное лицо отца, на растрёпанные волосы, в которые добавилось седины, на руки, нервно вцепившиеся в трость. Она и знала, и чувствовала: всё отец понимал, он видел этот спектакль яснее других зрителей. И всё же его нужно было доиграть до конца.

Адайн наклонилась вперёд, ближе к отцу, и прошептала:

— Прошу, — она умоляюще вытянула связанные руки, изображая на лице муку.

Притворяться, точно от этого зависела жизнь, и лгать, как в последний раз. Так ведь и было.

На лице Я-Эльмона появилась ещё большая мука.

— А мне ты скажешь что-нибудь? — послышался голос с вызовом.

Кресло Эсты поставили позади Адайн, и девушке безумно захотелось увидеть лицо матери, когда она говорила.

Казалось, отец не сразу узнал женщину. Больная нога подогнулась, и он навалился на трость. Пальцы побелели, с такой силой он вцепился в набалдашник.

— Эстера… — голос сделался хриплым. — Во имя Яра…

Гвардейцы прижались к стенам, словно пытались слиться с ними. О-Ренек, И-Ильман и Е-Мик молча переглядывались.

— Не переживай, Нол, я пришла не за местью. Ты сам сделал всё, чтобы пасть. Но я привела к тебе твою дочь.

Я-Эльмон подошёл к Эсте. Адайн обернулась, насколько могла, и увидела, что тот взял её лицо в свои руки, но выражение матери так и не разглядела.

— Нол… — теперь хриплым стал голос Эсты. Адайн не поняла, был в нём страх, презрение, а может даже надежда — на что?

— Я знаю, что ты не любила меня по-настоящему. Никогда, ни дня. Я знал, что ты предана Детям Аша, но долго, так долго верил, что ты одумаешься и поймёшь меня. А ты не хотела. И вот ты здесь — связанная, в Доме, окруженном революционной толпой. К этому ты шла?

— Понять? Что понять? Как ты бил меня? Как прихожанок заманивал к себе в постель? Как церковный налог откладывал карман? Думаешь, я не знала об этом? Вот так послушание и смирение! Ты ведь настоящий сын своего времени!

Я-Эльмон сделал шаг назад.

Адайн взмолилась:

— Развяжи меня, прошу! Отец! — последнее слово она прокричала, так громко, что некоторые в зале вздрогнули и посмотрели с ещё большим испугом и недоумением

— Я не могу. Я знаю, на что ты способна. Ты — не моя, ты — их, — в голосе слышалась настоящая боль, но взгляд оставался твёрдым.

Адайн вздохнула. Да, она была их — не важно кого, главное, что не отца, не всей этой чертовой Церкви, не Совета и тем более не Детей Аша. Да, у этого «их» одно верное значение — она принадлежала Крысиному совету, и это было дороже всего.

— Девочка моя, — шепнула Кайса.

Ладно. Последний акт не удался, но банкет после спектакля будет ярким — огненного цвета.

Адайн как могла сжала кончики пальцев. Голова взорвалась от боли, на спине мгновенно выступил пот. Пусть так. За всё надо платить. Ей — болью за магию, Совету — за клетки и кнуты.

Сначала в области груди и бёдер, где были карманы, стало горячо. Спрятанные листья и семена запульсировали, задрожали и, поддававшись невидимой силе, выпрыгнули и упали на пол. Они прорастали, ломая камни, переворачивая стулья и столы.

Один из стеблей переплёлся с ремнем, Адайн снова пошевелила пальцами, и оба рассыпались, как простая пыль. В ответ в ушах зашумело, перед глазами запрыгали чёрные точки. Нет, она не научилась за три недели тому, чем овладевали годами — теперь она знала, как освободить внутреннюю силу, пусть это и стоило много.

Адайн, едва видя что-то перед собой, борясь с болью, отскочила в сторону. Мир будто перемешался: соединились крики, ругань и проклятья, все двигались, махали, бежали или ползли. Но стебли и лианы всё больше и сильнее оплетали их руки, ноги, превращая в коконы.

Девушка сжимала пальцы, но уже не понимала, что делала — руки сами складывались в незнакомых жестах, а стебли всё ползли в разные стороны, подчиняясь желанию. Голову словно разом пронзили, опалили, обожгли холодом.

— Отпусти меня! — закричала Эста.

Но Адайн не могла отпустить. Не мать. И никого здесь.

— Убейте её! — раздался истошный крик О-Ренек.

Маленький росток из семян, который едва пробился через камни, превратился в молодое деревце, растущее в центре, затем — в огромный дуб. Раздался звон — ветви выбили стёкла. «Киро!», — взмолилась Адайн, чтобы друг пришёл, чтобы увидел, что пора.

— Эль! — закричал Я-Эльмон.

Адайн прошептала подобно заклинанию:

— Мой отец — Лиц, а мать — Канава.

Отца, мать, советников, гвардейцев опутали лианы, закрывая им глаза, рты, уши. Коконы слабо шевелились, всё меньше с каждой секундой. А дерево росло, и стебли ползли в разные стороны, вверх и вниз, превращая Дом Совета в зелёное царство.

На миг Адайн расслабила ладони — лианы ослабли, и через один из коконов пробилась рука. Тогда она переплела пальцы, борясь с тошнотой, болью, жаром, и земля начала побеждать вновь.

Девушка жалась к стене, стоя на уцелевшем пятачке, всё держала дрожащие руки и ждала, отчаянно ждала

Камни стали нагреваться, вверх по стволу дерева побежали искры, сквозь разломанный пол и открытую дверь проник дым. Адайн тяжело вздохнула, борясь с жаром, и лёгкие защипало, она надрывно закашляла, вдыхая всё больше дыма.

Но это было правильно.

Адайн уставилась на свои побелевшие руки с пальцами, сплетёнными в сложном жесте. Она стояла, крепко уперев ноги в пол, держа спину прямо, а стебли и лианы загорались, огонь жадно тянулся всё дальше и дальше, опаляя безумным жаром, едкий дым глубже проникал в лёгкие.

Вот и вся правда: она — просто отчаянная бродяжка с Восьмой. Зато на той стороне найдётся тот, с кем можно стать кем-то другим — кем-то больше и лучше. Да, всё вышло так, как надо.





Глава 35. Революция




Острый и звонкий — таким стал Лиц. Повсюду высились баррикады, наваленные из мебели, бочек, ящиков, строительного мусора, частей машин, техники. Жители вооружились ружьями и револьверами, молотами и топорами, саблями, шпагами, копьями, палками, стеклянными бутылками с отломанным горлом. Они прятали динамит и самодельные бомбы, и отовсюду слышались взрывы. Город наполнился стонами, криками, руганью, проклятиями и безумными молитвами.

Рейн с самого утра вышел на улицы Лица. Он выжидал, как охотничий пёс, взявший след дичи, когда настанет момент — момент воззвать, напасть, ударить. Это не было настоящим планом — скорее, Рейн впервые вышел на дело, не зная, к чему должен прийти, как, какой ценой, но всё сводилось к короткому «сегодня».

— Уже четыре — шепнул на ухо Нелан. Коли вряд ли услышал сказанное, но всё равно поддакнул. — Пора брать дело в свои руки.

Пряча лица, втроём они следовали за горожанами — смотрели, слушали и ждали.

Рейн яростно кивнул. Да, пора. В это время Адайн должна явиться в Дом Совета, а Эль — собрать заговорщиков.

Противный мелкий снег, идущий с утра, становился всё сильнее, задувал холодный северный ветер, но это не испугало лицийцев. Они шаг за шагом двигались вперёд, к центру Прина, сражаясь с гвардейцами и полицией и отвоёвывая себе всё больше улиц.

Резкий порыв ветра принёс запах копоти и едкого дыма. На куртке оседали снежинки, но прежде белые точки яркими пятнышками выделялись на чёрной материи, а сейчас слились с ней — хлопья потемнели. Рейн несколько секунд смотрел на рукав, затем закричал во всю силу лёгких:

— Назад, назад! Бронемашины!

Но его не слышали. Толпа, обрадованная тем, что исчезли гвардейцы и полицейские, с диким криком бросилась вперёд, каждый метр принимая за личную победу.

Он побежал, обгоняя и расталкивая мужчин, женщин, стариков и даже детей и калек — борьбу выбрали все. Воздух стал нестерпимо едким, с боковых улиц слышались лязг и рокот. Рейн обогнал толпу, замер, вытянув руки, и снова закричал:

— Назад!

Справа и слева приближались огромные бронемашины — настоящие корабли на колёсах, закованные в сталь и железо. Трубы на крышах выбрасывали клубы вонючего дыма, который окрашивал воздух и снег в тёмный. Через узкие щели окон нельзя было ни разглядеть лиц водителей, ни выстрелом попасть в них.

Толпа заголосила и бросилась назад.

Каждая бронемашина ехала, выставив перед собой стальную пластину, которая могла смести любое ограждение и подмять человека, превратив его в кашу — Рейн уже видел такое. Низ окрасится кровью, на пластине повиснут ошмётки мозгов и мяса, но машина не остановится ни на секунду — продолжит ход, повинуясь рычагам, которые давил и нажимал неуязвимый водитель.

И если Совет пустил в ход бронемашины, ясно одно — на людей уже плевать. Ему хотелось вернуть власть, а какой ценой — не важно.

Рейн отходил назад вместе с толпой, как вдруг замер.

Наверное, пора и ему стать безумцем, фанатиком и авантюристом.

— Рейн, уходи! — закричал Нелан, но тот уже бросился вперёд.

Пора и ему…

Он крепко упёрся ногами в землю, встав левым боком, сдёрнул капюшон с головы и закричал:

— Я — Рейн Л-Арджан, король Кирии, и я буду стоять здесь!

Это была просто надежда — глупая и безумная, что крик прорвётся через сталь и железо, что его имя станет сильнее лжи Совета и, думая двигаться или остановиться, невидимый человек, сидящий за стеклом, выберет его, а не приказ.

Коли встал рядом, плечом к плечу — холодный, спокойный и до безумия уверенный. Через секунду с другой стороны замер Нелан: волосы растрёпаны, веснушки горят, словно огонь, а взгляд — яростный, каким ещё никогда не был у него.

— Я буду стоять здесь! — снова прокричал Рейн — уже больше для своей уверенности.

До безумия хотелось опустить плечи, согнуть спину, юркнуть в сторону. Но этого уже было достаточно в прошлом, а сейчас хватит.

Шею опалило чужое разгорячённое дыхание, к спине прижались руки — они не давили, не толкали, а просто поддерживали. Вся та толпа, что секундой ранее бежала назад, теперь встала за спиной Рейна.

На разный лад зазвучали те же слова:

— Я буду стоять здесь!

И бронемашины, замедлив ход, остановились — не в метре, не в полуметре, а всего в десятке сантиметров. Рейн не оборачивался, но чувствовал, как люди дрожат, как взволнованно вздыхают. И пусть машины остановились, крик всё не стихал, повторяясь вновь и вновь то тише, то громче, то более глухо, то более звонко:

— Я буду стоять здесь!

Рейн уставился через узкую полоску стекла на мужчину, сидящего по ту сторону. Тёмная форма, каска, суровый взгляд — и всё равно это был взгляд не Совета, а простого парня, который оказался на этом месте не по своей воле. Как все они когда-то.

— Рейн, пора, — Нелан положил руку ему на плечо.

Да. Пора безумцу, фанатику и авантюристу, как ни назови, выйти на волю.

Рейн повернулся к толпе, поднял руки, на та, осмелев, уже смотрела не на него — на бронемашины, с ненавистью и дикой злобой, словно только и мечтала растерзать водителей — пусть лишь выйдут.

— Ладно, — сам себе буркнул Рейн, подпрыгнул, зацепившись за верхний край стальной пластины бронемашины, и забрался наверх, становясь выше толпы метра на два.

На улице собралось сотни три людей, но с высоты Рейн видел, что сбоку в переулках, на крышах, дальше за заграждениями пряталось ещё большее количество. Лиц точно ожил, зашевелился и ощетинился, вспомнив, что он — хищник, а не домашний крольчонок.

Рейн почувствовал страх. Впервые слова не шли. Это были не те мальчишки и девчонки, которым надо рассказать сказку про Яра и Аша, не то стадо из Народного Собрания, которое он мог запугать или заговорить ему зубы. Нет, теперь перед ним находилась огромная сила, способная разрушить целый мир. И принадлежала ли эта сила ему?

Вдохнув поглубже, Рейн крикнул:

— Рассказать, что меня пугает? — слишком тихо, глупо, незвучно. Во всю силу он заорал: — Эй, здесь есть те, кто не боятся? Я — не один из них! Рассказать? Сначала я боялся отца-церковника, который поколачивал меня, уча послушанию и смирению. Затем — инквизиторов, бьющих, жгущих и колющих, чтобы перевоспитать. А потом — их же, ведь я стал одним из них и увидел вещи похуже! Нам расставляли капканы, и мы услужливо подносили к ним руки и ноги, ну и сколько ещё это будет длиться? Совет пользуется нашим страхом! Кого мы боимся? Что мы должны сделать со своим страхом?

Толпа взорвалась криками — она уже не требовала указать направление, она задавала вопросы, и сама на них отвечала.

— Ирийский отряд идёт!

— Нужно оружие!

— Арсенал Чёрного дома!

— Остановим Совет!

— Освободим тех, кого упрятали!

— Замучаем мучителей!

— На Чёрный дом!

Рейн подхватил последний возглас и, указав на северо-восток, в сторону окраины Прина, закричал вместе со всеми:

— На Чёрный дом!

И толпа, подобно мощной волне, двинулась вперёд, потрясая кулаками, размахивая оружием и крича во всё горло. Она выламывала двери, срывала вывески, а между тем к ней присоединялось новые и новые людей. Это уже были не просто рабочие и крестьяне — весь Лиц: по одеждам угадывались торговцы, врачи, учителя, судьи, гвардейцы и даже сама Церковь. Нищие шли бок о бок с богатыми, превратившись в единый организм: злой, яростный и готовый на всё.

За несколько улиц до Чёрного дома Рейн, Коли и Нелан отделились от толпы.

Судя по письму от Анрейка, В-Бреймон и другие инквизиторы изо дня в день ждали всплеска и готовились к нему. Стоит толпе подойти, здание превратится в военную крепость с солдатами, вооружёнными ружьями, револьверами, бомбами. И чтобы этот символ народного страха пал, одной лишь силы толпы недостаточно.

В безлюдном переулке, между двумя домами, повернувшимися друг к другу глухими стенами, был люк — простой железный круг. Нелан присел перед ним и стал ощупывать края, затем нажал на едва заметную петлю, и крышка открылась.

— Парень — молодец, — сказал он и первым нырнул в темноту. Ботинки застучали по перекладинам лестницы.

Рейн, улыбаясь, полез следом. А щенок правда вырос и научился лаять.

Инквизиторы не могли забыть про тайный вход — они должны были закрыть его изнутри, но Анрейк пообещал взять на себя эту часть. То ли парень сумел послушать демона, то ли, наконец, разглядел гниль в Инквизиции — не важно. Он перерос своё слепое благородство и взялся за настоящее дело.

Наверху висели светильники, которые едва разгоняли мрак, но в руках Нелана оказалась масляная лампа, дающая яркий чистый свет. Даже сейчас мальчик-отличник не просто выполнял домашнее задание, а перевыполнял!

Лампа высветила разноцветные потёки на потолке, каменистый пол и поблескивавшую воду, похожую на тёмное масляное море. Пахло внизу, как на болоте.

Спустился Коли, и втроем они побежали по коридору. Шаги отзывались гулким эхом.

Перед глухой каменной стеной мелом была заботливо нарисована стрелка, указывающая в воду. Анрейк такой Анрейк! Рейн снова улыбнулся, чувствуя радость, как в те моменты, когда Кай хвастался своими успехами.

— Опять я это делаю, — на лице Нелана появилась невесёлая улыбка.

Рейн переглянулся с ним, с Коли, снял ботинки и нырнул в воду.

Выбравшись на той стороне, он увидел ряд тяжёлых железных дверей. Минус четвёртый, известный немногим. Камеры, выдолбленные в скале, прятали тех, о ком знать не стоило. Там, в самом начале, сидел и он во время «тридцати дней смирения».

От соблазна подойти к двери, заглянуть внутрь остановили вынырнувшие Нелан и Коли. Э-Стерм огляделся, затем подошёл к кромке воды и запустил руку за груду камней, наваленных на берегу. Он протянул Рейну и Коли по паре одинаковых черных брюк, курток и ботинок.

Переодевшись в сухое, они взяли из переданных кожаных чехлов револьверы. Рейн прицепил свой к поясу привычным жестом, достал из кармана чёрную маску, закрывшую нижнюю часть лица, и не сдержал ухмылки. Да, он был прав: для практика дело никогда не бывает последним. Это не профессия — это образ жизни.

— Рейн, тебе надо найти Ригарда, — напомнил Нелан. — Он не станет прятаться, а встанет вместе с инквизиторами, будь осторожен. Мы попытаемся открыть двери. Если Антонии удалось проникнуть, она нам поможет.

— Я помню, — буркнул Рейн.

Всё это обсуждалось уже не раз. Им надо было привести людей к Чёрному дому, ставшему символом страха и всей эпохи, и весь план строился вокруг того, что это удалось.

Они добрались до минус третьего, затем разошлись: Рейн побежал наверх по ближайшей лестнице, Нелан и Коли — по дальней, в конце коридора.

Подземелья были тихими и безлюдными, но стоило подняться, как со всех сторон оглушили крики — нет, даже настоящий рёв. Люди выбили окна, и на полу валялись булыжники, осколки стекла, остатки самодельных бомб. Инквизиторы отстреливались, но толпа уже не боялась — она всё плотнее сжималась вокруг Чёрного дома и только поджидала момент, когда сможет ворваться внутрь.

Рейн вставал к инквизиторам, стрелял в воздух, бежал всё дальше и дальше, выискивая В-Бреймона. Коридор пах гарью и сажей, отовсюду слышались выстрелы, приказы, крики, звон. Здание превратилось в поле битвы, и привычная строгость Чёрного дома уступила место хаосу.

Люди где-то взяли лестницы и попытались взобраться на крышу. Инквизиторы отстреливали их, как опытные охотники — мелкую дичь. Пролившаяся кровь заводила толпу всё больше, и в криках уже не было страха, лишь животная ярость.

Рейн пробежал первый этаж, второй, третий и ворвался на крышу. Волосы мигом растрепал ветер, хлопья снега оседали на куртке и уже не таяли. В-Бреймон с отрядом из пятерых человек, среди которых был бледный Анрейк, прицельно стрелял в народ.

Тот, кто хотел уничтожить Совет, сам стал достойнейшим из его представителей.

Рейн перекатился за миг до выстрела и наставил револьвер на В-Бреймон, а тот одновременно поднял ружьё. Следом — пятеро инквизиторов и спустя секунду — дрожащий Анрейк.

На лице Ригарда появилась противная ухмылка.

— Ну, что будем делать? Досчитаем до трёх и откроем огонь?

— Мы можем его убить, — подал голос один из инквизиторов.

— Дело говорят, Рейн, — Ригард ухмыльнулся.

Да, это было правдой. В-Бреймон не был трусом, и он бы не спрятался — в этом не сомневался никто. И не появилось ни одного плана, в котором Рейну удавалось подобраться к нему незамеченным и выстрелить, задушить или зарезать. Ладно. Инквизиция научила многому — пора отплатить ей за преподанные уроки.

— Я пришёл кое-что предложить.

Болтовня ради лишней секунды времени — опасная болтовня ради самой спасительной секунды.

Рейн, продолжая сжимать револьвер, отставил мизинец. Инквизиторы всегда пользовались на заданиях языком жестов. А это тоже задание — только язык пришлось выдумать свой, всего для двоих.

Анрейк резко взмахнул рукой, послышался взрыв, яркая вспышка ослепила глаза. Рейн выстрелил, падая на крышу, в ответ раздались ружейные залпы.

Низко пригибая голову и спину, он на ощупь пополз к лестнице, рухнул в проём и кулем полетел по ступеням. Со стоном, с кряхтением поднявшись, Рейн стянул маску и бросил её под ноги. Он не видел, но чувствовал на себе взгляды, голоса сквозь звон в ушах пробивались неясным шепотом.

Выстрелы утихли — то ли инквизиторы победили, то ли наставили оружие ему на грудь. Но Рейн знал, что с ними, как с дикими псами. Без вожака ничего не сделают. Оскалятся, зарычат, а не бросятся первыми. Он ведь сам столько лет принадлежал этой стае.

Кто-то орал, но Рейн так и не мог разобрать ни звука.

Прильнув к стене, он с трудом разлепил глаза и выглянул в окно. Толпа подхватила Ригарда и разрывала его, как хищник — добычу, и каждый стремился оторвать по кусочку. В-Бреймон ставил себя напротив Совета, говорил, что ближе к народу, чем к кирам. Вот он и вернулся к этому народу.

Но вот тёмные клочья одежды, куски светлой кожи были выпущены — толпа рванулась внутрь через открывшуюся дверь.

— Бегите! Инквизиции больше нет! — заорал Рейн, но не понимал, насколько громким был голос.

Бежать — лишь это могло спасти инквизиторов. Не дожидаясь справедливого суда — да и не было его в Кирии, — люди вынесли приговор, каждому, даже тем, кто покорно выполнял приказы, как те сами делали недавно.

Рейн сквозь слёзы и резь видел, что кто-то побросал ружья, револьверы, бросился в сторону, а кто-то по-прежнему крепко сжимал оружие и стрелял раз за разом. Держась одной рукой за стену, а другой потирая глаза, он тоже побежал по коридору.

Люди с воем и криком срывали двери с петель, переворачивали мебель, хватали инквизиторов, и стены, пол, потолок покрывались кровавыми пятнами.

Рейн не знал, как это остановить — перед ним был не народ Кирии, вышедший на борьбу за свободу, а звери, почувствовавшие голод и готовые утолить его любыми жертвами. И у него самого уже не осталось веры, что это правильно — только страх. И ещё ненависть — к себе, давшему искру такому пламени. Как он мог поверить, что правильно — так?

Рейн выбрался наружу, прячась и отстреливаясь от преследователей, как до этого делали инквизиторы. Он стоял, глядя, как Чёрный дом рушится кирпичик за кирпичиком, а затем разгорается огнём, и бессильно сжимал и разжимал кулаки.

Это — не те, за кого он вышел бороться. Это — не то, ради чего он хотел сражаться. Но он сделал людей и события такими.

Толпа покинула Чёрный дом, как послышались новые громкие крики:

— Откажемся от Церкви!

— Свиней — на убой!

— Лгунам — смерть!

— На восток!

Ближе всего была Восточная Церковь. Та, которую прежде возглавлял отец. Которую он знал лучше собственного дома, где провёл столько часов. Которую сам хотел разрушить. Раньше, не сейчас.

Рейн дрожал и всё молчал, не в силах что-то сказать — слова не вязались, разом забывшись, точно он не умел говорить вовсе.

— На Церковь!

И толпа снова сжала кулаки, высоко подняла оружие, закричала и двинулась дальше на восток. Рейн стоял, смотря вслед, и не знал, как остановить эту мощную грубую силу. Он хотел хаоса, и он получил его. А как теперь получить мир Рейн не знал.



«Аст», — Рейн вспоминал своего демона, пока, найдя друзей, бежал вместе с ними к Восточной Церкви. Тот бы знал, как успокоить людей — да с ним бы и не произошло всего этого! Но недавняя мысль звучала в голове в сотню раз сильнее имени Аста.

Нельзя оправдываться демоном ни за плохие, ни за хорошие поступки. Есть только человек, и вся его судьба — в его же руках. Быть дерьмом или быть сильным — решает он сам, а не голосок в голове или даже громкий возглас общества, а может — власти. А ещё человек сам решает исправлять ли ему ошибки или, пожав плечами, шепнуть «Так вышло, я не хотел».

На бегу Рейн прислушивался к крикам, рыку и визгу, издаваемыми толпой, которая шла по параллельной улице и всё с большей силой взывала к крови. Вот оно — его «так вышло».

И Рейн знал, что он хотел хаоса, ещё как хотел — того, с большой буквы. Таким громким словом обозначал месть за все свои накопившиеся обиды, боли и минуты отчаяния. Не думал, что будет значить этот Хаос по-настоящему. Крепко держался за слова «Революция — это я», шёл на многое, чтобы оправдать их, но теперь их стоило заменить новыми, более правильными.

Рейн первым выскочил из переулка и бросился через пустую площадь к Восточной Церкви. Забежал внутрь, Нелан, Анрейк и Коли — следом.

На возвышении стоял церковник, держа в руках Книгу Братьев. Перед ним пять женщин и трое детей, на коленях, в молитвенном жесте сложили руки и повторяли слова за говорящим. Просили, чтобы революционеры ушли? Или чтобы Совет утихомирил их? Или просто молились о возвращении домой мужей, сыновей, отцов?

Недосказанное предложение застыло в воздухе. Служба резко прервалась, и все уставились на вошедших. Рейн растерянно посмотрел в ответ. Он ведь не знал, совсем не знал, как утихомирить толпу. И ценой этого незнания могли стать вот эти обычные женщины и дети, которые просто пришли помолиться. Люди уже были не способны видеть и слышать — они требовали в жертву всех, кто не присоединялся.

— Закрываем! — скомандовал Рейн и потянулся к тяжёлым дверям.

На краю площади уже показалась толпа. Первые ряды, увидев, как перед ними закрываются двери, рванулись вперёд, не успели и яростно замолотили по дереву.

Рейн махнул рукой, и сначала вчетвером, затем вместе с тремя церковниками они стали баррикадировать дверь хлипкой мебелью.

На пару минут хватит, а потом?

— Здесь есть второй выход? — крикнул Нелан, подходя к женщинам и детям, сбившимся в кучу. Мальчишка лет семи захныкал и прижался к матери, но та сама побледнела и задрожала.

— Нет, — одновременно ответили Рейн и один из церковников — совсем молодой парень, наверное, недавно начавший службу.

Выход действительно был только один — через главный вход, в руки разъярённой толпы.

— Они не успокоятся! — крикнул парень, нервно одёргивая чёрно-белую форму.

— Великий Яр защитит нас, — другой церковник рухнул на колени, прижал пальцы ко лбу и зашептал молитву.

Третий холодно посмотрел на него. Губы растянулись в плотоядной ухмылке:

— Им нужна жертва. Они не уйдут.

«Это будешь ты!» — с яростью подумал Рейн.

— Я готов, — быстро откликнулся Коли.

— Молчи! — рявкнул на него Рейн. — Тащите к дверям всё, что найдёте, — скомандовал он Коли и Нелану. — За мной, наверх, — Рейн обратился к женщинам как можно спокойнее и увереннее. — И ты, — перевёл взгляд на Анрейка.

— А вы… — робко начала одна из прихожанок.

— Наверх! — повторил Рейн, подталкивая к лестнице, ведущей в башню, ближайшую женщину.

Послышался звон, на землю полетели кусочки разноцветного стекла, следом на середину зала упал мощный булыжник.

— Быстрее!

Рейн погнал прихожан наверх. Дети, хватаясь за длинные юбки матерей, неуклюже бежали, спотыкаясь и оступаясь. Те стали тащить их на себе, но постоянно озирались назад, напуганные градом камней, разбивающих окна, и мощными толчками в дверь, и Рейн и Анрейк потащили и тех, и других — до самого верха башни.

Они забежали в маленький зал, где хранились реликвии Восточной Церкви — тогда, мальчишкой, Рейн проводил тут часы, натирая золото и серебро. Тяжёлая дверь запиралась на засов — если прятаться, то только здесь.

— Анрейк, — начал Рейн.

Парень понимающе кивнул и крутанул в руке револьвер, выбирая удобную позицию напротив лестницы.

— Никто не подойдёт, — пообещал он.

Слова Анрейка звучали решительно, да и сам он приосанился, и пусть побледнел, но держался твёрдо — никогда Рейн не видел в нём столько уверенности. Этот инквизитор будто почувствовал себя на своём месте — пусть и в Церкви, но за защитой людей, как хотел когда-то.

Рейн на секунду положил руку ему на плечо, затем быстро сбежал вниз. Окна были выбиты, весь пол усыпан камнями, между дверями уже появилась щель.

Он знал, что у него всего два варианта: или стрелять в людей, или отдать церковников и прихожан на смерть, а Церковь своего отца — на растерзание.

— Я готов, — послышался сбоку голос Коли.

Рейн повернул голову и резко отшатнулся. Парень надел чёрно-белую форму церковника. Готов… Рейн с силой вцепился в его плечо.

— Назад! — зарычал он.

— Рейн! — крикнул Нелан.

Он сжимал ружьё, подобранное в Чёрном доме. Двери снова содрогнулись от мощного удара. Крики нарастали, а в щель уже тянулись жадные руки со скрюченными пальцами.

Коли посмотрел на каменного Яра с грустной улыбкой.

— Он слишком долго молчал, как и я. Пора уступить место другому богу. Я готов.

Он с силой толкнул Рейна в грудь, и тот отлетел к стене, сразу потянулся вперёд, чтобы схватить этого чертового глупца, но сжал лишь воздух.

Коли побежал, дверь распахнулась. Первый человек, не раздумывая, жадно вцепился в «церковника». Толпа наседала, и за секунду светлые волосы и чёрно-белый наряд оказались скрыты сотней рук, спин, ног. Яростные крики становились всё громче, толпа ликовала, дёргая, царапая свою жертву, выдирая волосы и куски кожи.

Рейн схватил револьвер и выстрелил в статую Яра. Пуля угодила в руку, посыпалась пыль, повалился камень, кусочек за кусочком. Не камень это был вовсе — фальшивая статуя фальшивого бога.

Люди с криками отскочили в разные стороны. Рейн снова выстрелил — уже в потолок, и они пригнулись, прижимая руки к ушам.

Эти люди, что секунду назад, как звери накинулись на человека, сейчас разбежались, поджав хвосты и испуганно устремив на него взгляды.

Рейн не сдержал дрожи.

— Мы его просто растерзали, да, мы — народ Лица? — крикнул он, заскочив на возвышение. — Кем мы стали? Разве так мы хотели, выходя на улицы? Борьбы с людьми или борьбы за свободу?

Когда-то здесь стоял отец, громко и уверенно говорил, и люди склонялись под его огненным взглядом, и верили всем историям, заповедям и легендам. Затем на этом месте встал Кай — всего на несколько минут, своих последних минут, но сумел сказать за них самое главное. А теперь и его черёд.

Толпа зароптала, но уже не двигалась. Люди отошли от исцарапанного тела в разорванной одежде, точно не признавали, что это их рук дело.

Рейн ещё раз вздрогнул. Он уставился сначала на Коли, затем на груду камней. Оба «Яра» умерли. Один бог ушёл, тот, что молчал и услужливо давал силу каждому, кто просил. Остался другой, более громкий и яростный, который не даст, проси-не проси — только за поступки, а не за слова.

— Отмена церковного налога! — раздался в толпе крик.

Его сразу подхватили:

— Долой Совет! Долой Народное Собрание!

— Нам не нужна Церковь!

— Равные обязанности — равные права!

— Нас больше не заткнут!

Нелан встал рядом, положив ружьё, и крикнул:

— Так и будет! Король Рейн распустит Народное Собрание…

— Ну и что потом? — сразу перебили его десятки криков. Вверх снова взметнулись сжатые кулаки.

Нелан сделал шаг и уверенно заговорил:

— Власть перейдёт Революционному Комитету. Вместе с вами, — он вытянул руки, указывая на толпу. Та ответила недоверчивыми взглядами и кривыми усмешками. — мы выберем власть из каждого сословия. Настала новая эпоха, и теперь мы все будем равны и свободны.

— Давно пора! Революционный Комитет! — послышался голос сбоку от кого-то из учёной гильдии. Стоящие рядом с ним поддержали его криками, но их быстро перебили возгласы остальных.

— Обманщик! — послышалось. — Мы знаем, из какого ты рода! Убирайся к чертовому Совету!

В Нелан полетел камень. Он пошатнулся, по лицу потекла кровь, но Э-Стерм только ближе подошёл к народу.

— Я не скрываю, из какого я рода. Мы все не выбирали, кем нам родиться. Ре-Эст — такая же клетка. И я вместе с вами говорю: к чёрту Совет! Я отказываюсь от своего рода и имени. Мне не нужна такая жизнь. Но нужна та, в который мы все сражаемся бок о бок за свою свободу, за свои права! И теперь власть переходит в руки Революционного Комитета, до тех пор, пока не будут проведены всеобщие выборы!

Рейн дотронулся кончиками пальцев до клейма и ударом ноги сшиб аналой.

Он ведь знал, что ни черта толпа не хотела слушать про все эти комитеты, собрания, советы. Это были обычные люди, которые не умели делать мир, но безумно хотели жить в нём. Так безумно, что даже забыли, кто они, и превратились в зверей, на миг поверив, что обрести свободу и права можно, только отобрав их у других. Он и сам когда-то успел в это поверить.

— Ладно, чего вы хотите? — крикнул Рейн. — Дальше всё крушить и убить всех? А разве это даст свободу слова, равные права? Отменит церковный налог или снизит количество рабочих часов? Разве это революция? Нет, бойня!

По толпе прокатился рокот. Задние ряды напирали на передние, те вплотную подобрались к возвышению. Рейн чётко видел их взгляды — то ли с ненавистью, то ли с жадностью.

— Я сказал однажды: «Революция — это я», и я верил в эти слова. Но когда увидел, что произошло в Чёрном доме, сразу отказался от них. Мне было страшно, я не хотел верить, что могу быть причастен к тому, как растерзали инквизиторов.

Толпа зароптала, точно и она была ни при чём — услышала о чужом поступке, открестилась от него и осудила.

Рейн заговорил громче:

— Но я был причастен, ещё как. А ведь начинал я с веры, как и вы — думал, делаю что-то для себя, своей семьи, друзей. Даже для королевства! Да, я правда в это верил. Но меня попытались сломать, а вместе с этим сломали всю веру. Осталась только жажда мести. И, прикрываясь словами «Мне же нечего терять», я действительно шёл на многое. И вы тоже. Но я понял, что встал ровно напротив Совета — вроде бы не на одной стороне с ним, а всё равно с такими же ужасными поступками, словами и мыслями. Разве это могло быть правильным? Нет, и теперь я хочу отказаться от слов «Революция — это я». И если вы говорите себе то же, поддержите меня. Пусть теперь будет новое: «Мир — это мы».

Рейн знал, что слова могли прозвучать наивно, а ещё — глупо. Зато искренне, не как у Совета, а искренности обычно прощали многое. Слова были его единственным оружием — единственным, с которым он мог выйти против разъярённой толпы, не боясь снова сделать шаг к хаосу.

С задних рядов послышались крики:

— Пожар!

— Дворец горит!

— Нет, Дом Совета!

Рейн повернул голову к поломанным окнам. Над домами полыхало яркое зарево, поднимаясь всё выше и выше. Горел самый центр Лица, а вместе с ним..?

Вытянутая карта могла указывать и на победу, и на поражение — Рейн не знал, но ему оставалось только разыграть её.

— Совета больше нет. Инквизиция пала. Церковь повержена. И я — Рейн Л-Арджан, король Кирии, обещаю вам: завтра я распущу Народное Собрание, а после сниму с себя корону. Больше не будет ни государей, ни советников. Теперь будем мы.

И толпа вновь взорвалась криками, она наседала, подбираясь всё ближе, высоко тянула руки — уже не с яростью, но ещё с решимостью и требовательностью.

Рейн потёр клеймо и бросил револьвер на пол. Он больше не хотел говорить, только смотрел на людей — на каждого поочерёдно: на измученных рабочих, испуганных торгашей, жмущихся друг к другу учителей, врачей, судей, не верящих самим себе гвардейцев, инквизиторов и церковников, на усталых женщин, детей и стариков. И все они — израненная Кирия.

Ружья, револьверы, шпаги, топоры, палки со стуком падали, а голоса стихали. Люди тесно прижимались друг к другу, взгляды были опущены, на лицах блуждали взволнованные улыбки.

Хотелось снова повторить те глупые, наивные слова: «Мир — это мы». Но Рейн не сказал их. Он просто смотрел на народ — его народ?





Глава 36. Последнее слово




Улицы города по-прежнему перекрывали баррикады, но за ними уже никого не было. Люди молчаливо сновали вперёд-назад — то ли присмиревшие, то ли ждущие нового повода.

Лиц напоминал Рейну зверя, которого впервые спустили с поводка. Он не знал: убежать на волю, поверив в неё, а может остаться в будке? Броситься на прежнего хозяина, или вовсе перегрызть глотки всем двуногим? Рейн и сам чувствовал себя таким же зверем.

— Никто не знает, что делать, — сказала печальная Антония утром, рассказывая о настроении в городе.

Подтверждение её слов чувствовалось во всём. Гвардейцы, полицейские, как и прежде, патрулировали улицы, но, завидев большое скопление людей, переходили на другую сторону. Церковь отменила субботние службы. Практики впервые не получили задание. Заводы встали, и весь восток точно уснул. Одни только торговцы не упускали своего шанса и уже вовсю предлагали необходимое, то и дело произнося заветное «Тен».

Даже дворец превратился в просто здание — уже потерявшее лоск, покрывшееся копотью, со стенами, пропахшими гарью. В саду ещё крутилась стража, но и та скорее была на месте по привычке, а не из-за настоящего дела.

Рейн прошёл по дорожке, затем — по пустым коридорам. Он слышал шаги и голоса слуг, но те старались не попадаться ему.

Та часть дворца, которая окнами выходила на площадь Яра, радовала глаз и одновременно пугала: Дом Совета превратился в покореженные, обожженные руины, почти сравнявшиеся с землёй. Огонь неведомой силы сжёг здание дотла, а вместе с ним — членов Совета. И одну девушку, о которой вряд ли кто узнает.

Рейн долго стоял перед пепелищем — пока часы не пробили четыре, и не пришла пора явиться на последнее заседание Народного Собрания. Он всё стоял, всматривался в оголившиеся камни, а между ними видел остатки дерева, стеблей и цветов. Наверное, всё-таки земля оказалась сильнее пламени, сильнее многого.

После того как Дом Совета сгорел, Рейн сам приказал собраться во дворце. Королям там больше не жить, так пусть же вход будет открыт для каждого. Теперь — только так.

Он на несколько секунд замер перед дверью, ведущей в тронный зал, как прежде замирал, входя в Чёрный дом. Сюда он заходил, будучи инквизитором, королём, революционером. С Астом и без него. Для коронации и тихой ненависти к Совету, для громких слов народу и открытого вызова шестёрке, а сейчас — для завершения всего этого.

Одёрнув чёрный жилет и коснувшись спрятанного револьвера, Рейн открыл резные двери. Ещё секунду назад слышались голоса, но они быстро смолкли, и больше двух сотен пар глаз уставились на него.

Члены Народного Собрания сидели на стульях в несколько рядов и напоминали оркестр, который ждал своего дирижёра. Большая часть сняла традиционные одежды: ни чёрно-белых нарядов церковников, ни зелёных — торговой гильдии, ни судейских мантий, и даже учёные убрали свои золотые цепи. Это были уже не те великие и благородные киры, а растерянные, усталые и потрёпанные люди, просто люди.

Но часть ещё верила в старый порядок. На это указывала не только одежда, но и взгляды, лица — казалось, они вот-вот раскричатся, достанут оружие и сами превратятся в ту разъярённую толпу, готовую растерзать любого, кто выступит против.

Рейн не сдержал ухмылки. Что же, пусть попробуют. Он не чувствовал себя ни королём, ни сыном благородного рода, ни даже инквизитором, но чётко знал, что ему есть что сказать и показать этим людям. Пусть засунут свои чертовы слова куда подальше, его слова всё равно будут громче. Он знает, ради кого говорить.

Рейн посмотрел на Нелана, сидящего в ряду инквизиторов — тот кивнул с уверенной улыбкой на лице.

Пока Народное Собрание пожирало взглядами, Марен П-Арвил, пришедший в неизменной фиолетовой мантии, поклонился и громко произнёс:

— Мы приветствуем вас, король Рейн Л-Арджан, и ждём вашего слова.

— Убийца! — тут же послышалось со стороны церковников. — Ашевское отребье!

— Изменник! — поддержал кто-то из гвардейцев, но голос прозвучал вяло. — Ноториэс!

Рейн вздохнул. А слова всё те же. Старый мотив, повторённый множество раз. Он уже не вызывал раздражение — Рейн полюбил эту мелодию. Она была правдивой, только не каждый понимал её.

— Инквизиторский пёс — это добавьте! — раздался насмешливый крик с ряда инквизиторов.

Рейн встретился взглядом с Энтоном Д-Арвилем. Серые глаза улыбались, губы искривились в усмешке. Что, бывший хозяин надумал переметнуться на сторону псов? Рейн решил, что ещё поговорит с Д-Арвилем — надо закончить давно начатую службу, но пока пусть бегает рядом.

Зал заговорил: одни — с одобрением, другие — с пренебрежением, а третьи — с усталостью. Рейн молчал, чувствовал, что пока не стоит начинать.

— Уважаемые киры, — бывший секретарь Совета поднял руки, призывая к тишине. — Вчерашний день выдался сложным для всей Кирии — все наши устои пошатнулись, но мы не можем больше ждать, пора сделать уверенный шаг к будущему. Давайте же обсудим, что ждёт государство. Король Рейн, я попрошу вас сказать.

— Он убил советников! — ряд церковников никак не унимался. — Казнить ноториэса!

Рейн нацепил привычную ухмылку и вытащил из-под жилета револьвер, делая шаг вперёд. Он повертел им у лица, словно внимательно разглядывал.

— Я не знал, к чему приведёт сегодняшняя собрание и хотел быть наготове, — признался Рейн. — Я был там, на улицах города, с народом, и вряд ли здесь смогли бы понять мои действия. Я ждал, что меня сразу осудят и был готов угрожать продолжением революции, — Рейн бросил оружие на пол и отпнул от себя ногой. — Но я и без угроз смогу вам показать истину.

Он сцепил руки за спиной и прошёл вперёд, специально повернувшись к Собранию левой щекой с клеймом.

— Рабочие трудятся по двенадцать часов, шесть дней в неделю. Профсоюзы не защищают их, только языками чешут. Крестьяне платят огромные налоги. Церковь насаждает веру и не даёт права выбора. Инквизиция приходит за невиновными, лишь бы тот мог подписать донос. И это всего часть правды. У нас нет свободы слова и голоса, нет равенства. И всё это привело к тому, что люди вышли на улицы Лица — да не просто вышли, они взяли оружие и сами попытались взять свои права и свободы. А что было в других городах, на Ири, Рьёрде и Лёне? Кто расскажет?

Рейн обвёл присутствующих яростным взглядом.

— Я не боюсь честно сказать, что видел, как люди растерзали тело моего друга, который специально надел форму церковника. И никакие слова не опишут этого — только ругательство, одно из тех, что постоянно используют рабочие. Но мы же уважаемые киры, мы так не говорим! — Рейн с насмешкой на лице поднял руки вверх, как делал П-Арвил, и резко повернулся к Народному Собранию. — Те киры, который постоянно грызлись друг с другом, а ещё — угнетали народ, лишь бы стать побогаче, пожирнее. И да, я буду играть в революционера до последнего — так вы хотите спросить? Я был с обеих сторон и знаю, о чём говорю.

Рейн громко вздохнул и опустил голову.

— Но я уже устал говорить, если честно. Лучше сами повторите: убийца, изменник, ноториэс, инквизиторский пёс — да, это всё так. Но перед лицом Яра, — Рейн ткнул рукой в каменного бога в конце зала, руками поддерживающего балкон. — пока мы ещё «верим» ему, я напоминаю: вы сами избрали меня королём — за это и избрали, что я видел обе стороны. Теперь я не хочу, чтобы были разные стороны — мне нужна одна Кирия, цельная, и поэтому я заявляю: Народное Собрание должно быть распущено. Временно власть перейдёт в руки Революционного Комитета, пока не будет принят закон о всеобщем равенстве и не пройдут выборы нового Собрания — из общего числа кирийцев, без привязки к полу, роду и городу.

— Безумие!

— Начнётся хаос!

— Кто войдёт в Революционный Комитет?

Рейн выразительно посмотрел на Нелана, давая ему слово. Э-Стерм поднялся. Несколько секунд он казался растерянным, но затем приосанился, пригладил усы и начал:

— Революционный Комитет станет прародителем будущего Народного Собрания. Он также будет состоять из представителей разных сословий и фракций, чтобы мы могли услышать голос каждого. Из народа уже выдвинулось пятеро. Если вы знаете, как живёт Лиц, имена будут вам знакомы. Помимо них, в Комитет войдут новые главы наших структур, король Рейн и я.

Члены Народного Собрания заворчали, закричали, на лицах появлялись улыбки, ухмылки, гримасы:

— У Инквизиции не должно быть столько голосов!

— Кого выберет народ, плотников? Ага!

Нелан перекричал их:

— Да, плотников! Почему бы и нет? Разве у нас кто-то равнее? Власть уже не принадлежит вам, признайте это. Она — у народа. И вы или назовёте себя его частью, или подтолкнёте новую волну революции.

— Поддерживаю! — Рона Ю-Мей вскочила со своего места.

Рейн заметил, что пренебрежение появилось не только на лицах других, но и среди торговцев. Девушка, не обращая внимания и не смущаясь, уверенно заговорила:

— Я сужу по торговле: лучшие сделки заключают не те, кто рождён среди великих или благородных семей, а те, кто знают, как делать это правильно. Такие знания не даются от рождения — им учатся. И так ведь во всём. Моя гильдия принимает все сословия, людей разного пола, возраста и веры. Да, внутри неё тоже бывают конфликты, но общее дело, которым мы дорожим, стирает ссоры. Так почему мы, — она обвела рукой присутствующих. — воюем за лишний кусок, если у нас тоже есть это дело — сама Кирия?

«Моя гильдия», — Рейн не сдержал ухмылки. Рона уже примерила на себя роль главы. Ладно, стоило признать, что она ей подходила. Обещание, данное девушке, хотелось сдержать — ради гильдии, города и её самой.

— Ага, объединяетесь вместе, чтобы обманывать других! — крикнула старуха-судья.

— А вы установили единый размер взяток! Справедливый суд! — торговцы не остались в долгу.

— Инквизиторы мучают невиновных! — сразу послышался ответ от гвардии.

— После того, как дело начнут «благородные гвардейцы»!

Обвинения звучали одно за одним. Люди вскакивали со своих мест, брызжа слюной, яростно кривя рты, крича. Марен П-Арвил попробовал призвать к тишине, но его не слушали.

Рейн подобрал револьвер и выстрелил в воздух. Члены Собрания вжались в стулья и прикрыли головы руками.

— Послушаете слова короля или выстрелы ноториэса? — с ухмылкой спросил он. — Три дня назад вы поддержали меня, а не Совет. Сейчас его нет. Осталось моё слово против вашего. И я сказал: я хочу распустить Народное Собрание и устроить всеобщие выборы. Так голосуйте. Попробуйте сказать своё слово, ну же! Однако вспомните сначала, что вы видели на улицах, когда добирались до дворца, и спросите себя, почему так. Это не моя угроза вам, просто правда. У вас уже нет силы, чтобы поспорить с ней. Или попробуете?

Д-Арвиль вскочил рядом с Неланом, сорвал с груди брошь в виде птицы, как у всех членов Народного собрания и, бросив её на пол, заявил:

— Я тоже был по обе стороны и знаю, что нужно народу. Время Совета ушло, это правда. И если мы хотим остаться, нам надо принять это время. Я отказываюсь от своего места в Народном Собрании, но я готов вступить в Революционный Комитет и вместе с другими выбрать новый путь!

«Лицемерный ублюдок», — Рейн вынес вердикт, но без злости. Энтон хотя бы не скрывал этого. Рейн не передумал, что с ним нужно поговорить, но ему захотелось сделать это, куря и попивая виски, как было однажды, когда глава отделения позвал к себе личных практиков. Всё началось ведь с этого и вот к чему привело.

— Уважаемые киры, перейдём же к голосованию… — начал П-Арвил.

Нелан бросил свою брошь вперёд. Следом поднялась Рона и быстрым жестом сдёрнула с платья украшение. Золотая птица, блеснув, упала на каменный пол тронного зала.

Рядом с девушкой встал Дик С-Исайд и медленно снял брошь. Один за другим члены Народного Собрания поднимались и бросали свои символы: некоторые — нахмурившись, с явной неохотой, другие — смело, с вызовом.

Рейн смотрел на них и глупо улыбался, чувствуя себя растерянным мальчишкой. Наверное, тем самым, который тогда рассказывал детям истории о Яре и Аше. Вырос он, выросли те дети, истории изменились, но суть осталась прежней.

— Что же, голосование можно считать законченным, — П-Арвил, впервые столкнувшись с изменением порядка, явно растерялся, но быстро приосанился и продолжил уже увереннее. — Абсолютным большинством принято решение о роспуске Народного Собрания. Король Рейн, власть принадлежит вам.

Марен из складок мантии достал корону и, склонившись, протянул Рейну. Тот взял её, даже скорее схватил — с пренебрежением и насмешкой. Надев обруч на голову, громко произнёс:

— Я — король Рейн Л-Арджан объявляю Народное Собрание распущенным. Я объявляю создание Революционного комитета, который принимает всю полноту власти. Я снимаю с себя корону и отказываюсь быть королём Кирии.

Рейн снял обруч и с нежностью провёл пальцем по золотым птичьим крыльям, из которых тот состоял. Корона никогда не принадлежала ему по-настоящему. Но, как и от всех символов старого порядка, он должен был избавиться от неё.

Ловя удивлённые взгляды, Рейн вышел на балкон. Внизу топтались люди. Они уже не кричали, не потрясали плакатами, не держали кулаки крепко сжатыми — просто ждали. Надеялись?

Его заметили и с жадностью уставились. Рейн бросил корону, и она, издав тихий звон, упала на чёрно-белую плитку, покрытую трещинами и испачканную сажей. На миг ему показалось, что люди сейчас бросятся вперёд, чтобы схватить золотой кусок, но никто не шелохнулся. Та безумная яростная толпа осталась в прошлом. Как и многое другое.

Рейн развернулся, и ему вслед раздались хлопки. Он простоял так несколько секунд — не поворачиваясь и не делая шаг вперёд, просто слушая и едва веря. Это — ему, ноториэсу?! Рейн провёл рукой по лицу и выдохнул.

Зал опять встретил шипением церковников:

— Приспешник Аша! Мы не должны слушать его! Ноториэса!

Рейн посмотрел на них равнодушным взглядом и зашагал к выходу. На пороге тронного зала он повернулся к Народному Собранию, сделал паузу, прислушавшись к людям на площади, и ухмыльнулся.

— Да, я — ноториэс. И разве это не изменило всё?





Эпилог




Послышался первый корабельный гудок, и толпа вокруг засуетилась. Огромная пристань была полна людей: одни бежали на юг, спасаясь от воспоминаний о революции, другие уже задумались о путешествиях, а третьи отплывали по делам. Люди суетились и сновали по трапу, занося чемоданы. Чайки громким криком поддерживали их, то взлетая вверх, то падая вниз.

Ката скромно улыбнулась:

— Мне пора.

— Письма с Гоата дойдут до Лица, — Эль то ли спрашивала, то ли утверждала. Хотелось, чтобы это было утверждением.

— Да, — протянула Ката и снова улыбнулась.

— Чем ты займёшься дома? — спросила Антония. Девушка придерживалась равнодушного вида, но по понурому взгляду было ясно, что прощаться ей не хочется.

Да и никому не хотелось. Отпускать Кату было сложнее, чем мать или отца. Рейну казалось, что это прощание не только с ней, но и с Каем, с Адайн, с Коли. День за днём он бежал вперёд, не позволяя себе думать о них, но этот момент — страшнее всех Советов и революций — должен был наступить.

Рейн опустил руку в карман пальто и сжал письмо Кая — самое дурацкое на свете, с коротким: «Привет, чертов братец». Оно уже замусолилось, но Рейн никак не мог оставить его.

— Сперва я выйду в Орно. Я хочу найти сестру, — решительно ответила Ката, откидывая назад чёрные волосы.

Обычно они были заплетены, но сегодня девушка распустила их. Да и вся она, наконец сменившая привычный тёмный плащ на светлый дорожный костюм, казалась совсем другой.

— У тебя есть деньги? — в голосе Дара не было слышно тепла или заботы. — Не в долг.

Ладно, тепло или забота просто хорошо прятались. Уж если торгаш был готов помочь, не заключая сделку, это говорило о многом. Эль, улыбнувшись, встала поближе к Дару.

— Я справлюсь. Спасибо вам всем, — Ката задержалась взглядом на Нелане, скромно стоящем в стороне. До этого они совсем не смотрели друг на друга.

— Пиши, если понадобится помощь, — откликнулся Киро. — Я готов.

Парень был хмур, а пальцы то и дело беспокойно выбивали искру огня. Рейн говорил с ним насчёт Коли и Адайн, но в этом случае никакие слова не могли сделать легче — только время. Впрочем, оно было нужно всем им.

Пароход прогудел второй раз, и в ту же секунду появился Анрейк, подобравшись с незаметностью, достойной инквизитора. Провожающие Кату уставились на него, вернее, на чемодан, который он сжимал в руке.

— Привет, — парень покраснел. — Я тоже уезжаю из Лица.

Рейн не сдержал растерянного взгляда. Он так рассчитывал на Анрейка. Щенок вырос, стал сильным ловким псом, которому было нестрашно передать стаю. Он бы помог возродить Инквизицию и сделать её такой, какой ту задумали — защитницей, а не мучительницей. Да Рейн сам помогал этому щенку расти, а тот решил уйти!

Антония, округлив глаза, помахала рукой, указывая то на Кату, то на Анрейка.

— Неожиданно, — хмыкнул Киро, и на лице впервые за последние дни появилась улыбка.

Анрейк покраснел ещё больше, но в ответ посмотрел твёрдо.

— Я сделал всё, что должен был. Исправил ошибки, как мог. Служба инквизитором — не мой путь, а другому меня не учили, но я ещё научусь, просто не здесь. Мне нужна новая жизнь. Не в Кирии.

Рейн потёр клеймо. Да, щенок вырос. Ему и решать, как жить. А выбирал он хороший путь.

— Мне пора, — повторила Ката.

Эль первая сделала к ней шаг, и они обнялись. Затем девушка подошла к Анрейку и тоже обняла его — уже осторожнее, но улыбаясь тепло, как младшему брату.

— Береги её, — строго сказала Ката, обратившись к Дару.

Торгаш ответил с улыбкой:

— Тен.

Рейн посмотрел на Эль и Дара вместе. Да, всё-таки это была хорошая сделка. Правильная.

Шагнув к Кате, Рейн обнял её и почувствовал запах ванили. Это казалось таким чуждым здесь, на причале, пропахшем рыбой, потом и духами. Кате будет лучше не в Кирии. Это тоже было правильно, пожалуй.

Рейн хлопнул Анрейка по плечу, они обменялись взглядами. Не сказали слов другу друга, но оба поняли, что второй хотел произнести.

Только Ката попрощалась с Антонией, с Киро, ласковым жестом дотронулась до руки Нелана, как пароход прогудел третий раз. Анрейк подхватил свой и её чемоданы, и вдвоём они поднялись на палубу.

Рейн не сдержал улыбки, смотря им вслед. Вместе с ними уходили Аст, Кай, Адайн, Коли, та безумная авантюра и мечты о революции. Было грустно, но почему-то улыбка сама просилась на лицо. Как будто в чертовых наивных словах: «Всё к лучшему» нашлась капелька истины.

Провожающие смотрели вслед пароходу до последнего, пока он не превратился в маленькую точку на горизонте.

— А что дальше? — спросила Эль.

— Что-то… — буркнул Киро, яростно щёлкнув пальцами.

Эль знакомым движением вздёрнула подбородок и повторила:

— Да, что дальше? Кто чем займётся?

Киро вздохнул и уже более спокойным голосом ответил:

— Я хочу вернуться домой. Я буду там нужнее, чем здесь. Раз уж революция в Лице закончилась, пора задуматься о свободе, за которую Ири борется десятилетиями.

Парень бросил на Рейна взгляд с вызовом. Тот сразу нахмурился. Ну конечно, ещё одной революции или гражданской войны Кирии как раз не хватало!

— А мне обещали деньги, кстати, — Антония тоже посмотрела на Рейна. — Пора зажить более спокойной жизнью. Ксолья хотела этого. И, — на лице появилась задорная улыбка. — я буду работать в газете. Я быстро узнаю новости, а это полезный навык.

Рейн покивал девушке. Хоть у кого-то нормальные мечты!

— Нам тоже надо уехать на некоторое время, — Дар уставился на Эль. — Пару дней назад наш приём не слишком удался. Надо переждать, пока он забудется.

Забудется такое, как же! О произошедшем мигом пошли разные слухи: говорили и о случайности, и о заговоре Детей Аша, и о намеренном отравлении, и даже о самоубийстве. Так или иначе, Эль и Дар потеряли всякое место в обществе, а взамен получили угрозы и требования.

Впрочем, не было заметно, что их это волновало по-настоящему. Они не хотели уважения лицийцев или дома в Ре-Эсте, даже буквы в фамилии. Тот котёнок тоже вырос и теперь смело гулял по всем улицам Лица.

— Вы только вернитесь, — попросил Рейн.

— Конечно! — сердечно и с улыбкой воскликнула Эль. — Ну а ты? Что после этого Революционного Комитета?

— В новое Народное Собрание, — Нелан ответил за Рейна, продолжая держаться в стороне, но внимательно слушая разговор. — Кирии нужен такой голос.

Рейн начал скрещивать руки, затем замер — опасный жест, — а потом всё-таки скрестил. С этими людьми можно не бояться удара. Он ухмыльнулся:

— Да, я хочу, чтобы меня выбрали. Я не вижу себя ни в каком другом деле. Оказалось, что не важно, как тебя прозвали и что было в прошлом — главное, что ты говоришь и делаешь сейчас.

Рейн обменялся с Киро хитрым взглядом, кивнул Антонии и Нелану. Обнял Эль, улыбнувшись всему, что было в прошлом, пожал руку Дару, заключая негласную сделку. Попрощавшись, они разошлись в разные стороны: Киро и Антония — в Канаву, Нелан — в Прин, Эль и Дар — в Том. Рейн пошёл по набережной на запад.

Огромной порт перешёл в пристань для грузовых судов. К ней была причалена большая деревянная барка — не меньше пятидесяти метров в длину. Моряки уже спустились и громко переговаривались друг с другом, бросая нетерпеливые взгляды в сторону.

Рейн уставился на эту барку. Из поселения в окрестностях Лица, где стоял черепичный завод, ежедневно привозили черепицу для крыши, обычно бордовую, синюю или зелёную, в меньшем количестве. А сегодня приехала ярко-красная, как в доме из детства, и её было так много, что хватило бы на целую улицу.

Потирая клеймо и ухмыляясь своим мыслям, Рейн подошёл к морякам.

— Эй, кому везёте? — спросил он, кивком головы указывая на груз.

— Так это, кир, строительство же в городе начинается взамен разрушенных домов. Много покупателей на материалы сейчас — у нас ещё несколько партий на сегодня. Но черепицу мы везём… — мужчина посмотрел на своего соседа, то ли спрашивая разрешения назвать имя, то ли прося помощи, потому что забыл.

Сзади послышалось:

— Так-так-так, король Рейн, а вы уже на мою черепицу позарились?

Мужчины, выпучив глаза, неумело поклонились. Рейн обернулся на знакомый женский голосок. Рона Ю-Мей стояла, уперев руки в бока, и с интересом поглядывала на него. В своём бархатном костюме она казалась чужой здесь, случайно забредшей женщиной, но по лицу было видно — её не смутит ни один рабочий район, ни даже сама Канава.

— А это ваше, значит? — спросил Рейн с усмешкой. — Не многовато для одного дома?

Девушка вздохнула:

— Буду честна с вами: золотые прииски моей семьи почти истощились. Мне надо подумать о том, что нужно людям сейчас — Лиц будет отстраиваться. Я не могу упустить шанс, — девушка, тряхнув светлыми волосами, улыбнулась и заговорила с прежней твёрдостью: — А вы, значит, затеяли стройку? Отличный момент!

Рейн не сдержал улыбки. Торгаш — он и во время революции своего не упустит. Рона эта — ну точно хитрая лисица.

— Возможно.

Рейн снова потёр клеймо. Замысел пришёл в голову слишком неожиданно. Что он чётко знал — дом у него есть. Может, от Кая, напротив Мёртвой гавани, зато с крепким фундаментом. Только новой крыши ему не хватало.

— Да, — уже решительнее ответил Рейн. — Мне нужно покрыть дом свежей черепицей.

Рона фыркнула:

— А я думала, такие псы, как вы, живут в конуре. Вы больше времени проводите в Канаве, говорят — там ваш дом стоит?

Рейн ответил ей в тон:

— А что же вы сами, разве лисы не прячутся по норам? Если вы так ведёте переговоры с покупателями, кира Ю-Мей, удивительно, что они у вас ещё есть.

— О, что вы, король Рейн, это был комплимент и только для вас. Под стать тем, которые вы делаете мне.

— Но я не сделал вам ни одного комплимента.

— Именно! А могли бы.

Они, прищурившись, уставились друг на друга, затем одновременно улыбнулись.

— Весь груз уже распродан, но, возможно, вы сможете со мной договориться, — сказала девушка.

Улыбка на лице Рейна стала шире.

— И на каких же условиях?

— Так и быть, я отдам вам ту черепицу, которая предназначалась для моего дома. Когда вы выполните свою часть сделки. Вы ведь не отступитесь от своих слов?

Рейн уверенно кивнул:

— Вы станете главой торговой гильдии и получите место в Народном Собрании, я сдержу своё обещание вам. А вы тоже хотели строить дом с красной черепицей? Последние годы в Ре-Эсте крыши укладывают другим цветом.

Девушка улыбнулась и рукой указала на барку.

— Как видите, я возвращаю старые традиции. В детстве мы жили в доме с крышей из такой же черепицы. Это было счастливое время, и теперь на другую крышу я не соглашусь.

— Я тоже, — откликнулся Рейн. — И вы будете…

Слева послышался взрыв, звон разбитого стекла, крики. Он упал вместе с Роной и прикрыл её.

Не отрывая голову от земли и продолжая прижимать девушку, Рейн думал, что революцией дело не закончится, ему предстоит долгая, долгая работа, и она будет в сотню раз сложнее и опаснее любой инквизиторской работы — и во столько же раз правильнее.

Раздался ещё один взрыв, уже дальше, и Рейн осторожно поднял голову. Ладно. Он знал, что трудности не закончатся — не так быстро. Ничего, не впервой. И Кирию он достроит, и дом. Пусть кирпичики растащили, фундамент был крепким. Оставалось лишь покрыть дом крышей из красной черепицы, и Рейн пообещал себе это сделать.

Больше книг на сайте - Knigoed.net